ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Оборение неподобия.

1

Вот и сделан последний заход. И Дмитрий Данилович в полную меру осознал, что им завершены работы по соединению Верхнего и Нижнего поля за рекой Шелекшей. От Татарова бугра и Лягушечьего озерца не осталось и следа. Только вот вехи по сторонам поля напротив бугра и озерца, теперь бывших… Высокая рябина на берегу речки Горохов-ки, куст жимолости на сухмене за дорогой к броду от болотняка. Эти вежи будут пом-ниться и их надо оберечь.

Вывел бульдозер на дорогу и залюбовался простором поля и светом над ним. Те-перь осталось вспахать этот простор под зябь. Но прежде надо дать поулежаться разрых-ленной земле, дать ей тоже передохнуть, привыкнуть к своему новому состоянию.

Перед тем как уехать домой, потянуло пройти поперек поля, тем местом, где были бугор, озерцо и логовина, выйти к рябине и ветлам на берегу Гороховки. Не успел дойти до середины, как что-то его остановило. Закачались ветлы и рябина, к которым он шел. Послышался в них шум, от рябины вырвался вихрь. И тут же будто кто невидимый сдер-нул с пахаќря кепку и отшвырнул ее на дорогу к трактору. И так же внезапно все стихло. Храмовый покой над обновленной землей и он вслушивался в него с обнаженной головой. Стало светлей и просторней. Какая-то непостиќжимая радость влилась в душу, словно при молитве в храме. Воќзликовав, Дмитрий Данилович осенил себя крестным знаменьем, под-нял руки ввысь, к небесам, и так постоял. Медленно пошел к дороге, куда была отброшена его кепка. Ни удивления, ми страха не было, он был заќщищен своим трудом. Дело завер-шено, и никто теперь ничего уже тут не изменит. И этот вихрь — последняя ярость темных сил, им оборенных. При чистой земле останется чистой и душа пахаря.

Вечером зашел Старик Соколов Яков Филиппович. Дмитрий Данилович обрадо-вался его приходу. С городскими гостями за чаем поговорили как бы ни о чем. Гости ра-зошлись кто куда, а Яков Филиппович остался на веранде. Хотелось вот помыслить, как он сказал Дмитрию Даниловиќчу, о сущном своем.

— Думы-то наши деревенские, знамо, — проговорил он, — из сегодня на люди выпра-шиваются. К нам-то самим из прошлого тайностью являютќся в мысленных предвидениях. И во снах вот.

Дмитрий Данилович пригласил Якова Филипповича пройти в пятистенок, и там посидеть. Светлана с Иваном и Анна Савельевна остались было на веранде, но Стаќрик Со-колов как бы упрекнул их.

— Коли все и пройдем. И поговорим о своем, о чем Богом велено. И не устраняй-тесь, и не устыжайтесь.

За окнами пятистенка рябили в косых лучах солнца листья черемухи. Через них и вливался приглушенный свет неба, углубляя покой и тишиќну, и тем навевая благостные раздумья.

— Пора наша так вот к нам и близится, — сказал Яков Филиппович, как бы вслушива-ясь в эту тишину. — Вдруг-то ничего и не свершается. У всякого во всем своя череда. Поле ты вот, Данилыч, по усмотренному тебе сроку и сотворил. Заботы родителя принял. — Гля-нул на портрет дедушки Данила, как бы и его приглашая к разговору. — Все нареченное нам под защитой Творца. Кому-то оно и предсказывается наперед, а обќществом не враз вот внимается. Беду люда, знамо, руками не разведешь, но коли усмотришь ее, то и одоле-ешь скорее. И она уже не в полный урон тебе… Подходит время, знаменья напутные и на-ставляют нас на дела благие. Вот светящийся шар на Татаров бугор спустился, призрак вещие знаки нам вот с Данилычем явил. Марфе Ручейной явлено веление о предание зем-ле праха черного ведуна, кой был выпростан со дна Лягушечьего озерца. От дум-то о ми-нувшем куда нам уйти, мы ведь и сами все в нем были. Из той жизни и идет нам напутие на будущее. Вот мне и вещано о том вам сказать. Как ты не суди, а живем-то все одинако-во не для себя. Но для кого-то день нынешний, что и вчерашний, а для другого он не столь сегодняшний, сколь завтрашний. Мне вот нашло ныне. О том и пришел вам сказать. Так велено было… Яков Филиппович возвел руки с колен к груди, качнул головой, заслоняя их белой своей бородой и поведал тайну своего прихода:

— Мы вот с тобой, Данилыч, на твоем завтрашнем Даниловом поле оказались. Толь-ко не пшеница там, какую ты хочешь посеять рожь. Наша родное жито. Стоим и дивимся. Поле как по линейке р зделено надвое. По правую руку от нас — рожь с мелким колосом, а по левую, на месте Татарова бугра и Лягушечьего озерца, с налитыми колосьями тяжелы-ми. Глядим друг на друга и в толк не возьмем, отче-го такое?.. Вроде бы все во сне, а вот как наяву явлено… Не успели мы словом обмолвиться, как на той разделительной линии мелко-колосной и крупноколосной ржи возник затылоглазый. На этот раз в том одеянии, каким я его живым видел: глухой френч, гаќлифе, хромовые сапоги. И голосом своим прежним вопрошает нас: "Что дивитесь?.. Душу свою мытарную в той своей жизни во тьму повергли, а тут вот ее вызволяете, тоже не без греха… Я пробудится, встал, свечу за-жег, чтобы изжечь наваждение… Дума в себе: в чем вот грех-то?.. А под утро другой сон. Идем мы с тобой, Данилыч, дорогой, вроде как от твоего поля. Впереди нас, откуда не возьмись, толпа мирская. Будто с собрания вывалилась. Галдят, что птичье по осени в стаю сбившееся. Черным смрадом тянет, откуда они вышли, а сами они словно пеплом посыпанные. А от нас все отлетает, черноќта не пристает. Пообочь дороги высятся елки, а на них, похожие на черных глухарей, висят громкоговорители. И слова из них к нам дво-им: "Остерегайтесь искушения!" Никто, кроме нас, слов этих не слышит и глухарей не видит. Да и как им слышать, и зачем, если в услышанное и увиденное веры не имеют. А сказанного тобой тоже не примут, только высмеют. Смрадом зрак заволокло и галдежом слух заглушило. От силы-то властной неподобие и не должно бы исходить, слоќву власти и Господь не велит перечить. А вот коли словом блудным все свершается, то в темноте и сам люд может к бунту придти. Видеќнием нам вот беды наши и предсказываются, чтобы оградиться от них действом в вере. Это вот мне и подумалось. И тут как бы нашел на ме-ня сон во сне. Открыл глаза — в красном углу стоит старец в белом. Узнал в нем отшельни-ка скита. Я сам, значит, в прошлой своей жизни. И изрек он мне сегодняшнему: "Благо-словенны!" Одно только слово и высќказал. А во мне свой голос: "От богоносного скитни-ка нам изошло бла-гословение". — Старик Соколов Яков Филиппович помолчал, развел кисти рук слегка в стороны, как бы высказывая: "как вот рассудить?.." И рассудил: — Оно вот и рассказываю вам. А сам в сомнении остаюсь: поверится ли?.. А как таить. Умолча-нием веру рушить в себе и самому галдежу поддаться. И то сказать — истинное, оно, не в толпе людсќкой, не ей видится, и не ей сотворяется, а разумом личности человеќческой и уверованием в свое дейсто. Оно тебе, Данилыч, это уверование и изошло. А мне велено тебе о том поведать. Вот и говорю во исполнение явленного. Коли избранный от мира блага не свершит, то и званным на благо света не узрить.

Старик Соколов Яков Филиппович склонил голову в поклоне кому-то невидимому остальным. Впустил руки на колени. Борода его легла на грудь снежным настом. Все мол-чали, завороженные его таким пророчеќским видением, нашедшим на него в ночи.

Анна Савельевна, Дмитрий Данилович и сам Старик Соколов Яков Фиќлиппович сидели в дедушкиных креслах за круглым столом. Светлана с Иваном расположились на диване, стоявшем у бокового окна. На столе, как бы единя землю и небо, стояли синяя ва-за с поздними полевыми цветами, собранными Светланой. От цветов веяло печалью ухо-дящего лета и тихой радостью покоя. Тишину выжидания только и мог бы сейчас нару-шить дедушка Данило. Но он немо глядел с портрета в согласии во всем с Коммунистом во Христе. Могли бы слово свое высказать Светлана и Иван, но это значило бы невольно и неосознанно усумниться в вере, которую оставил дому Дедушка Данила и утверждал Ста-рик Соколов Яков Филиппович. И они молчали. Мир только еще открывался им своей не-постижимостью тайн и тем будоражил сознание.

— Живем-то мы все, — прервал выжидательную немоту сам Яков Филиппович, — буд-то бурей в лесу листьями опавшими запурженные. И ждем, когда новая буря старые ли-стья с нас сдует… А она, буря-то, налеќтает вдруг и еще больше нас заметает и деревьями опавшими прихлестывает… От бурь куда спрятаться, а вот чтобы под буреломом не гнить, надо помнить, что новое приходит из старого во праведном твоем старании. А коли нет старания — все прежним и остается. А вот всяк ли такое разумеет?.. Ты вот, Данилыч, сла-дил с напастью неподобия, твое и продлится молодыми вот. Мы выневаливаемся из под грехов отцов, а внукам сулено из-под наших. Леностью бы только и неверием не осквер-ниться. В неверии и лени — главные наши грехи.

Исповедально-напутственный высказ Старика Соколова Якова Филиппоќвича, ка-жись бы совсем не вязался, как подумалось Светлане, с его всегдашней сдержанностью на высказы о потустороннем и таинственном. Значит, был знак ему поведать молодым Кори-ным, что сулено им судьбой. Он как бы утверждал мысли, запавшие в душу и самой Свет-ланы, что над человеком, как и над всем сущим тварным, властвуют два начала: Свет и тьма, Добро и зло. И если Божий человек подпадает под зло, то душа его раздваивается, оставляя в себе поровну и того и другого. И надо неќустанно бороться, прежде всего, с со-бой самим, побеждать тьму, чтобы оставаться в Свете. Ярая борьба между Светом и тьмой всегда идет в самом человека. В ком-то больше остается Добра, в ком-то больше зла. Се-редина, как насыпь песчаная, размывается половодьем жизни. Добро и любовь устремля-ются к Свету, зло и корысть остаются в ночи. Добро величается в храме, зло хулит храм… Жизнь — это постоянное возвышение праведного духа праотцов в потомках. Без возвыше-ния — смерть и небыќтие твое. В Старике Соколове Якове Филипповиче воплотился старец-отќшельник, согнанный татарове из своего скита. А в Дмитрии Даниловича воитель, сра-зивший черного ведуна на месте этого скита. Каждому и должно знать, что он, нынешний, воскресится в себе же будущем. И надо в этой жизни заботится о себе будущем. К тому взыв тайных сил, подающих нам напутные знаки. А мы, сегодняшние, не больно усердно воплощаем в себе заветы добра предков. Может потому, что и сами они были обуяны грехами прежних себя и оставались нищими в благодати и правде.

2

На карте земельных угодий колхоза Александра обозначила новое поле за рекой Шелекшей Даниловым. Председатель не придал этому значения. За название не карают, да и кто на карту посмотрит, разве что сами.

Вспашку его Дмитрий Данилович закончил под самые заморозки. Заделал концы, провел легкие борозды поперек склона, чтобы не смывался снеговой водой плодородный свей почвы. Остановил трактор, прислушаќлся к тишине, невольно ожидая чего-то таинст-венного. Но было все спокойно. Охватило такое чувство — будто новый дом построил и вселился в него. Но тут же поймал себя на мысли, что все еще чего-то опасается. Не от-падает тревога и держит его в каком-то напряжении. Вот и Якову Филипповичу остере-жение нашло: "Оберегитесь искусителей". Но тут же и благословение дано: "Благотвор-ны". И над опасениями брала уже верх надежда, вера в себя. Клятое место очищено от срама, земля облагорожена твоим трудом. Поле это вечно и видится на нем тучная нива.

Все свершилось и впрямь по предсказанию, означенному Кориным. Вопреки все-му и с мелиораторами на диво поладили, и все другие каверзы одолели. Лад произошел не в силу того порядка, коего тебя принуждают держаться, а скорее вопреки ему. Все зависит как бы от случая. В плену у него мы ныне и находимся, и ходим как блуждающие в деб-рях,

выискивая чего-то неведомое… Не будь Виктор Кулякин главный инженер мелиораторов, мужем Александры, главного агронома колхоза, не знай Дмитрий Данилович лично на-чальника ПМКа — не быть бы ни то что согласию но и самому делу. А тут вроде бы по свойски сошлись, полу тайно и совершили ладное дело. Пошли бы вот начальник ПМКа с главным инженером навстречу "прихотям" Дмитрия Даниловича, этого Корня, без этих "не будь", "не знай" — вряд ли?.. К чему это им… А вот если бы мелиораторы на все время работ в колхозе были переподчинены ему, Корню, — был бы осушен и болотняк между Да-ниловым полем и Кузнецовым… А если бы в подчинении Николая Петровича или Саши Жохова?.. Не видать бы и сегодняшнего Данилова поля и дороги через болотняк к Кузне-цову. Помиќнай, как звали и сосняк в Гарях. Зловещая черная птица так бы витаќла злове-щим знаком над Татаровым бугром и Лягушечьим озерцом.

В памяти Дмитрия Даниловича навсегда осталось видение поля, когда он на дру-гой день после вспашки его выехал на мотоцикле взглянуть на свое сотворение. Во всю ширь лоснились пласты черной пахоты, прихваченной морозцем, взявшившимся за ночь, и начавшей оттаивать под утренним пригревом солнца. Прежнее исчезло из вида. Поле было в том умиротворенном покое, в каком и должно быть, прежде, чем укрыться снегом. Но тут же, будто в протест увиденному, в мыслях пахаря возникќло воображаемое видение Татарова бугра и Лягушечьего озерца. Высокие сосны на бугре тянулись ввысь, к солнцу, и, отражаясь в озерце, уходили вниз, вглубь земли. И на миг омрачилось сознание: "Что же ты наделал-то, — выкрикнул какой-то другой "я" Дмитрия Даниловича. — Разрушил ме-сто ратного подвига воителей сородичей своих, где и ты был в той своей жизни…" На миг затуманилась и радость от сделанного. Когда работал — исполнял долг свой, заветанный отцом. Только в будущее гляделось. Подчинялся как бы не зову бережения вечного, соз-данного Творцом, а силе мертвой техники. Ей-то нужно только одно — простор при безуча-стности твоей души. Железо к живой природе безразлично. И ты им переиначиваешь все вокруг себя, словно пришелец из другого мира… И отца вот, дедушку Данила, это захва-тило, и Старика Соколова Якова Филипповича тоже… Но тут же при мысленном кивании на Коммуниста во Христе, воспротивилась этим протестным мыслям какая-то другая сила внутри себя. И он услышал ее: "А что если бы ты не порушил клятый бугор и Лягушечье озерцо?.. Так бы и оставалось тут сатанинское кубло. И веяло бы от него тленным смра-дом. Огреховленные места и Господь рушил силой своей благой. И это все порушено не по моей, а по Его Господней воле во имя жиќзни. Очистив осрамленное мы очистились и сами от доли своего греха".

Дмитрию Даниловичу был еще памятен гужевой зимник через Соколье болото. Де-ревенька Каверзино на самом краю болота оставалась жиќвой и после этой войны. Жизнь из нее изгнана теперешним неладом. Так выходит, на нас навалилась еще большая пагуба, чем татаро-монгольское иго… Молва долго держала память о набеге татарове в наши мес-та. Отец Матвей, приходский священник храма Всех Святых, молился за упокой убиенных воителей. Называл имена и павших на Татаровом бугре. Дьяк Акиндий, Марфа Ручейная и они вот, Корины, хранят поминальники с этими именами: Иван, Антон, Игнат, Фаддей… Под каким-то из этих имен был и сам Дмитрий Данилович, оборевая в той своей жизни набег ворога-супостата. Молитвы отца Матвея и не хватает теперь православным миря-нам. Отнята память о твоем родословии — вроде уже умерщвление самого себя заживо. Она, память-то, как бы уже и кончилась на тебе. Но в тебе эту твою память глушили и глушат демиургыны, коих питает скверна, таившаяся в таких вот огреховленных местах, как их Тараров бугор…

А что было по обе стороны Тарарова бугра и Лягушечьего озерца до нашествия та-тарове?.. И как назывался сам этот бугор и озерцо?.. Может именем скитника, старца от-шельника?.. Думалось, что тут, по сторонам бугра была пашня. Пытливый пахарь не мог не распознать благость этой земли. Предки нынешних Кориных и возделывали тут свой клин. Выдирали коренья деревьев и кустарника. Отсюда и фамилия их — Корины. Дедушка Данило и потянулся душой к своему полю за Шелекшей. И хотелось трудом своим чест-ным освободить эту землю от сатанинского наваждению. Повинуясь зову отца, он вот, Дмитрий Данилович, и сотворил тут святое поле. Оно принимает его труд и должно быть ограждеќно от чужих рук… Но вот хорошо ли ныне земле наших предков, прибавилось ли забот о ней и любви к ней?.. И тебе ли она сегодня принадќлежит, пахарь-кормилец?.. Об этом и выспрашивалось с тоской себя. Ему вот, Дмитрию Даниловичу и будущим Кори-ным, предстоит еще выстраќдать свое наследное право хозяина отчей своей земли.