"От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным" - читать интересную книгу автора (Геворкян Наталья, Тимакова Наталья,...)

Молодой специалист «Инструкция и есть самый главный закон»

— Меня оформили сначала в секретариат Управления, потом в контрразведывательное подразделение, и я там проработал около пяти месяцев.

— Это было то, что вы себе представляли? То, чего так ждали?

— Конечно, нет. Я все-таки после университета пришел. Была уже определенная подготовка. И вдруг я вижу стариков, которые трудились еще в те незабвенные времена. Некоторые уже вот-вот должны были уйти на пенсию.

Помню, они как-то разрабатывали одно мероприятие. Сидела целая группа. Меня тоже привлекли. Я уже не помню детали, но один говорит: «Давайте так-то и так-то сделаем. Согласны?» Я говорю: «Нет, это неправильно». «Что такое, почему неправильно?» — «Это противоречит закону». Он удивляется: «Какому закону?» Я называю закон. Они говорят: «Но у нас же есть инструкция». Я опять про закон.

Они ничего не понимают — и опять про инструкцию. Я говорю: «Так это же инструкция, а не закон».

А собеседник мой искренне и с удивлением: «Для нас инструкция и есть самый главный закон». Причем сказал дед без иронии. Абсолютно. Так они были воспитаны, так работали. Я так не мог. И не только я, но и практически все мои ровесники.

Несколько месяцев покрутился формально, подшивал дела какие-то. А через полгода меня отправили на учебу, на шесть месяцев, на курсы переподготовки оперативного состава. Это была ничем не примечательная школа у нас, в Ленинграде. Считалось, что база у меня есть, а нужна чисто оперативная подготовка. Я там проучился, вернулся в Питер и еще где-то около полугода отработал в контрразведывательном подразделении.

— Что это было за время?

— Что за время? Конец 70-х. Сейчас говорят: «В тот момент Леонид Ильич начал закручивать гайки». Но это было не очень заметно.

— А в работе органов что-нибудь изменилось?

— Знаете, на самом деле многие вещи, которые правоохранительные органы стали позволять себе с начала 90-х годов, тогда были абсолютно невозможны. Действовали как бы из-за угла, чтобы не торчали уши, не дай Бог. Я для примера расскажу только одну историю. Допустим, группа диссидентов собирается в Ленинграде проводить какое-то мероприятие. Допустим, приуроченное к дню рождения Петра Первого.

— Да, давайте просто предположим.

— Диссиденты в Питере в основном к таким датам свои мероприятия приурочивали.

Еще они любили юбилеи декабристов.

— Диссиденты же.

— Действительно. Задумали, значит, мероприятие с приглашением на место события дипкорпуса, журналистов, чтобы привлечь внимание мировой общественности. Что делать? Разгонять нельзя, не велено. Тогда взяли и сами организовали возложение венков, причем как раз на том месте, куда должны были прийти журналисты. Созвали обком, профсоюзы, милицией все оцепили, сами под музыку пришли. Возложили.

Журналисты и представители дипкорпуса постояли, посмотрели, пару раз зевнули и разошлись. А когда разошлись, оцепление сняли. Пожалуйста, идите кто хочет. Но уже неинтересно никому.

— Вы тоже принимали участие в этой операции?

— Нас не особенно привлекали к этим мероприятиям.

— Откуда же вы знаете такие подробности?

— Так особого секрета из этого никто и не делал. В столовой встречались, разговаривали. Я к чему все это говорю? К тому, что действовали, конечно, неправильно, и это было проявлением тоталитарного государства. Но показывать уши считалось неприличным. Было все не так грубо.

— И история с Сахаровым не была грубой?

— История с Сахаровым была грубой.