Политова Алина Рысь

Я не знаю сколько времени прошло с того момента, как за нами захлопнулась крышка подвала. Часы с меня сняли еще когда нас только вытащили из автобуса, мобильный остался в куртке, которую забрал себе молодой бандит с лицом недоумка. Свет извне не проникал в наше новое обиталище, потому не ясно было наступили уже сумерки или все еще день. Великая роскошь — под потолком болталась жалкая грязная лампочка, которая разгоняла по мере сил затхлый подвальный мрак и давала нам с Рикой возможность видеть друг друга. Наверное будь со мной другая женщина, я бы прижимал ее к себе и шептал в самое ухо что-нибудь успокаивающее и нежное. Гладил по спине и волосам, пытался унять истеричные ее рыдания и судорожно просчитывал возможности спасения. Но со мной была Рика. Поэтому мы сидели у противоположных стен, связанные только глазами. Не было ни слез, ни истерик. Не было ничего. Только мысли лихорадочно метались в моем мозгу, пытаясь спрятаться от того, о чем оба мы — и Рика и я — точно знали. Нас не спасут. Нас некому спасти. Но что чувствовала Рика?! В ее глазах была решимость и сталь. Решимость к чему? Принять какую-нибудь гадкую позорную смерть в этом вонючем подземелье? Или терпеливо сносить пытки и унижения, гордо глядя в глаза этим животным? Сжимать губы с видом героя, когда ублюдки станут отпиливать ее идеальные пальчики, чтобы отправить их туда, откуда не придется нам ждать помощи? Черт, да что еще тут может с нами произойти! Я даже думать об этом не хотел! Она была журналисткой, она и так все знала, она не могла питать никаких иллюзий!

Какие странные ощущения могут посетить нас в самые опасные моменты жизни… Сейчас, едва не задыхаясь от отчаяния и безнадежности, где-то в душе я чувствовал злорадство. Глядя в ее стальные глаза, я слышал у себя в голове жестокий саркастический смех. Быть может это была всего лишь защитная реакция организма. Я просто тихо сходил с ума.

Она была моей женой, и кажется я любил ее. Как так получилось, что она стала моей женой, я не знаю. Мы были слишком разными, настолько разными, что порой мне казалось, что я ненавижу ее. Это было так странно для меня — ненавидеть кого-то. Слишком сильная эмоция. Она научила меня эмоциям, да. Зажгла огонь, которого во мне никогда не наблюдалось, хотя в ней самой не было стихии. Расчетливая, сильная и жесткая — почти всегда она была такой. Почти… кроме тех моментов, о которых знал только я. Но за минуты, когда глаза ее светились нежностью, я любил ее больше жизни. Я сказал в начале — "кажется" любил ее? — Я оговорился. Она была моей жизнью. Со всем ворохом того, что я не признавал в ней — она была для меня всем.

В первый раз я увидел ее на похоронах Степана Даренского. Я не знал его лично, но мой приятель притащил меня на это мероприятие с собой за компанию. С Даренским они вместе работали в журнале "Точка отсчета". Похороны всегда сильно угнетали меня, потому я попросил Митьку стать немного в стороне от многочисленной черноодетой публики. Для моего приятеля это был шанс по любимой своей привычке почесать языком, потому он вполне легко согласился. Что до меня, то по любимой моей привычке я лишь делал вид что слушаю его нескончаемую болтовню, но кое-что невольно все-таки отложилось у меня в памяти. Конечно я и так знал, что Даренский был убит чеченцами во время своей рабочей поездки, но, только со слов Митьки я узнал, что оказывается Степан был не просто убит, а взят в заложники. Его семье был назначен выкуп и быть может Даренского удалось бы спасти, но семья сочла нужным сразу же обратиться в милицию. После этого никто из террористов с ними больше не связался, а тело Степана нашли в горах через полторы недели, где-то рядом с границей.

Если бы я знал как сложится моя дальнейшая жизнь, быть может я внимательней бы слушал о чем вещает мне в самое ухо неутомимый Митяй. Но вместо этого я с любопытством разглядывал прелестнейшее создание, которое стояло в самой "гуще событий". Люди постоянно закрывали от меня прекрасную незнакомку, и я всецело был занят охотой за моментами, когда ее аккуратная белокурая головка вновь появлялась между назойливыми головами скорбящих. Как жаль, что черная вуаль закрывала от меня ее глаза. Если бы я увидел их сразу, то никогда не позволил бы себе увлечься этой женщиной. Но так уж легла карта… Я до сих пор помню, какой трепет охватил меня, когда толпа двинулась к машинам, и я смог наконец-то разглядеть изящные линии ее тела, тонкую нежную руку, лежащую на плече какого-то мальчика, бредущего с ней рядом, длинную грациозную шею и белый локон, танцующий на ветру…

— Кто она?! — Ошарашено произнес я, не в силах оторвать взгляд от чудесного видения.

Митька посмотрел в ту сторону и досадливо хмыкнул.

— Сестра Степана. Даже и не думай, она не клюнет на твои сладкие речи, это не тот тип.

Я возразил:

— Всем женщинам нужно одно и то же.

— Вот именно. Или толстый кошелек или мебельная внешность. — Хохотнул Митька. — Хотя есть и такие, которые растают от пары тупых комплиментов. Вот этот подножный корм — и есть твой контингент, блин.

— Ты не прав, во всем не прав, — рассеянно отвечал я, все еще наблюдая за женщиной. Как она наклонялась к мальчику, что-то шепча ему на ухо, как она садилась в машину, как откидывала вуаль… но этот, самый волшебный момент, я пропустил. Потому что кто-то хлопнул меня по плечу, я обернулся, чтобы поздороваться с очередным коллегой, а когда повернулся обратно, машины уже не было.

— Эрика вышибла из него дух, — насмешливо сказал Митька нашему только что подошедшему приятелю.

— Эрика… — Произнес я заворожено. — Какое красивое имя…

Я успел почти забыть о ней за те три месяца, что прошли с похорон ее брата. Просто прекрасное мимолетное видение — и все. Сон. Воспоминания о нем быстро тают, каким бы сладким он ни был. Но однажды, на банкете после пресс-конференции с одной заезжей звездой, я увидел мою незнакомку вновь. Видел ее лишь раз, она была в вуали и длинном платье, но это не помешало безошибочно узнать ее. Она стояла спиной ко мне и разговаривала с длинным белобрысым парнем из "Армагеддона". На самом деле мне и не нужно было видеть ее лицо, которое я не знал. Мне достаточно было скользнуть глазами по изящной линии ее тела, как во мне вспыхнул тот же восторг, который я испытал, когда увидел ее впервые. Это была несомненно она.

— Эрика! — Окликнул ее я, тут же испугавшись своего порыва, но отступать было уже некуда. Ее головка медленно повернулась в мою сторону и наконец-то я увидел ее лицо… Глаза.

Они были другими, не такими, как я себе представлял их. Совсем не такими. Странный стальной оттенок их поверг меня почти в отчаяние. В них не было того тепла, которое обещало ее тело и грациозные кошачьи движения. В них не было глубины, в которую хотелось бы нырнуть. Казалось, я сломя голову сиганул с вышки в бассейн и уже на лету понял, что вместо воды внизу — голый асфальт. Такое ощущение возникло у меня от ее взгляда, любопытного и прохладного. Самое неприятное, я понял, что глаза ее и не могут смотреть по-другому. Вообще никогда. Это прозрение привело меня в замешательство, но я быстро взял себя в руки. Надо было что-то говорить, ведь она ждала этого.

— Эрика… — произнес я, продолжая ее разглядывать. Все-таки она была красива, действительно красива. И что-то заставило меня говорить дальше. — Понимаешь, я увидел тебя несколько месяцев назад в первый раз. И… вот теперь во второй. — Глупо это звучало, и я почувствовал, как по лицу моему расплылась дурацкая улыбка. Кажется мое красноречие, которым я так любил обволакивать женщин, на этот раз мне изменило. Просто ее глаза выбили меня из колеи… Но я все равно с отчаянием потерпевшего кораблекрушение, бросился навстречу волнам:

— Мне надо поговорить с тобой.

Немного сбитая с толку моей неоправданной фамильярностью, она пошла за мной на балкон, который тянулся вдоль всего зала и там, остановившись возле кадки с пальмой, выжидающе и немного удивленно посмотрела на меня своими странными глазами.

Какое-то время я молча разглядывал ее, забыв, что нужно что-то говорить.

— Я не помню вас, мы знакомы? — Спросила она, нетерпеливо переступив с ноги на ногу.

— Мы?… Нет, вряд ли. — Наконец ожил я. — Но я знаю, что тебя зовут Эрика.

— Если мы не знакомы, то почему на "ты"? — Спокойно спросила она.

— Я фотограф и у нас так принято… мы почти никогда не говорим "вы". Но если тебе это не нравится, пожалуйста, извини, я не хотел тебя этим обижать, просто… теперь-то я уже не могу называть тебя "вы", ты понимаешь?

Ее взгляд стал каким-то совсем уж неприятным. Не знаю, эти ее глаза… они просто расстраивали меня. Я уже не понимал, зачем я здесь с ней, и что вообще мне от нее надо. Ее глаза, пожалуй, даже злили меня. И мне вдруг захотелось сделать ей что-нибудь плохое. Унизить, стереть эту чертову сталь из ее взгляда хоть на секунду. На секунду она должна стать моей, по-настоящему моей. А потом я оттолкну ее, как ненужную вещь. Вот что мне захотелось с ней сделать. Никогда еще до этого я не испытывал таких странных чувств к женщине. Я понял, что добьюсь ее, она будет со мной этой же ночью, чего бы мне это ни стоило. Ее глаза говорили мне, что это невозможно, что я мог даже не мечтать об этом, но я знал один верный способ… Нужно было лишь говорить правду. Ту, которую ей будет приятно услышать. И, сделав глубокий вдох, я начал с медвежьим напором ломиться в запертую дверь.

— Мне просто нужно сказать тебе что-то… всего несколько минут, хорошо?

Она равнодушно пожала плечами.

И я с упоением пустился в плаванье по океану банальностей.

— Когда я увидел тебя, я просто был сбит с ног. Ты самая красивая девушка из всех, кого я встречал. Наверное, многие говорят тебе об этом, но я не могу это держать в себе. Даже не знаю, зачем говорю тебе это сейчас… порыв, понимаешь, просто порыв. Я увидел тебя сегодня снова, и твое имя просто вырвалось само собой. Ты обернулась, ты сейчас здесь со мной и мне нужно что-то тебе говорить, и мне приходится говорить тебе правду, потому что… ты просто поразила меня. Ты само совершенство, я готов говорить любую чушь сейчас, лишь бы эти несколько минут быть с тобой рядом, смотреть на тебя и…

— Короче, ты хочешь меня фотографировать? — Устало спросила она.

— Нет.

В ее глазах мелькнуло непонимание и, удивительное дело, кажется даже обида.

— Почему?

— Я бы никогда не предложил тебе этого. Ты слишком хороша. Фотография не может передать твоей грации, этой восхитительной ауры, которая тебя окружает. Это невозможно. Я снимал много девушек, но ты — не тот тип. В тебе есть что-то… Я не могу объяснить этого, я просто ощущаю и все. Ни один фотограф мира не сможет снять тебя так, чтобы передать то, что можно увидеть только сердцем. Быть может какой-нибудь гениальный художник — смог бы…

— Тогда не понимаю к чему этот разговор. Чего вы от меня хотите? — Нахмурилась она.

— Рика… Можно так называть тебя?..

— Ну все, хватит, — досадливо отмахнулась она и попыталась уйти, но я схватил ее за руку, за ее нежное тонкое запястье и она остановилась. Слабо попыталась выдернуть руку, потом будто смирилась на миг, но тут же снова дернулась посильней, и я ее отпустил.

— Быть может мне надо воспринимать все это как признание в любви? — Насмешливо спросила она.

— Где-то рядом, — улыбнулся я.

— Это твой способ добиваться секса?

— Если ты спросишь сейчас "Ты говоришь это всем девушкам, с которыми хочешь переспать?" — ты меня разочаруешь. Ты ведь не опустишься до столь банального вопроса?

— Я примерно это и спросила… как же я банальна. Ты уже разочарован?

— Почти. Я сказал тебе пару комплиментов, а ты уже заговорила о сексе. Ты легкая добыча.

— Ты не любишь легкую добычу?

— Я почти уже люблю тебя.

Кажется, я все-таки ввел ее в замешательство. На пару секунд. Она просто не нашла сразу чем парировать. Но вскоре отыгралась — потрепала меня снисходительно по щеке и произнесла:

— Ты забавный щеночек. Быть может, если под конец вечера у меня будет хорошее настроение, я кину тебе косточку. Только смотри не подавись.

Она ушла, гордо подняв голову, а я долго смотрел ей вслед. Потом закурил. Выпуская в темнеющее небо колечки, я представлял себе, как наматываю на кулак белокурые волосы этой куклы и засовываю ей в рот… то, от чего она будет давиться, морщить смазливое личико и пытаться отплевываться. Как забавно, я не мог так думать, у меня не могло быть таких фантазий, это вообще был не я. Просто я ненавидел эту суку. За ее глаза, разочаровавшие меня, за ее высокомерие, за эту моральную пощечину, которую она дала мне в ответ на признание в любви. Я даже не хотел ее больше. Мне просто надо было ее немного растоптать. И в этом не было ни капли секса.

Должно быть, в конце вечера у нее было настроение. Соответствующее настроение. Я старался не обращать на нее внимания, изо всех сил пытался увлечь себя разговорами с коллегами по цеху, но глаза мои все равно то и дело тянулись туда, где была Эрика. Эрика, которую самозабвенно укатывал Петька Воронков, сын владельца "Армагеддона", нашей самой вездесущей газетенки в городе. Петька был мой ровесник, а значит года на три младше Эрики (про ее возраст мне уже успел рассказать Митяй), но эта разница в возрасте ничуть его не смущала. И дело-то было не в этих трех годах разницы, а в том, что глаза Эрики были старше Петьки на целую вечность. Петька не замечал этой проблемы с глазами. Может, он был пьян, может, излишне самоуверен. Наблюдая за ним, я засомневался, что мне удастся так уж легко заполучить в эту ночь ненавистную белокурую бестию. Воронков помимо своего важного отца, обладал еще и незаурядным обаянием. Словом, с большинством женщин он умел найти общий язык. Многие мои знакомые ему откровенно завидовали, но я не мог не восхищаться таким редким сочетанием благ в одном человеке — деньги, внешность, обаяние. Что-то нужно разве еще? Должно быть, в прошлой жизни Петька был мучеником или святым — зарабатывал себе на эту реинкарнацию счастливую беззаботную жизнь. Я никогда не верил во вселенскую несправедливость, что одним все, а другим ничего. Справедливость в мире есть, но разглядеть ее с высоты нашего роста почти невозможно. Она слишком глобальная. Нужно иметь крылья, чтобы подняться и ее увидеть. Раз у Петьки было так много, значит, когда-то он много отдал. Впрочем, в тот момент, когда я наблюдал за его брачными танцами вокруг моей жертвы, мое отношение к нему не было таким уж пацифистским. Я нервничал. Не ревновал, скорее чувство мое больше смахивало на досаду. Не помню, чтобы я испытывал по отношению к кому-нибудь такую горячую жажду мести. Это ощущение было для меня ново, потому я не знал, как с ним бороться. И не боролся. Я знал, что лишь обидев, уязвив Рику так же, как уязвила она меня, я смогу вернуть себе душевное равновесие. И Рика нужна была мне именно в эту ночь, пока все во мне не остыло. Но Петька! — он все портил. Не стоило даже пытаться…

Когда вечеринка закончилась, все шумной пьяной гурьбой вывалились из здания и потащились к своим машинам. Я увидел, что Эрика идет вместе с Петькой и его компанией к Петькиному БМВ. Что-то ударило меня в спину, и голос разума отключился. Похоже, я тоже изрядно нахватался коктейлей в этот вечер. Эрика почти уже села в машину, когда я схватил ее за руку, так же как совсем недавно, и вытянул обратно. Она не сопротивлялась. Встала рядом со мной, осторожно высвободила руку и спокойно посмотрела на меня этими своими неприятными глазами.

— Щеночек? — Усмехнулась она. Глаза на миг стали почти человеческими. Впрочем, показалось… Я стоял и молчал, глядя на нее упрямо и зло. И чувствовал себя идиотом.

— Рик, в чем дело? — Вполне дружелюбно спросил вынырнувший откуда-то Петька. — Привет, — это уже мне, — Денис Быкасов? Я тебя помню, мы покупали у тебя фоторепортаж с циркового фестиваля, да? Там где тигр кинулся на беременную дрессировщицу…

— Оставьте свои светские речи, мистер Петр, — воркующим голосом обрезала его Эрика. — Думаю, этот юноша не настроен на беседу с вами. Он пришел за мной.

— За тобой? — Удивился Воронков. — Почему?

— Я забыла, я уже обещала этот танец другому. Правда, ДЕНИС?

— Черт, вот жаль. — Искренне огорчился Петька. — Может, поедем все-таки? Денис, поехали с нами, а? Мы в "Софию".

Я только и смог, что отрицательно качнуть головой.

— Ну, как хотите, — пожал плечами Петька. — Передумаете — звоните.

Когда БМВ отчалило, я, наконец, вышел из оцепенения. Я не ожидал, что Эрика вот так легко согласиться остаться со мной.

— У тебя хоть машина есть, щеночек? — Спросила она устало. — Хотя ты, кажется, пьян, куда тебе за руль…

Она была права. Тем более что я и сам не собирался в таком состоянии вести машину. На пресс-конференцию я приехал на своем старом Опеле, и я бы не стал пить на вечеринке, если бы не встретил Эрику.

— Поедем на такси. — Коротко бросил я, и мы пошли к ближайшей машине с шашечками, которую еще никто не успел забрать.

Я вздрогнул, когда в тишине подвала раздался металлический лязг. Рика не вздрогнула, только подняла глаза. Кто-то возился ключом в замке. Так долго и неумело, что во мне затеплилась надежда, что нас сейчас спасут. Но когда в свете лампы показалась свирепая смуглая физиономия, надежды мои растаяли без следа. Человек, помнится, его не было среди тех, кто захватил нас, опустил голову в проем люка и приказал мне выбираться наверх. У меня в груди что-то ёкнуло. Неужели вот так, без лишних слов, без попыток сторговаться, меня убьют… Тело налилось свинцом, но я, сделав невозмутимую мину, полез по ступенькам к выходу.

— Эй, куда вы его ведете?! — Крикнула Рика. Ответа она, конечно же, не получила.

Я выбрался из подвала и оказался в сарае. Мужчина, на вид ему было не больше тридцати, тут же застегнул у меня на руках наручники. Удивительно, что им сразу не пришло в голову обезвредить нас таким образом. Просто они плохо знали Рику.

— Если будешь дергаться, браслет еще сильней будет давить руку, — с легким акцентом объявил мне мужчина, заметив как я поморщился. Я не собирался дергаться. Я даже не знал, как защитить любимую женщину. Может, лучше умереть раньше ее, чтобы не видеть, что с ней случиться…

Парень вывел меня во двор — обычный деревенский двор при обычном деревенском доме. Добротный такой кирпичный дом, вполне мирный, с занавесками на окнах, с курицей, дремлющей на крыльце и с приоткрытой свежеокрашенной дверью. Когда мы шли к дому, к моему джигиту подбежал коренастый пес с обрезанными ушами и, вопросительно взглянув ему в глаза, принялся меня обнюхивать. Кажется, это была среднеазиатская овчарка. Или кавказская.

— Зверь, — многозначительно сказал парень. — Его не надо гладить. Разорвет горло в минуту. Слушает только меня.

Я пожал плечами. Даже если бы у меня были свободны руки — вряд ли мне в голову пришла бы безумная мысль погладить его псину.

Меня немного расслабило, что мой сопровождающий вел себя не агрессивно. Никаких там пинков, матов и прямых угроз. Быть может, я решил бы даже, что с этими людьми можно договориться. Если бы только не знал точно, что договориться нельзя. В нашем случае.

Я до сих пор не могу понять, почему она оказалась в моей постели. В тот, самый первый раз. Такие красивые девочки не отдаются вот так запросто, первому встречному. Вот он, момент, когда она бросает мне что-то злое и хлесткое в ответ на мое признание и уходит. И вот он, момент, когда ее локоны разбросаны по моей подушке, а легкий нежный румянец на ее по-детски безмятежном во время сна лице делает ее похожей на ангела. И между этими моментами всего несколько часов… И она прекрасна, боже, как она прекрасна! Когда ее глаза закрыты… Я сажусь на пол возле кровати и долго смотрю на ее лицо. Мне хочется поцеловать ее снова, но не хочется будить. Она спит здесь, в моей спальне и все вокруг пропитано теперь теплым запахом ее духов. Она уйдет, а этот запах останется… и я буду снова вспоминать ее. Ее сладкое-сладкое тело… Теплое…

Я не смог быть с ней грубым. Не сумел ей отомстить. Она была такой ласковой, податливой, неожиданно нежной, к тому же я не видел в темноте ее глаз, и мне казалось, что она как раз такая, какой я представлял ее до нашего знакомства. И меня это сломало. Почему-то мы занимались сексом так, будто давно друг о друге мечтали. Обычно с малознакомыми девушками, пусть даже и красивыми, все происходит иначе… Я не знаю, быть может, у нее давно не было мужчины. Она казалась такой неприступной, что, должно быть, сама от этого страдала. Да-да, думаю все дело в этом. Она просто устала быть одна. Ей захотелось тепла… и поэтому она так чутко отзывалась на мои ласки. Мы почти не разговаривали после секса. Она уснула у меня на плече. А я так и не уснул. Когда я сел возле кровати утро уже обозначилось легким намеком в окне.

Часов в семь я пошел на кухню варить кофе. Размешивая сахар в чашке, я думал о том, что даже не знаю, какой она пьет кофе — черный или со сливками, с сахаром или без. И пьет ли вообще. А быть может она любит зеленый чай, которого у меня, понятное дело, не было. По-моему, не было даже обычного. На миг меня охватила противоестественная паника — чашка чая — это то, что сможет задержать ее еще хоть на полчаса в моем доме… мне надо было найти где-то этот чертов чай! А впрочем… быть может она все-таки пьет кофе. Почти все мои девочки пили по утрам кофе. Наверное, она тоже не откажется если я принесу ей чашку в постель…

Но она уже встала. Я почувствовал легкое движение за спиной и увидел мою гостью. Она стояла в проходе, облокотившись о дверной косяк. На ней была моя вчерашняя рубашка, застегнутая на одну пуговицу.

— Ты пьешь кофе? — Спросил я.

— Да, наверное… — рассеянно пробормотала Рика. Казалось, она так увлечена своим ногтем на мизинце, что не может даже на миг оторвать от него взгляд и посмотреть на меня. — Мне надо уходить.

— Еще рано, — едва смог я скрыть разочарование. — Мы вчера поздно легли, поспи еще, а потом я отвезу тебя.

— У тебя есть зеленый чай?

— Не знаю, сейчас посмотрю…

— Не надо. Мне, правда, пора уходить. Извини за вчерашнее, все это… просто тяжелый день, понимаешь? Я вызову такси, я так хочу.

— Хорошо. — Ответил я. Вот и закончилась сказка. Я верил в образ, который создал у себя в голове. А Рика была просто Рикой. Той самой, со стальными глазами. Секс — не повод для знакомства, она права…

Почему-то показалось неуместным провожать ее, целовать у дверей или записывать ее номер телефона. Мне казалось, что она не хочет этого. Вероятно, она даже сожалела о своей слабости, об этой ночи… На самом деле все было как всегда банально и пошло. Вчера мы пришли, выпили бутылку вина, перебрасываясь пустыми фразами, когда в голове зашумело, как животные кинулись друг на друга, погасили свет и дальше пошло как обычно. А та неистовая нежность… это была слабость, да, всего лишь слабость, от которой на утро остался лишь неприятный осадок. Спасибо Рике, своим уходом она открыла мне на это глаза. Всего лишь очередная смазливая девочка, ее отличие от остальных было лишь в том, что после любви ей не захотелось болтать и она заснула. А утром не осталась выпить кофе. Впрочем, ночью она, возможно, была слишком пьяна, ей было не до разговоров. А утором ее мучило похмелье и беспокоил внешний вид, как это часто бывает у девчонок. И еще, я был уверен, она меня почему-то презирала.

В этот день я проспал часов до двух. Бессонная ночь дала все-таки о себе знать. Потом поехал в студию, мы снимали ее с моим чернокожим приятелем Майклом, который благодаря своему экзотичному внешнему виду был очень популярен у заказчиков и обеспечивал нам вполне достойный прожиточный минимум. Почему-то большинство наших клиентов были уверены, что негры лучшие в мире фотографы. Вид у меня, должно быть, был неважный, потому что Мишка сразу же достал из холодильника бутылку пива и победно сунул мне в руки.

— Черт, да я просто не выспался, — отмахнулся я и поставил бутылку на стол. Мишка загоготал и понимающе подмигнул.

— Ну тогда, Дэни, тебе не интересно будет те девочки, которые я снимаю. Они ждать с полудня, я пришлось их работать сам.

— Близняшки? — Поморщился я. — Ну я и идиот… совсем из башки вылетело!

— Супер портфолио выйдет! Талантливые девочки! Деньги брать жалко даже.

— Но-но! Жалко ему… мы тут работаем, а не голой натурой любуемся для своего удовольствия. У меня взнос за квартиру еще не уплачен в этом месяце.

Мишка ободряюще похлопал меня по плечу, сверкнул белоснежными своими зубищами и ушел в студию. Я полдня проторчал в мастерской, мои заказчики, молодая пара с ребенком и три женщины, желающие получить красивые картинки для службы знакомств, пришли после пяти, когда Майкл уже умчался домой, поэтому мне не удалось спихнуть на него и эту работу. К своему стыду, я успел уже к этому времени залить в себя пару бутылок Гессера из Мишкиных запасов, поэтому мечтал поскорее отделаться от своих клиентов и уехать домой поспать. Обычно я, конечно же, на работе не позволяю себе никакого пива, но в этот день я так паршиво себя чувствовал, что не удержался. Пожалуй, Рике удалось-таки мне хорошенько нагадить в душу. Странное неприятное ощущение, что меня использовали, просто вышибало меня из колеи. Я начал понимать женщин, с которыми знакомился на один вечер, а потом просто отделывался. И хотя мне казалось, что я всегда действую очень тактично, наверняка у моих кратковременных подружек оставался такой же неприятный осадок на следующий день, как и у меня после Рики. Что ж, для общего развития мне даже полезно было почувствовать себя на их месте.

После работы за мной заехал Митька, и мы отправились в небольшой клуб в паре кварталов от студии пропустить еще по кружечке пива. Я подрабатывал когда-то оператором в "Точке", поэтому мне интересно было иногда послушать Димкины рассказы о житье-бытье родного телеканала. Пару раз в месяц мы с Димкой встречались и вполне уютно проводили время за выпивкой и разговорами. Так было и на этот раз. Я рассказал ему о вчерашней пресс-конференции, умолчав о моей встрече с Рикой, потом мы поговорили об общих знакомых с телеканала.

— Кстати, ты помнишь Рику Даренскую? На похоронах ты слюнями исходил по ней, блондиночка такая миленькая?

Я неопределенно пожал плечами. И, сам того не ожидая, навострил уши. Ну вот, теперь я жадно буду ловить каждое слово об этой моей случайной любовнице…

— Сегодня ее первая программа вышла. Что-то про жизнь местных бомжей. — Продолжал Митька. — Довольно средне, но для дебюта вполне нормально.

— Странная тема для девушки. — С деланным равнодушием заметил я.

— Да ничего странного. Даренские все со сдвигами. Ее братец, земля ему пухом, тоже любил в грязи ковыряться. Вечно тошнотворные репортажики подкидывал. Это же беспроигрышный вариант, сам знаешь — чем глубже говно копнешь, чем сильнее завоняет, тем больше популярности. Публика это любит. Он посредственный журналист был, но зато амбиций — о-го-го! Наклепает чего-нибудь мерзкого, с душком и как индюк ходит важный, типа, вскрыл очередной гнойник общества. Да только этого было не достаточно… так и погиб, не став героем. Похоже, сестрица его теперь по той же колее поперла. Небось, находит это жуть каким романтичным. Как-то заявила даже, что поедет на Кавказ, расследовать убийство Степана. Между строк читалось — типа, она поедет жестко мстить. Девка, конечно, безбашенная, винтиков в голове не хватает, наследственное это у них, но жалко дуру на самом деле. Красивая девчонка, занималась бы чем-нибудь более для нее подходящим, зачем в грязи копаться… Представляешь, месяц с этими бомжами провозилась! Ходила с ними общалась, чуть ли не жила там на помойке чтобы свой репортаж снять. Оператор ее, Федька, отказался с ней работать после этого. Ни выходных, ни проходных не давала, характерец еще у нее не простой… Слушай, ты так запал на нее тогда, пошел бы сейчас вакантное местечко занял! Может она бы и дала тебе своего тела из благодарности. Должна же она хоть иногда с кем-то трахаться! Или и впрямь "прынцессы не какают… — Митька громко загоготал, сраженный наповал своим остроумием, а я лишь криво усмехнулся.

— Вокруг есть масса девушек более достойных, — с лицемерным спокойствием ответил я. — Нам ли быть в печали…

Домой я доехал на такси. Я был уже хорошо навеселе от пива и страстно желал забраться под струю холодного душа, чтобы смыть с себя табачный запах. Ну а потом в койку. Понюхать подушку с запахом Рики и провалиться в сон. Это был предел мечтаний.

Когда вывалился из лифта, меня окликнул женский голос:

— Денис!…

Я обернулся и от удивления едва не откусил себе язык.

— Рика?! Что ты тут делаешь? Ты забыла что-нибудь?

Она сидела на подоконнике на лестничной площадке. В своем черном кожаном плаще, который удачно гармонировал с ее прелестными белыми локонами, и курила. Вообще-то в этом грязном вонючем месте она смотрелась как-то неуместно. Даже где-то абсурдно. Быть может я просто перепил сегодня?

— Нет, я… просто зашла. Думала ты дома. — Тихо сказала она, спускаясь ко мне.

— Что тебе надо? — Мой вопрос прозвучал слишком грубо, просто я все еще был в легком шоке. — То есть… извини, я просто не ожидал тебя увидеть. Ты давно тут?

Она пожала плечами.

— Не знаю. Может часа два. У меня нет твоего номера, а то бы я предупредила…

— Ну да… просто ты так стремительно исчезла утром, что я… проходи.

Я снял с нее плащ в прихожей, разделся и мы прошли в комнату. Рика тут же уселась в кресло и начала с повышенным интересом изучать какие-то старые журналы, которые валялись на столе.

— Ты хочешь есть? — спросил я, судорожно соображая зачем же она пришла.

— Да, наверное… у тебя есть что-нибудь выпить? Только не вино… — Она по-прежнему не смотрела на меня.

— Только водка в холодильнике…

— Отлично.

Через четверть часа я накрыл на стол, тихо радуясь, что накануне затарил холодильник и присоединился к моей гостье.

— Я знаю, у тебя сегодня вышла первая программа. Почему ты не осталась это отпраздновать со своими, вроде так всегда делают в "Точке"? — Спросил я после нескольких минут молчания, когда оба мы увлеченно пялились в телевизор.

— Откуда ты знаешь? — Тихо отозвалась она. — Ты интересовался мною?

Я усмехнулся. Сейчас нужно было, наверное, сказать, что да, интересовался, но мне не хотелось ее обманывать. Или мне не хотелось делать ей приятно.

— Да нет, случайно сегодня услышал.

— Им кажется, что репортаж слабоват. — Отозвалась Рика, продолжая смотреть в телевизор, где крутили какой-то тупой рекламный ролик. — Может они и правы. Так что для меня это не победа, скорее поражение. Я старалась, на самом деле старалась, но… мне кажется, я не могу прыгнуть выше головы. Мне кажется, я примитивна. Глупо отмечать то, что не принесло тебе морального удовлетворения. Трудно быть посредственностью…

Сейчас я должен был сказать, что наверняка она не права, я не видел ее работу, но уверен, что она излишне самокритична. Но я промолчал. Или не хотел врать. Или не хотел делать ей приятно. Я даже не знаю, хотел ли я, чтобы она была сейчас здесь, в моем доме. Почему-то я не мог с ней вести себя так же, как вел себя с другими девушками. Просто не мог расслабиться. Черт, я просто банально не понимал ее… Сидел и лопал апельсины, так же как она разглядывая свой телевизор с пустыми картинками.

— Почему ты пришла ко мне, Рика? — Неожиданно для самого себя спросил я. — Чего ты хочешь? Утром ты сбежала, даже не захотела, чтобы я отвез тебя. Теперь ты почему-то пришла. Должна быть причина?

Она бросила на меня быстрый взгляд и снова увлеклась телевизором. Но мне хватила этого ее взгляда, чтобы понять, что ситуация для нее еще более болезненна чем для меня. Но тогда почему она здесь?!

— Рика! — Не выдержал я. — Да далась тебе эта реклама! Это что, так интересно?!

Она, наконец, соизволила повернуться ко мне. Посмотрела прямо и открыто.

— Мне просто показалось, что тебе не нравится, когда я на тебя смотрю. — Прошептала она.

— У тебя злые глаза…

— Разве?

— Сейчас нет, честно — нет… просто вчера… мне так показалось.

— А сейчас какие?

— Сейчас? Ну… обычные. Рика, чего ты хочешь?

Она опустила глаза. Потом вскинула их и… я понял. Странно было в это поверить, но все было ясно как божий день.

Я подошел к ней, вытянул из кресла и посадил на кровать. Выключил телевизор и свет. В темноте нашел ее, обнял и положил на подушку. Запах ее духов, который в моем сознании уже неразрывно был связан с ней, нежно закутал меня в свою вуаль. Долго-долго я целовал уголки ее губ, шею, уши, волосы… Она была такая притихшая и расслабленная… Ей нужно было мое тепло, которое непостижимым образом начинало из меня изливаться, стоило мне до нее дотронуться. Холодная, чужая, неразгаданная… Минуту назад, еще при свете, прочитал в ее глазах отчаянных голод вампира, голод, который привел ее в этот день к моим дверям, который заставил два часа ждать меня на холодной лестнице и который вынудил ее так унизиться перед моим равнодушием, переступить через себя… Даже растворяясь в ней, в ее безумно нежной чувственности, я все равно понимал краем сознания, что она меня использует. Но мне не жаль было моего тепла, я готов был кормить ее столько, сколько было нужно, чтобы напитать ее… В эти минуты близости, я согласен был стать ее рабом, позволить ей выпить меня всего до капельки. Утром мы снова прохладно расстанемся и у меня на душе останется неприятный прохладный осадок, но сейчас…

Я не помню как долго она меня не отпускала. Помню только, как отполз от нее на другой конец кровати и отрубился. Снова никаких сентиментальных разговоров после секса и благодарных чмоканий. Мы слишком устали. И нам нечего больше было сказать друг другу.

В какой-то момент я открыл глаза. Кажется, меня разбудило легкое движение. В комнате все было серым, наступало утро. Я увидел, как Рика бесшумно поднялась с постели. Лениво подумал, что, должно быть, она собирается тихо сбежать пока я сплю. Не скажу, что меня это сильно расстроило, я был готов к чему-то подобному. Но я ошибся. Она подошла к окну и долго смотрела куда-то, обняв себя за обнаженные плечи. Ее тело, изящным силуэтом обрисовывалось на фоне окна. Прекрасное молодое животное… мне вдруг остро стало не хватать ее. Здесь, рядом, в постели… Но я не пошевелился и просто продолжал смотреть. Наконец она отошла от окна и медленно, неслышно пошла по комнате. Ее рука осторожно касалась моих вещей, будто поглаживая их… она зачем-то взяла коробку с моей туалетной водой, поднесла к лицу и глубоко вдохнула. Замерла на мгновение. Потом поставила обратно. Мягко пробежалась пальцами по клавиатуре раскрытого ноутбука на рабочем столе. Потом подошла к кровати и неслышно опустилась на подушку напротив меня. Я едва успел закрыть глаза и притвориться спящим. Даже сквозь сомкнутые веки я чувствовал ее взгляд. Честно говоря, я пребывал в самых смятенных чувствах. Что означает это ее поведение? Быть может она меня любит?! За две сумбурных полупьяных ночи что мы провели в одной постели, она успела меня полюбить?! Вряд ли… вряд ли она вообще способна был на подобные эмоции. Ее нежность во время секса — это всего лишь чувственные реакции на возбуждение, природные инстинкты и ничего более. Я судорожно размышлял надо всем этим и не мог найти ответа. Внезапно я ощутил, как рука ее коснулась моей щеки. Осторожно, боясь меня разбудить, она провела пальцами по моим губам. Немного жадно, будто пытаясь мягкими подушечками пальцев запомнить, впитать их форму… Вообще-то я не любил когда так делали, но сейчас меня пронзила как ток бешеная волна возбуждения. Эта ее ласка, вот так, вне секса — она была чем-то совсем уж неожиданным. Мне захотелось прижать ее к себе, проникнуть в нее, сейчас я бы просто сжег ее!… но я не пошевелился. Что-то подсказывало мне, что любым движением я могу спугнуть этого дикого чуткого зверя по имени Рика.

На утро она ушла. Впрочем, прогресс — выпила чашку кофе. И только потом ушла. Пока мы сидели на кухне, я пытался расшевелить ее разговорами о работе и общих наших знакомых, но она отвечала односложно и явно хотела поскорее сбежать. Когда дверь за ней закрылась, у меня мелькнула мысль — Рика хочет завербовать меня себе в операторы. Раз ее оператор сбежал, попутно создав ей не очень хорошую славу, она не сможет в ближайшее время найти ему замену. Похоже, ее не очень любили в "Точке". Быть может именно поэтому она просидела вчера у меня под дверью так долго, а потом ублажала меня в постели. Ну что ж, посмотрим что будет дальше.

Меня почти не били. Разбили губу, правда, но зато зубы остались целы. Да я особо не сопротивлялся когда меня заставляли писать письмо. Просто пытался объяснить, что у меня давно нет родителей, а друзья вряд ли смогут заплатить выкуп. Да и не было у меня, по большому счету, друзей. Приятели разве только…

Тот что помоложе, был вроде не особо агрессивен, а вот его напарник, горец лет пятидесяти, скакал передо мной как бойцовый петух и не давал толком объясниться. Похоже, он считал, что таким образом оказывает на меня психологическое давление. Пара ударов по лицу меня не сильно испугали, я ожидал чего-то похуже. Пыток и всего такого. Но до этого пока не дошло. Из разговоров двух моих мучителей, они говорили на смеси русского со своей тарабарщиной, я понял, что обо мне у них нет особо никакой информации. Быть может и про Рику ничего не знали. Ведь, право, глупо было бы похищать ее, зная, что за ее брата так и не заплатили. Получалось, мы случайные заложники. Хотя, с другой стороны, нас так целенаправленно сняли с автобуса, даже наше инкогнито не спасло нас.

Пока мы нервно общались, до меня дошло, что после меня начнут прессовать Рику. А она твердый орешек, ее можно будет только очень жесткими методами заставить написать письмо родным. А быть может ее проще сразу убить… И ведь глупым и бессмысленным будет ее сопротивление — она точно знает, что выкуп все равно не заплатят. Но хотя Степану они не смогли помочь, больше вариантов спасения я не видел. Надо было попытаться хотя бы… Поэтому я сказал горцам, что у моей жены богатые родственники, которые в состоянии заплатить выкуп и лучше я напишу сразу им. Я сказал им, что моя жена не согласится сама это сделать, во всяком случае, ее долго придется упрашивать, ибо она — существо неадекватное. А я хочу сберечь нам все нервы и время. Думается, я был убедителен. Под диктовку написал то, что они сказали. Перед глазами стоял туман, писал совершенно бездумно. Я надеялся только на то, что отец Рики попробует все-таки найти деньги вместо того, чтобы сразу заявить в милицию. В случае с ее братом, обращение к ментам только ускорило его гибель. Быть может, эта история хоть немного вразумила ее родителей. Впрочем, вряд ли…

С того дня Рика стала приходить ко мне почти каждую ночь. Мы никогда ни о чем не договаривались, она так и не знала мой номер мобильного, пока я сам однажды утром не записал его в ее телефон, но каждый вечер я был уверен, что она придет за очередной порцией своей вампирской пищи. Иногда я специально задерживался с кем-нибудь из друзей, заставлял себя задерживаться. Внутренне рвался домой, но мне слишком нравилось испытывать то острое садистское наслаждение, которое пронзало меня когда я находил Рику сидящей на подоконнике в моей подъезде. Она никогда меня не упрекала и не звонила мне. Я просто знал что найду ее там, где всегда и она будет молчаливо ждать, когда я впущу ее в свою постель. Быть может, мне хотелось, чтобы она наорала на меня, проявила какие-то обычные человеческие эмоции. Но нет, этого не было. Она была неизменно прохладна и равнодушна за ужином, и неизменно нежна в постели. Так нежна, что не смотря на мое крайне противоречивое к ней отношение, я не мог больше без нее заснуть. В те редкие вечера, когда она все-таки не приходила, кстати, тогда она мне звонила и предупреждала, что ее не будет, моя постель казалась мне одинокой холодной тюрьмой. Однажды случилась забавная вещь. Выходя из машины возле дома, я столкнулся нос к носу с Леночкой, полгода назад у нас с ней было что-то вроде романа, недели две мы провели вместе, но потом, из-за незначительной ссоры разошлись. Помнится, я пытался с ней все наладить, но оказалось, что она спит уже с каким-то пожилым богатым дядей и там все серьезно. Я все понимал, двадцатилетней девочке пора было налаживать свою жизнь, потому оставил ее в покое. И тут вдруг Леночка, как призрак прошлого, нарисовалась возле моей машины. Мы поздоровались. Она была прелестна. Как-то даже повзрослела немного. И тряпье на ней было дорогое и очень красивое.

— Я вышла замуж, — прощебетало это милое создание. Я сказал, что рад за нее безмерно. Мы поговорили еще некоторое время о ее жизни. Я нетерпеливо топтался на месте. У Ленки в глазах читалось желание быть приглашенной ко мне на чашку кофе. А там, у дверей, меня, скорее всего, дожидалась Ри. Ситуация была не очень приятная. Но, с другой стороны… мне вдруг безумно захотелось провести эксперимент — быть может, если я потащу к себе Леночку, Рика все-таки не выдержит и покажет свое человеческое лицо?! Мне так хотелось сломить ее сопротивление, что я готов был даже потерять ее, но попробовать! Если же Рика просто гордо развернется и уйдет, так и не закатив мне истерики, у меня все равно останется Леночка! Я совсем не против был попользоваться по старой памяти ее трепетным телом. И я повел Ленку в подъезд. Когда мы подошли к двери квартиры, мой энтузиазм как-то угас… ну и глупо же все это было! Рика, конечно же, сидела на подоконнике и смотрела на нас с Леночкой. Удивленно и капельку вопросительно. Это были единственные эмоции, которые мне удалось прочитать на ее лице. Леночка тоже удивилась, увидев Рику, но, кажется не поняла, что та ждет меня. На какую-то секунду я замер, наблюдая за ними, а потом, совершенно по-глупому, поздоровался с Рикой, как будто я и не ожидал ее здесь увидеть, и начал торопливо объяснять Ленке на ухо, что не могу ее пригласить, потому что пришла моя подруга, с которой мы живем и так далее. Потом я быстро потащил ошарашенную девушку по ступенькам вниз, скомкано с ней попрощался и поднялся наверх. Рика уже ждала меня у двери. Мы посмотрели друг на друга долгим взглядом. Ее глаза странно улыбались. Холодной стальной улыбкой. И я понял, почему сегодня Ленке не нашлось места рядом со мной. Я не мог оставить голодным свое животное. Мне нужно было накормить его.

Постепенно Рика, конечно же, оживала. Порой у меня складывалось впечатление, что она просто не знает как со мной обращаться. Судя по тому, что я о ней слышал и видел сам, когда мы сталкивались волею случая на общих мероприятиях, у нее не было проблем в общении с окружающими. Она была вполне раскованной, насмешливой и часто даже немного резкой. Но со мной будто замыкалась. Смотрела на меня порой как на какой-то диковинный экземпляр десятиногого кролика и изучала меня потихоньку. Я не мог понять что же во мне такого особенного и удивительного, что меня надо изучать. Быть может, она хотела написать про меня какой-нибудь злобный фельетончик или еще что-нибудь в этом роде. Ее странное ко мне отношение постоянно заставляло меня ждать подвоха. И все же постепенно Рика стала превращаться в человека. Во всяком случае, насколько это было возможно с ее странной непостижимой натурой. Иногда она даже стала смеяться над моими шутками. О-о, это был огромный прогресс! Иногда она даже стала сама шутить. Впрочем, очень редко. Я по-прежнему сильно ее напрягал своим присутствием, судя по всему. Но все-таки все стало налаживаться.

Мы спали вместе уже около трех месяцев, когда я всерьез начал задумываться над нашими отношениями. Почему-то меня начала пугать моя зависимость от наших совместных ночей. Ничего кроме этого в нашей жизни не было — мы не ходили в клубы или в гости, не гуляли по парку и не смотрели вместе шедевры мирового киноискусства. Мы не строили планов на будущее. Все наши разговоры были нейтральны. Мы не признавались друг другу в любви и не рассказывали, как скучаем. Но я скучал! Когда ее не было со мной по ночам — я действительно страдал! Я понимал, что это не любовь, это просто привычка чувствовать под боком теплое тело. И однажды я решил убедиться в этом сам. По выходным Рика почему-то никогда у меня не оставалась. Из невольно подслушанного ее телефонного разговора, я понял, что эти дни она всегда проводит с родителями и правило это неизменно. Я решил, что лучше не стану мучить себя одиночеством в эти дни и пригласил к себе в гости знакомую девушку. Рита ее звали, почти как Рика. Это милое совпадение показалось мне пикантным, и я приготовился порадовать себя сексуальным разнообразием в этот уикенд. Рита была девочкой покладистой и, что называется, слабой на передок. Сплошной фонтан оргазмов и похотливых воплей. С ней всегда было хорошо. Когда-то она меня так радовала, что я, быть может, женился бы даже на ней, не будь она чересчур падкой на мужчин. Короче, выходные обещали быть удачными. Весь день я гулял Ритку в городе — денек выдался солнечным, прогулка получилась — одно удовольствие. Мы катались на чертовом колесе, Ритка громче всех визжала когда мы гоняли на машинках, пряталась мне в плечо в кинотеатре и пальцем разбалтывала шампанское в ресторане. Я наблюдал за ней и радовался ее детской непосредственности. Краем сознания я все время представлял на ее месте Рику. Это происходило само собой, помимо моей воли. И понимал, что Рика не может быть на ее месте по определению. Рика не умеет громко смеяться — ее смех похож на тихое чувственное журчание ручейка. Рика не умеет макать палец в бокал с шампанским, "размахивая бульки" — Рика пьет только водку, а там нет пузырьков. Рика не станет радостно запрыгивать на меня если я подарю ей плюшевого мишку — просто потому что Рика НЕ СТАНЕТ, и просто потому что мне и в голову не придет дарить ей мишку… Рика… Рика… Рика во всем проигрывала своей сопернице. Мне так хорошо и легко было с Риткой, что я подумал — а зачем мне Рика?! И я понял, что это правда — правда, что я просто привык к теплому телу в моей постели.

Вечером Ритка приготовила мне потрясающий ужин. Мы ели при свечах, пили шампанское и с нетерпением ждали когда сольемся в экстазе. После второй бутылки сил сдерживать себя больше не оставалось, и мы бросились друг на друга как прожорливые голодные сойки. Бешеные потные движения, Риткины визги и судороги на пике страсти, влага рекой между ее ног, хлюпанье и мокрые удары тела. Потом огоньки наших сигарет в темноте, Ритка лежит у меня на плече и что-то нежно щебечет. Я смотрю в потолок. В отраженье огней с улицы на старой маминой люстре. Я выпускаю колечки дыма. И внутри у меня огромная черная дыра. Пустота.

Едва ненасытная Ритка задремала, я выбрался из-под ее чужого потного тела и пошел на кухню, по пути собрав использованные презервативы.

Как последний идиот, зная, что не усну после этого, принялся хлебать кофе. Впрочем, я бы и без кофе не уснул. Мне не хотелось возвращаться в постель, все мне там казалось скользким и неприятным. Даже сам я казался себе каким-то грязным. Как странно все вышло — оказалось, мне не нужно в постели теплое тело. Мне нужно теплое тело Рики.

Повинуясь внезапному дурному порыву, я взял мобильник и в первый раз в жизни набрал ее номер. С замиранием сердца, проклиная себя за это малодушие, слушал я длинные гулки. Мне казалось, что сейчас Рика стоит и непонимающе смотрит на высвечивающееся мое имя на своем телефоне. Потом она приняла вызов.

— Денис?

— Где ты? Я хочу приехать, — охрипшим голосом выдавил я.

— Сейчас? — Она растерялась. — Что-то случилось? Что с тобой? — Мне показалось, или в ее голосе послышалось участие? Не может быть, должно быть, я ошибся номером.

— Я прошу тебя! Мне просто надо тебя видеть…

Она долго молчала.

— Я не могу. Я приеду в понедельник.

— Нет! Рика, ты нужна мне! Сейчас, понимаешь?!

— Ты пьян? Денис, что случилось?

— Рика…

— Милый, я не могу…, - Милый?! Она сказала мне это?! У меня бешено заколотилось сердце. Хотя, казалось бы, бешеней уже и некуда было. Первое ласковое слово, которое я услышал от нее за эти три месяца! Надо же, как мало мне нужно, чтобы я был счастлив… Просто одуренно счастлив!

— Хорошо, я понимаю, прости, — задыхаясь, пробормотал я. — Но до понедельника я не могу ждать, слышишь? Завтра, Рика, я тебя увижу завтра?

Она снова помолчала.

— Завтра. — Наконец, будто на что-то решившись, сказала она. — Хорошо, я приеду вечером. Ненадолго. Я не смогу остаться, мама очень расстроится. Только ненадолго, ладно?

— Хорошо. — Обрадовался я. — Мне бы просто тебя увидеть.

Связь разорвалась и я поймал себя на том, что едва не сказал на прощанье "Я люблю тебя".

Следующие два дня в подвале я запомнил смутно. Меня заставили выпить стакан водки там, на допросе, должно быть, они подлили какую-то гадость туда, потому что мне все время хотелось спать. Я помню, что Рику тоже уводили, на удивление она вела себя покладисто. Впрочем, мне было наплевать на нее, на себя — на все. Наркотик совершенно парализовал мою волю. Я даже не заметил когда Рику вернули. Она не подходила ко мне и ничего не говорила. Сидела в своем углу все время и, кажется, дремала. Раза три за два дня нам приносили еду — какие-то лепешки и сыр. У меня не было аппетита, я пил только воду и снова проваливался в тяжелое забытье. На третий день я пришел в себя, почти уже мог соображать и жадно набросился на еду, которую нашел возле себя. Водой из пластиковой бутылки попытался умыться, но только размазал грязь.

Рики в подвале не было. На этот раз, очнувшийся окончательно от дурмана, я по-настоящему запаниковал. Что с ней могло произойти за то время пока я валялся тут?! Да что угодно! Я забрался по ступенькам к выходу и что есть силы начал колотить об крышку подвала. Минут через двадцать, когда я разодрал в кровь костяшки пальцев, крышка откинулась и меня за шиворот выволокли на свет божий. Я зажмурился, непривычный к яркому свету, а когда пришел в себя, увидел знакомого уже молодого горца с собакой.

— Шевелись, козел! — Рявкнул он и, рывком заставив меня подняться, застегнул на моих руках наручники. За цепочку от наручников потащил меня куда-то. Я едва перебирал ногами. Подвел к деревянному строению и затолкал внутрь. На голову мне из темноты полилась холодная вода.

— Мойся! — Приказал мой конвоир. — У тебя есть пять минут.

В помещении было не так уж темно, сквозь окошко под потолком пробивалось достаточно света. Я нашел кусок хозяйственного мыла на полке, стянул с себя грязную одежду и начал намыливаться. Зубы стучали как от озноба, но думаю, дело было не в холодной воде, а в остаточном действии наркотика. Пожалуй, эти гады собираются посадить меня на наркоту и это, должно быть, лучшее, что может со мной здесь произойти.

Через некоторое время горец вернулся и сунул мне в руку что-то вроде полотенца и ворох сухой одежды. Старые джинсы, рваную рубашку. Но они, по крайней мере, были чистые. Я оделся и вышел.

Горец снова потащил меня куда-то за цепочку. Собака, недобро поглядывая на меня, шагала рядом.

— Где моя жена? — Спросил я.

— Будешь без фокусов себя вести, ей будет хорошо. А будешь дурить — ее убью. Ясно?

— Где она?

И тут я увидел. Ее, Рику. Она сидела под яблоней, в деревянном шезлонге, таком, какие в советское время выдавали на пляже, на ней была соломенная шляпка незнакомое цветастое платье. Она читала книгу. До того, как появился я. Теперь же книга лежала перевернутой у нее на коленях, а сама Рика, свежая и вполне, кажется, довольная жизнью, холодным взглядом смотрела на меня. Я замер, как в ступоре, и моему конвоиру пришлось хорошенько меня дернуть, прежде я пошел за ним. Я еще долго оборачивался, надеясь, что Рика сделает мне какой-нибудь знак, но это была Рика. Ее взгляд был пустой и равнодушный.

— Эта женщина не для тебя. — Сказал парень, когда подвел меня к подвалу. — Она теперь моя женщина и будет моей. Но если ты будешь героя корчить, я ее убью, моя рука не дрогнет убить русскую суку. Пока ты будешь сидеть внизу там тихо и ждать когда тебя выкупят, я сделаю, чтобы ей было хорошо и у нее все было. Все от тебя зависит, понял?

— Я могу с ней поговорить? — Только и смог выдохнуть я.

— Это как я решу. Пока не знаю. Тебе с ней не о чем говорить. Не о чем говорить с моей женщиной, ясно?!

В воскресенье, вопреки своему обычаю, моя Рика приехала ко мне. Мне было немного стыдно за свой вчерашний порыв и тот сумбурный телефонный разговор, но пришло время объясниться и я решил сделать это во что бы то ни стало. Пришло время разрушить стену между нами.

Она, красивая как никогда, волшебной бабочкой впорхнула в мои объятья. Почему-то так сразу получилось — я распахнул дверь и вдруг оказалось, что я уже обнимаю ее. Даже не знаю кто сделал первое движение.

Прижимая ее к себе, я поцеловал ее в висок. Голова закружилась от знакомого запаха духов.

— Ральф Лорен Блю, — сказал я.

— Что? — Она удивленно посмотрела на меня. — Ты разбираешься в духах?

Ее глаза сияли. И улыбались. И искрились. Я никогда еще не видел у нее таких глаз. Что с ней случилось?!

— Знаешь как я провел сегодня день? Ты будешь смеяться… Не поверишь! Я бродил по парфюмерным лавочкам и искал твой запах. Нанюхался так, что уже ничего кроме спирта не различал. И когда мой нос совсем мне отказал, я впал в отчаяние — я же мог пропустить твои духи случайно! Представляешь, я даже не знал, что духов этих великое множество… И тогда я начал описывать твой запах консультантам. Мы целый симпозиум там устраивали! Так вот, там был парень один, в "Седьмом небе" консультант, я так удивился — в парфюмерном магазине консультант — парень! Хотя в этом есть смысл, верно? Кому еще может женщина доверить выбор духов как не мужчине. Так вот, он попросил меня описать в двух словах этот аромат, который я ищу. Я долго соображал и выбрал два слова в конце концов — "льдистый" и "теплый". Льдисто-теплый аромат. Забавно звучит, да? И он сразу нашел мне то, что я искал! Тут же пошел и принес голубой квадратный флакончик. И он, этот флакон, был полон тобой! Ральф Лорен Блю… я запомнил название. И купил. Хочешь, я подарю тебе его? Хотя я хотел себе оставить.

В ее глазах что-то блестело, в самых уголках.

— Зачем тебе это? — С улыбкой спросила она.

Я пожал плечами.

— Не знаю, Рик. Блажь. Я капнул на подушку пару капель из этого флакона и валялся сейчас до самого твоего прихода в постели. И мне казалось, что ты рядом. Я хочу, чтобы ты всегда была рядом, понимаешь?

Я потащил ее в комнату и толкнул в кресло. Сам сел напротив, на диван.

— Рик, мы странно вели себя. Мы всегда были вроде как немного чужими. Но мы так близко и тесно знакомы физически, что наверное пришло время и поговорить, ты согласна?

— Я не знаю, — прошептала она, пряча глаза. — Мне было так легче. Я не знаю как себя с тобой вести. То, что было тогда, в первый день нашего знакомства, то, как я разговаривала с тобой…

— Это уже не имеет значения.

— Но, Денис, это была я. Я — настоящая. И ты только однажды увидел меня настоящую, все время потом я была другая. Неправильная что ли… Не я, понимаешь? Даже сейчас — это не я.

— Ты все время притворялась?

— Нет, я бы не сказала, просто… я становлюсь другой рядом с тобой. Незнакомой для себя. Мне это… меня это тревожило, все время тревожило. Ты наверное не понимаешь?..

— Не понимаю, — признался я. Хотя наверное понимал. Ведь на самом деле мне самому не хотелось видеть настоящую Рику! Ту, с которой я познакомился, которая трепала меня по щеке и называла "щеночком". Поэтому я поддерживал все это время ее игру в молчанки и секс без обязательств, так сказать. Мы оба… играли в эту игру, только у нас были разные цели.

— Тогда просто выслушай меня сейчас, хорошо?

Я кивнул.

— После того, первого раза, первой ночи, которую мы провели с тобой, во мне что-то надломилось. Что-то было такое… когда на следующий день у меня случился провал с репортажем, когда мне было погано на душе, я почему-то поняла, что единственное место, где я спасусь от этого всего — это место рядом с тобой. Ну вот так и понеслось… Я так выматываюсь морально каждый день, что просто бездумно потом еду к тебе, как дрессированная… рефлекс собаки Павлова. Рядом с тобой с меня все слетает. Все напряжение. И мне почему-то хорошо и легко становится. Ну почти. Дело в том, что мне достаточно, просто находиться с тобой рядом. Не обязательно секс… Просто я выбирала секс, потому что я не могу с тобой общаться. У меня к тебе такое странное отношение, такие необычные эмоции рядом с тобой возникают, что я… я теряюсь от всего этого. Обычно я не теряюсь. С другими людьми. И для меня дико все это… что я в какую-то овцу превращаюсь. Не могу расслабиться. Я боюсь начать с тобой разговаривать, как со всеми, как тогда, в первый раз. Боюсь, что снова тебя обижу своей резкостью… я не хочу этого. А иначе… я кажется и не могу. Поэтому мне легче было в постели. Но это зашло слишком далеко. Почему-то я не могла насытиться. Мне нужно было снова и снова идти к тебе. Каждую ночь. Я подумала, что это просто физиологическая зависимость. Женщине нужен секс, а у меня его раньше было не так уж и много. Мне казалось унизительным… спать с мужчиной. Ну может я не так выразилась… Я редко подпускала к себе мужчин настолько близко. Иногда, когда мне нужен был секс, я могла позволить себе провести с кем-нибудь ночь. Потом мне было противно и стыдно. Я не хотела больше видеть этого человека. Поэтому я искала самцов не из своего круга общения. Где-нибудь в баре знакомилась. Прикидывалась пустой и глупой. А потом вычеркивала этого мужчину из своей жизни раз и навсегда. А с тобой — иначе. Даже не знаю почему, Денис. Что в тебе особенного? Ты стал для меня наркотиком. И вчера я решила проверить, понять, быть может, просто мне понравилось, что у меня есть постоянный секс, все дело в этом. В физиологии. Мне нужно было понять, проверить. Вчера я была с другим мужчиной… ты слушаешь меня? Когда ты позвонил, я лежала в чужой постели. Разговаривала с тобой, а рядом был другой. Ты слышишь, Денис? Ты понимаешь о чем я говорю?

Я смотрел на нее и любовался ее прекрасными новыми глазами. Что-то подсказывало мне, что это сияющее, влажное, живое, эмоциональное, нежно-женское в них… оно не сможет держаться долго. Ее глаза другие. И эти краткие секунды, когда они все-таки ТАКИЕ — я должен запомнить навсегда, запечатлеть в своем сердце. Потому что только ради меня они стали такими, эти глаза. И я единственный быть может человек на свете, который смог увидеть это чудо. Когда сталь превращается в росу и нежный бархат. Ты изменила мне, милая? Какие, право, мелочи. Я должен взорваться от ярости и задохнуться от ревности и обиды? Ах да, конечно! Но где же мне взять эти эмоции? Где же взять их, когда я счастлив… моя богиня заговорила со мной! И она так неистово любит меня, как оказалось, что даже боится этого! Боится, так же как и я боюсь своей любви к ней. Не верит, так же, как и я не верил… Не верила. Но сейчас она здесь, со мной. И рассказывает мне все это. И я знаю, что она чувствовала вчера, падая в объятия другого. Я знаю… Милая, я ЗНАЮ! И знание это убивает во мне малейшие ростки ревности и прочей банальной чепухи. Мы такие разные, милая, что просто обязаны были удостовериться, что это ЛЮБОВЬ. Мы не могли иначе. Зато теперь мы знаем точно.

— Ты молчишь? Почему ты молчишь? — Тихо спросила она.

— Мне так жаль, Рика… Если бы ты знала, как мне жаль….

— Но!… Я должна была разобраться, мне нужно было проверить! Денис, попробуй встать на мое место…

— Мне так жаль, что твои глаза не могут быть всегда таким. Ты станешь прежней, быть может через минуту, быть может завтра… и я снова буду довольствоваться только секундами нежности в темноте… Ри, какая ты разная! Какая же ты разная… И где настоящая ты? Я не знаю… Но эти твои глаза — если бы они всегда были такими как сейчас! Я бы мог сказать, что никогда в жизни не видел никого и ничего красивее.

— Что?! Денис, не говори так, я не могу это слышать. Я не умею это слышать! Не надо…

— Что в тебе за изъян, милая? Что-то в тебе не так. Эта сталь! Она просто ломает тебя. И меня кажется тоже. Что же это такое…

— О чем ты говоришь?

— Да я и сам не понимаю. Просто спасти бы тебя…

Я так и не сказал ей про Риточку. Зачем? В этом не было смысла. Она уже и так сказала за меня, за нас обоих. Глупо повторяться.

Из подвала меня переселили в комнатушку в доме. Невиданная роскошь — кровать с панцирной сеткой и пара наброшенных на нее старых одеял. Больше в комнатушке ничего не было, даже окон. Через пару часов нахождения в ней у меня началась форменная клаустрофобия. Как заведенный, я бродил по замкнутому пространству своей камеры и тихо сходил с ума. У меня было такое ощущение, будто меня заперли в гробу с лампочкой под потолком. И еще эта неизвестность с Рикой… Я не хотел даже думать, о том, что ее может связывать с нашим охранником. Хотя и так уже было ясно ЧТО их связывает. Но это было странно, так странно, что никак не хотело укладываться в моей голове. Рика не могла так поступить! Она слишком ненавидела этих черных из-за своего брата, чтобы, пусть даже ради спасения своей жизни, пусть даже ради осуществления какой-то своей хитрости, стать любовницей одного из них. Это же была Рика! Она никогда не изменяла своим принципам, не было ничего такого, что заставило бы ее пойти против себя! Но все-таки она пошла на это… Нет, я не мог понять почему это произошло. Я не ревновал и не бесился по этому поводу — Рику невозможно было ревновать, она все время внушала мне, пусть даже и не сознательно, что она высшее существо. Как можно ревновать высшее существо? Дурацкая затея. Больше меня беспокоило то, что я не могу понять ее мотива. Я готов был поклясться чем угодно, что она не стала бы спать с черным, даже зная, что таким образом она сможет усыпить его бдительность и отомстить за брата. ОНА БЫ НЕ СТАЛА! Унизить себя, чтобы потом взять реванш — это был не ее путь. Не этому ее учила с ранних лет ее больная на голову семейка. Рика Даренская должна была идти всегда с высоко поднятой головой, и если кто-то захотел бы пригнуть ее к земле, ему пришлось бы как минимум отрубить Рикину голову. Только однажды она пошла против себя — когда ждала меня каждый вечер на лестничной площадке. Но тот раз можно не считать, то была любовь — а любовь, как известно, непреодолимая стихия. Против нее нет приемов.

Чтобы окончательно не свихнуться от неизвестности и клаустрофобии, я упал в койку и попытался заснуть. Мое счастливое свойство — уметь отрубаться всегда и везде, едва представится такая возможность, не подвело и на этот раз.

После нашей своеобразной проверки чувств, отношения наши стали теплее. Хотя это как посмотреть. Рика постепенно становилась сама собой — гордой, резкой и властной. Мое отношение к ней было двояко — с одной стороны, я ее любил, это несомненно. С другой — каждая минута с ней была для меня борьбой. Мне нельзя было растворяться в ней, нельзя было полностью попадать под ее власть. Вариант подкаблучника меня никак не устраивал. Иногда мне казалось, что иначе быть с ней и не получится — надо стать ее тенью, тогда в нашей с ней жизни наступит мир и порядок. Она была лидером, прирожденным лидером. Я лидером не был, я не стремился никогда никого подчинить своей воле. И желал, чтобы окружающие относились ко мне так же. Полное равноправие и все такое, вот что мне было нужно. Впрочем, надо отдать ей должное, она время от времени пыталась обуздать себя и не обижалась, когда я резко ее осаживал. Так что кое-как мы друг к другу со временем притерлись. По-прежнему почти каждую ночь, кроме выходных, Рика проводила у меня. Иногда вечером мы выбирались в люди — бродили по городу, сидели в каких-нибудь уютных ресторанчиках или посещали наши профессиональные вечеринки. Вместе. Да, вместе. Скоро конечно же нашим общим знакомым стало ясно, что мы пара. Сколько я выслушал сочувствующих упреков от своих приятелей — не передать. Но, что самое забавное, в глазах у всех моих друзей я читал при этом едва прикрытую зависть и недоумение. Почему ОНА выбрала меня?! Чем я ЕЁ взял?! Признаться, это льстило моему банальному мужскому самолюбию. Рика, была моим трофеем и я этим гордился безмерно. Иногда, да что иногда — часто! — ради зависти окружающих мы готовы терпеть рядом с собой самых невыносимых стерв. Нет, Рика не была стервой, я не это хочу сказать… да вы поняли. Однажды, на презентации мужского дома мод, куда по жребию мне выпало идти работать, я встретил одного товарища, давнего моего знакомого. Отсняв положенное количество кадров, я засел в углу зала с парой коктейлей и там этот парень меня и отыскал.

— Я слышал ты встречаешься с Даренской, — без обиняков начал он, бесцеремонно захапав один из моих коктейлей, с огромным трудом отбитым мною у страждущей публики. Я нахмурился, стараясь вспомнить имя моего знакомца. Я явно когда-то шапочно его знал. Но вот инициалы напрочь вылетели из головы. Что-то алкогольное было в его имени…

— Ну и как она тебе? — Продолжал парень, шумно высасывая из трубочки пойло.

Может Петров-Водкин? Нет, это не он… Или какой-нибудь Наливайкин… черт, как неудобно-то… Наливкин…

— Что? — Очнулся я, поняв, что пропустил его тексты.

— Эрика! Говорят ты с ней замутил что-то! — Терпеливо повторил парень.

— Шустов! — Обрадовался я. — Вадим Шустов! Я тебя помню…

— Правда? Ну надо же, — усмехнулся он. — Денис Быкасов, я тебя тоже помню. Помню моя подружка тогда еще сказала, что у тебя фамилия, очень подходящая для мужчины. Помнишь ее? На дне рождения у Смолиной я с ней был. А ты тогда со Смолиной вроде зажигал. Удивляюсь, как тебе таких девок удается отхватывать, видать и правда фамилия удачная. — Он мне подмигнул. — Ну чего там Эрика? Ты давно с ней?

— Да, уже месяца три наверное. Я смотрю, я стал популярным из-за нее, теперь ко мне постоянно кто-нибудь подходит и спрашивает "И как она тебе?".

— Ну не удивительно же. Интересуется народ. Надо быть полным камикадзе, чтобы с ней связаться. Я вот тоже, помнится, зажигал с ней. Мы недели две вместе терлись, так что я вроде как не посторонний человек. Но я с ней не смог долго. Мало того, что она с закидонами, так еще в постели вообще никакая. Ведет себя так, будто одолжение делает, что дает. Не люблю этих картинных блондинок за это — бревно лежит под тобой и не понятно, уснуло уже или еще дышит. И так я с ней, и эдак, да все ни к черту.

Он явно ждал от меня каких-то комментариев, но я очень увлекся своей выпивкой. Все не мог оторваться от трубочки, грейпфрутовое пойло меня просто заворожило.

— Ну че, Дэн, ты тоже мучаешься? Ради красивой вывески, можно и потерпеть ночные неудобства, а? — Он подмигнул мне. — Или тебе удалось раскочегарить все-таки снежную королеву?

— Да вообще без вопросов, — я наконец отставил стакан, ибо он был уже пуст и самодовольно уставился на своего собеседника.

— Что, все в порядке с этим? И что там за секреты у нее?

— Никаких секретов, друг. У нее есть просто фишка такая — ей надо, чтобы был большой член. Тогда она просто ураган.

Эта невинная шутливая фраза просто убила парня наповал. Кровь отхлынула с его лица и на несколько секунд он напрочь потерял свое высокомерное самообладание. Как же я наслаждался в эти секунды! Я бы мог окончательно добить врага еще парочкой комментариев, которые готовы были сорваться у меня с языка, но я проявил великодушие. Лежачего я быть не мог. Я всегда был добрым.

— Ну я и не удивляюсь, — пробормотал парень с водочной фамилией, пытаясь вернуть себе самообладание. — Когда женщина рожала, ей там надо просто бульдозером туда входить, чтобы она почувствовала.

На этот раз кровь отхлынула от моего лица. Наверное я не успел вовремя взять себя в руки, потому что Шустов сразу заметил мое недоумение.

— Чего ты удивляешься? — Обрадовался он. — Ты что, не знал про ее сына?

Я не смог соврать, не было времени собраться. Да и все было написано на моем лице.

— Нет.

— Ну надо же. Я слышал, ты давно с ней, и она не сказала? Может она бы после свадьбы тебе только чадо свое предъявила? Скажи спасибо, что меня встретил. Да, у нее есть сын. Ему уже лет двенадцать-тринадцать может, взрослый парень. Ты ее попроси познакомить тебя с ним, она в шоке будет что ты знаешь, наверное у нее были причины скрывать его раз не сказала. Я-то сразу знал об этом. Она просказалась как-то, я на ус и намотал. Она нагуляла его еще в школьные годы кажется. Я не интересовался что да как, но ты поинтересуйся, если у тебя серьезные планы на ее счет.

Когда Шустов убрался, я еще долго сидел в задумчивости. Почему Ри не сказала мне о ребенке? Впрочем, ведь я не спрашивал никогда про ее семью, ее прошлое… Не в ее привычке рассказывать что-то просто так, лишь бы поболтать. Быть может она считала, что мне это не интересно. Я вдруг вспомнил того мальчика, на похоронах. Он все время был рядом с ней, я же видел его. Но почему-то мне и в голову не пришло, что у Рики может быть такой большой ребенок. Тем более мне трудно было поверить, что она, такая рассудительная и правильная, могла оступиться в ранней юности так по-дурацки, чтобы "залететь". В ее жизни нет места случайностям, она сама часто говорила это мне. Но если не случайность — выходит, тогда, давно, она уже любила кого-то. Любила настолько, чтобы родить от него ребенка… Я не ревновал, нисколько не ревновал Рику к ее прошлому. Я вообще не ревновал ее ни к чему и ни к кому. Мои чувства к ней были особенными, не допускающими этой унизительной эмоции. Просто мне хотелось до конца ее понять. Познать ее ускользающую переменчивую душу. Открыть и удержать ту мою Рику, которая пряталась за сталью ее глаз. Живую Рику. И этот ребенок… быть может он и был частью той, живой Рики, ее человеческого прошлого…

Я рассказал ей о встрече с Шустовым. Рассказал о нашем маленьком диалоге. Но ту часть разговора, где он упомянул о ребенке — я утаил. Мне захотелось узнать, почему она сама мне не сказала. Ведь придет момент, когда ей придется это сделать. Или быть может не придет… это зависело от того, какие планы Рика строила насчет меня. Я дал ей шанс решать самой когда настанет время все раскрыть.

Рассказ про Шустрова нисколько не огорчил Рику. Она посмеялась вместе со мной моему находчивому ответу — и не больше. Мне было интересно почему они расстались, но Рика ничего об этом не сказала, а расспрашивать ее я не стал.

По четвергам Рика уходила на работу после двух, поэтому я договаривался с Майклом, что меня не будет в первую половину дня и мы с удовольствием проводили утро с ней вдвоем. Готовили вместе завтрак, пили зеленый чай, валялись в наполненной ванне и смотрели какое-нибудь новое кино, предусмотрительно купленное мною накануне. Интимные подробности я стыдливо опускаю.

В один из таких дней мне пришлось судорожно дорабатывать на компьютере горящий заказ, и моя Рика оказалась предоставленной сама себе. От скуки она принялась разгребать хлам у меня в столе и нашла пару старых альбомов с моими работами. Один — подборка репортажных снимков, которые я делал для какой-то выставки, другой — пейзажи. Помнится, было у меня в жизни такое увлечение — я мотался по всей стране с всякими геологами и туристами и увлеченно щелкал всякие красивые места. Потом снимки можно было неплохо продать, я даже чуть не остался жить в Москве — настолько хорошо у меня сложились отношения с глянцевым журналом "Атмосфера", в то время очень популярным. Но человеком амбициозным меня никогда нельзя было назвать, потому, как только пейзажи мне наскучили, я осел в родном городе и занялся своей студией. Уж очень понравилось мне работать с живыми моделями. Особенно юными и длинноногими. Физиологический интерес поборол во мне амбиции, так-то… Теперь только альбомы, давно забытые и заброшенные, напоминали о бурной моей туристической юности.

Рика завалилась с альбомами на кровать и принялась их листать. Я же снова погрузился в работу. Правда, с удивлением и немного разочарованием, подумал, что за все время что мы вместе, моя возлюбленная совсем не проявляла интереса к моему творчеству. К моему, так сказать, человеческому, личностному началу. Вот такая вот ее любовь… Эта мысль мелькнула и тут же улетучилась. Фоторедактор на моем ноуте снова полностью завладел моим вниманием. Хотелось поскорее закончить с работой, чтобы успеть заняться сладким Рикиным телом. Не знаю как долго я отсутствовал, погруженный в работу, но наверное достаточно долго, потому что спина успела задеревенеть к тому моменту, когда что-то извне вырвало меня из виртуального пространства. Я медленно повернулся и встретился глазами с Рикой. Она лежала на диване, перед раскрытым альбомом и полным изумления взглядом разглядывала меня. Наверное уже давно.

— Что, Рик? — Спросил я. — Ты что-то сказала?

— Это прекрасно, — прошептала она. — Просто поразительно…

— Что? Тебе понравились картинки? — Удивился я. Я просто засветился от самодовольства, ну надо же, Рика обратила внимания на мои работы! Еще и похвалила! Это дорогого стоило.

— Ты очень талантлив, ты знаешь об этом? — Продолжала она вдохновенно, — я даже представить себе не могла, что ты такой… У тебя поразительное чувство цвета, ты так умело манипулируешь освещением, естественным светом… законченность композиции и вместе с тем какая-то недосказанность… у меня просто нет слов! Твои работы передают зрителю твое настроение — а ведь это один из признаков таланта — когда ты можешь фиксировать малейшие движения души так, чтобы другие могли их почувствовать, настроиться на твою волну… Я даже не подозревала, что в тебе есть такая глубина!

А ошарашено захлопал глазами. И это говорит моя Рика?! Нет, она конечно, иногда заворачивала тирады а-ля журнальная статья, но как-то не готов был я в свой адрес такое слышать…

— Да ну, брось. Какая там глубина. От балды щелкал все подряд, а потом выбирал то что более-менее получилось, остальное выкидывал. Все фотографы так делают. Ничего особенного! Я вообще, если честно, не особо верю, что фотограф может быть талантлив. Фотохудожник! Какой там художник! Даже любитель из сотни фотографий может сделать пару вполне художественных и достойных. Это вопрос случая и хорошей аппаратуры. И еще фотошопа, в данный момент. Тогда, конечно, все вручную делалось, никаких компьютеров, но все равно — обычные картинки. Хотя, конечно, Рик, я очень рад, что тебе понравилось…

Она снисходительно улыбнулась и покачала головой.

— Нет, ты не прав. Ты просто не понимаешь. Если я говорю о ком-то, что он талантлив, значит так оно и есть. В моей семье все время была тяга к творчеству, все мои родственники очень хорошо разбираются в искусстве. По иронии, у нас не было никого, кто бы был талантлив в чем-то, хотя мы очень к этому стремились всегда. Но, похоже, нашим единственным талантом было и остается именно ВИДЕТЬ настоящие произведения искусства. Наверное мы прирожденные критики. Так что мне ты можешь верить.

— Ну хорошо, как скажешь, — я пожал плечами. Рика смотрела на меня с такой любовью и восхищением, что я просто терялся. Такой я ее еще никогда не видел. И я решил, что к черту работу, я должен воспользоваться ее расслабленным обожанием прямо сейчас, а то неизвестно когда еще мне удастся ее такой поймать.

Когда Рика уходила на работу, едва живая от моих ласк, она сказала, что в выходные я должен быть готов. Потому что пришла пора мне познакомиться с ее семьей.

Я спал почти без перерыва полтора суток. Просыпался, видел эту ужасную комнату без окон, с тусклой лампочкой под потолком и снова засыпал. Когда спустя вечность за мной пришел мой знакомый конвоир с собакой, я уже мало что соображал. Он отвел меня в сарай с душем, потом посадил за деревянный стол в саду, приковал наручниками одну мою руку к железному столбу, который служил опорой для бельевых веревок и приказал есть все, что я захочу. Сыр, картошка, колбаса. Меня затошнило при виде еды. То ли от голода, то ли это было нервное. Я все-таки попытался впихнуть в себя кусок сыра. Душ, свежий воздух, еда — я вполне догадывался чем заслужил такие курортные условия. Вернее, их заслужила мне Рика. При мысли о том, что она жертвует своим телом ради того, чтобы со мной обращались хорошо, меня едва не вырвало и я осторожненько положил сыр обратно на тарелку. Но что я мог сделать, ЧТО!!! Впрочем, тут что-то было не так… ОНА БЫ НЕ СТАЛА СПАТЬ С ЧЕРНЫМИ НИ ЗА ЧТО И НИКОГДА. Она бы лучше сама перегрызла себе вены, я точно это знаю. И уж тем более не стала бы ради меня…

— Чего не ешь? — Угрюмо спросил меня мой тюремщик. Он сидел напротив. Пес лежал у моих ног под столом. — Эрика сейчас придет и будет говорить с тобой. Она так захотела, и я ей разрешил. Если будешь дурить, я тебя убью и скормлю твои уши своему псу. Не посмотрю что ты отец ее сына, мне на это плевать.

Я напрягся. Я не хотел видеть Рику. Я боялся… боялся посмотреть ей в глаза и узнать правду. Но мне конечно же надо было ее увидеть.

На ней было очередное старомодное платье, наверное еще времен молодости наших родителей. Но она все равно выглядела как всегда восхитительно. Большие оранжевые маки на белом фоне, ткань тесно облегала ее фигуру, слегка собираясь складками на талии. На щеках моей жены играл здоровый румянец, кажется даже она немного загорела. О да, здоровый деревенский воздух и активный секс со смуглым южным парнем шел ей на пользу.

Без капли смущения или замешательства, она подошла и села напротив меня. Бросила на моего конвоира многозначительный взгляд и тот тут же испарился как июньская роса. Неужели ради того, чтобы хоть минимально манипулировать, она стала с ним спать. Нет, только не Рика! Рика бы никогда… Рика, Рика бы… А впрочем, я так долго исподволь пытался ее изменить, что быть может мне это наконец удалось? Я разбил все привитые ей семейные установки? И она научилась быть гибкой? Надо же, для меня настал час триумфа. Почему-то захотелось кого-нибудь убить. Хотя бы себя для начала.

— Его зовут Руслан. — Спокойно разглядывая меня, произнесла она. — Я понимаю, тебе это кажется невероятным, но взгляни на него моими глазами. Иногда я способна послать к черту все свои, как ты называешь, предубеждения, и кинуться навстречу чувствам. Ты не верил в это никогда, да? Но однажды я ведь сделала это, когда влюбилась в тебя так по-глупому. Ты был и есть никто, ты сам это знаешь, но это не остановило меня. — Она помолчала, а потом каким-то незнакомым мне голосом продолжила: — В нем есть то, чего нет в тебе, чего не было ни в одном мужчине, из всех кого я встречала. В нем есть сила. Жизнь. Он настоящий, понимаешь? Он дикий!.. — Она усмехнулась. — Все-таки я не такая уж и расистка, как ты считал.

— Расистка еще большая, чем я считал. Он же не негр и не китаец. У него европеоидная раса, как и у тебя. А ты его уже автоматически занесла в иную расу. Лучше скажи, что не националистка, так будет правильней.

Она подняла брови и грустно покачала головой.

— Да… красивая речь не получилась. Мне с моей профессией непростительно делать такие ошибки.

— Перестань дурачиться, я тебя знаю. Просто скажи — почему. Мне хочется понять. Для себя.

Она задумчиво посмотрела на меня. Потом на небо, как-то мечтательно и тепло. Потом ее взгляд переместился мне за плечо, туда, где он, ее любовник, судя по звукам, забавлялся со своим псом. Она не умела играть, совсем не умела. В ней не было ни капли артистки. В ней не могло быть такого ТАЛАНТА, потому что во всех, кого производил их порченый род, не было таланта. Не было божьей искры. Ну кроме Владимира… нет, она не могла играть. Так смотреть, как она смотрела на этого чужого человека, она могла лишь в том случае, если и вправду его любила. ТАК она не смотрела никогда даже на меня. Быть может по ночам, но я этого не видел… И все же я пробормотал:

— Я не верю.

— Мужчины любят обманывать себя.

— Ты делаешь это ради меня?!

Она засмеялась.

— Боже, Дэн, кем должен быть тот герой, ради которого я бы подложилась под… под такого как он! Ради которого я бы вообще под кого-нибудь подложилась! Я не умею торговать собой.

— Да, для этого тоже нужен талант…

— Откуда этот сарказм?! Ревность, Дэн? Я думала, ты выше этого. Не унижай себя.

— Мы можем бежать. Если ты смогла усыпить его бдительность, можно убежать. По крайней мере попытайся сама.

— Я не собираюсь никуда бежать, ты что, так ничего и не понял?! — Она сокрушенно покачала головой, с жалостью окинув меня взором. — Я останусь с Русланом. Навсегда, понимаешь? Я могла бы помочь бежать тебе, но из этого ничего не выйдет. Они все повязаны, тебе не добраться даже до вокзала. Ты помнишь какую тему разрабатывал мой брат. Нам ли питать иллюзии на этот счет! Бесполезная и опасная затея. И вообще — я сейчас вообще не хочу ни о чем думать. Я устала от нашего дурацкого мира, от моих родителей, от тебя. Я хочу снова стать дикой, как он…

— Та Рика, которую я знал, так не могла рассуждать.

— Той Рики больше нет. Мне надоело быть солдатом, как мой папаша. Я женщина, понимаешь? И хочу ею остаться. Только он смог открыть мне, что я женщина.

— Я думал, это сделал я…

— Ты просто научил меня достигать оргазма, — она издевательски засмеялась, но тут же взяла себя в руки. — Ты беспокоишь меня, я чувствую перед тобой вину, поэтому мне хочется, чтобы ты поскорее отсюда убрался. Мои вряд ли дадут деньги, я написала письма, но скоро станет ясно, что результата не будет. Руслан сможет какое-то время держать свору под контролем, он сын местного командира, но это не надолго. Думаю, Руслан с радостью бы от тебя избавился, любым способом, если ты понимаешь о чем я. Но я сказала, что ты отец моего сына, и я поэтому хочу тебя спасти. Чтобы ты мог вернуться и остаться с ребенком. Смотри не проболтайся, что все не так. Вчера я написала письмо одной своей подруге, возможно ей удастся собрать выкуп за тебя. Если все получится, то ты спасешься. Видишь, я все же стараюсь тебе помочь, ведь я понимаю, что предаю тебя. — В порыве какой-то нежности, она схватила меня за руку и умоляюще произнесла: — я больше не солдат, Денис, я женщина. А женщины иногда предают ради своей любви. Прости… Если вернешься домой, позаботься о Владимире, быть может с тобой ему будет лучше чем с моими родными. Я не хочу, чтобы он вырос солдатом.

К смотринам мы готовились очень тщательно. Меня забавляла серьезность и волнение Рики, когда она подбирала мне костюм, придирчиво разглядывала мои ногти и прическу, и своими собственными царскими ручками натирала кремом мне ботинки. Но Рике было совсем не до смеха.

— Рик, мне вырвали месяц назад зуб мудрости. Как ты думаешь, это сильно уронит меня в глазах твоих предков?

Она что-то фыркнула, продолжая заниматься моей обувью.

— Милая, это даже возбуждает, — заметил я, наблюдая за ней. — Давай поиграем в игру будто ты служанка, а я хозяин.

— Зачем? — Недоуменно остановилась она.

Я шумно выдохнул.

— Да-с… Ну и подруга у меня — ни чувства юмора, ни воображения. Ты всегда так глупеешь, когда дело касается твоих родителей?

— Мне не весело. Ты не знаешь, как это для меня важно. Ты тупой и неотесанный чурбан, который мне стыдно показывать своей семье, я пытаюсь хоть как-то привести тебя в подобающий вид. — Раздраженно сказала она.

Больше всего на свете мне нравилось, когда кому-то хотелось непременно испортить мне хорошее настроение. Чаще всего эти счастливцы своего добивались очень быстро.

Я присел на корточки рядом с ней и осторожно взял ее за подбородок.

— Знаешь, Рик, я никогда не мог понять, почему я вообще нахожусь рядом с тобой. Почему я терплю твой долбанутый характер и до сих пор не вымел тебя из своей жизни поганой метлой.

Она едва не задохнулась от возмущения. Оказывается, не сложно ее вывести из равновесия, совсем даже и просто.

— Я красивая, умная, успешная женщина! — Сдерживая себя едва, произнесла она. — Тебе просто повезло, что я с тобой. Не забывай об этом никогда!

— Таких каких как ты в базарный день дают по десяти на рубль, — спокойно произнес я, убирая руку. — И не надо метать молнии. Другая, нормальная женщина, после этих слов дала бы мне пощечину и ушла. Но не ты. И знаешь почему? Потому что ты пообещала своим родителям, что приведешь им на смотрины своего парня. И ты это сделаешь, ни за что не дашь себе лопухнуться и явиться одна. Поэтому я могу как угодно унижать тебя и делать с тобой что угодно — ты все равно поведешь меня. Хочешь проверить?

Она медленно встала. Я тоже встал. Мы стояли друг напротив друга и пытались убить глазами.

— Ты знаешь, что я сейчас сделаю? — Многозначительным шепотом спросил я. Азарт просто переполнял меня.

— Не посмеешь. Я уничтожу тебя. — Прошипела она сквозь зубы.

— Это вряд ли. Кого же ты представишь своим мамочкам тогда? Такой бездарный провал — это не для тебя. — Я рывком развернул ее и слегка наклонил, заставив облокотиться руками о батарею. Поднял на ней юбку. Она яростно зарычала и попыталась меня отпихнуть, но физическая сила была на моей стороне.

— Если у тебя будут синяки, родители могут это увидеть. — Заботливо произнес я, отодвигая резинку ее трусиков. Когда я входил в ее напряженное, дрожащее от злости и беспомощности тело, прошептал в самое ухо:

— Жизнь полна компромиссов, Рик. Невозможно прожить ее и никогда не делать выбор, который тебе не по душе. Иногда нужно немножко сжечь Москву, чтобы спасти Россию. Если не расслабишься, тебе будет больно. Мне так хочется сделать тебе сейчас больно, что лучше расслабься и не доставляй мне такой радости.

Она взвыла, как раненое животное и тут же обмякла, позволив мне в течение пяти минут измываться над ней самым грязным образом. Такая покорная, полная ненависти к той моей части тела, которую совсем недавно так неистово и нежно ласкала, она разбудила во мне животное. Если бы меня так сильно не возбудила ситуация, клянусь, я терзал бы ее до тех пор, пока от отчаяния она не стала бы грызть батарею, о которую держалась, чтобы не биться головой о стену.

Потом она долго сидела в ванне, а я валялся в комнате. Курил, пуская в потолок колечки. Колечки пускать было забавно. Меня еще в школе, помнится, приятель научил. Просто медитация какая-то.

Она вышла не скоро. Вымытая с головы до ног наверное раз сто. Завернутая в полотенце. Стала в дверях, облокотившись о косяк и тяжелым взглядом уставилась на меня. Я уже не курил, после трех сигарет мутило. Я пил кофе из большой чашки, которую Ри называла бассейном. Ее всегда бесило, когда я наливал кофе в большие чашки. На свою возлюбленную я не смотрел, но взгляд ее ощущал кожей. — Ты ненавидишь меня? — Спросил я. — Что ты сейчас чувствуешь, расскажи.

— Я пробую понять. И не могу. — Тихо произнесла она. — Почему ты пытаешься меня сломать?

— Почему ты позволяешь мне это? Значит тебе это нужно, верно?

— Ты будто хочешь убить во мне что-то…

— Я хочу разбудить в тебе человека. Я хочу любить тебя, но я люблю ту Рику, которую ты прячешь. Просто пытаюсь отыскать ее в тебе, вернуть…

Она подошла и села рядом со мной.

— Ты просто не представляешь, как мне плохо сейчас. Ты растоптал меня. Ты не представляешь что ты сделал…

Я посмотрел на нее. В ее глазах стояли слезы, самые настоящие. Такое человеческое страдание светилось в них…

Я снова взял ее за подбородок. Но на этот раз меня переполняла нежность.

— Ну видишь, милая, наконец-то это ты. Настоящая. На тебе все время какая-то маска, что-то наносное. И так трудно заставить тебя снять ее… но та высокомерная дрянь, которую я не люблю и которой так гордишься ты, ведь она спряталась сейчас, скрылась, когда тебе так тяжело. Она оставила тебя одну. Она трусливая и слабая, видишь? Ее можно прогнать… просто я не могу же все время тебя ради этого мучить. Быть может ты сама попытаешься стать собой?

— Это какой-то бред! Ты выдумал себе образ и пытаешься меня под него перестроить, пытаешься сломать меня! — С горечью воскликнула она. — Но я — такая, какая я всегда! Ты так говоришь, будто у меня раздвоение личности! Хватит себя обманывать и надо мной издеваться!

— Подойди к зеркалу и посмотри на себя. Ты себя не узнаешь. К сожалению, это не надолго, скоро станешь прежней…

— Ну хватит же…

— Если ты такая какой хочешь казаться обычно, то почему позволила мне сделать то, что сделал? Ради того, чтобы не прийти одной к маме? Ради этого ты терпела? Но ведь это тоже не в твоем стиле, верно? Или семья — это твоя единственная слабость, ради которой ты все-таки идешь на компромиссы?

— Ты моя слабость… — едва слышно произнесла она. — Ты тот, кто может меня сломать. Единственный на свете. И если ты воспользуешься этим, если тебе все-таки удастся, если ты так жесток, то… ты меня погубишь.

— Раненый хищник просит пощады? — Ласково спросил я и коснулся ее руки. Она поняла мои намерения и отстранилась.

— Прости, но пока я тебя еще немного ненавижу. Совсем чуть-чуть… Вообще-то физически это тоже было больно.

Ее семья была довольно состоятельна, судя по дому, в котором проживала. Район Белых Прудов, весь утопающий в парках, сам по себе был местом дорогим. Дом выглядел соответствующе. Во дворе стоял Нисан Патрол и черная Нива Шевроле. Кажется Нива была Рикина, пару раз она на ней приезжала ко мне. Нисан, должно быть, папочки. Я чувствовал волнение и напряжение Рики когда мы шли от ворот к дому. Все еще чувствуя себя немного виноватым, я поддался порыву и взял ее за руку. Слегка сжал.

— Я буду паинькой, милая. Не волнуйся.

— Ты все сделаешь как я сказала. Для меня это важно.

— Конечно.

Еще за два дня до смотрин Ри обстоятельно меня проинструктировала. Рассказала про родню и объяснила как себя вести. Быть вежливым, быть умным, быть сдержанным, быть идеальным, короче, кандидатом на ее руку и сердце. Потому что именно как жениха ей придется меня представлять. Такие уж у нее предки. Они вовсе не в курсе были наших с Ри настоящих отношений, в городе она снимала квартирку недалеко от работы, так что родители были уверены, что их дочь спит там. В одиночестве. Вещи Рики уже давно плотно обосновались у меня дома, но об этом никому не следовало знать.

Мать открыла дверь. Плотного телосложения дама, затянутая в какое-то старомодное атласное платье болотного цвета. В ее внешности не было ничего общего с дочерью, я подумал, что не так уж и верно утверждение, что для того, чтобы узнать какой станет твоя жена, нужно посмотреть на ее мать. Впрочем, чего только не делает время с людьми. Но у Ри была тонкая кость, или как там это называется. Ни разу не видел, чтобы она сильно беспокоилась о диетах, но самая вредная калорийная еда ни капли не отражалась на ее фигуре. Рика была как-то врожденно изящна. Быть может, она больше пошла в отца, которого мне только предстояло увидеть. Мать сдержанно улыбнулась нам, не забыв окинуть меня быстрым оценивающим взглядом и, поприветствовав, проводила в прихожую, дала тапки и стояла рядом пока мы раздевались. В доме пахло пыльными книгами и жареным мясом. Было вполне, на первый взгляд, уютно, но что-то меня сразу напрягло. Какая-то атмосфера чопорности и… не знаю как объяснить… Как-то было не просто все что ли. Вообще у меня сложилось изначально предвзятое мнение о Рикиной семье. Недосказанность и натянутость в словах моей подруги когда в разговоре мы касались этой темы возможно была тому причиной. И вообще само Рикино отношение ко всему, что связано с ее родней. В этом было что-то неестественное. Я чувствовал, что все проблемы Рики, изломы ее личности начинаются здесь, в этом доме. И именно с ее не знакомой мне еще семьей мне приходится бороться, мучая себя и мою возлюбленную.

Мы прошли в гостиную. За накрытым столом уже сидело все семейство. Отец, худощавый высокий мужчина с тяжелым взглядом, брат, немного полноватый, больше похожий на мать и семейство брата — жена и двое мальчиков лет десяти. Еще была женщина лет сорока пяти, кажется сестра отца. Все это я знал по инструктажу Рики, узнать кто есть кто на практике было не трудно. Так же не трудно было определить, что ни один из двух мальчиков не является сыном моей Рики. Вот это я понял уже инстинктом. Но где же он, ее мальчик? И почему она все еще прячет его? Почему так о нем и не сказала? По-моему все сроки уже давно прошли, если уж она решила познакомить с родителями, то почему молчит о сыне?! Это было уже просто неприлично. Я начал откровенно злиться. Родня сдержанно, как и мать, улыбалась, отец семейства, каждый жест которого выдавал в нем потомственного военного, представил мне всех присутствующих после того как Ри представила меня. Да, это была не та вечеринка, на которой можно было расслабиться, надраться водки до свинячьего визга и к концу вечера запросто уже панибратствовать со всеми подряд. Тут даже водка не поможет. На столе, кстати, кроме водки никакой другой выпивки и не было.

— В нашей семье не признают других напитков, — заявил отец, наполняя стопки. — Шампанское, вино и прочий суррогат — это не для нас. Даже коньяк не уважаем — напиток должен быть чистым, безо всяких там примесей.

Видимо дамы употребляли здесь то же, что и отец семейства, потому что не дрогнувшей рукой папаша налил "Столичной" и невестке, и дочке, и жене, и сестре. Хорошо хоть пацанам не предложил.

— Обратите внимание, Денис, водка из старых еще запасов. Ящик хранится лет двадцать уже, для особых случаев достаем по бутылке.

— Да, редкая у вас выдержка, — хохотнул я. — У меня бы не хранилось так долго. Однажды решил я дома бар сделать в серванте. Купил коньяк, вино, виски и еще кучу всего, расставил бутылочки, типа как в американских фильмах — придет кто в гости, достать, налить по бокальчику чего-нибудь по выбору и потягивать, развалясь в кресле. Так вот не тут-то было. За неделю половину сам выхлестал, а другую половину знакомые выхлебали. Как прознали о моем запасе, так давай каждый вечер наведываться. С тех пор я выпивки дома не держу. Боюсь спиться совсем.

За столом повисла тишина. Мне захотелось смеяться, но я сдерживал себя как мог. Старался не думать о том, какая же я редкая сволочь — опять обижаю Рику. Но гадости лезли из меня сами собой, ничего не мог с этим поделать.

— Папа, он шутит, — сказала Рика, разорвав тишину. — Он так шутит иногда. Ты знаешь, у этих творческих людей часто бывают причуды.

Напряжение будто бы спало.

— Ну что ж, давайте за знакомство тогда поднимем наши бокалы, так сказать, — мы чокнулись и осушили стопки. Я тут же нагло подвинул к себе блюдо с какой-то птицей и стал отрывать себе ножку. Остальные тоже принялись осторожно за еду. Атмосфера за столом немного изменилось. Я почувствовал, что стал вызывать любопытство. Все будто ждали с легким испугом и в то же время интересом что же я выкину еще. Мать, чтобы видимо прервать молчание, стала расспрашивать меня о моей работе, о том, чем я сейчас занимаюсь. Голос у нее был высокий и неприятный. Вместо того, чтобы ответить на ее щебетание, я спросил:

— Вот мне интересно было, а чего вы так назвали Рику? Странное имя какое-то. Нерусское что ли? Фамилия вроде русская у вас — Даренские, а дочку так назвали необычно. Это что ли аббревиатура? Вроде Вилена или Драздраперма, извините за выражение? — Я невинно захлопав глазами, уставился на папашу. Тот тоже хлопал глазами. Наверное решал — шутка или нет. Помолчал, прожевывая помидор. Ответила мать:

— Нет, ну что вы. Это не аббревиатура вовсе. Понимаете, Петр Никанорович вышел из среды офицеров, мои родители тоже были военными, но это вовсе не значит, что мы такие уж далекие от искусства и культуры люди. Наша семья всегда интересовалась музыкой, театром, живописью. Петр Никанорович в молодости был большим поклонником гитарной музыки. Вы знаете гитариста Эрика Клептона? Очень известный в свое время музыкант.

Я с умным видом покивал головой.

— Мы очень хотели, чтобы у нас родился мальчик, — продолжала она, — в нашей семье, как видите, часто рождаются сыновья, Петр Никанорович собирался назвать сына Эриком, в честь своего любимого музыканта. Но родилась девочка, поэтому она стала Эрикой. Очень необычное для тех времен имя, но мы не боялись выделиться из толпы.

— Да, серость никогда не приветствовалась в нашей семье. — Поддержал ее супруг. — Мы живем так, как считаем правильным. И все эти пересуды у нас за спиной — следствие зависти. Нам не в чем упрекнуть себя. Несколько поколений моих предков служили родине без страха и упрека, поступали всегда по чести. И в этих же традициях я воспитал детей.

Мы выпили еще раз.

— Вы наверняка слышали о нашей недавней трагедии. — Продолжал Петр Никанорович. — Наш сын Степан погиб. — Он помолчал, рассеянно провел рукой по ежику волос на голове. — Я знаю точно, что в городе много пересудов было по этому поводу. Мы не захотели вступать в переговоры с похитителями и многие нас в этом потом обвиняли, говорили даже, что чуть ли ни мы сами виноваты в гибели сына. Но толпа малодушна, и в малодушии слабость нашей нации. Этим еще долго будут пользоваться все кому не лень. Я всегда стоял на позиции того, что вступать в любые переговоры с террористами нельзя ни при каких обстоятельствах. Любые компромиссы в этом деле лишь приведут к новым преступлениям. Им надо дать раз и навсегда понять, что диалог невозможен, ведь тогда и не будет смысла похищать людей. Англичане, например, не выкупают своих пленников, не вступают в переговоры. И, как все знают, это приносит свои плоды. А у нас постоянно похищают людей. Мы платим. И людей снова похищают. Это нескончаемая кормушка для подобного типа преступников. Так вышло, что мне в жизни пришлось доказать на деле веру в мои убеждения. Я не унизил себя, свою семью, страну трусливыми переговорами с похитителями. Мой сын знал на что идет, отправляясь на Кавказ, знал, что рискует, он знал о моих принципах и его принципы были такими же. Он сам выбрал этот путь и погиб. Журналист — это тоже солдат. Когда он там где война, он служит своей родине. Я считаю и буду считать, что поступил правильно. — Он твердой рукой разлил водку. — За Степана. — Сказал он.

Мы выпили.

— Что вы скажете по этому поводу? — Спросил Петр Никанорович. — Мне интересно ваше мнение, как человека стороннего.

Я долго смотрел на него, думая о своем. Все в напряжении смотрели на меня. Мне надо было сказать что-то правильное. То, что хотела бы, чтобы я сказал Рика. Сейчас это действительно было важно. Но я сказал то, что думал:

— В этом есть своя логика. Наверное это по-своему правильно.

Я действительно так думал. Но еще я думал о том, что если бы мне предложили выбирать, например, спасти страну или спасти сына, я бы не задумываясь пожертвовал страной. Это делает меня предателем? И что на самом деле правильно в этой ситуации? Какой выбор верен? Если природно — выживание рода требует, чтобы ты мог пожертвовать родными если это может помочь всему сообществу, но, с другой стороны, сердце всегда выбирает того единственного близкого, а на остальных, по большому счету, откровенно наплевать. Стоит ли действовать наперекор сердцу? Быть может сердце — это тот глубокий инстинкт, который подсказывает единственно верные решения? Начинаешь рассуждать головой и ошибаешься. Слушаешь сердце и все выходит верно. Ведь вполне возможно, что выживание вида зависит как раз оттого, что каждый индивид борется за выживание самых своих близких. За выживание своих собственных детенышей. Каждый. И получается все. Все за всех. Ты не можешь отвечать за все человечество, но вполне можешь позаботиться о своей жене и детях. И больше быть может ничего и не надо… Так малодушно… так не патриотично… Но почему же сердце просит поступать именно так?! Если представить на миг, что дети не смогут больше доверять своим родителям, не смогут доверять этому древнейшему инстинкту родительской преданности, если женщины будут знать, что их мужчины, их опора и стена, легко смогут пожертвовать ими ради благополучия чужих людей — ведь тогда мир скатится в хаос! Не останется самых светлых, трепетных и нежных чувств, которые придают краски нашей жизни. Мы станем пчелами. Трудиться на благо улья, не зная ни любви ни ласки. Упорядоченный хаос. Пустота. Бессмысленность. Наверное путь отца Рики, в теории вроде бы верный и достойный восхищения, на самом деле — путь в никуда. В мир боли и отчаяния, которые плавно переходят в равнодушие. Об этом я умолчал. Я не мог сказать это человеку, который потерял сына, доказывая свои убеждения. Ему спокойней в том мире, в котором он все для себя объяснил. И каким бы ни было мое отношение к этому человеку и его семье, я не хотел делать ему больно, даже пытаться.

— Во многом вы мне не понятны, — сказал отец. — Но я вижу, что вы не умеете лицемерить. И это хорошо. Это очень важно в человеке. В нашей семье не было лицемеров, и я никогда не допущу, чтобы они у нас появились. Впрочем, Рика не привела бы вас в наш дом, если бы вы в чем-то не соответствовали нашим требованиям.

В этот вечер я больше не шутил. Не было куража. Просто терпел это мероприятие и не мог дождаться когда оно наконец закончится. После ужина мать принесла семейный альбом и стала показывать Рикины детские фотографии. Сыновья брата осторожно и почти бесшумно играли где-то в стороне, остальное семейство сдержанно комментировало снимки. Вот Рика с родителями в Сочи, вот Рика идет в первый класс, вот Рика в пионерлагере, вот Рику принимают в пионеры. Худая белокурая девочка, скромная, почти не улыбающаяся. Удивительно, что из серой неприметной мышки выросла такая красавица. Мне хотелось, чтобы показали "вот Рика выходит из роддома со свертком в руках и ее встречает отец ребенка", но таких фоток в альбоме не было. Все заканчивалось очередной поездкой Рики в дом отдыха в Сочи с родителями, когда ей было пятнадцать лет. После этого нудного альбома мне стали показывать другой, еще более нудный — Рикины военные дедушки с каменными лицами и ее же родители с такими же лицами. Я уже был сыт по горло ее семейством. Неинтересные пустые физиономии, напыщенные и полные гордого армейского самодовольства. Я еще не задумывался особо о том, чтобы жениться на Рике, но теперь, после знакомства с ее семьей, я понял, что меньше всего мне хочется становиться частью этого клана. И ни за что на свете не допущу я, чтобы мои дети, дочери и сыновья, появились в этих альбомах с такими же каменными лицами. Я не хочу, чтобы на семейных вечеринках они осторожно и почти бесшумно играли в стороне. Пусть они визжат, прыгают, разбивают тарелки и, ревниво требуя внимания к своим драгоценным персонам, не дают вести степенный взрослый разговор. Пусть мои дети будут такими. Я готов с этим смириться и радостно с этим смирюсь. После всего что я здесь, в этой семье наблюдал, я уже не хотел видеть Рикиного сына. Еще одного тихого запуганного мальчика. Если бы он был здесь, это была бы вообще последняя моя встреча с Рикой. Надо же, никогда не думал, что семья девушки может так сильно повлиять на мое отношение к самой девушке. Многое в Рике мне стало понятно. Ее сдержанность, высокомерие, дерзость. Ее холодность. По большому счету, кроме секса нас вместе ничего не держало. Мы — разные миры. Нам никогда не удалось бы понять друг друга. Постель — это хорошо, но совместная жизнь складывается не только из постели. И когда уйдет новизна, острота секса, что останется? И когда она превратится в свою толстую мамашу, или в своего худощавого упертого папашу, что останется? Не факт, что мне удастся сделать ее нормальным человеком. Да и не хотелось мне уже… Я понял, что еще одной встречи с ее семьей моя тонкая натура не перенесет.

Семейство попрощалось со мной так же сдержанно, как и встретило. Я даже не понял, понравился я им или нет. Мамаша сказала, что они надеются увидеть меня еще, но это вполне мог быть всего лишь жест вежливости. Я ответил, что да, я тоже на это надеюсь. Лукавил безбожно. Ри проводила меня до машины и села со мной. Молчала.

— Я что-то делал не так? — Спросил я. Вообще-то мне было наплевать. Просто хотелось домой.

— Могло быть и хуже, — ответила она. — Я была как на иголках. С тобой ни в чем нельзя быть уверенной.

Я вздохнул и положил руки на руль. Вот дилемма то, выпившим ехать не хотелось, когда-то давно еще отец мне очень здорово вбил в голову, что нельзя за руль садиться после водки. Но оставлять машину возле их дома тоже не хотелось.

— Может я вызову такси? — Спросила Рика, она знала про мое отношение к пьяному вождению, но я отрицательно покачал головой.

— Иди домой, — сказал я. Неприятный осадок после семейного ужина, после все атмосферы ее дома был таким мучительным, что я не мог даже Рику сейчас ощущать рядом с собой.

— Завтра вечером я приду, — тихо сказала она на прощанье. Может она что-то чувствовала, не знаю. Наверняка чувствовала. Мне было все равно. Я просто хотел спать. Эти вампиры высосали меня до дна. И я хотел спать один.

Весь следующий день я старался не думать обо всем этом. Было какое-то неприятное ощущение, даже не смог бы наверное объяснить с чем это было связано. Рика пришла поздно, когда я был уже дома. Меня все еще волновало ее тело, поэтому когда она нырнула ко мне под одеяло, я все сделал, как обычно. Теперь действительно между нами остался только секс. Если она и заметила на утро мою холодность, то не подала виду. Быть может еще несколько встреч, несколько ночей, и моя страсть к ней сошла бы на нет. Я это реально чувствовал тогда. Совсем немного… Если бы не появился он.

Мы встретились дня через два после ужина в кругу Рикиного семейства. Встретились самым дурацким и странным образом. По его инициативе. Впрочем, было ли вообще в его поведении и поступках хоть что-то, что можно было бы назвать не странным… и на куче навоза иногда вырастают орхидеи.

Я брился в ванной, Рика, жуткая сова, еще валялась в постели. В тот момент, когда зазвонил звонок, я старательно размазывал пенку для бритья по физиономии. Мне были не известны столь беспардонные личности, которые могли вот так нагло ломиться ко мне с утра. Поэтому я даже не разозлился. Немного даже встревожился — утренний звонок не предвещал ничего хорошего. На ходу вытирая подбородок, я поплелся открывать дверь.

Создание, которое стояло передо мной скалило завидные белые зубы и самым откровенным образом меня разглядывало. Такие юные существа никогда не посещали меня, тем более существа мужского пола. Я чуть было не сказал сразу досадливо — мальчик, ты ошибся, но что-то меня остановило.

— Здравствуй, — сказал мальчик. На вид ему было лет четырнадцать, довольно рослый, насмешливые карие глаза… он был ни капли не похож на Рику, поэтому до меня сразу не дошло… В тот самый первый момент, когда я увидел его на пороге я ощутил теплую его какую-то притягивающую энергию. Странное такое чувство, похожее на то, как заходишь с мороза в комнату с камином. Протягиваешь руки к огню и мурлыкаешь от удовольствия. Чрево моей снежной королевы не могло произвести на свет это неземное теплое создание.

— Я сын Эрики, — сказал мальчишка и нетерпеливо поднял брови, будто говоря: "Ну что, ты думаешь меня вообще впускать или нет?"

Я, как рыба, по-дурацки открыл рот, но так и не нашел что сказать. Молча отступил, приглашая его войти.

Он вошел в прихожую, по-хозяйски осматриваясь. Руки в карманах бежевых широких штанов, на футболке надпись "Я сегодня холост". Сам я был по-прежнему без текстов. Мальчишка так ошарашил меня своим появлением, а особенно своей абсолютной непохожестью на всех, кто был кровно связан с Рикой, что мне требовалось время, чтобы справиться с сумбуром. Но мы с мальчишкой были уже не единственными актерами на этой сцене. В дверях комнаты стояла моя возлюбленная в наспех накинутой моей рубашке и расширенными от каких-то непонятных эмоций глазами взирала на нашего гостя.

— Привет, ма, — хмыкнул парнишка. — А я думал, ты девственница.

Рика зарычала, так же, как рычала иногда на меня и разразилась такой тирадой, что воспроизводить ее здесь у меня не поднимется рука.

— Что ты здесь делаешь? — Уже человеческим голосом недобро спросила она. Глаза ее метали молнии. На мальчишку ее ярость совершенно не произвела впечатления. Он повернулся ко мне и протянул руку, которую я машинально пожал.

— Меня зовут Владимир. Я сын этой рыси.

Я почти уже боготворил его.

— Денис, — ответил я. — Тебя назвали в честь Высоцкого, предполагаю?

Мальчишка засмеялся, показывая все зубы и прищелкнул языком.

— Не угадал. В честь Владимира Ильича. Но мыслишь верно.

Я провел мальчишку на кухню и попросил сделать чай, а сам помелся в ванную добриваться. И заодно собрать мысли в кучу. Не успел закрыть дверь, как вломилась Рика.

— Я не хотела, чтобы вот так вот… — растерянно, почти умоляюще произнесла она. Я уже брился, стараясь не смотреть на ее отражение в зеркале.

— Ри, я знал про сына. Мне сказали уже давно. — Успокоил ее я. — Почему ты молчала? Ты познакомила меня с родителями, а с ним не стала. Почему?

— Я не знаю, — сокрушенно пробормотала она. — Он не такой как они, если бы вы были там вдвоем, это было бы невыносимо.

— Извини, но я не понимаю. — Украдкой я бросил-таки на нее взгляд. Такой удрученной, пожалуй, я ее не видел еще никогда. — Я не могу понять, в чем проблема. И еще одно, — теперь уже я повернулся к ней и заставил ее поднять глаза, — извини, это, конечно, очень личное для тебя, но я не понимаю, как у тебя может быть такой взрослый ребенок?

В ее взгляде заметались непонятные огоньки, но каким-то усилием ей удалось их потушить.

— Ты не поймешь, я тебя знаю…

— Ты все мне расскажешь позже, согласна?

— Нет…

— Ри!

Ее лицо стало жестким.

— Нет.

— Тогда уходи. Оставь его и уходи.

— Это несправедливо, это тебя не касается!.. — Вновь растерялась она. — Какое у тебя право…

— Дорогая, я твой доктор. И меня все касается до тех пор, пока я не вылечу твою нездоровую психику. Так что можешь уходить, если не согласна со мной.

Ее глаза сверкнули и она пулей вылетела за дверь. Через две минуты, когда я вышел, ее уже в квартире не было. Мальчишка мирно сидел на кухне и потягивал "Гессер", выуженный, вероятно, из моего холодильника.

Я хотел сказать ему что-нибудь по этому поводу, но передумал. Для меня на столе стояла чашка с дымящимся кофе.

— Я подумал, что ты не будешь пиво с утра, — объяснил парень.

— Почему ты назвал ее рысь?

— Это для нее ласковое прозвище, типа мамуля. Она не обижается.

Я понимающе покивал и уставился в свою чашку.

— Не знаешь как со мной общаться? — Доверительно спросил мальчик. — Глупая ситуация, да?

— Да, — согласился я. На самом деле мне хотелось смеяться. С одной стороны, ситуация и впрямь была глупая, с другой — рядом с мальчишкой было так спокойно и хорошо, что я терялся даже от одного этого.

— Не оставляй ее, — тихо сказал он.

— Что? — я вскинул глаза. Он смотрел на меня серьезно и по-взрослому.

— Ты был у нас, я знаю. Я знаю, что они все ненормальные. Но она не такая. Только притворяется такой, на самом деле — нет.

— Почему ты решил, что я тот, кто ей подходит? Мы почти не знакомы.

— Она выбрала тебя. — Спокойно сказал он. — Этого достаточно. Я пришел, только чтобы попросить тебя, чтобы ты ее не бросал. Я бы бросил, если бы у моей девчонки была такая семья.

— Сколько тебе лет? — Спросил я.

— Она сама скажет. Она наверное хотела нас познакомить, но боялась. Я слышал, о чем вы говорили только что. Я бы тебе рассказал все, но она сама расскажет. Вернется и расскажет, вот увидишь.

— Чего боялась?

— Того, что ты спросишь то, о чем спросил.

— Такая мрачная тайна?

Он хохотнул.

— Нет в общем-то. Просто ты нормальный человек, я нормальный человек. Нам это трудно понять.

Я смотрел на него и просто хлопал глазами. Рике было двадцать девять, значит мальчику не могло быть больше тринадцати. Но я чувствовал, что разговариваю с человеком старше и мудрее меня. Этого не могло быть!

— Ты ее родной сын? — Неожиданно вырвалось у меня. В этот момент затрезвонил телефон. Я взял трубку. Мой чернокожий друг заорал, что у нас съемка через двадцать минут и все давно собрались и ждут меня. Я едва понял, что он имеет в виду. Разговор с Владимиром напрочь выбил меня из реальности.

— Мне надо на работу, — пробормотал я, кладя трубку. — Мне очень жаль… Хочешь, можешь остаться, я вернусь через пару часов.

— Не, мне в школу. Я и так косанул первые уроки. Да мы еще увидимся, сам понимаешь.

Уже в дверях он сказал мне:

— Все будет хорошо. Насчет нашей родни ты не парься, никогда не ходи туда когда меня там нет, у матери спрашивай. А при мне они как котята. Если постараешься, тоже сможешь их держать в кулаке. Кстати, у тебя жевачки нет?

Весь день я летал. Казалось, мальчишка зарядил меня своей энергией. Хотелось просто двигать горы! После рабочей съемки я, впервые за последние пару лет, взял свой старый "Никон" и поехал на озеро. Мне непременно захотелось снять закат. Так, как я давно собирался. Весна била по мозгам со страшной силой. Я бродил один возле воды, испробовал десятки ракурсов и дождался самого прекрасного в моей жизни заката. Мой свадебный подарок Рике, этот закат, который я поймал навсегда, он будет висеть над нашей кроватью. И напоминать мне об этом дне, когда я понял, что люблю ее, люблю такой, какая она есть. Такой, какой ее любит Владимир. Всего несколько минут, проведенные с ее сыном полностью поменяли мое отношение к ней. Так почему же она не показала его сразу…

Я жил теперь вполне сносно. У меня была комната на чердаке, даже маленькое замызганное окошко под потолком имелось. Если хорошенько подтянуться, цепляясь за бревна, можно было в него заглянуть и увидеть крышу соседнего дома. Я спал на груде старых книжек и тетрадок. Пыль весь день столбиками плясала в лучах света, проникающих в мое оконце. Наверное мне в воду для питья подсыпали что-то успокаивающее или может даже наркотики. Потому что я дни напролет способен был тупо следить за столбиками пыли и ничто другое меня в общем-то не беспокоило. Пить хотелось постоянно, воды давали мало, поэтому бороться с отравой путем воздержания не получалось. Должно быть, у меня была слабая воля, совсем не такая как у парней из фильмов. Да, Рика была права. Я был не герой. Вот так валяться постоянно и ничего не предпринимать мог только негерой. Ночью я не пил, поэтому под утро мое сознание немного светлело и я начинал размышлять активнее. Тема побега меня перестала волновать сразу после того как я обнаружил в первый день чердачного существования, что новое это помещение сделано на славу. Может и был какой-нибудь способ отсюда выбраться, но мне он в голову так и не пришел. Но не только из-за этого у меня опускались руки. Рика была права: помня тот случай, вокруг которого Степан Даренский строил свое расследование, когда отправлялся в эти края, я не имел права питать иллюзии. Там был какой-то парень, который сбежал из плена и ломанулся к местным ментам. К ментам он сумел добраться, но больше его живым уже никто не видел. Таковы были непроверенные слухи. Их-то и попытался проверить в своей опасной командировке брат Рики. Его тоже больше никто не видел живым. Нашей с Рикой тюрьмой был не этот дом и чердак, нет. Нашей тюрьмой была эта деревня и, быть может, вся эта маленькая горная страна. Они, все жители здесь, были повязаны древними нитями крови и религии. Нам, славянам, никогда не осознать этой связи до конца. Мы слишком ассимилированы, слишком космополитичны по своей натуре. Да мы и не пытаемся понять… Вот и пропадаем без следа в этой забытой нашим богом стране. И все же, зная, что шанса выжить, ожидая помощи, у меня и у Рики практически нет, я бы все равно предложил ей попробовать бежать. Один я не мог — наверняка даже любовник не спас бы ее, если бы я сбежал. Но Рика ни за что не соглашалась. За последнюю неделю она приходила ко мне пару раз, но даже слышать не хотела о побеге. Я стал верить, что она действительно хочет остаться. Я не знал, как продвигаются дела с выкупом, похоже никак. И не понимал, почему я все еще жив. Странным было то, что наши хозяева не провели параллели еще между Рикой и Степаном Даренским. Это было просто непостижимо! Да, у Рики была моя фамилия, но ведь как-то они должны были связаться с родственниками и понять, что к чему. Происходило что-то странное. Глупо было надеяться, что Степан был похищен какой-то другой бандой и информация о нем была не известна нашим хозяевам. Я не был уверен, что наши с Рикой разговоры не подслушиваются и поэтому не мог ей задать эти вопросы. Хотя наверняка ей было что-то известно. Однажды Руслан вывел меня в сад и позволил встретиться с Рикой под раскидистой яблоней, довольно далеко от дома. Сам отошел и возился с поленницей, собака уселась рядом со мной и не сводила глаз. Когда Рика пришла, я сразу спросил ее вполголоса, могут ли нас прослушивать. Она уверенно покачала головой.

— Здесь всего три человека. Ты не увидишь никого кроме Руслана. Другие двое сидят в доме. Тут все довольно примитивно, никаких там шпионских штучек. Это деревня, Дэн.

Она не смотрела на меня. Смотрела на Руслана. То ли следила за ним, то ли просто любовалась своим трофеем. Я шепотом спросил ее знают ли они о ее брате, а если не знают, как такое могло произойти. Она снисходительно скривилась.

— Если бы знали, нас бы давно уже не было в живых.

— И тебя?

— Я имею в виду с самого начала. Теперь-то уже… — Она улыбнулась, глядя на Руслана. Я бросил взгляд в его сторону и увидел как сверкнули его зубы. Он тоже улыбался моей Рике. Рика резко вскинула на меня глаза и твердо сказала: — На самом деле они убьют и меня если узнают о Степане. Руслан не сможет ничего сделать. Хотя он этого и не понимает.

— Но почему они не знают?! Это абсурд! Он же совсем недалеко отсюда…

— Не так уж и недалеко. — Спокойно возразила Рика и снова уставилась на парня. Да, он был хорош. Если бы я попытался взглянуть на него глазами женщины, я бы не смог этого не признать… рельефное загорелое тело, курчавые волосы, блестящие глаза… вполне мог сделать карьеру альфонса на каком-нибудь среднеземноморском курорте. Косил бы под латиноса. Удивительно, я даже не испытывал чувства ревности, думая о нем с Рикой. Более того, я был смутно ему благодарен. Ведь он защищал ее, благодаря нему она не жила в тех скотских условиях, в каких жил я. Получалось, что я переложил на него ответственность… о да, времена настали непонятные. Другие эмоции, другие отношения между людьми. Наверное грядет новая эпоха. И все мы поменяемся.

— Ты пойми, — между тем продолжала Рика, — мы не правильно все что здесь происходит воспринимаем. То, что показывают в новостях — это вообще полная чушь! Ни на каплю не отражает существующего положения вещей! Как ты думаешь, почему про моего брата не трезвонили по центральным каналам? Почему даже в нашем городке эту историю знали лишь те, кто был знаком с ним и нашей семьей? Ведь грандиозная трагедия — взяли в заложники журналиста, а потом зверски убили! Тебе в этом ничего странным не показалось?

Я пожал плечами.

— Может быть… я не задумывался над этим. Но сейчас, когда ты сказала, да, пожалуй, это странно.

— А все просто, Дэн, удивительно просто. Людей похищают просто пачками! У местных это уже стало своим маленьким бизнесом. Объединились несколько семей и вот тебе банда. Схватили кого попало и тихо-мирно с родственниками ведут переговоры. Если не может родня заплатить, человека или убивают, или в поле отправляют работать. Знаешь сколько здесь рабов в округе? Все сельское хозяйство их местное наверное уже на рабстве держится. Убежать не убежишь, забьют до смерти когда поймают. А поймают наверняка. Тут своих всех в лицо знают. Чужак, тем более с европейской внешностью, сразу вызывает подозрение. Когда родственники платят выкуп, пленника отправляют домой. Возможно иногда убивают, когда он слишком много увидеть успел. Фишка в том, что родня почти никогда не обращается в милицию. Это гарантированная смерть пленнику. Так что все эти делишки с похищениями-выкупами делаются тихо и незаметно для общественного ока. Никто ничего не афиширует. Даже бандочки эти мелкие делают вид, что не знают о своих конкурентах. Ни о чем не говорится вслух. Ничего не обсуждается. Теперь ты понимаешь, почему о нашей связи с Даренскими ничего не известно? Люди делают свой маленький бизнес и помалкивают. А мы с тобой пока еще живы благодаря их молчанию. Вот так-то, милый.

— Когда ты вернешься, сможешь сделать хороший репортаж на эту тему. Просто бомба будет.

— Хватит репортажей. Нечего лезть куда не надо. Никто нас сюда не звал, никто сюда не звал Степана. Сами пришли.

— Не боишься вскорости стать частью этого маленького бизнеса? По-моему, у них женщины должны следовать за своими мужчинами.

— Я ничего не знаю о своем будущем, Денис. И не хочу смотреть дальше сегодняшнего дня. Быть может мое мировоззрение настолько поменяется, что я стану так же на все смотреть, как Руслан.

Она почему-то не решалась на меня взглянуть, все время отводила глаза, будто весь разговор был ей в тягость. И сам я, мое присутствие рядом с ней разрушало ее славный мир, в котором она сейчас жила и, кажется, вполне была довольна.

— Ты рысь, — сказал я. — Твой сын был прав, ты рысь. Вероломная, хищная, злая кошка. Твои родители удавились бы, узнай о тебе правду. Только Владимир это всегда видел в тебе. Теперь я понял что он имел в виду, когда говорил, что ты не такая, как они.

— А что ты знаешь о рысях, зоолог ты наш? — Усмехнулась она невесело и наконец взглянула на меня. Уставшие потухшие глаза. Не ее глаза.

— Одна из них недавно была моей женой.

Свадьба была не очень скромной. Мы не хотели никого приглашать, но в журнально-богемной среде нашего городка информация распространяется со скоростью света. Никого и не пришлось приглашать, все сами пришли. За день до торжества пришлось судорожно искать кафе, чтобы разместить всю публику. Мой банковский счет на следующий день после свадьбы был на последнем издыхании.

Впрочем, публика спасла меня от назойливого внимания Рикиных родственников, которых понаехало тоже немеряно. От них, кстати, мне помогал отбиваться Владимир, он оказался прекрасным громоотводом. Надо сказать, родня Рикина на него реагировала более чем странно. Он был для них вроде кумира и пророка. Что-то типа того. Одного его слова было достаточно, чтобы охладить пыл желающих поближе меня разнюхать дядек и теток, бабушек и дедушек, каких-то переростков-племянников и еще не знаю кого. Когда свадебная буря утихла и все разбились на пьяные кучки, Володька, еще более обессиленный праздничным днем чем я, робко попросил отпустить его спать.

— С ног валюсь, — выдохнул он. — Теперь вы и сами с матерью можете потихоньку слинять.

— Ты просто меня спас, — с чувством сказал я и пожал ему руку. — Даже не знаю чем тебя отблагодарить.

— Усыновишь меня, и мы в расчете, — хохотнул он.

— Заметано.

Рика тоже была чуть жива от усталости. Я видел, что свадебная кутерьма доставляет ей мало удовольствия. Ее сильно напрягал корсет, в который зачем-то затянули ее и без того безупречное тело, к тому же она хорошо налегала на водку за праздничным столом. Лицемерные поздравления ее многочисленной родни и наши бесконечные целования на публике по случаю возгласов "Горько!", похоже убили в ней все человеческое. Я посадил Владимира на такси и вернулся за Рикой. В зале вяло танцевало несколько парочек, большинство народу допивало и доедало то, что осталось на столе. Рики нигде не было. Кто-то сказал, что она вышла в фойе. На втором этаже здания был еще один бар, поэтому я решила, что она могла забрести туда. Но она оказалась в небольшом загончике, где были туалеты. Стояла и курила, глядя в окно.

— Что ты здесь делаешь? — Спросил я и сел на подоконник рядом.

— Тошнит, — пробормотала она, гася сигарету в консервной банке, видимо заменявшей кому-то предыдущему пепельницу.

— От всего этого? По-моему было неплохо.

— Да нет, — скривилась она. — Я не фигурально. Перепила просто.

Язык у нее и вправду заплетался слегка.

Я взял ее за руку и мы пошли на выход.

Пока ехали, совсем не разговаривали. Она дремала, положив голову мне на колени. Дома я заставил ее выпить антипохмельную смесь из но-шпы, активированного угля и фестала, а потом приготовил ей кофе. После пары чашек ей вроде стало лучше. Я кое-как стащил с нее платье, распутал сложное хитросплетение прически и уложил в постель.

— В наше время уже стало неприличным заниматься сексом в первую брачную ночь, — пробормотала она, зябко кутаясь одеяло.

Я сидел в кресле и с интересом ее разглядывал. Ну вот, теперь она моя. По всем штампам и законам моя. Такая красивая, такая восхитительная, такая… вещь в себе. Мог ли я мечтать когда-нибудь, что подобное создание, будто сошедшее с обложки журнала, я смогу называть своей женой. Это было слишком… нереально. Что я мог ей дать? Чем я мог привлечь ее? Что могло заставить ее пойти на такой шаг?

— Ты хотела этого? — Задумчиво спросил я. — Ты не выглядела счастливой сегодня.

— Волновалась. — Ответила она. — Ты и мои родственники, взрывоопасная смесь. Я боялась, что ты не выдержишь всего этого.

Я почувствовал, как у меня удивленно поползли вверх брови. Такое объяснение мне не приходило в голову.

— Тебе так важно было, чтобы я выдержал? Так важно, чтобы я стал твоим мужем?

Она непонимающе нахмурилась.

— Важно? Конечно важно, а ты как думал?

— Почему?

Она долго смотрела на меня, открыв рот, будто пытаясь прочесть у меня на лице какое-то объяснение той чуши, которую я несу, а потом вдруг откинула голову и засмеялась.

— Тебе никогда не приходило в голову, — сквозь смех пробормотала она, — что я тебя люблю?! Это так сложно для восприятия, да, Денис? Я тебя люблю, ты понимаешь?! Я тебя люблю… — последние слова она произнесла уже перестав смеяться. — Я так долго ждала тебя. Всю жизнь ждала тебя. Не такого как ты, а именно тебя. Другого мужчины в моей жизни не будет. Я больше никого не буду любить. И сейчас, после этих слов, я по-настоящему становлюсь твоей женой, понимаешь?

Я сидел как истукан и глупо пялился на нее. ПО сценарию следовало кинуться постель и замереть с ней в страстном поцелуе. Но я был растерян. Долгое время я пытался разбудить в холодной кошке ее теплую нежную душу, но когда это все-таки произошло, я был так ошеломлен, что просто не знал что делать.

— Я хочу усыновить Владимира, — чтобы хоть что-то сказать, произнес я. — Это возможно?

Она пожала плечами.

— Как хочешь. Владимир Даренский, Владимир Быкасов, какая разница…

— Получается, у него на данных момент нет законного отца?

Она обреченно вздохнула.

— Ты хочешь узнать о том, как он родился. Я должна была тебе рассказать еще раньше. Если для тебя это так важно, хорошо, я попытаюсь. Попытаюсь объяснить так, чтобы тебе было понятно.

Она села на кровати и обхватила колени, уставилась в пространство.

— В нашей семье очень прочные семейные узы, как ты успел заметить. И я горжусь этим, хоть для тебя все это ужасно дико. Я знаю свою родословную за десять поколений наверное. Мои предки всегда следили, за чистотой крови, если можно так выразиться. Чтобы не появлялось в семье подлецов, низких людей, трусов и так далее. У нас благородный род, он должен всегда таким остаться. Так меня учили с детства. Понимаешь, с малых ногтей я усвоила это. Когда знаешь свой род издалека, можно увидеть странные вещи. Например, в нашем роду постоянно рождались люди с повышенным, интуитивным восприятием прекрасного, но сами создать что-то подобное никогда не могли. У нас была только честь, тяга к справедливости, отвага… мы все время рождали солдатов. Творческих импотентов. Это наверное самое верное определение. Когда хочешь, стремишься, любишь всей душой, но ничего не можешь сделать физически. Это мучительно. Это было просто как проклятие какое-то… В пятнадцать лет я уже обо всем этом знала. — Она помолчала, будто бы увлекшись на несколько мгновений своим ногтем, а потом продолжила: — у отца был друг, они вместе служили в армии когда-то давно, с тех пор все время поддерживали отношения. Его звали Никита Петрович Ярцев. Быть может ты помнишь его, он был бардом в девяностых, кажется довольно популярным.

— Да, я помню, — едва дыша, выдавил я. — Никита Ярцев, я помню… но он быстро куда-то исчез…

— Да, он не долго был популярен. Он умер. Он был очень талантливым человеком, отец говорил, что Ярцев был таким же талантливым, как Высоцкий. Поэтом с большой буквы. Ярким, действительно ярким. В те годы был этот перестроечный беспредел и талант не очень-то ценился, в моде и почете была попса, банальщина, ты же сам помнишь, но мой отец имел нюх на настоящие вещи. Он боготворил Ярцева. Никита часто у нас бывал, вся наша семья его обожала, он как лучик света был для нас в то время. Я не знаю что его привлекало в нас, что заставляло его подолгу у нас гостить. Мама как-то сказала, что он был тайно влюблен в меня, но это вряд ли, ведь я совсем еще девчонкой была. Хотя кто знает… Разумеется я в те годы ничего такого подумать не могла, для меня он был просто странным необычным человеком, которого очень уважал мой отец. Конечно я поэтому тоже его уважала. — Рика вздохнула и задумчиво намотала на палец белокурый локон. — По какому-то року поэты долго не живут. Однажды мы узнали, что Никита серьезно болен. У него была открытая форма туберкулеза, никакие антибиотики не помогали. Начались бесконечные курсы лечения, но это не спасало. Как-то так вышло, что он, совсем еще недавно знаменитый и популярный, оказался в вакууме. Одинокий, никому не нужный больной человек. Только мы были рядом с ним. Отец не жалел денег, доставал импортные лекарства. Он действительно любил этого человека. Но когда Никита в последний раз лег в больницу, всем нам уже было ясно, что он не задержится на этом свете. Жизнь так осязаемо и непреодолимо выходила из него… Моя мама, человек неверующий, сказала тогда, что богу угодно забрать Никиту и никакие человеческие усилия не смогут этому противостоять. Это было очень печально. Всем нам казалось, что уходит из жизни наш родной человек, член нашей семьи. У него не было своей семьи, не было детей. Его талант должен был умереть вместе с ним. Это было так несправедливо, так неправильно… Мой отец не мог допустить этого. И я тоже не могла, я бесконечно доверяла мнению отца и готова была выполнить любую его волю не задумываясь. Я была настоящим солдатом, достойным потомком нашего славного рода, — она усмехнулась и я так и не понял с сарказмом она сказала эти слова или с грустью. — Так в нашей семье появился Владимир. И его действительно назвали в честь Высоцкого, ты угадал. И ты все знаешь теперь. — Она вскинула на меня глаза. Ждущие.

Я долго молчал, переваривая услышанное. Потом очнулся.

— Твой отец заставил тебя забеременеть от него?! В пятнадцать лет?!

— Он не заставлял, мы обсудили это вместе и решили, что я должна так поступить. Какая разница, сколько мне было лет, в пятнадцать девушки уже вполне способны на такие подвиги.

— Но ведь это… дико! Чудовищно!! — Я вскочил и начал нарезать круги по комнате. Схватил забытую еще с утра бутылку с теплой водкой и сделал несколько жадных глотков. Влилась как вода. — Рика, но ведь он был болен!!! Ты могла заразиться и умереть!!! — Заорал я ей в лицо, потрясая бутылкой.

— Было слишком мало времени, чтобы думать об этом. Я была здорова, у меня был сильный иммунитет. Я не заразилась. Денис, жизнь солдата стоит дешево, в любом случае.

— Боже… — я сел на кровать рядом с ней и обхватил голову руками. — У меня просто не укладывается в голове. Ладно твой папа, но он-то, этот Ярцев, он-то чем думал?!

— Страшно умирать, когда у тебя нет сына. — Спокойно ответила она. — Он хотел оставить кого-то после себя. Мы все друг друга понимали.

— Твой отец — монстр! Даже закрыв глаза на сам факт того, что он использовал тебя как инкубатор, я не могу успокоиться, когда думаю о том, что ты могла просто умереть! Это просто чудо что ты не заразилась тогда, Рик! Ну как он мог так поступить с собственным ребенком, а? У меня в голове не укладывается… — Я тяжело опустился на край кровати и заглотил еще пару глотков водки. Занюхал рукавом.

— Да чего ты зацепился за это! — С досадой воскликнула она, — я могла или потерять жизнь, или спасти целый мир! Разве можно тут выбирать?!

— Какой еще чертов мир, Ри! Что ты несешь?!

Голос Рики у меня за спиной зазвучал тихо и уверенно. Даже с какой-то фанатичностью:

— Человек, который несет в себе божью искру, несет в себе целый мир. Я забрала эту искру и передала ее сыну.

— На детях гениев природа отдыхает, не слышала такого? — С горечью спросил я.

— Только не на Владимире. — Твердо сказала она. Сказала так, что я понял все. Я понял, откуда у нее это странное отстраненное отношение к сыну. Она, так же как и все ее родственники, была его абсолютной рабой. Она так боготворила его и так им восхищалась, что боялась даже любить, считала себя недостойной того, чтобы просто по-матерински его любить. Для ее семьи Владимир был существом с другой планеты. Божьим даром, первым несолдатом, рожденным их кровью. И все они чего-то ждали от него, чего-то вселенского, какого-то взрыва гениальности. И это лишь потому, что он был не таким как они. Я подозревал, что сами того не замечая, Рикины родители с пеленок внушали Владимиру, что он особенный. Не пытались его сломать, как ломали своих детей. И только лишь в этом была причина того, что мальчик вырос непохожим на остальных членов семьи. Я вспомнил его открытый взгляд, теплоту, которую он излучал, и мне вдруг стало остро его жаль. Я понял, почему Владимир то ли в шутку, то ли всерьез попросил меня усыновить его. Его нужно было спасать. От этого жадного ожидания, которым было пропитано все его окружение. От навязчивой любви и обожания. За свои неполных пятнадцать лет он просто устал… и еще он хотел, чтобы я спас Рику. Потому что только ее он, кажется, любил по-настоящему. Во всяком случае, так мне показалось, когда я наблюдал за его общением с родственниками. Только Рику… Быть может, потому что она была матерью. Быть может, потому что она тоже была другой. Я не видел еще пока, что Рика сильно отличается от своих родных, но в этом мне стоило довериться ее сыну, ведь он наверняка знал ее лучше, глубже чем я. Возможно особых талантов в нем пока не открылось и не откроется никогда, но в чем ему было не отказать, так это в умении смотреть в самую душу человека. Один взгляд глаза в глаза и он знал уже о тебе все. Уж это-то я прочувствовал на себе.

— Ты все еще хочешь усыновить его? — Спросила Рика.

— Я бы гордился называть его своим сыном. — Ответил я. — Только не по той причине, по которой гордитесь вы.

— Хорошо, пусть так. Пусть как угодно. — Вздохнула она и кажется, легла. Я поставил бутылку на пол, выключил свет и, не раздеваясь, упал на кровать рядом с ней. Мы лежали в темноте и слушали дыхание друг друга.

— Можно спросить тебя кое о чем? — Прошептала Рика.

— Конечно.

— За что ты любишь меня?

— Честно?

— Да.

— Я не хочу тебя обижать, но только за то, что ты красивая. И все.

— Пусть так, — помолчав, сказала она. — Пусть как угодно.

После нашей свадьбы мало что изменилось. Просто в моей квартире стало больше Рикиных вещей и у меня появился сын. Мы с Рикой собирались купить двухкомнатную квартиру прежде чем забрать его к себе. Я не против был, чтобы он сразу поселился у нас, но он сам захотел подождать. К тому же, подозреваю, на него сильно давили Рикины родители. Они не хотели отпускать его от себя. Он тянулся ко мне, я это видел и мне льстило его внимание, чего уж таить. После школы он забегал ко мне в студию и проводил там целые дни. Майкл в нем души не чаял. Вообще-то Мишка был парнем не самой традиционной ориентации и меня немного напрягало его внимание к Владимиру, хотя внимание это внешне носило исключительно дружеский характер.

Вовка был поразительным человеком. Его способность располагать к себе людей была просто феноменальной. Наверное даже сродни таланту. Порой мне казалось, что весь мир в его руках и он ловко им манипулирует. Наблюдая за ним, я все больше и больше познавал Рику. Ее отстраненность от него была вызвана не только восхищением, как мне показалось вначале, нет. Скорее она абстрагировалась от него, стараясь не раствориться в нем. Какой-то бес противоречия заставлял ее бежать от любой зависимости, душевной привязанности. Не всегда у нее это получалось и порой она все-таки сдавалась, как сдалась мне. Но почему-то она не хотела сдаться ему, открыться навстречу его любви. А ведь он действительно любил ее. Какой теплотой и нежностью светились его глаза когда он говорил о ней… даже это придуманное им прозвище — "Рысь" в его устах звучало совсем не обидно, а скорее даже наоборот. Просто он понимал ее. Понимал ее к нему отношение. И принимал. Рысь… я так и не понял на самом деле почему Владимир так называл ее. И что он знал о рысях, чего не знал я. Но иногда он называл ее мама.

Рика стала много работать. Постоянно какие-то новые проекты, командировки, съемки… ее будто подменили. Если раньше она довольно равнодушно относилась ко всему что делала, то сейчас с жадностью хваталась за все, что ей предлагали. Я не мог понять в чем причина этой гонки. Вечерами она едва приползала домой и засыпала не успев донести голову до подушки. Мне не хватало ее, но я не мешал ей. Если в этот период жизни работа стала для нее так важна, значит так было нужно. Почему-то она почти перестала следить за своей внешностью. Раньше ее ноготки, волосы, макияж — все было безупречно. Рика была породистая и красивая. Ухоженная. Теперь все изменилось. Возможно, ее действительно сильно изматывала работа. Только перед ответственной съемкой, когда ей было необходимо появиться в кадре, Ри забегала в салон красоты, чтобы наскоро навести лоск. В другие дни она вполне могла уйти из дома с утра едва причесанной, без макияжа, в старых джинсах и ботинках. Это так было на нее не похоже… Однажды, в шутку упомянув об этих переменах в разговоре с Майком, я услышал от него, что с женщинами часто так происходит после замужества. Они перестают следить за собой, "опускаются и жиреют". Вся наведенная красота нужна лишь для того, чтобы заарканить мужа. А дальше хоть трава не расти. Так говорил Майк. Но в отношении Рики я был не уверен, что дело в этом. Мне казалось, что она намеренно пытается сбросить с себя то, за что, как я ей сказал тогда ночью, я люблю ее. Не знаю зачем ей это было нужно, чего она добивалась. Но как же наивна она была… Без лишней краски на лице она казалось совсем юной. Прекрасные голубые глаза еще ярче сияли из-под ресниц. Нежный цвет лица, беспорядочно раскинутые по плечам локоны… Когда она, едва живая после сумасшедшего дня, засыпала, я, осторожно зарывался головой в ее волосы. Тихо, стараясь не разбудить, вдыхал запах ее тела и духов, от которых она так и не смогла отказаться. Льдистый и теплый аромат… Запах Рики. Ее нежная шея, которую я обнажал, раздвигая волосы, сводила меня с ума. От желания кружилась голова. Не знаю намеренно она лишала меня секса, или же у нее и впрямь не оставалось сил, но мне ни разу и в голову не пришло удовлетворить свои потребности где-нибудь на стороне. Мне вполне хватило того одного раза с Риткой, чтобы понять, что это мне не поможет. Мне не нужен был просто секс, мне нужна была Рика, только она. Я готов был ночи напролет довольствоваться робко украденным с ее тела льдисто-теплым ароматом вместо того, чтобы пойти и получить парочку безудержных оргазмов в объятиях другой женщины. Я в жизни не предполагал, что когда-нибудь меня так сильно накроет. Любовь. Мощная штука.

В таком режиме мы прожили несколько счастливых месяцев. Счастливых, потому что иногда, не чаще раза в неделю, Ри одаривала меня все-таки своими ласками. Для меня это был просто обвал наслаждения. Сквозь пелену беспамятства, я все-таки замечал, что она и сама умирает в моих объятиях. Это уверило меня в том, что все-таки Рика играла в какую-то свою игру, лишая меня ежедневной порции секса. Ведь как бы ты ни уставал, если ты любишь и хочешь своего партнера, ты найдешь в себе силы… Она играла, о да. Зачем-то изводила и себя, и меня. Но как бы там ни было, очень скоро ей и впрямь удалось меня сломать. Я был так растворен в ней, в том желании, которое она во мне будила, что она запросто могла бы вить из меня веревки. Если бы она это поняла. Если бы я позволил ей это понять. Но из последних сил я продолжал быть таким же, каким был всегда с ней. Внешне я никак себя не выдавал. Как только женщина понимает, что ты полностью ей принадлежишь, она непременно тебя оставит. Все они охотницы. А если охота окончена и зверь в капкане, пора искать новую жертву. Нет, я хотел, чтобы моя рысь охотилась только на меня. Поэтому, поверженный и истекающий кровью, в агонии бьющийся у ее царственных ног, я все еще пытался корчить из себя свирепого непобедимого хищника. Я люблю тебя только за красоту. Больше в тебе ничего нет. Ты пуста. Ты мне не нужна. Нужна лишь немного. Совсем немного… Ты моя жизнь, Ри. Но ты не узнаешь об этом никогда.

Не плен и не постоянное ожидание смерти разрывали мой разум и сердце. Все кошмары этого скотского существования отходили на задний план и выцветали как старые тряпки на солнце. Рика, только Рика была моим палачом. Она убивала меня день за днем. Мысли о ней, жгучая ревность, которая в какой-то момент порочным цветком распустилась в моей душе — все это изменяло меня, выламывало. Я не уловил точно тот момент, когда понял, что поддался унизительному малодушию, ведь я уверен был, что не стану ревновать ее, приму все, что будет исходить от нее. Но понял, что на самом деле я просто долго не верил в ее искренность по отношению к Руслану, не мог поверить и не хотел. Тем и спасался. Но последний наш разговор все расставил на свои места. То, как она на меня смотрела, как говорила со мной. Я больше для нее не существовал. Она стала похожей на ту Рику, с которой я впервые заговорил. Равнодушную, холодную, уставшую от досужего внимания. Моего внимания. Я ненавидел ее! Ненавидел даже за то, что быть может благодаря ей я все еще жив, и эта пытка продолжается. Слышать через слуховое окно чердака ее воркующий смех, тихий нежный голос, которым она говорила с Русланом — это было невыносимо! Никогда не поверил бы что любовь, ревность и все что с этим связано — сильнее страха смерти. Но да, сильнее… Ночами я ломал ногти, пытаясь выдрать хоть какую-нибудь доску, проковырять, выход из клетки, но чердак был сделан на совесть, будто специально, чтобы держать пленников. К тому же пес все время был начеку и начинал брехать, услышав малейший шум. Облазив весь чердак, я так и не смог найти ничего, что хоть как-то могло послужить рычагом. Я просто обезумел, мечтая выбраться отсюда. Сначала я хотел просто бежать, бросив Рику. Я больше не любил ее, мне было плевать на то, что станет с ней, я бежал бы как дикий зверь по этой чужой земле, пока кто-нибудь не пристрелил бы меня, по крайней мере это была бы свобода. Хоть на миг. Но чем больше я размышлял о побеге, тем сильнее убеждался, что не хочу бежать. Выбраться из чердака мне требовалось лишь за тем, чтобы отомстить. На Рику я не смог бы поднять руку, как бы ни сильна была моя ненависть, но на него — да. Я хотел убить его. Яростно желал. Пусть подло, пусть из-за угла, ударом в спину, мне было плевать. В те моменты мне казалось, что я готов разорвать руками его ненавистную плоть. Меня кидало в жар при мысли об этом и я ни на секунду не задумывался о том, насколько адекватны мои ощущения. Говорят, сумасшедшие никогда не признают себя сумасшедшими. Их безумие кажется им логичным и правильным. Разумным. Так же было и со мной. Наверное, когда чего-то сильно желаешь, оно приходит к тебе. Особенно когда ты в клетке и сам прийти не можешь.

В одну из ночей я, как обычно, мечтал о Руслане и о том, как я сделаю то, что хотел. Прорабатывал один из сотни изобретенных уже мною способов. Это отвлекало от мыслей о том, что в этот момент происходит в доме между ним и моей женой. Одновременно я, стараясь быть бесшумным, щепкой ковырялся в щели между досками. Глупая затея была, но я к тому времени уже мало что соображал. Лишь бы чем занять руки. Щепка быстро сломалась и я в сердцах долбанул кулаком по доске. На улице тут заливисто зашлась собака. Собаку я тоже ненавидел. Подозреваю, что поставь меня в эти дни с ней в спариг, у нее не было бы шансов. Мне хотелось порвать ее поганую вонючую пасть до самого брюха.

В доме хлопнула дверь. Я метнулся ко входу и замер в темноте. Кровь бешено застучала в висках, я задрожал, как охотничья собака перед броском. Скрип лестницы, ключ в замке, луч фонаря шарит по стене. Дальше я действовал автоматически — рывком втянул визитера внутрь и, уже сжимая в бешеном порыве его шею, инстинктом понял, что — о да, это он Руслан! Как пружина, он вывернулся, оттолкнул меня и тут же обрушил на меня что-то тяжелое. Спасая голову, я кинулся в сторону и тут же услышал хруст, а потом, спустя секунды, дикую боль в ноге. До крови прикусил губы, сдерживая крик, пополз в сторону, но Руслан уже навалился на меня, яростно шепча в ухо какие-то чужие слова. От боли я едва не задохнулся.

Через несколько минут я сидел уже со связанными руками в углу и тихо постанывал. Руслан, разглядывая в свете фонаря мою ногу, что-то бормотал на своем языке. Потом он ушел, я не знаю сколько он отсутствовал, должно быть, на некоторое время я отключился от боли, пришел в себя от ударов по щекам. Открыл глаза, щурясь от фонаря и тут же в горло мне полилось что-то горячее. Судорожно сглотнув, я закашлялся, но, не дав мне отдышаться, Руслан снова стал заливать в меня водку. Было странно тихо, только потом я понял, что пес замолчал.

— Сегодня все уехали в город, — Процедил Руслан. — А то ты бы уже был труп. Ты дал повод себя убить и мне бы и надо было тебя сейчас убить.

От водки мне стало легче. Боль не отпустила, но все же теперь я мог воспринимать окружающее.

— Слушай меня сейчас. — Руслан сел напротив меня по-турецки, фонарь положил рядом, чтобы он светил мне в лицо. — Денег за вас не дали. Но это не важно, я буду жениться на Эрике, отец уже согласился. Она хочет, чтобы я тебя отпустил, но на это никто не согласится. Ты должен исчезнуть, понятно тебе? Ты достал меня уже. Она не хочет чтобы ты умер, потому что думает, что ты позаботишься там о сыне. Но я и сам о ее сыне позабочусь, он будет моим сыном, ясно? Так что ты не нужен. Отец сказал, что послезавтра мы тебя вроде как отпустим, чтобы она видела. Но ты конечно никуда не уйдешь, о тебе позаботятся вскоре наши люди. Она о тебе никогда не услышит больше, от тебя ничего не останется, ясно? Ни трупа не найдут — ничего. Она, правда хитрая, может придумать какие-нибудь гарантии чтобы я ей дал, что тебя никто не тронет. Но это все зря будет. Отец все равно не пойдет на то, чтобы ты остался живой и языком трепался потом. Ты вообще слушаешь меня?!

Я кивнул.

— Но я тебе ногу сломал, видишь? Ты теперь не сможешь уйти. Не будем же мы тебя тут держать пока не зарастет все. Так что я вот какую штуку придумал. — Он порылся у себя за спиной и бросил передо мной веревку. — Ты сам себя убьешь, ясно? Я не хочу марать руки о такую мразь как ты. Я тебе оставлю веревку, а ты сам все сделаешь. К утру я приду, если будешь еще живой, то сам тебя убью, ясно? Просто мне не надо, чтобы она думала, что я тебя убил. Пусть думает, что ты сам… Так что я тебе этот шанс дам, ясно? Утром отец с братьями приедет, если ты будешь живой, тебя ждет плохая смерть. Я знаю, что с ногой твоей тебе будет тяжело это сделать, но ты уж постарайся. В подвале стоит бочка с кислотой. Если будешь жив, там умирать придется, это похуже будет. И запомни, если она начнет за тебя заступаться, если начнет устраивать истерику, ее тоже убьют. Никто не хочет ее обижать, но мы не можем ставить безопасность семьи в зависимость от нее. Так что будь мужчиной в последний раз, не тяни женщину за собой в могилу.

Он поднялся, кинул на меня веревку, указал многозначительно пальцем на балку перекрытия, и ушел вместе с фонарем и ломом, которым перебил мне ногу. Собака внизу снова затявкала, видимо радуясь хозяину. Я остался в темноте. В смотровое оконце печально заглядывала одинокая звезда. Мне отчаянно захотелось курить. А я-то думал, что тут избавился от этой привычки наконец-то. В голове была пустота — вообще никаких мыслей. Нога будто одеревенела. Я попытался пошевелиться, но в глазах тут же потемнело от боли. Пожалуй, если бы я даже и решил принять предложение Руслана, я не смог бы ничего сделать просто физически. В голову наконец-то пришла смешная мысль — в книжках про приключения, когда у главного героя не остается ни одного шанса спастись, на помощь приходит какой-нибудь забытый друг из начала книги. Получалось, что я не главный герой. Я парень, которого убивают на первых страницах, а потом все это дело расследуют. Я представил свои похороны дома, совсем не такие пышные, как у Степана Даренского. Впрочем, если меня растворят в кислоте, то что же будут хоронить? Какую-нибудь косточку… Мне было совсем не страшно. Спасительная особенность человеческой психики — не верить в смерть. Если в нее верить, то ведь можно сойти с ума, верно? Если бы я хоть на миг осознал в полной мере, что мое тело будет плавать через несколько часов в бочке кислоты, я бы нашел в себе силы проделать нужные манипуляции с веревкой. Даже перед ликом смерти срабатывает привычка выбирать меньшее из зол. Но я просто сидел и тупо смотрел на звезду в окне. Что-то должно было произойти, я не верил, что вижу в последний раз эту звезду. В это невозможно было поверить…

Собака внизу глухо зарычала, как-то нехорошо. Что ей еще не нравится?! Я вообще не двигаюсь, сижу. Где-то неподалеку проехала машина, какой-то странный шипящий звук внизу слился со звуком ее мотора. Или показалось? Я напрягся. Тишина, собака больше не подавала звуков. Наверное, показалось. На кошек охотилась, может. В моем состоянии я готов был в любом шорохе слышать надежду.

Посиделки у Рикиных родителей случались каждую субботу. Мы просто обязаны были присутствовать там. Чопорная атмосфера этого родового гнезда просто угнетала меня. Казалось, даже воздух там тяжелый и застывший. Дышать им было неприятно. У меня в голове не укладывалось, как в такой обстановке может существовать Владимир. После каждой такой поездки я начинал сильнее и сильнее давить на Рику насчет кредита на квартиру. Она не соглашалась брать деньги у банка, объясняя это тем, что современное кредитование это кабала на долгие годы и огромная сумма, которую в результате даришь банку. Занять у ее родителей деньги нам даже не приходило в голову. Слишком дикая была идейка. Приходилось работать, работать и еще раз работать. Въехать в мою однушку Вовка не соглашался категорически. Впрочем, дело было не столько в его деликатности, сколько в нежелании покидать свою большую собственную комнату, практически целый второй этаж, который был в полном его распоряжении. Когда я попал туда в первый раз, то не поверил глазам, что комната мальчишки его возраста может выглядеть так. Огромное количество книг просто поражало воображение. Я спросил у него, это книжки деда? Но он отрицательно помахал головой.

— Я забрал у него из библиотеки то, что хотел бы прочитать, и теперь они мои. Ну конечно современные я сам покупал. Знаешь, в инете когда влезешь в какой-нибудь магазин, там про книги написано типа краткое содержание. Вот я читал и выбирал так что мне хочется. Дед покупал мне. Так накопилось всего. На самом деле мне, может, в жизни этого не прочитать. Времени нет вообще. — Он говорил это, увлеченно расстреливая на ноуте знакомых мне по Контр Страйку монстров. Да, подумал я, пожалуй, ему действительно не хватит времени на собранный им урожай книг. Скорее всего, он вообще к ним не прикасается. Коллекцию собрал для вида, чтобы сделать приятно бабке с дедом. Добрый мальчик, ему хотелось поддерживать в родственниках иллюзию своей одаренности, дабы их не расстраивать. Что-то неприятно кольнуло меня. Наверное я слишком идеализировал Владимира, поддался всеобщей этой одержимости им. Мое отличие от его родни было лишь в том, что я заметил в нем эти гадкие ростки лицемерия. На компьютерном столе валялись две книги — "Яма" Куприна и сборник Есенина.

— Ты это читал? — Как бы невзначай поинтересовался я, листая "Яму".

— До конца не осилил, — признался мальчик, азартно сокрушая врага. — Там первая половина — интересно. Как проститутки живут. А потом болтовня начинается и много всякой воды льют. Хотя вроде дальше там убийство что ли. Но мне уже к тому времени надоело.

— А Есенин? — Спросил я.

— Есенин классный. — Радостно воскликнул мальчишка. — У меня здоровье кончилось, блин! Да, Есенин нравится. Я уже десять раз перечитал. Цепляет. Сразу вспоминаю как к тетке ездил летом в деревню. Гонял там с пацанами по лесу на великах. Там дорога была тракторами проезженная, мы по ней ездили на пруд. Березы росли. Здорово было. На закате особенно. Что-нибудь грандиозное замутить хотелось. И мне казалось, что все это уже было когда-то: закаты, березы, запах сена. Это дежавю или ностальгия? Я не знаю как точно. Ностальгия по дежавю, во! Стой, урод!!! Упс… я труп.

Я пялился на его макушку и хлопал глазами. Я Есенина не читал. Не любил никогда поэзию. Вообще не помню когда книжку последний раз держал в руках какую-нибудь художественную.

Мальчишка, оторвавшись наконец от своего погибшего в бою аватара, повернулся ко мне и лучезарно улыбнулся.

— Хочешь, я руль включу, погоняем на гонках?

Обычно мальчишка был звездой наших субботних посиделок. Хитро поглядывая на меня время от времени, он всецело занимал внимание своих деда с бабкой, тем самым оттягивая это внимание от меня. При Владимире все разговоры про честь и политику как правило прекращались. Дед с едва скрытым восхищением ловил каждое слово, вырывавшееся из уст внука, бабушка пыталась побольше подложить любимому чаду в тарелку еды. Словом, семья в его присутствии почти становилась похожей на обычную семью. Владимиру удавалось даже расшевелить вечно хмурого брата Рики и его тоскливую печальную жену. Их дети Владимира просто обожали. Понимали, что в его присутствии им сойдут с рук шумные игры и спешили этим воспользоваться. Признаюсь, с Владимиром мне становилось почти уютно в этом доме. Я очень удивился, когда Рика просказалась как-то, что кроме этих суббот Вовка почти не общается с бабкой и дедом, а все свое время дома проводит на втором этаже, туда даже ужин ему бабка относит. Почему?! — недоуменно спросил я. Я вполне увлекся иллюзией, что все в этом семействе вполне хорошо, а то первое мое впечатление было ошибочным. Рика лишь пожала плечами. Было видно, что ей не хочется обсуждать это. Но однажды я понял, что это усилие, которое делает мальчик, развлекая собой родственников, прилагается лишь ради того, чтобы сделать эти субботы для меня более-менее терпимыми. Другого объяснения просто не было. А получилось вот что. Не смотря на неустанные усилия Владимира, он все-таки был мальчишкой и порой внимание его захватывало что-нибудь посторонее, он отвлекался от деда с бабкой, и тогда беседа принимала неприятный для меня характер. Петр Никанорович подсаживался на любимого конька и начинались его нескончаемые монологи про "ум, честь и совесть". В один из таких дней Вовка ждал очень какой-то фильм. Как только время подошло, он включил телевизор и вместе с детьми стал смотреть ужастик. Я уже не удивлялся, что никто не запретил ему смотреть фильм, который даже мне, пару раз кинувшему взгляд на экран, показался мерзким. Владимиру можно было все. Ну и детям вместе с ним, видимо, позволялось из милости смотреть запрещенные фильмы. Даренский-старший тут же начал что-то вещать про прошедшие недавно выборы. Я уже давно перестал вступать с ним в дискуссии и шутить. Только кивал и бездумно соглашался. Так было проще и всем вроде как хорошо. Не помню каким образом, но разговор вдруг съехал снова на Степана Даренского и его смерть. Эта тема особенно мне была неприятна, поэтому я, что называется, просто "выключил уши". Машинально гладил руку Рики, сидящей рядом со мной на подлокотнике кресла и водил глазами по комнате. Не знаю сколько длился монолог Даренского о сыне, я в это время решал в голове какие-то свои рабочие моменты, но, неожиданно взгляд мой остановился на Владимире. Одновременно рука Рики дернулась в моей руке. Владимир совершенно не был больше увлечен фильмом. Слегка повернув голову, он через плечо напряженно смотрел на деда. После фильма, не дожидаясь пока мы уйдем, он поднялся молча к себе наверх и закрыл двери.

— Что с Вовкой? — Спросил я Рику, когда мы уже ехали домой.

— Ничего. — Спокойно ответила она, глядя в окно. — Он их ненавидит.

Я изумленно повернулся к ней.

— Да брось, я бы не сказал…

— Ему нравился Степан. Степка был идеалистом, тоже солдатом, но он был искренним. Владимир никогда не простит им, что они его погубили.

— Он тебе сказал это?

— Не обязательно об этом говорить. Я знаю и так. Я его мать, ты все время об этом забываешь. Когда он был маленьким, я просыпалась за минуту до того, как он начинал плакать в другой комнате. Нам не нужно

что-то говорить, мы и так знаем друг о друге все.

— Ты с ним согласна? Ты тоже ненавидишь их? — Осторожно спросил я.

Она усмехнулась.

— Если я знаю что он чувствует, не обязательно я чувствую то же самое.

— Послушай, Рик, но ведь он не совсем прав. Ненависть — это слишком сильная штука, чтобы вот так вот… они все равно его родные. К тому же, ведь Степан все-таки сам поехал туда. Это был его выбор, он взрослый человек и сам принимает решения. Быть может, твои родители просто совершили ошибку. В стрессовой ситуации — это ведь не удивительно. Обратились к ментам. Просто быть может так пытались его спасти. Теперь свою ошибку прикрывают идеологией, пытаются себя оправдать… А он их ненавидит. Он еще слишком юн, чтобы вот так с наскока осуждать старших. Ты бы могла ему объяснить…

— Ну надо же, — устало сказала она, — я думала в ненависти к моим родителям вы с ними солидарны.

— Брось, они не очень мне приятны, но мне не за что их ненавидеть. Особо сильно.

— Денис, Степан был не тот человек, который сам был способен сделать выбор, понимаешь? В этом все дело.

— А ты? Ты способна сделать выбор сама? Иногда мне кажется, что ты выбрала меня по-настоящему только после одобрения родителей и согласия Владимира.

— Может так. Я не знаю. Совсем сама… я еще не пробовала.

Я стал более внимательно присматриваться к Владимиру. Мне не хотелось выискивать в нем намеренно недостатки, но мотор оказался запущен и мое любопытство, почти болезненное, было уже не остановить. Владимир, этот лучик света в темном царстве вполне умел уже ненавидеть, осуждать, лицемерить… странным казалось, что испытывая ненависть к деду с бабкой, он в тоже время затаривал свою комнату им на радость книжками. Впрочем, тут я ошибся. Никакого лицемерия не было и в помине. И если Есенин с Куприным не убедили меня, это сделал Фаулз. Несколько раз я замечал эту книжицу в руках у мальчишки. Он читал ее у меня на работе, читал, валяясь у нас дома на кровати когда оставался ночевать. Даже любимые компьютерные игры оставляли его равнодушным в эти несколько дней, когда он таскался с книжкой. Я поинтересовался однажды, что за шедевр его так захватил, Вовка показал мне обложку. Джон Фаулз "Волхв". Помнится, я читал что-то Фаулза, сказал я. "Коллекционер" кажется. Ничего особенного.

— Я тоже читал, — коротко кивнул мальчик. — Неплохая книга, просто сейчас много фильмов наснимали на тему маньяков и психов, поэтому уже как бы затертым кажется сюжет. Но когда он писал ее, это было еще в новинку. Но вот, кстати, с этой книгой ни в какое сравнение "Коллекционер" не ставится. Настоящая мозгодробилка. — Владимир нежно погладил обложку и снова уткнулся в страницу.

В субботу мы, как всегда, приехали с Рикой на посиделки. Вовка, мой неизменный помощник, уже сидел с родней в гостиной, но на этот раз вся мощь дедовских монологов упала на мои плечи. Владимир, погруженный в эту уже начавшую меня раздражать книжку, сидел на ступеньках и практически отсутствовал на этом празднике жизни. Несчастные его братья в уголке тихо рисовали в альбоме фломастерами, дед вещал что-то, наслаждаясь, видимо безнадзорностью со стороны внука, а остальные вынуждены были с обреченными лицами выслушивать его словоизлияния. Только его жена смотрела на него с привычным уже восторгом и умилением. Вести беседу с папашей приходилось мне, ведь должен же кто-то был это делать. Я про себя ругал Вовку и его книгу, которая увела его от меня в такой неподходящий момент. Ну надо же, как быстро привыкаешь к хорошему и уже начинаешь просто требовать от людей, которые тебе это хорошее делали, чтобы они продолжали в том же духе. А то, видите ли, иначе тебе не удобно. Мне следовало быть благодарным Владимиру уже за одно то, что сегодня, даже безумно увлеченный своей книжкой, он заставил себя присутствовать, пусть формально, на семейном этом сборище. А я просто тупо злился и все тут. В привычное время мать Рики включила телевизор и все мы, под комментарии отца, стали смотреть новости. Для меня политика была так же важна и интересна, как и рассуждения Даренского-старшего, потому я стал нетерпеливо поглядывать на Владимира. Я заметил, что он почти уже дочитал книжку и обрадовался. Быть может, удастся сбежать вместе с ним в его комнату и повозиться с компьютером, вместо того, чтобы высиживать здесь. Да и вообще, общаться с мальчишкой мне было намного приятнее, чем с его дедом. Пусть Рик сама развлекает тут своего предка. Предвкушая тот скорый момент, когда Владимир добьет книжку, я стал снова бездумно смотреть новости.

— Эрика, помню ты хотела просмотреть записи Степана, — сказала мать, когда в новостях начали обсасывать в очередной раз чеченскую тему. — Отец забрал все его бумаги у следователя на днях. В письменном столе папка лежит синяя.

Я насторожился. Это еще что за новости?! Не помню, чтобы Рика интересовалась делами Степана.

— Ни к чему это, мам, — нехотя отозвалась моя жена. — Нечего там уже наверное ворошить, милиция все что надо уже нашла.

— Семейная жизнь привязывает нас к земле, заставляет пускать корни, забывая о долге, — с каким-то странным выражением произнес Петр Никанорович. Я не понял, что он имел в виду, Рика промолчала и с усиленным вниманием стала смотреть в телевизор. Я тут же забыл про эти несколько фраз и нетерпеливо посмотрел на Владимира. Теперь он уже не читал. Совершенно отчужденным, задумчивым взглядом смотрел он куда-то на пол, поверх раскрытой книги. В его лице появилось какое-то… потрясение что ли. Так мне показалось. Я тихо встал и подошел к нему. Сел рядом на ступеньку. Книжка была открыта на последней странице.

— Эй, дружище, ты чего? — Участливо спросил я. Владимир перевел на меня невидящий взгляд, несколько секунд таращился, а потом в глазах его наконец появилось осмысленное выражение. Он рассеянно покачал головой — типа, ничего, все в порядке и закрыл книгу. Попытался улыбнуться, но ничего у него не получилось. Казалось, разум его все время хочет куда-то унестись и мое присутствие только мешает.

— Интересная была книжица? — Спросил я.

— Я думал, это типа детектива, — задумчиво произнес он. — А потом, в конце, все открылось…

— Всех убил дворецкий?

— Нет, садовник, — рассмеялся мальчик и сунул мне в руки книгу. — Прочитай, ты обязательно должен прочитать! Это как озарение в конце… Быть может ты все это знаешь, взрослые это все знают, но когда прочитаешь, станешь не знать, а ПОНИМАТЬ. У тебя все изменится сразу, говорю тебе. Все изменится с Рикой.

— Ну ладно, — с сомнением согласился я, забирая книгу. — У меня сейчас особо нет времени…

— Я прошу тебя! — Он сжал мое запястье и почти с мольбой посмотрел в глаза. — Прочти ее. Ты сам все поймешь.

Дома я кинул книжку у зеркала в прихожей и тут же про нее забыл. Правда, времени на чтение совсем не было. Еще и Рика неожиданно, кажется даже в тот вечер когда мы пришли от ее предков, предложила мне стать ее оператором. Признаться, я учился когда-то на курсах и потом еще пару месяцев работал с камерой, но серьезно этим заниматься никогда не собирался. Не мое это было, знаете ли. Я всегда был поклонником статичной натуры. Но Рика была непреклонна. От нее ушел очередной напарник и положение ее было на канале незавидным. Никто не хотел с ней работать, про ее склочный характер уже давно расползлись слухи. Я давно уже замечал, что красивая женщина, если она не дает надежду, пусть просто эфемерную, в виде флирта, на секс, вызывает у мужчин раздражение. Рика не умела быть гибкой, не умела кокетничать, вела себя дерзко и высокомерно с коллегами. И при этом была красивой. Да уж, им было не за что ее любить. Наступил момент, когда я остался ее последней надеждой. С моей стороны уступить ей было весьма большой жертвой. Мой маленький фотобизнес вполне процветал и приносил мне удовольствие. Соглашаясь работать с Рикой, я очень много терял. Но — о ужас! внутренне смеясь над собой, я безропотно ей уступил всего лишь после одной страстной ночи. Быть может я был безвольным существом по натуре. Но еще мне почему-то хотелось почаще быть с ней рядом. Наблюдать за ней, любоваться и предвкушать… ну понятно что предвкушать. Признаться, я никогда не соглашался с идеями насчет того, что совместная работа мужа и жены укрепляет брак. Ничего подобного! Я был уверен, что чувства быстро притупляются когда ежеминутно видишь свою вторую половину рядом с собой, когда появляются общие дела и интересы. Секс от этого умирает. Любовь превращается в дружбу и партнерство. Жуткая скука. Но наши с Рикой отношения были еще свежи. Мне не хватало тех нескольких часов, которые оставались нам после работы друг для друга. К тому же, я был уверен, что Рика найдет вскоре другого оператора, так что моя работа — явление временное. Майкл вполне мог пару месяцев позаниматься студией один.

Конечно мне пришлось узнать Ри с другой стороны. На работе она была деловитой и жесткой. Меня это забавляло. Я будто видел новую, другую Рику, и это лишь добавляло красок в наши отношения. Честно, мне даже нравилось ей подчиняться, выполнять ее строгие указания, быть безропотным рабом… в эти моменты мне вспоминался тот эпизод у батареи и я не мог дождаться вечера, чтобы мы, уставшие, пришли домой и забрались в уютное наше ложе. Дома она была моей рабыней. Нет, ничего такого грубого я, конечно, себе больше не позволял и не собирался. Рика стала вполне послушной и покладистой девочкой. Даже на работе, я уверен, она вела себя со мной не так, как с другими операторами. Никогда не раздражалась, сдерживалась по крайней мере. Не орала и не дерзила. Хотя ей наверное хотелось иногда. Оператор я был не экстра класса, прямо скажу. И она это прекрасно понимала конечно же. Но терпела. У нее не было другой альтернативы на этот момент. Дома я теперь получал столько секса, сколько хотел. Наверное она расплачивалась за мою жертву. Нет, ну конечно ей тоже это нравилось, я надеюсь. Да, скорее всего нравилось. Потому что иногда, во время перерывов на работе, она, попивая кофе из пластикового стаканчика, смотрела на меня каким-то долгим странным взглядом. Как бы украдкой. Но я замечал все равно. И мне казалось, что ей тоже все это нравится. То, что я позволяю ей командовать мною днем. И то, что она позволяет мне командовать собой ночью.

А книга так и лежала на тумбочке возле зеркала. Нетронутая. Вовка долго не появлялся у нас, уезжал на экскурсию с классом в Польшу кажется. Потом в школе были авралы. Зачеты, экзамены. Мы перезванивались каждый день, болтали о житье-бытье. Однажды утром все-таки нашел время, заскочил, когда я брился, как и в первый раз. Пока я смывал пену с лица, он возился в прихожей со своими высокими ультрамодными ботинками.

— У тебя есть крем с воском для обуви? — Крикнул он.

— Глянь под зеркалом в ящике, — ответил я. Машинально посмотрел в зеркало ванной, мне было видно оттуда часть прихожей. Было видно Владимира. Он застыл, глядя на книгу… И в глазах его было что-то, что заставило меня почувствовать себя последним гадом. Разочарование… Он ничего не сказал. Мы выпили кофе на кухне, вернее я кофе — а он как обычно пиво. Его привычка пить пиво утром, да еще в его возрасте, меня приводила в отчаяние. Но я не находил в себе силы сказать ему что-то по этому поводу. Правда, стал покупать безалкогольное, Вовке было все равно какое пить, похоже, ему просто нравился пивной вкус, а я таким образом успокаивал свою совесть. Поговорили немного. Он так и не сказал ничего про книгу. Но этот его взгляд, который я подглядел из ванной… В этот же вечер, наспех выполнив приятные обязанности мужа и возлюбленного, я взял книгу и с чувством человека, выполняющего долг перед родиной, начал читать.

Четыре вечера провел я с книгой в руке. Не скажу, что она меня сильно цепляла, но читать было все же интересно. Единственное — я не понимал, почему Вовке было так важно, чтобы я ее прочел. Хитроумное переплетение сюжета, задурманивание мозга главному герою и читателю заодно. Хороший язык, язык, конечно, просто на уровне гениальности. Красивые эротические сцены. Какие-то моменты несомненно трогали за душу. Но все-таки, почему он так настаивал — я все не мог понять. До самых последних страниц…

Последние страницы я просто пожирал. В некоторых местах к горлу подкатывал комок, я бросал книгу и выходил на кухню покурить. У меня дрожали руки и срывалось дыхание. Там не было ничего особенного, на этих страницах, но что-то между строк, оно просто разрывало реальность, сами мои понятия о любви, чувствах и отношениях. Это было прозрение, да, настоящее прозрение. Банальные совершенно вещи, они становились такими значительными, такими важными!.. Почти непостижимыми. В своей простоте. И в своей гениальности. Вместо Алисон я видел Рику. Они были совсем не похожи, но в чем-то они были сестрами-близнецами. Быть может в своей глубинной женской сути… Я понял, что никогда не понимал Ри, не понимал и не чувствовал, не осознавал до конца ее любви ко мне. Не верил в это. Не замечал всей глубины ее любви ко мне. Она не могла, она не способна… но ведь каждым своим поступком доказывала она обратное. Почему же я не видел? Я играл, всегда играл. Не выполняя ту главную заповедь, к которой меня приблизила, которую открыла мне эта книга, подсунутая мальчиком-подростком. Абсолютную заповедь.

Когда я проглотил не разжевывая последние строчки, рука моя машинально взяла телефон и набрала номер. Я даже и не думал о том, что сейчас три часа ночи. В голове не переставая кружились последние строки книги, отрывок из "Всенощной Венере" — "Завтра познает любовь не любивший ни разу, и тот, кто уже отлюбил, завтра познает любовь". В трубке раздался сонный голос Владимира:

— Денис?

— Я дочитал.

— Я понял, — легкий смешок. — Я знал, что ты почувствуешь…

— Зачем ты дал мне эту книгу?

— Лучше узнать обо всем в тринадцать, но в двадцать восемь тоже не поздно.

Мы помолчали. Все было сказано без слов. Он знал, что творится в этот момент в моей душе и мне было этого достаточно.

— Спасибо, Владимир.

— Не пей кофе на ночь. До завтра, Дэн.

Как хорошо, назавтра был выходной. А то Рике не удалось бы даже подъемным краном стащить меня с постели. Когда я открыл глаза, день был в разгаре. Кажется я проснулся от запаха кофе, прям как в рекламном ролике. Сначала увидел дымящуюся чашку рядом с собой на тумбочке, потом Рику в кресле, с такой же чашкой в руках. Молча наблюдая за мной, она маленькими глотками пила свою дозу бодрости. На ней был премерзкий ситцевый халат в синий цветочек. Я подумал, что в ее возрасте и с ее телом на нее можно одеть даже драный мешок и она все равно будет выглядеть восхитительной и желанной.

Когда я потянулся за кофе, книжка свалилась с меня на пол. Оказывается я заснул, держа ее на груди. Было немного стыдно за свои ночные переживания и порывы, за звонок Владимиру. Я поднял книгу и равнодушно положил ее на тумбочку. Рика странно молчала и так же странно продолжала на меня смотреть. Я смутился еще больше.

— Ты у нас записался в литературный кружок? — Без тени усмешки спросила она ровным голосом.

— Твой сын дал почитать вот… и я на досуге… — Начал зачем-то оправдываться я, а потом неожиданно для себя спросил: — Может тоже хочешь почитать? Занятная штука, серьезно. Я проглотил за четыре вечера. Ты вообще книжки любишь читать?

По ее лицу скользнула улыбка и она покачала головой.

— Дай-ка мне сюда. — Она протянула руку и взяла у меня книгу. Открыла титульный лист и протянула мне. Надо же! Ну и осел же я! На белом листе было написано черными чернилами: "Снежной королеве моего сердца. Пусть в тебе растает лед. С любовью, Антон". Как можно было не заметить этой надписи в моей голове не укладывалось!

— Это твоя книга? — Догадался я. — Кто ее подписал?

— Он был влюблен в меня когда-то давно. Лет пять назад. Сказал, если я прочитаю ее до конца, я научусь любить. Он сказал, что это библия любви. Какие громкие слова, правда?

— Ты дала ее Владимиру? Попросила, чтобы он уговорил меня ее прочитать?

— Нет.

— Но… ты сама прочитала ведь?

— Я дочитала ее в тот день, когда изменила тебе.

Я посмотрел на нее внимательней.

— Измена — это был протест?

— Агония.

Через два дня она сообщила мне, что получила командировку на Кавказ. На нас двоих.

Те две недели, что мы провели уже зная, что едем на Кавказ, я почти не жил. В моей душе было такое смятение и… страх, да, страх, что об этом сейчас даже стыдно писать. Должно быть, так чувствовали себя офицеры перед дуэлью. Тебе изо всех сил приходится скрывать это состояние от окружающих, ни на минуту не расслабляться, но это чувство безысходности и страха, оно гложет тебя изнутри как мерзкая личинка какого-нибудь паразита. Быть может это было предчувствие…

Я не мог показать свое малодушие Рике. Мне всегда, и в те недели я понял это отчетливо, хотелось выглядеть в ее глазах героем. Гордым, независимым, отважным и все такое. Я должен был соответствовать ей, чтобы удержать ее. Связывая жизнь с такой женщиной как она, я должен был забыть о покое, мне следовало это знать. И я это знал. Вечная борьба за ее любовь. И я делал вид, что я герой. Даже когда ноги подкосились после ее сообщения о нашей будущей командировке, я лишь пожал плечами и сказал: "Отлично, нужно почитать рекламные проспекты местных курортов". Рика была спокойна и уверена, как обычно. Быть может она тоже лишь делала вид. Впрочем, с ней никогда ничего нельзя было знать наверняка. Я подозревал, что на нее надавил отец. С самого первого дня как мы были вместе, я старался изменить Рику, разорвать в ней те болезненные узлы, что завязала ее семья. Думаю, мне почти удалось сделать это, но что-то все-таки осталось. И ее отец об этом знал. Я не понимал его извращенной логики, не понимал, почему, потеряв сына, он отправляет по его стопам дочь. И не понимал, почему Рика все-таки поддается ему. Но знал точно — если я откажусь ехать с ней, она все равно поедет и тогда я потеряю ее. Рядом с рысью нет места трусливому кролику. И к тому же, не смотря на то, что Ри была более сильной духом, так сказать, чем я, она все равно была моей женщиной. И я не мог оставить ее одну, просто не мог. Я должен был попытаться ее защитить там, насколько смогу во всяком случае…

На самом деле она все-таки дала мне шанс.

— Со мной хочет поехать Мищенко оператором, — сказала она примерно за неделю до нашего отъезда. — Он был там уже, мне будет удобнее с ним. Давай может ты останешься?

Это был такой мощный шанс, что следовало за него хвататься зубами и не отпускать. Но она лукавила! Я видел это по ее бегающему взгляду и по нервным движениям рук. Она просто пыталась меня спасти. Я понял ее. Она не могла не поехать, что-то было, чем отец ее додавил. Но она не хотела тащить туда меня.

— Перестань, мы уже все решили, — отмахнулся я. Неужели она думала, что я оставлю ее?! Видит бог, я не хотел, просто зверски не хотел участвовать в этом мероприятии. Но…

Она болезненно скривилась и выдавила:

— Денис, ты будешь мне камнем на шее.

Это было сказано уже искренне. Так искренне, что я растерялся.

— Почему? — Вспылил я. — Ты у нас рейнджер, да? А я, значит, юный пионер, да? Пустое место?! Я вообще-то мужчина, ты забыла об этом?

Она посмотрела на меня долго и печально.

— Ты не обязан быть там. Тебе нечего делать там. То что ты мой муж, это не значит, что… Просто я боюсь за тебя. — Она опустила глаза.

— А ты обязана быть там? — Тихо спросил я. Выдал себя с головой. Свою трусость, свое малодушие и сомнения. Но я хотел услышать от нее правду. Почему она предает нас, ради чего все это… Наша маленькая счастливая семья, неужели это не стоит целого мира? Чего ради мы должны рисковать нашими жизнями теперь, когда мы нашли друг друга, когда мы вместе…

Она подняла глаза.

— Я не звала тебя за собой. С самого начала не звала. Ты сам пошел. — Твердо сказала она. — Это твой выбор. Я и все, что со мной связано — это твой выбор. Я иду туда, потому что мне нужно закончить некоторые дела моего брата, чтобы его смерть не была напрасной, понимаешь? Сама я не боюсь смерти, Дэн. Я ничего не боюсь. Посмотри мне в глаза и ты увидишь это. Я не боюсь НИЧЕГО! Но ты, Денис, ты не такой… я не хочу, чтобы ты туда ехал. Таким как ты там не место.

— Каким — таким?

— Тем, кто кому-то нужен…

Она попросила не говорить о нашей поездке Владимиру. Я не знаю, как он узнал обо всем, возможно почувствовал какое-то изменение во мне, потому что Ри никак не выдавала себя, и заставил деда обо всем рассказать. Я уверен, что ему бы это удалось. Как бы там ни было, он узнал. Мы уже собрали вещи, осталась всего одна ночь дома, когда вечером он, как ураган влетел в мою квартиру и накинулся на Рику, даже не взглянув на меня.

— Нет! Вы не поедете никуда!! — Заорал он, толкнув ее так, что она, не удержав равновесия, плюхнулась на диван. Я в оцепенении следил за всем этим и не мог сдвинуться с места. Мальчишка был в ярости, я даже не предполагал, что он может быть таким, наш милый кроткий ангелочек с волшебными глазами.

— Кто тебе сказал, — глухо отозвалась Рика, пытаясь подняться.

— Скажи, что вы никуда не поедете! Я не отпущу вас!!! Зачем ты послушала его, зачем?! Он сумасшедший!

Владимир почти уже визжал, настоящая истерика.

— Уйди отсюда. — Так же тихо и угрожающе сказала Рика. — Отец тут ни при чем. Я просто делаю свою работу.

Владимир резко повернулся ко мне. В глазах его стояли слезы.

— Я прошу тебя, скажи ей. Почему ты не остановишь ее?! Не надо ехать туда, Дэн, я умоляю, не надо!!!

Я стоял и как рыба только открывал рот.

— Скажи ему, чтобы он уходил! — Заорала Рика.

Владимир кинулся ко мне и схватил за руку.

— Сделай что-нибудь, только ты можешь ее оговорить! — Умоляюще зашептал он. — Вы умрете если поедете туда, умрете как дядя Степан. НУ СКАЖИ ЖЕ ЕЙ!!!

— Она знает. — Вырвалось у меня. Само собой сорвалось с языка, независимо от мозга и моего желания.

Он отпустил мою руку и как-то сразу сник.

— Мама, ты не можешь так со мной поступить, — тихо сказал он, не поворачиваясь к ней. — Не оставляй меня.

В ней что-то надорвалось. Я видел, секунда — и она расплачется. Но она сдержалась.

— Я не могу не поехать. Не могу, понимаешь?! — Она сказал это так, что он все понял. Понял, что она действительно не может…

Владимир долго молчал, не глядя ни на кого из нас. Потом повернулся к ней и тихо произнес:

— Ты такая же как дед. Можешь этим гордиться. Но ты не только за себя в ответе. Денис и я — ты нас губишь тоже. Вот увидишь, все поймешь сама. Только чтобы не было поздно, когда поймешь. Кто тебе по-настоящему дорог.

Он ушел, хлопнув дверью. А мы еще долго оставались на своих местах, недвижимые и безмолвные. Рика выглядела такой несчастной, что мне страшно было на нее смотреть.

Сейчас дверь чердака слетит с петель и ко мне ворвутся люди в масках. Свои…

Но нет, чуда не происходило. Какая-то дурная книжка. Никто не спасет клоуна, которого с презрением оставила жена, променяв его на мускулистого дикаря. Главных героев не оставляют женщины.

Быть может мне все-таки удастся умереть до рассвета. Закрыть глаза и больше не открывать. Вырваться из этого плена… без тела, иначе. Как убегают мертвецы. Мне не хотелось принимать ванну из кислоты. Я прикрыл глаза и приказал себе умереть. Попросил…

Что-то скрипнуло. На лестнице?! Я встрепенулся. Попытался подползти к двери, но тут же оставил попытки. Боль яростно возвращалась. Оставалось только сидеть без движения и прислушиваться. Впрочем, пес почему-то молчит. Появись здесь кто, непременно заверещал бы. Если только это не Рика!… Он не лаял на Рику, давно принял ее за свою. Быть может Рика решила спасти меня. Или попрощаться… Кусая губы от боли, я все-таки сделал несколько движений в сторону двери.

Свалился в холодном поту, приникнув к доскам. В тот же момент в замке заскрежетало. Сначала осторожно, потом сильней. Не похоже было, чтобы у моего посетителя были ключи. Я хотел позвать Рику, но что-то меня останавливало. Возможно, собака, услышав мой голос, забеспокоится. Невыносимо долго возились с замком… я боялся, что шум привлечет внимание Руслана в доме. Но все было тихо. Наверное Руслан реагировал только на лай собаки, слишком ей доверялся.

Металлический лязг, секунда тишины и глухое падение чего-то тяжелого внизу. Замок сорвался…

Почему-то я зажмурился, когда открылась дверь. Руки сжались, хватая солому и кусок оставленной Русланом веревки…

— Денис!

Вспышка узнавания в мозгу и тут же горячее, пахнущее молоком и потом тело крепко сжало меня в объятиях.

— Денис!… - снова выдохнул он и я, едва не теряя сознание от боли, схватил его в охапку. Я готов был вытерпеть любую боль, лишь бы это чудо, видение — не оставляло меня. Призрак из моей другой жизни. Тот, кто никогда не мог оказаться здесь на самом деле.

На несколько секунд мы замерли, не отпуская друг друга. Но этих секунд мне хватило, чтобы понять, что мальчишка не призрак, и что он здесь, со мной, каким-то непостижимым образом со мной… И теперь я отвечаю не только за свою жизнь.

— Откуда ты?! Как ты добрался?! Почему ты здесь?! — Зашептал я, отстраняясь и беря его лицо в ладони. Я не видел его в темноте, но мне казалось, что его глаза, как и раньше, пронзают меня теплым светом…

— Сейчас не время… Денис, нам надо уходить! — Он попытался тащить меня к выходу, но я вскрикнул и оттолкнул его.

Владимир зажег фонарь и посветил на меня.

— Черт, — пробормотал он. — У тебя что-то с ногой… Ты не можешь двигаться?

— Уходи отсюда, — попросил я сквозь зубы. Даже говорить было больно. — Где собака?

— Я ее вырубил газовым баллончиком, не волнуйся, — пробормотал он, все еще разглядывая мою ногу.

— Выключи фонарь!

Владимир послушался.

— Тебе надо уйти и спрятаться где-нибудь, — сказал я. — Сейчас же. Скоро все вернутся…

— Да нет, — возразил Владимир, явно что-то обдумывая. — Теперь здесь безопасней. Мы просто посидим немного здесь и подождем. Скоро все будет в порядке.

В оконце проникало все больше света, небо кое-где стало розоветь. Вовка принес ворох соломы и положил мне под голову. Сам уселся рядом.

— Дэн, ты умеешь стрелять? — Спросил он, вложив мне в руку что-то теплое и тяжелое. Железное. Пистолет. — Это автоматический. Должно быть просто. Но только я не пробовал. Выменял три дня назад у одного чебурека на мамины золотые часы.

Я сжал оружие. Странным образом в меня стала возвращаться жизнь. Оружие — это жизнь. Моя и Вовки. Теперь я не был таким беспомощным.

— Умею. — Ответил я. — Баловались иногда с братом-ментом когда в Екатеринбург к нему ездил.

— Там есть патроны, — заверил меня Владимир. — Дядька тот мне показывал. Но я не знаю сколько. — Вовка смущенно кашлянул и добавил: — Я сам не умею стрелять. Боюсь.

— Расскажи мне все.

И он рассказал. Клянусь, эта история была мало похожа на то, что может произойти в реальной жзни. Но есть какие-то вещи… любовь, бесстрашие, отчаяние… которые ведут некоторых из нас. Лучших. Тех, кого раньше называли героями. Слушая Владимира, я понимал, что никогда больше не позволю себе считать его ребенком. Человек, который способен доказать, что не существует невозможного в этом мире если на кон поставлена жизнь близких — этот человек святой. В нем бьется священное сердце, которое вмещает в себя столько преданности и любви, что такое жалкое создание как я обязано встать перед ним на колени…

Это его рассказ. И я не в праве передавать его своими словами. Пусть он расскажет сам. Новорожденный рассвет… наши смутные силуэты… запах теплого сена… и его почти еще детский голос.

"Я знал, что это случится. Знал. Мне так хотелось остановить вас тогда! Я думал, что смогу… убедить ее. Но в ней есть сила, натыкаясь на которую, я слабею. Одна она сильней меня. Иногда мне кажется, что я могу подчинить себе весь мир, любого человека. Дед говорит, что я манипулирую людьми. Но это не так. Просто если мне кажется что я прав, я хочу помочь и убедить в этом другого. Я никем не манипулирую. Мне кажется. Но могу. Только не с ней. Наверное потому что она моя мать. Вот поэтому тогда я и не смог вас остановить. Мне ее не победить, Дэн, она все равно сделает все по-своему. Но она так часто бывает не права… не видит жизнь, какой она есть, живет какими-то глупостями своими в голове… да ты же все сам знаешь, да?

Когда вы уехали, я почти перестал бывать дома. Приходил переночевать — и все. Не говорил больше ни с дедом, ни с бабушкой. Их больше не было для меня, понимаешь? Мне кажется, я ненавидел даже мать. Мне не удалось остановить ее, но она потащила за собой еще и тебя! Если человек готов рискнуть своей жизнью, разве должен он тащить за собой тех, кого любит?! Это не правильно. Она могла сделать так, чтобы ты не ехал. Ты бы сопротивлялся, но она бы сумела, уж поверь мне. Но ей было страшно одной. Я знаю, она просто боялась. Бессмысленно шла на бойню, ни ради чего! И еще тащила тебя. Если она даже и скрывала это от себя, потом она все равно должна была это понять. Она так ненавидит быть малодушной… наверное она попала в ад. Не в тот, который здесь, а в свой собственный. Так и вышло, я понял, когда следил за домом эти дни. Ну ладно, хватит философии, да? Надо побыстрей все рассказать, чтобы ты был в курсе.

От вас не было ни слуху ни духу. Вы пропали. Я подслушивал по вечерам возле дедова кабинета. Он разговаривал по телефону со своими знакомыми из милиции и из комендатуры. Никто ничего не знал. Больше всего я боялся, что от вас придет письмо с предложением выкупа. Ну как с дядей Степаном тогда. И дед сразу же обратится в милицию. По своим принципам. И тогда вас убьют, как дядю Степана. Я ужасно боялся этого… я перехватывал почтальона по утрам. Я постоянно ломал дома телефон. Воровал у деда мобильники один за другим. Бабушка даже решила, что в доме завелся полтергейст. Целыми днями я был занят тем, что создавал вокруг деда с бабкой информационный вакуум. Самое дикое было, что моя родня больше была озабочена моим психическим состоянием, чем тем, что же случилось с вами. По большей части они вообще предпочитали делать вид, что ничего не происходит. Однажды я нашел под дверью сверток, там была видеокассета, ты знаешь какая. Там записали тебя и ты говорил, что нужно заплатить выкуп. Я не показал ее деду разумеется. Потом позвонила тетя Лера, мамина подруга. Мама прислала ей письмо, где писала, что вы похищены и надо заплатить, чтобы вас отпустили. Я понял, почему она так сделала — ей было известно, что дед сразу обратится в милицию, пришли письмо она ему. И Лера об этом тоже знала. Мать рассчитывала, что Лере удастся найти деньги через знакомых, минуя деда. Мать хотела спасти тебя, понимаешь? Лера, дурочка, все-таки позвонила деду, но нарвалась на меня. Она рыдала в трубку, что-то бормотала невнятное, но я догадался в чем дело и тут же поехал к ней, попросив, чтобы она никому пока ничего не говорила. Я ее умолял не сообщать деду. Объяснил, что случится, если она не послушает меня. Ну я умею убеждать, ты знаешь… я заставил ее молчать. Убедил, что если она заговорит, то вы погибнете и она будет в этом виновата сама. Глупая корова, удивляюсь откуда у мамы такие подруги. Впрочем, она еще из детства осталась. А других у Рики и не было. Кто будет дружить с такой красивой стервой, верно? Рот я ей, короче закрыл. Но положение было безвыходное. Мне казалось, что если начнутся движения со сбором денег, то непременно все кончится так, как с дядей Степаном. Шумиха поднимется, менты включатся и вас убьют. Мне нужно было самому вас найти, а потом дать знать ментам. Только так. Времени было в обрез. Я сказал Лере, что если с ней свяжутся похитители, она должна будет сказать, что деньги скоро будут, типа она соберет, только нужно немного времени. Я подумал, что они должны дать время, если увидят, что все спокойно и ментов никто не подключил. Ведь ясно было, что такая огромная сумма на дороге не валяется. В любом случае, иного варианта не было ни у них, ни у меня. Просто убить вас — это же бессмысленно, верно? Я еще боялся, что они узнают, что мать из семьи дяди Степана. Но у нее, с другой стороны, была уже твоя фамилия… Ладно, не важно уже. Я сделал вот что. Забрал все мамино золото, часть продал барыгам на рынке, часть спрятал в одежде. Одежду похуже взял. Ну чтобы походить на босяка местного. Я же смуглый, должен был сойти за своего. Без паспорта было сложно. Но, знаешь, можно все что угодно сотворить если башню снесло и знаешь, что твою мать скоро убьют. Меня провезла проводница через все патрули. Молодая, лет двадцать пять. Я ей понравился, рассказал еще душещипательную историю, что ищу свою сестренку, которая там осталась когда нас якобы эвакуировали. Короче, бред с честными печальными глазами. Она съела. Правда ночью… ну впрочем, ладно. У меня и до этого были девчонки, к тому же она была вполне симпатичная. Еле отделался от нее когда приехал. Ну конечно тут другой мир вообще… я по началу растерялся. Как будто в другую страну приехал. А Россия же официально, да? Они еще все говорят не всегда по-русски… я вообще не знал куда метаться и что делать. Знал только название аула, где держали дядю Степана. Я понимал, что мать скорее всего куда-то в ту сторону должна была направляться, она же вроде пыталась по документам дяди найти тех продажных ментов, о которых он писал. И я стал всем рассказывать, если спрашивали, эту историю про сестренку, которую ищу. Что, типа, она в том ауле. Но, говорил, что точно не знаю, потому что меня отец увез когда я еще мелким был. Знаешь, тут все кого-то потеряли. Вроде звери такие, как их в новостях показывают, но все равно люди. Проникались историей моей, не поверишь! Старались помочь. Подсказывали как добраться, подвозили… у меня был нож на всякий случай…

Тут он замолчал и судорожно вздохнул.

— Что? — Ошарашенный его рассказом, спросил я. — Продолжай.

— Да, ладно… — но он, казалось, утратил нить рассказа. Я не мог понять, в чем дело, за секунду до этого голос его звучал ровно и спокойно, а теперь он не мог, кажется, выдавить и слова.

— Что с тобой? — Я дотронулся до его плеча. Он был напряжен, как струна. Было уже почти светло, я видел его глаза, устремленные куда-то в пустоту.

— Мне кажется, я убил человека… — прошептал он.

— Убил?

— Это не важно. — Его голос снова стал твердым и решительным. — Я же знал, что нужно быть готовым ко всему. Такое может произойти, верно? Все равно же здесь война…

— О чем ты, Владимир? Кого ты убил? — Непонимающе пробормотал я.

— Один мужик… он предложил меня подвести к аулу Пошехонскому, это километрах в пятидесяти отсюда. У него был грузовичок такой небольшой. Он отвозил в город на продажу овощи с поля и возвращаясь меня прихватил… я такой самоуверенный идиот был, не понял ничего когда он все время говорил что-то про то что у меня красивые глаза и все такое… он завез меня в лес и набросился. Тогда до меня дошло… сильный был гад… у меня нож был хороший, охотничий, у деда в коллекции спер. И я даже не помню как… как-то само собой вышло… и я постарался изо всех сил его воткнуть, чтобы наверняка… понимаешь, я думал, если я не зарежу его насмерть, если он будет только ранен, то убьет меня. Был скрежет какой-то… когда нож прошел по ребру наверное… а потом мягко. Наверное я его убил. Я не оборачиваясь бежал и бежал через лес… У меня же был еще пистолет, я выменял его в городе. Но я не умел стрелять. Он в рюкзаке у меня был. Лучше бы… застрелить было. Этот хруст — я его никогда не забуду…

Он замолчал. Я тоже молчал. Надо было как-то среагировать, сказать что-то успокаивающее, но что можно сказать человеку, который признался, что недавно кого-то убил. "Ничего страшного, дорогой, у тебя не было другого выбора". Владимир возненавидел бы меня за эти слова. Но у него действительно не было выбора… Я молчал.

— Все это не важно, на самом деле не важно. Я справлюсь. — Сказал он.

— Как тебе удалось нас найти? — Я постарался перевести разговор в другое русло.

— Просто удача. Когда ты становишься бродягой, господь начинает за тобой присматривать. И все получается само собой. Я знал, что вы должны были с поезда пересесть на автобус, который едет в сторону Верхнего аула, где держали дядю Степана. На самом деле же никто не знает где именно его держали, но в его записках было написано, что он туда именно собирается. Мать предположила, что там его и взяли в заложники. Поэтому сама туда должна была ехать. Конечно вас могли еще с автобуса снять, если вы не доехали. Это пустынная местность достаточно, как я выяснил. Там по пути всего один аул еще есть до Верхнего. Разумеется Нижний называется. Значит вы должны были быть или в Нижнем или в Верхнем. Окольными путями я добрался до Нижнего. Видишь, вы тут и оказались… Здесь не так уж много домов. Я два дня слонялся по окрестностям. У одной бабки остановился, сказал что заблудился добираясь в Пошехонский и, отдохнув, двину туда. Ну про сестричку, разумеется, наплел. Еще в городе я купил сим-карту местную. Конечно связь вряд ли можно было тут найти, затерянный мир просто, горы еще вокруг… Но мне было главное чтобы вас найти, а там я бы нашел как с кем связаться. У бабки купил допотопный мобильник. Она даже не знала для чего он, не представляю откуда он у нее взялся. Два дня, как я сказал, я высматривал кто чем живет. Кормил собак, в окна заглядывал с деревьев. Пытался понять, у кого в доме есть заложники. Может мне и недели оказалось бы мало, но однажды я увидел Рику… вот так, свободно разгуливающую по двору… Я просто в шоке был. Долго следил за домом из соседнего заброшенного сада, но не видел тебя. Однажды вечером все-таки заметил, что собака лает вверх, на чердак. Как будто бы кто-то там был. Мужик из этого дома поднимался туда раз, носил пакет с чем-то. Мне было достаточно. Насчет Рики, я понял что и как. Раскусил ее. Видишь, я же говорил, что она будет еще кусать локти и метаться…

— Владимир, Рика здесь вполне счастлива, поверь мне, — начал я, но он нетерпеливым жестом меня перебил.

— Короче, дай мне закончить. Я взял мобилу и метнулся в Пошехонский. Еле поймал попутку. Там была большая деревня, должна была быть связь, как я надеялся. Город, опять же, был близко. Я позвонил деду. Да-да, именно ему. В двух словах рассказал где я, что и как. Рассказал где именно вас нашел. Его едва не схватил кондратий от всего этого. Главным образом оттого, что я в такой жуткой смертельной опасности в самом тылу у врага. Мною он, видишь ли, дорожит. На это я и рассчитывал. Все должно было произойти быстро, чтобы спасти вас. И это было возможно, ведь было точно известно место вашего заточения, понимаешь? Когда я перезвонил второй раз, дед сказал, что все под контролем и сегодня утром… — Владимир понизил голос и зашептал мне в самое лицо: — Дэн, они уже здесь, понимаешь? Здесь, поблизости! Все будет очень быстро и безопасно. Просто часть обитателей этого дома поехала за выкупом в Пошехонский, куда, якобы, должны его привезти… Все ждут, когда они вернутся…

— Кто ждет? — Ошеломленно пробормотал я.

— Спецназ. Я сбежал от них сейчас, чтобы увидиться с тобой.

Совершенно без текстов, я сидел и ловил ртом воздух… Вот оно, это чудо, которое спасает безнадежно обреченного героя в конце фильма?! Только, кажется, этот фильм все равно не про меня. А про Вовку…

— Постой! — Всполошился я. — Но Рика! Послушай, она может быть против… она хотела остаться здесь, не известно как она поведет себя!

— Что? — Не понял Владимир.

— Она же живет с Русланом, одним из тех, кто нас похитил. Она, кажется, любит его…

Вовка посмотрел на меня как на идиота.

— Я боюсь, что она попытается его защитить. Они могут ее ранить, ты же знаешь как это бывает!

— Какой-то бред…

— Да послушай же! — Громко зашептал я, теряя терпение. — Это правда! Я знаю точно… сначала я тоже думал, что это все игра, но Рика не умеет играть. Я знаю точно, что она с ним.

— Ну что ты, нет, — ласково, как буйнопомешанному, стал объяснять Владимир: — Это блеф, Дэн! Она не может…

— Черт, это правда!

— Ладно, забудь. Об этом не стоит и беспокоится. Она не станет его защищать. Она не кинется ради него под пули. Вот увидишь!

— Как ты можешь судить… — начал я и тут же осекся. — Ну хорошо. Они же не будут в нее стрелять, верно? Они же знают, что она пленница. Она блондинка, она и не похожа на этих…

— Конечно, Дэн.

— Руслан может взять ее в заложники в доме.

— Думаю, до этого не дойдет. Рика сильная, она позаботится о себе.

— А я, значит, нет? — Грустно усмехнулся я. — Поэтому ты пришел ко мне?

— Ты — нет. Поэтому мы все тебя спасаем, — дружески хлопнул меня по плечу Вовка и тут же добавил: — Да нет, просто я же не могу пробраться в дом, там этот… а здесь ты один.

— Спасибо. Утешил. — Я посмотрел на него и, не удержавшись, добавил: — Спасибо, Владимир. Чем бы все ни закончилось. Спасибо за то, что ты сделал.

— Ну надо же! А я боялся, что ты будешь меня упрекать, что я рисковал своей драгоценной шкурой и прочитаешь мне кучу моралей. Хотя — вру. Я знал, что ты так не сделаешь. — Он протянул мне руку и я из последних своих жалких сил пожал ее.

— Вот увидишь, я вас спасу. — Самодовольно заявил Вовка, и я ни секунды не сомневался, что так он и сделает. У него был божественный дар убеждать. И божественный дар спасать…

Вовка нашел пару досок, стянул с меня остатки рубашки и стал накладывать шину. Постоянно что-то болтал, видимо пытаясь меня отвлечь. Рассказывал про уроки первой помощи в школе. Я скрипел зубами и не кричал. На улице кричали запоздалые петухи. Рассвет уже давно расцвел в полную силу. Внизу хлопнула дверь. Я напрягся. Если Руслан поднимется сюда, то… то у меня был пистолет. Я сжал его, нагретый уже моим телом, в руке. Снял предохранитель и положил рядом. Владимир на цыпочках подошел к окну и выглянул.

— Наверное собака сдохла, — тихо сказал он, выглядывая в окно. — Уже давно должна была очухаться.

Во дворе раздалось невнятное бормотание.

— Это Руслан, да? — Спросил Вовка. — Только он в доме?

— Еще Рика, — отозвался я.

— Рика сова, она по утрам спит без задних ног. Но где же остальные?! Кажется они должны уже приехать!

Будто в ответ на его слова, на дороге заурчал мотор и вскоре остановился. Судя по звуку, возле дома. Заскрипели ворота и машина въехала во двор.

— Сейчас! — Чуть ли не крикнул Вовка, прильнув к окну, в которое ничего не было видно.

Тут же воздух прорезала короткая автоматная очередь, послышались крики, мат, какая-то шумная возня… Через несколько секунд загрохотала лестница…

Вовка метнулся ко мне и крикнул в ухо:

— Пистолет, Дэн!

Я схватил оружие и навел на дверь.

— Это кто-то из черных, — возбужденно зашептал Вовка, прижимаясь ко мне. — Стреляй сразу!

— Может нет…

— Да! Да! Он хочет засесть здесь и прикрыться тобой!

Чердак был с противоположной от ворот стороны дома, поэтому Вовка мог быть вполне прав. Кому-то, быть может Руслану, удалось улизнуть и он сейчас, в этот самый момент, хватался за ручку…

Дверь распахнулась и мне хватило секунды, чтобы в силуэте, возникшем в проходе, узнать отца Руслана. Быть может, будь я один, я бы замешкался, но со мной был Вовка, ребенок… я не раздумывая нажал на курок. Тело тут же кулем свалилось вниз. Несколько мгновений было тихо… потом по лестнице снова кто-то полез, я поднял пистолет, но на этот раз Владимир удержал меня. В дверь заглянул человек в каске.

— Заложники здесь? — Коротко спросил он.

— Да! — Отозвался радостно Вовка. — И я тоже здесь.

— Слава богу, — хмыкнул человек. — Нам чуть головы не поотрывали когда ты слинял. Давайте на выход, вроде там все.

— У Дэна сломана нога, он не сможет спуститься. — Сказал Владимир.

— Ладно, сейчас разберемся. Сидите тут тихо. — Человек снова пропал.

— Я хочу выйти отсюда, сейчас же! — Засуетился я. — Там Рика…

— Они помогут тебе, подожди, — уговаривал Владимир, но в меня будто бес вселился. Сердце колотилось в висках как чертов барабан. Близость свободы и тревога за Рику — я просто не мог больше оставаться на месте и пополз к выходу.

— Ну ладно, ладно! — Сдался Владимир. — Давай, только потихоньку. Давай вылезем на крышу, оттуда все увидим. Тебе не спуститься самому по лестнице.

Вовка потащил меня через порог и какими-то нечеловеческими усилиями мы добрались до бортика плоской крыши пристройки.

— Давай осторожно, не шуми, — тяжело дыша, прошептал Вовка когда мы остановились. — А то пальнут еще по ошибке.

Мы выглянули из-за бортика. Двор был как на ладони. Посреди двора стояла красная "Нива" отца Руслана. На земле лежало несколько связанных тел. А вокруг суетились спецназовцы, переговариваясь с тем, кто прочесывал дом. Чуть в стороне, рядом с двумя военными, стояла… она. Рика. Ослепительно прекрасная в своем цветастом ярком платье и такая нелепая на этом мероприятии… Я смотрел на нее, пожирая глазами. Она была жива… Значит все действительно закончилось. Закончился этот кошмар. Я не знал как, но был уверен, что вытравлю из нее чужую эту любовь. Я верну ее себе, чего бы мне это ни стоило… я не потеряю ее, ни за что не потеряю.

— Мама, — прошептал Владимир. — Это мама, видишь?

Голос его задрожал.

Рика не видела нас. Не чувствовала наших взглядов. Она смотрела куда-то в сторону, за угол дома. Огромными испуганными глазами. Я видел как вздрагивают ее губы… как завороженный, я перевел взгляд в ту сторону и увидел, как из-за угла выносят накрытое простыней тело… Рука трупа печально торчала из-под края накидки… Это был отец Руслана, которого я застрелил только что. Но почему Рика… Я перевел на нее взгляд и ужаснулся. Казалось, все краски исчезли с ее лица и на фоне своего яркого платья она стала белой как та самая простынь, которой накрыт был мертвец. Я увидел как зашевелились ее губы и мне показалось, что она произнесла… ДЭН????!!!… и тут же она повторила это уже громче, все так же не отрывая глаз от трупа:

— ДЭН?!…

Владимир до боли сжал мою руку и прошипел:

— Молчи… смотри.

Рика… она кинулась на колени, закрыв лицо ладонями. Кто-то попытался ее поднять, но воздух тут же пронзил ее нечеловеческий вопль. Откинув голову, она закричала так, что все вокруг замерли. И в этом крике… я услышал все. Все с самого начала. О ней и обо мне. И о том, что я ничего не знал о рысях. Только мое недоверие не давало мне расслабиться и рассмотреть в ее глазах слепое обожание, с которым она смотрела на меня всегда. Как легко я поверил в ее игру с Русланом! Как легко я смог осудить ее, а ведь она… с самого начала лишь спасала меня. Не будучи по природе актрисой, она стала ею. Виртуозно сыграла свою роль, выцарапывая для меня жизнь. Не терзай ближнего своего понапрасну. И не лги. Она знала заповеди из своей любимой книжки. Но иногда их можно нарушать. Если не понапрасну. Божественный дар спасать… был и у нее тоже. Они же одна кровь.

Мне захотелось крикнуть — я здесь, Ри, я жив! Но я не успел. Каким-то молниеносным движением Рика метнулась в сторону, схватила лежащий неподалеку кирпич и, обрушила его на голову одного из связанных на земле бандитов… Один, другой раз… Ее оттащили, кто-то облил ее водой из кувшина. Она все кричала и кричала, какие-то жуткие проклятья…

— Это не он!!!!! — Орал ей в лицо военный, наотмашь хлопая по щекам. От этих ударов во все стороны летели с ее волос брызги ослепительным радужным каскадом. — Он жив, жив!

— Да хватит ее бить! — Рассерженно крикнул Вовка, но его голос затерялся в шуме голосов внизу.

Я тоже не хотел, чтобы ее били, но мое внимание привлек тот, чья расколотая голова еще помнила яростные удары Рики… Это был Руслан. И кажется он был мертв. Все мы, трое, получается, кого-то убили…

— Рики-тики-тави убил змею. — Произнес Владимир. Кажется он имел в виду не Руслана. — Ну хватит тупить, Дэн! Позови ее! МАМАААА!!!!

Рика, висящая безжизненным грузом между двух солдат, медленно подняла голову.

Москва-Севастополь

10 июля 2006