ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Без огляда назад — дороги не запомнишь.

1

Как крестьянина-землепашца не завлекай не в свою жизнь лестью и посулами, сколь не ухитряйся организовывать его и обтесывать нрав — он и колхозником подвластен лишь Солнцу, Воздуху, Воде и Земле. Всему тому, из чего и сам он, и весь мир сотворен. Животворящая сила Божьего дара постоянно раскрывается и познается в неустанном тру-де земледельца. Само по себе все остается от начала таким, каким оно создано Творцом. Но человеку дана воля облагораживать сотворенное Сущим действом своим. За усердие такое он и одаривается плодами земли. Другого дара человеку неоткуда получить. Земля все, что на ней, и пахарю, и всем другим, как мать дитю, отдает беззаветно. Пахарь — ис-тый хозяин ее по промыслу Всевышнего. Что во вред пахарю — во вред всем, и во вред са-мой жизни.

Встретили Корины новый год с нарядной елкой. Это вроде и разрешенный повсе-местный праздник. А вот Рождество Христово праздновалось — сокрыто от посторонних глаз. Пряталось как святость от срамности лукавого. Каждый по разному и отмечал день радости. Где-то по правосќлавному завету, а где-то и без веры — повод к бутылке прило-житься… На памяти Дмитрия Даниловича Рождество в их доме чтилось как самый боль-шой праздник. ныне так же, хотя и не без опаски. Да и как не опасаться: хозяин — член партии, сын — главный инженер колхоза, комсомолец, невестка — учительница и тоже ком-сомолка… Хотя чего бы и эту дату всегласно не признавать. Не от потопа время ведется, а от Рождества Христова. У христиан самый благостный день, да и во всем мире. Неужто там — темень, а у нас неустанная борьба с этой теменью?.. Русь ныне от всех обособилась, вроде как окрестилась в свою дьявольскую суть. Вернее — ее окрестили, а она поддалась, отрешилась от себя. И с плотским веселием возвеличивает даты своих бед-побед…

Рождество Христово в крестьянстве — это еще и начало досужему зимнему веселью. Вроде с таким умыслом и выбрано Всевышним время ниспослания на Землю Спасителя огреховленному люду. В радость и славу Иисуса Христа — святки. А там и Пасха, воскре-сение Христово. Пробуждение природы и взыв готовиться земледельцу к страде.

Еще засветло почтил Кориных Старик Соколов Яков Филиппович со своей благо-верной, Марфенькой. Навестили с благостью смиренный дом по велению сердца. Стуком калитки оповестили о себе и вошли празднично в избу, внеся бодрую стужу, вроде как пахнувшую с бороды старца. Переступив порог, он снял барашковую шапку, обнажил снежную головы, отчего как бы прибавилось света в кути. "С Рождеством Христовым", — сказал, перекрестясь, — мир дому". Басовитость его голоса слилась с торжественным на-строем в доме. и Марфа Лукинична напевно повторила: "С Рождеством Христовым". Гля-дя на красный угол с усердием перекрестились. Дмитрий Данилович и Анна Савельевна им ответили: "С Рождеством Хрис-товым", — обнялись в радушии. Как-то отдельно гости поздравили Светлану и Ивана. Здороваясь со Светланой, Яков Филиппович с какой-то особостью повторил: "С Рождеством Христовым", припал бородой к ее щеке. И этим ее, учительницу, вроде как обязанную быть в неверии, приобщил к обычаям православного мирства. В оправдание себя рокотнул:

— Старовер вот, Коммунист во Христе, в заповедях Божьих духом-то и живу. И грех в беспамятстве пребывать в богоявленный день. Для нас, стариков, тут все едино — жизнь в вере во Спасителя. Мы с Марфенькой и почли за честь от веку добродетельных мирян в такой день навестить. Витийством своим и выведывал, как молодая учительница примет их такой приход.

Светлана со смирением выслушала Якова Филипповича, приняла душой его по-здравления и сама высказала: "Со Светлым праздником вас Яков Филиппович и Марфа Лукинична, с Рождеством Христовым". И Коммунист во Христе воссиял ликом как бого-терпец во мирстве Божием. Огладил бороду благим жестом, как бы завершая этим крест-ный знак поклонения и благодарения.

Разболокаться с Марфенькой не торопились. Попереминались за разговорами, не выходя наперед избы, словом оповещая и сам дом, и хозяев его о своем появлении. Яков Филиппович расстегнул свой шубу густо коричневого мужского цвета, еще помедлил, вы-казывая себя праздничного и принимая избяное тепло. Марфа Лукинична скинула с голо-вы теплый пуховой полушалок, накинутый поверх куньей шапочки, распахнула светло-коричневую шубу с мягким мерлушковым воротником. Опушенные полы шубы чуть спускались на голенища черных чесанок. Шуба сшита и скатаны валенки самим Яковом Филипповичем. Пока при услужливости хозяев гости раздевались, Светлана приглядываќлась к ним. Марфа Лукинична оглядела зеленовато-синее вязаное шерсќтяное платье, по-правила поясок, выделявшую ее стройную, как непремеќнно сказали бы старухи, девичью фигуру. На лице Марфеньки, не прятаќнном от ветра, солнца и стужи, играл рождествен-ский морозец, чуть наморщив складки вокруг губ и розовя щеки. Вроде как ненароком этим морозцем были прихвачены и пряди волос. Ясный взор не выцветших голубых глаз — прям и приветлив. И голос воркующей голубки:

— Что же в такой день одним дома куковать, вот и собрались. Не обременим, поду-мали, добрых людей. Да и грех в Святой праздник не обделиться Божьим словом.

Светлана устыжено подумала, что Марфа Лукинична винится перед ней, новым че-ловеком в этом доме, за вторжение богомольных стариков. С искренней добротой в душе, стесненно и приветливо улыбаясь, вымолвила, подчиняясь какому-то своему внутреннему зову:

— И спасибо вам, Марфа Лукинична. А то совсем стали отвыкать от праздников православных. Кто же нам о них поведает.

С приходом гостей все в доме возвеселилось. Яков Филиппович воспќринимался Светланой за пастыря, пожаловавшего со своей матушкой к веќрным прихожанам и освя-тил оцерковленным миролюбством все в их жилище. Вздевая новую шубу Марфеньки на выделанный из корня дерева многорогий крюк, почувствовал на себе взгляд Светланы, обернулся. Кивком головы как бы поощрил ее мысли. И Светлана вняла этому его жесту. Память тут же навела на высказ Марфы Ручейной: "Все вот и идем в муках к Господу Богу. Бог-то, Господь наш, — оно оборение смерти верой в земном грехе. И надо всяко Бога искать, а мы вот не ищем, вроде как стыдимся этого".

Приладив шубы на крюк, свою шапку и шапочку Марфеньки на полочку над ним, Яков Филиппович сказал Светлане, как бы в ответ на ее взгляд.

— Вот прошли полем-то открытым. В шубе-то и шапке, оно и ничего, не больно просиверило. А в мягких чесанках и ноге тепло. У че ловека одеяние, как и дело, по сезо-ну должно быть. Природу вот не заставишь к тебе приноравливаться. Она, какая есть, та-кой и будет, одинаковой для всех. Благодать к тому приходит, кто душой умеет в ней себя отыскать.

Вслед за Марфенькой Яков Филиппович прошел к передним окнам. Перекрести-лись оба, глядя на красный угол, где надлежало быть иконным образам. Еще раз гости и хозяева поздравили друг друга с праздником, обнялись с Христовым поцелуем, прогова-ривая: "Со Светлым праздником". Светлана заметила, что говорили не с великим праздни-ком, как это было принято называть ныне особые дни событий, а "Со Светлым…" И сама она тоже сказаќ ла Марфеньке и Старику Соколову: "Со Светлым праздником Рождества Христова".

Сели на лавки, чтобы пообвыкнуться в разговорах, прежде чем пройти к празднич-ному столу. Анна Савельевна спросила о Глебе Федосеевиче, деде Галибихине. Что же он-то не пришел. Марфа Лукинична сказала, что нынче многие Рождество справляют. Стра-хи-то и поотошли, не все с ними жить. Зять с дочкой придут к деду.

— Домовничает-то у них Лукерья, за свою и живет. Так и настряпала всего в волю. Тарапуня, зять-то, загодя и наказал: "Жди, тятя, на Рождество". И Николай, брат Тарапу-ни, с матерью сулились. И своя сеќмья — дочка с сыном. Молодые — им что, каждому празднику и рады. В Светлый день, коли и темная тучка нахмурит, так добром в сердце и растопится.

Яков Филиппович, как бы по необходимости объяснить Светлане, отчего это пра-вославные праздники затаенно празднуются, обмолвился за разгоќвором, как о погоде ми-нувшей:

— Ныне и наш Авдюха активист не шастает под окнами, не принюхивается с улицы к запахам праздничных пирогов, чтобы выяснить, в каких изќбах в Бога веруют. Приходит-ся вот и ему с внуком и невесткой в спор вступать. А на то уж и сил нет, да и уверование антихристово поостыло. И у самого появилась охота отпраздноваться.

Светлана уловила что-то озорное, недосказанное в словах Якова Фиќлипповича. По-думалось, что никто уж от церковных праздников яро не открещивается. Взять тех же де-миургенов. Но вошло в привычку ото всего таиться. Когда мир без свободы, то в нем всюду страх и ложь. Вроде как в подтверждение этих мыслей, Иван сказал, что председа-тель с парторгом колхоза не скрывали своего намерения отпќраздновать Рождество. Да и те же Горяшин и "Первый" не такие уж и идейные безбожники. Богу не молятся, а в са-тану-то, вроде, и верят.

Такими вот праздничными разговорами и поразвлеклись. Каждому что-то свое вспомнилось из той поры, когда кара грозила "за поповские высказы". И все же праздники старинные справлялись. Партийцы калитки запирали и окна занавешивали. Сын вот при важной должности, а стариќки богомольцы, ходят при кресте и образы иконные берегут. Но ужо молвы и через стены все слышало и обо всем узнавалось… Только вот молодежь в деревнях не могли укротить. Девки беседы собирали, парни с полдня были уже навеселе. И ныне в их большесельском Доме культуры танцы. И все же какие-то опасения. Скорее по привычке, прячут себя, как родимое пятно на теле. Прячь, не прячь, а оно остается.

Яков Филиппович сменил этот полунасмешливый, полудосадный разговор на иной лад.

— Рождество Христово, — сказал рассудочно и умиротворенно, — это середина между холодом и теплом, темнотой и светом. Считай хоть в прямом, хоть в переносном смыс-ле… Да и слово-то само "крестьянин" от "христианин" изошло… Новый год — тут дата сче-та дней. А в Рождество — душа в веселье и надежде. Как бы и сам новым собираешься стать. Иисус-то Христос, если разумом и душой в Писание вникнуть, и проповедовал Бо-жий соборный комќмунизм, чтобы человек изживал в себе непотребу, и уподоблялќся Богу, коли он его творение. Коммунисты-то христовы и выступали за счастье народа. Вот у нас в отряде красноармейцы вместе с комиссаром Рождество отмечалось. Потом уж религию врагом объявили, и пошло бесовство. Грехи-то наши, как вот и добродетели, у каждого свои. Равенства ни в вере, тем более в пороках, и нет. Но путь-то к Правде указан через любовь к ближнему, в изжитии вражды друг к другу.

2

Анна Савельевна тихо, незаметно готовилась к празднику Рождества Христова. Поставила в двух корчагах сусло. Дмитрий Данилович по-своему заправил его, и тепле выходило пиво. Накануне сварили студень, вечером разбирали все вместе. Так и настраи-вались на праздник. С утра всем требовалось пойти на работу. И раньше в крестьянском доќме тоже оставались неотложные дела по хозяйству. А тут неволя. Не дела требует, а чтобы запретные праздники не отмечались. В будний деќнь не беда, если кто ослушается бригадира и дома просидит, а в "поповские" праздники берут тебя на заметку. Октябрь-ская, Первое мая — нерабочие дни, а церковные праздники, наоборот — докажи ударной раќботой свою безбожность. Новые праздники — просто веселые дни, а в религиозные — ты в радости, осознание, что в этот день произошло что-то необычное во земном мире. И душа твоя как бы озаряется Светом Небесным.

Анна Савельевна сказала Светлане и Ивану, что сызмальства в свяќтые праздники обновы надевали. И они приоделись. Светлана надела бежевый трикотажный костюм, но-вые туфли под цвет его. Серьги в мочќках ушей, роговой гребешок в прибранной в пучок косе. Иван в новом джемпере, белой рубашке, черных брюках и ботинках. Сама Анна Са-вельевна и Дмитрий Данилович тоже нарядились. Ждали городских гостей, но что-то по-мешало приехать. В радость дому и пришли Яков Филиппович с Марфенькой.

Дмитрий Данилович пригласил гостей в пятистенок к стоќлу. Встал, сказал:

— По лавкам сидеть, оно и при хорошей беседе, но как бы порознь. Все куда-то в сторону разговор уходит, а душа в таќкой день особого тепла ждет.

Яства были крестьянские, свои. Студень, жаркое. Рыжики, грузди, огурчики, ка-пуста, яблоки моченые. Все разом и было подано на стол. Пиво в кувшине старинном, графинчик с водкой, настоянной на корешках и травах, бутылка вина. Рюмки хрустальные старинные как бы особо утверждали праздничность действа.

Сошлись руки над серединой стола и голоса пропели молитвенно и радостно:

— С Рождеством Христовым…

Яков Филиппович поставил полу отпитую рюмку и отведал студня. И вроќде как во прощение себе обмолвился:

— Предки-то нашего староверского рода кляли зеленого змия. Сладкое вино, Хри-стово причастие, в престольные дни на стол выставлялось… Пеќрвое чудо, сотворенное Иисусом Христом, было превращение чистой воды в вино для свадебных гостей. Любовь и добро в веселье Гоќсподь славил. Апостол Павел тоже повелевал собрату Тимофею по малости для пользы принимать. А курево дед мой и родители начисќто отвергали. Я вот тоже их наставления держусь. — Это было сказано как бы для Светланы. Она держала в ру-ках диктофон и Яков Филиппович глядел в него. Перемолчав, тут же поправился, глянув на Дмитрия Даќниловича и Ивана, не сторонившихся курева: — Знамо, оно такое дело, коли огульно осуждать за все каждого, то и придешь к еще большему греху.

Разговорились празднично о своем личном, стараясь обойти коллективное. Но как его было обойти, раз оно "свое" от тебя загораживает. Светлана, с какой-то напавшей на нее игривостью, спросила "с комсоќмольским задором" Старика Соколова:

— А как же вы, дядя Яков, верующий, из староверов, коммунистом-то сделались?.. — И тут же от теплого отеческого взгляда Коммуниста во Христе, воспринявшего со смире-нием наставника дерзкий выспрос комсомоќлки, смутившись, почувствовала жар ушей, выключила машинально дикќтофон.

— А ты, милая, подслушивай, подслушивай, — заметив движение руки Светланы, сказал Яков Филиппович, качнув с добродушной улыбкой бородой, закрывавшей голубо-ватую, наглухо застегнутую рубашку. — Знать-то и такое надо. Ведь не для хулы пытаешь-то, а для резона, в доќбре. Так плохого и нет. Оно и ладно, коли из нашего разговора о на-шей жизни что услышится опосля. А как в коммунисќты попал?.. Так ведь поначалу-то и сулили нам Христово следование. Мужик в вере жил, как было ему не увероваться слову. Антихристово действо потом подошло. Да и на обман посулами брали. Вот монахини всей монастырской обителью в коммунию вступили. А опосля их раќзогнали… Молод был я-то, горяч. Душа и возожглась: "Быша слово и есть Бог"… А оно, слово-то о коммунии, к нам изошло лукаво, от антихристова отродья… Как было разобраться. — Смиренно выќждал, уступая сочувственному говору Дмитрия Даниловича и Анны Савельевы. Мужика кто не лукавит, раньше так, а нынче этак. Досказал: — А опосля-то как было назад к себе воро-титься. — Приподнял ладони от стола, развел руки в стороны: — коли прямо за решетку. И вышло бы: "Я тебя вижу, а ты мены нет". Да опять же, надежда-то совсем и не истлевала. Ну, побесятся в неверии и уймутся… Самого ведь Иисуќса Христа многие считали перво-коммунистом. И верили, что образуется. Но видно так нам наречено, за правду лихо пере-терпеть.

Марфа Лукинична, Дмитрий Данилович и Анна Савельевна, вспоминая свою ко-роткую доколхозную молодость, умилялись той порой. И верно, что от жиќзни добра жда-ли. Радость была, деревни принялись строиться. Веќра держалась, и в церковь ходили, гос-тились по престольным праздниќкам, добром пытались жить.

— Тут, знамо, враз и не скажешь, как это на нас тяжелой глыбой сатаќнинство свали-лось, — высказал Яков Филиппович как бы итожа разговор. — Погнались как резвые охот-ники за зайцем, за своим светлым будущим. Заяц-то о четырех ногах, где его в прямой по-гоне догнать. В сказках он вот всегда хитрее охотников, а мы по сказке и живем, только беда, что не по своей, а по чужой… Лозунг вот приманный протрубили и поќшли повсеме-стно псовые охоты. Думали, что и поймали зайца-то, во луќкавый нас обхитрил, в свой те-рем и завел. — Улыбнулся, как бы только своей мысли. — Вот для прозвания таких ималь-щиков зайцев слово хитрое и пало на язык нашему мужику: демиургены, значит,

над нами, переделыватели мира во свой лад.

Анна Савельевна, все еще не изжившая опасений от всякого "нетакого" слова-высказа, робко попыталась отвлечь мужиков от непраздничных раќзговоров.

— Бывало, помню по своей родне, все больше о веселом и радостќном делились в праздники. И о чудесах, творимых праведниками рассќказывали. Жили в своих заботах, и пытали друг друга, как дело спорее делать.

Марфа Лукинична, тоже настороженная жизнью, предостерегла, будто соглядатая какого опасаясь:

— И дались эти демиургены, будто чудище какое увиделось… Вон Симка Погостин идет с поминок и на все село: "В демиургенов мать…" Да и в клубе этим словом кого уж только не окрестят, и у очереди в магазин оно на языке.

— На Святой Руси, оно святыми и матерятся, — Яков Филиппович наќколол на зуб вилки скользкий рыжичек, похожий на пуговичку на его пи-джаке, спрятал неторопливо в волосьях бороды и усов, и как бы затаќенным в себе поделился: — Душе и легче, когда ей даешь хоть малость посопротивляться. Где-то в тебе уже и копится сила для уважения себя. Беда и невелика, если тот же Симка Погостин демиургнется, смрад из себя выпустит, беса вытолкнет.

Изошедшее, можно сказать, от Дмитрия Даниловича слово "демиургены",

и тут вот, за праздничным столом, настраивало на особо веселый лад. Погуляв в молве, оно пало на язык и самим демиургенам. Будто бы на областном активе колхозников, кто-то, кого-то и нарек демиургеном. И зал с шумом отозвался. Похлопать открыто не отва-жились, но слово приќзнали. Не только вот красная Москва поучает простой люд, но и сама от бывших лапотников кое-что тужится перенимать.

Подняли рюмки за этот высказ. Отведали и пивка. Перемолчали, проќбуя и хваля яства Анны Савельевны.

На том как бы и забыли о своей сердитости на кого-то, и на что-то. Марфа Луки-нична с Анной Савельевной перемолвились о своем, что лучше по нынешним временам впрок запасать. Дмитрий Данилович с Яковом Фиќлипповичем вспомнили старую гостьбу с теми, кого уже и нет. Иван и Светлана как бы передумывали высказ Старика Соколова о демиургенах. Молва всякие новости разносит, как дым в сухое лето больќшого болотного пожара. Но на этот раз Яков Филиппович увязал свой рассказ с верой и Рождеством Хри-стовым, и пребыванием в коммунистах. Проглядывалась уже какая-то неслучайность все-го в их сегодняшней жиќзни. Даже вот и появление словечка демиургены…

Но видно уж не в силах были вчерашние мужики отойти от того, что их сделало се-годня другими, и что их корежит, как лед река в неурочќную оттепель.

— Не выходит из головы анекдот о мужике и цыгане, — понужденќный своими мыс-лями, сказал Дмитрий Данилович. — Помнишь, лоди, Филиппыч, Павла-то Васильича. Те-бе-то как не помнить… В Зимнюю Николу при своих гостях он этот анекдот и рассказал… А недели через две за ним приехали два милиционера… Дмитрий Данилыч тянул, не реќшаясь пересказать сам анекдот. Оговорился: — Кто-то вот видно из его гостей другого по-веселил, другой — третьего… До кого надо и дошло…

— Так и расскажи, Данилыч, ныне-то уж ничего, — подбодрил Яков Фиќлиппович.

— Идут это мужик с цыганом по столбовой дороге, — начал Дмитрий Данилович, — цыган и спрашивает мужика: "Скажи дядя, о чем провода гудят?.." "Да кто его знает, ма-ло ли кто брешет на концах. А цыган свое: а вот о чем: кто первый назовет, что на дороге попадется, тоќго оно и будет… Видят лежит в канаве кляча, а возле хомут и узда. Цыган на лошадь глаз вострит, а мужик на хомут и узду, к чему колхознику кляча. И сразу выкќрикнул: хомут и узда… Не так, говорит цыган, надо одним словом: хомузда… Забрал цы-ган хомут и узду, нахлестал клячу, она и вскочиќла. идут дальше, видят доска с дырьями. Мужик сразу: дырдосочка… На этот раз правильно, сказал цыган, твоя находка. Так и ра-зошлись, колхозничек с дырдосочкой, а цыган с клячей в хомуте и узде.

Анекдот слушали с веселым высмехом. А когда дослушали, на лицах осела груст-ная улыбка.

Анна Савельевна не сдержалась.

— И верно, что все свое отдали пришлому цыгану, а сами с дырьями остались.

— Чур, чур, да минет нас всякое мирское лихолетье, — прогудел гуќстым басом Ста-рик Соколов. — Так и налей всем, Данилыч, во неповтоќрение лиха. Во Христово Рождест-во, пресносущего глагола ради, душа раба и должна в радости воззваться. Не на дороге дырдосочки

искать, а домом жить… За то вот и староверов обед не грешно переступить, мужикову ду-шу хоть так вот ныне обрадовать. — Взял долитую Дмитрием Даниловичем рюмку, и бла-госклонно проговорил: — с Богом да будем жить во добре…

И все за столом повторили:

— С Богом… — Будто на дальнюю дорогу без цыгана друг друга блаќгословляли.

Светлана сказала: с Богом, и почувствовала какую-то внутреннюю легкость, словно сомнения в себе душевные преодолела.

Анна Савельевна усердно потчевала всем, что подала на стол. Марфа Лукинична не переставала хвалить яства. Яков Филиппович кивком головы и жестом рук выказывал свое довольство. Светлана говорила: "Спасибо мама". Попересуждали без жалоб о причу-дах своей нынешней жизни. Все вот, что от своих рук да свое — Богом на пользу данное. К "непутевым предкам" детки из города и жалуют с подарочками в барских обертках. По-глядеть только на них, да и забыть. А настоящее-то от нас с собой увозят. Оно и без вреда, и милее всякого дива заморќского.

— К Новому году тоже вот сын с внуками наведался, — сказал Яков Филиппович. — Ну там одарил стариков диковинками… И самым ценным было, кто бы мог подумать, — помедлил, пряча в бороду смешок, — бумаќга особая, намотанная, как когда-то нитки мота-ли, на толстую цевку. Заморская, не нашими буквами и словами означенная. Туалетная, значит. Она им там в генеральских магазинах выдается. Так-то не больно и наќйдешь, де-фицит называется… Вот какая такая цивилизация к нам оттуќда поступает. Но не для всех, выходит… Приезжайте, говорю, к дедуќшке с бабушкой на Рождество. Так нет… Как это генералу поповские дни праздновать.

В волю, с высмехом и весельем попереговаривались о разном своем за празднич-ным столом. Вот мы какие, бережем в высказах свое родовое, как приданое в сундуке, для будущего. А те, кого при этом таимся, по басурмански веселятся, пятясь от мужика задом

наперед. Потом, высмеянное стариковское, от нас же и перенимают, объќявляя как свое больно новое. И в Бога непременно поверят. Но вначале нам самим, как милость особую, дозволение на то даруют.

Светлана вслушивалась, что говорилось в праздничном настроеќнии. Все это было для нее будто голос из неизвестного. Вклюќчала диктофон, и говорившие оборачивались в ее сторону. И крепла мысль: вот из этой памяти и возойдет грядущее.

— Ты, милая и рассуди наши речи, — словно бы угадывая ее думы, скаќзал Старик Со-колов. — Кому же еще, как не учительнице, знать все про нас. Мы пахари, о животе печем-ся, а ты о душе позаботься завтраќшних нас. Мы — это значит корни дерева, а вы, учителя и все другие, ветви. Коли корень дерева болен, то и плодов нет. И наоборот, коли к плодам вкус потерян, то и корни в силе слабнут. Без радости-то тоќлько жизнь свою мучаешь.

В молве уже бродило — новая учительница, как вот когда-то их приќходский батюш-ка отец Матвей, выспрашивает стариков о прежнем. Яков Филиппович и поощрил в этом Светлану. И она отозвалась:

— Прошлое — это то, что тебя таким взрастило. Каждый и должен знать, кто он и от-куда. Чего же ради своего стеречься?.. Будто ты из ничего на свет Божий явился. — Светла-на невольно поймала себя на мысли, что привыкает к деревенскому высказу и образу мыслей. В речь сами собой вплетаются чисто разговорные слова. Это и от учеников к ней как бы переходит.

— Вот, вот, — вымолвил Старик Соколов. — Учителя и священники, коли умные попа-дались, летопись по своему приќходу и вели. Церковь со школой мирянам свет и несли. Ныне церкви нет, так учителю общинником нравным и надлежит быть. А то весь люд рас-тасовали — кто первый, кто второй, как лесины по мерке разложили, где дрова, где кряжи. И это классами называют.

О классах то и дело затевались в доме Кориных щекотливые разговоќры гостей и художника. Вот они, что сейчас сидят за праздничным стоќлом, вроде все одинаковые, и по мыслям, и по делу. Ан — нет. Разные: одни ближе к первому классу — к гегемонам, другие — ко второму, как бы ему подчиненному. И между ними прослойка, как начинка в пироге. Или прокладка между чем-то твердым. И под все теория подведена, наука создана. По этой теории между классами непременно должна борьба. И не простая, а непримиримая. Она на глазах у всех и происходит. А командуют-то этой борьбой — надклассовые демиур-гены из прослойки. Кто же тут гегемон-то?.. Упраќвляет они народом и верно что — как пас-тухи стадом скотины. Старик Соколов сравнил такую растасовку живого люда с рас-кладкой бревен. А муж Насти, сестры Ивана, с сортировкой рыбы, попавшей в сети. Что побольше — клади перед собой, поменьше — в правую сторону, остальную — налево, а ме-люзгу — кидай в отброс. А на деле-то — все это те же Корины, ставшие и рабочими, и кре-стьянами, и интеллигенцией. Присмоќтреться, так и совратившихся сыщешь. Их всех как бы и заставляќют целиться друг в друг друга… Подлинное-то деление всего нашего люда самое, что ни на есть, простое: демиургены и все остальные. Так вот об этом кем-то из городских гостей высказано: "Натуральная рассортировка". Народная классификация, молвой оглашенная. Это все подспудно и откладывалось в мыслях Светланы. После ухо-да гостей, Якова Филипповича и Марфы Лукиничны, у Ивана и Светланы осталось радо-стное чувство. Вроде вот, вот в их жизќни предвещается и грядет истинное, глазозримое Рождество Христово. Но это грядущее опять же только в их мыслях, в слове. И все же — есть уже и дело. Оно в осознании силы самого слова. Именно со Слова и изошло Начало.