ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Обратной дорогой Дмитрий Данилович думал о своих Гарях, о былом там сосно-вом боре и ельнике по берегу речки Гроховки. Новый, посажеќнный им лес должен слить-ся, как это и было, с красным бором — Устье. Мысленно представил какими станут выра-щенные им деревья через пятьдесят, сто лет. Сосны и ели потянутся в небо. За зеленою стеною их каждый вечер станет опускаться солнце. На земле сумеречно, а верхушки мате-рых дерев лучатся будто сами по себе. Такое видение завоќраживало Дмитрия Даниловича еще в детстве. Солнце село, а в березах возле дома запутались его лучи и удерживаются ветвями… Бор за Гороховкой и мечталось увидеть таким, каким он оставался в детской паќмяти. Сосны там исчезли уже после войны. Не было воли у отца, Моховского председателя колхоза, Светбор оберечь, как называли этот лес мужики. Теперь, чтобы возродить его, одной человеческой жизни мало. Но вот он, лесник колхозный, может увидеть его памятью о прежнем леќсе. Знал, какие там были деревья. И как бы вот видел какими они выќрастут, посаженные им.

Сойдя с автобуса, решил зайти к председателю колхоза, в контору. Что-то вот под-толкнуло. Вроде как обязанность "доложиться" по долгу подчиненного и зависимого че-ловека своему начальнику… "Раб-отника" демиургыну, ворвались непрошено и иронично эти новоявленные в их жиќзни словечки. Досады от таких мыслей не было, будто усмеш-ливо игру вели, живя вот в таком выдуманном, как в игре, мирке.

Николай Петрович разговаривал по телефону. Кивнул вошедшему лесниќку, указы-вая привычно на стулья, приставленные к длинному столу. Дмитрий Данилович сел с ка-кой-то непривычностью на место жаловавших на прием к начальству.

Председатель сжимал трубку телефона и незряче глядел перед собой, поглощенный выслушиванием должно быть очередного "ЦУ". А может и еще более ценного указания. Об этом тоже подумалось с улыбкой в сеќбе. Веселая жизнь, только улыбайся.

Дмитрий Данилович, положив кисти рук на стол, ощутил холод в его скользком блеске. И опять усмешка: "Кабинет-то отделан что и у "Пеќрвого", в подражание ему: как же, ты начальник, и он начальник". До сих пор такое в голову не приходило и не бередило осознанием каќкой-то нелепости во всем этом. Но вот прикоснулся к "от-жившему миру" и бросилось в глаза чего-то несвое возле тебя. Старый дом в Сослачихе, в нем все из теплого дерева, как и у самих Кориных. В таких доќмах легко жить. И чего бы в "деревянную" деревню завозить какие-то игрушечные поделки. То ли дело — когда у мужика мужиково. За окном его дома — вечность, в коей и с коей ты сам. И все, что вок-руг тебя, наставляет тебя на дело, подсказывает, как это дело надо делать. А тут, в клети кабинета, невольная оборона — исхитрения, как ловчее от разных "ЦУ" уклониться… По отдельным словам, говоренным председателем в трубку телефона, Дмитрий Данилович догадывался, на что с той стороны напирают… Кто-то открыл сводку по заготовке каќких-то там новых видов кормов, а большесельский председатель "на лаќврах почивает". Косят рожь на силос, а он что — соломой намерен моќлочное стадо кормить… Жмут, натаскивают как четвероногих в цирке. Завтра жди строгих предписаний — директив. Районный люд привычно игќрает в деятелей. И председатель, скривив губы, отвечает: "Хорошо, учтем…" Это он-то, вчерашний районный чин, уже кривится.

Дмитрию Даниловичу захотелось убрать со стола мешочки с лесными сеќменами, которые он выложил и намеревался показать Николаю Петровичу. Благодушного разговора, на который он, лесник, настраивался было, уже не хотелось начинать. Но какое-то чувство смирения подсказало, что надо покориться в терпении. И он сказал, когда Николай Петрович положил трубку телефона и обратил к нему взор:

— Был вот в районе, в лесничество проехал… — слово "район" подеќйствовало: значит у начальства. Председатель кивнул приветливо. — В Сослачиху съездил в большое лесничество. Семенами сосны и ели обзавелся, — выложил мешочки, спрятанные было в тепло карманов. — Лесќником в Сослачихском кордоне полковник в отставке. Лес-то вырубили, так вот разводит.

Николая Петровича удивило, что лесником отставной полковник. Спроќсил, что это его заставило пойти в лесники? Дела посолидней не нашќлось…

У Дмитрия Даниловича не было желания рассказывать о Павле Андриановиче. Но после слов председателя отдало желание и рассказать ему о своих планах посадки сосенок и елочек в Гарях за Шелекшей. И он, поќжав плечами, промолчал. А Николаю Петровичу надо было выговориться о своем.

— Открываем вот сводку по заготовке кормовых витаминов, — сказал он с серьезным видом… Хвойно-витаминную муку и веточный корм… Из Межколхозлеса вот телефоно-грамма… В Казенной вырубили ельник, вот ветки и соберем…

Похоже, кто-то стукнул в райком о ельнике. И из райкома окќрик лесхозу: что смот-рите. И там загородились хвойной мукой и ветоќчным кормом. И полетели телефонограм-мы и звонки… Дмитрий Данилович был доволен, что отпала угроза за самовольный выруб ельника в Казен-ной. Ветки чего не подобрать, раз указание на то. Но главное поле стало новым у Тарапуни. И он сказал Николаю Петровичу:

— Еловые лапы мужики скотине на подстилку рубили, в навоз шли, в удобрение превращались. А коли на муку размолоть, так и корм хороќший. Через АВМ и пропустить.

— Опять на молодой сосняк в Гарях намекают, — сказал Николай Петќрович и отвер-нул в сторону свой взгляд, вроде как и сам противясь этому. — Звонят вот…

Дмитрию Даниловичу было ясно, что тут не обошлось без Саши Жохова. "Сексо-та", как о том проговорился парторг, учитель Климов. Прямо "взоќрвать" Коня Саше не удалось, так вот доносом решил досадить. Перебоќров себя, Дмитрий Данилович спокойно высказал председателю:

— Сосняк там, в Гарях, и можно проредить, провести выборочную рубќку. И хватит для плана по хвойно-витаминной муке.

Николай Петрович с какими-то мыслями в себе промолчал. Был как бы под двумя огнями: лесника Корня с Гарями, и указаниями вырубить их. Парторг и правление за ос-тавление Гарей. И Сухову донесут, он и может вмешаться. Помедлив, вымолвил уклончи-во колхозному леснику:

— Понимаю, но настаивают. Горяшина не убедить. Пашня-то висит за нами. Поду-маем вот с выборочной вырубкой.

Дмитрий Данилович спрятал в карман мешочки с семенами и ушел с привычным чувством непонятого человека, а скорее отринутого. Не сулил колхозу усмотренного зем-лей согласия его председатель с полем и самим пахарем. И вот с лесником. Николай Пет-рович делает вид, что в чем-то уступает "раб-отникам" и исполняет "ЦУ", но на деле-то всего лишь держится на должности. Никто, кроме самого сеятеля, не болеет землею и не живет заботами о ней. Лесник — тот же вот сеятель. Сосны в Гарях Дмитрий Данилович отстоит, не пустит на истребление. Задуматься бы вот кому-то во что вскочит эта хвойная мука из гарянского сосняка?.. Но — "изобретение времени", новшество. Как тут каќкому-то пахарю поднимать голос против всех? Да и названия заманчиќвые: "Хвойная мука", "Ве-точный корм". Вроде "Мишка на севере", или "Крупчатка".

2

Из сельмага к конторе шли гурьбой девчата. Счетоводки, учетчицы, специалистки. Человек восемь вышагивали одна за другой. В руках по большой сумке с буханками хле-ба. По улице в ту и другую сторону ухоќдили хлебники из дальних деревенек. Те буханки несли в мешках за спи ной как драгоценный дар. Так вот в плетнях носили отаву из своих овинников скотине, сено из задомных сараев, солому из нагуменников. А теперь не свой хлебец неси в свой дом. Дивись мужик!.. Затмение раќзума нашло на тебя за грехи вели-кие… "Вот и настало кормление мужика городом". Дмитрий Данилович усмехнулся этой своей мысли, повторив оправдательно-трибунное "если можно так выразиться". Каждый раз все смиреннее думалось при виде хлебных шествий из сельмага. Свыкались и свык-лись, рассужќдая: "Чего же, хлеб-то вот доступный. Деньжонку в колхозе на то и выдают. Может такое и властям не в убыток, как вот от торговли борќмотухой. Больше-то чем казну копить". Где уж тут "простому" чеќловеку все осмыслить. Да и не положено ему о таком думать, на то демиургыны… Вот что угомоном, как неразумному дитяти, в голову втемяшилось… И все же досадно глядеть, когда хлеб, который и цари ели и ныне едят, летит в пойло скотине. Но… как иначе-то, если он дешевле привезенной с целины соломы. И опять усмешка горькая: "Бытие вот и определяет твое сознание".

Дмитрий Данилович в раздумьях не заметил как подошел к сельмагу. Очередь по-разошлась, хлеб еще оставался. Грешно не воспользоваться случаем. Иван хлеба может и не взял. Светлану они этим не обременяли. Найдется кому ткнуть пальцем: "Вот и учи-тельница корову хлебом корќмит". В школе обязывали наставлять детей, чтобы они гово-рили отцам и матерям как преступно хлеб скотине скармливать. Но ученики не усваќивали такие наставления учителей. Светлана не говорила школьникам о хлебе, хотя мероприятие такое в школьном плане было записано… Но как это можно, чтобы школяры "воспитывали" родителей.

Дмитрий Данилович, одолевая на этот раз какой-то протест в себе, вступил в сель-маг. Как и все, он тоже должен взять хлеб для своей коровы, теленка и поросенка. Ну ты откажешься от этого, другие все равно твоему примеру не последуют. Следуют-то больше дурному. Даже с какой-то тайной радостью делают то, что запрещается… С такой мыслью он и подошел к прилавку. Сказал Сонечке, продавщице, когда она стала выкладывать на прилавок буханки и спросила привычно "сколько"? назвав его по имени и отчеству:

— Шесть, Сонечка… — и проговорив, почувствовал какую-то придавќленность, чего раньше вроде бы и не было.

Вначале хотел взять две буханки черного и две белого. Но стоявший впереди его взял шесть, и он повторил за ним, как это уже поќвелось не отставать от соседа. К шести черного, само собой прибавилось две белого. И оправдательно подумалось: "коли есть, дак чего не брать". Давно ли минуло время, когда и совсем не было.

Неодолимая понудительность завладела людом следовать поступку друќгого. Каж-дый при этом вроде бы и осознает, что "преступает", но подќдается "в неразуме" напору житухи, как говорится, массовому сознанию Оно тебе уже и внушено лозунгом: "Бытие определяет сознание".

Дмитрий Данилович уложил буханки в две авоськи, которые "на всякий случай" носил всегда в карманах. Медленно вышел из сельмага с чувстќвом вроде как в чем-то умаленного человека.

Сослачиха взворошила в душе его, мужика-крестьянина, приглохший было недуг. Будто разнылась фронтовая рана и все в тебе затуманило. "Тоска мировая охватила", как вот вышучивали себя городские гости, когда хмурилось их настроение… Перед внутрен-ним взором рядом с хлеќбными буханками, выбрасываемыми Сонечкой на прилавок, воз-никали пеньќки на вырубах вековечного леса вокруг Сослачихи. Торчали словно сол-датские каски из фронтовых окопов. Вокруг израненная земля, пересохќшие речки… Хутор в глуши создавался вольным умом мужика-доброхота, который хотел кормить люд своим хлебом. О наживе неправедной не дуќмал. Помнились его рассуждения с отцом о колхозах: "Богатство-то к чему нам, коли трудом жить. Лишь бы достаток во всем был, да воля осталась для задора".

Сослачиха подтолкнула и к новым думам о Даниловом поле. Что-то сроќдное есть в твоем деле пахаря с делом Павла Андриановича. Ты создал свое поле, мечту отца воскре-сил, а он хутор свой оберег… Главному лесничему, сидевшему в своей конторе, старания Павла Андриановича соќвсем не к чему. Так же вот не к чему и Данилово поле и лес в Га-рях председателю колхоза и "Первому". Они блудно мнят себя хозяевами зеќмли, по кото-рой блудно же и ходят.

Эти разладные мысли тут же и отпали, как только подошел к своему дому. Оста-вил авоськи с буханками в сенцах и шагнул в боковую комнату к Анне. Она окликнула, уловив его шаги: "Ты что ли, Митя?!."

— Устал с дороги-то, — встретила его. — Не пешком ли шел?..

— Поездом, — ответил он, — а от станции автобусом.

Приготовил все к обеду в комнате Анны. Придвинул столик к ее кроваќти. И поведал свои мысли навеянные Сослачихой. Ивану и Светлане все так не мог рассказать, как Анне. Они уже чем-то другие. Только вот Анќна по его правде и может рассудить его. Невысказанно и помолчит с ним, живя общей болью за все "не такое" вокруг.