"Любовник ее высочества" - читать интересную книгу автора (Смит Хейвуд)

18

Всю дорогу до Парижа Энни не оглянулась на мужа, пока они не остановились у входа во дворец. Филипп, натянув узду, сдержал Балтуса возле экипажа и скомандовал:

– Выходите!

Мари, подчиняясь приказу, покорно подхватила свой узел и начала приподниматься, но застыла на полпути, видя, что ее госпожа и не думает шевелиться.

– Садись, Мари. – Не обращая внимания на лакея, который ждал, чтобы помочь ей выйти, она подалась вперед. – Мы едем в наш дом.

Филипп спокойно повторил:

– Я сказал, выходите, вы обе.

Энни не шелохнулась и вдруг почувствовала, как мягкие, увядшие листья сирени коснулись ее подбородка. Голос Филиппа прозвучал над ее ухом:

– Вы все так же упрямы и непокорны, Анна-Мария? Раз вы вновь не подчиняетесь, я, не колеблясь ни минуты, силой доставлю вас в салон принцессы, хоть вверх ногами.

Будь проклят этот мерзавец! Если он свалит ее, как мешок репы, прямо в гостиной Великой Мадемуазель, она станет посмешищем всего Парижа. Ярость и негодование вскипели с новой силой. Впрочем, выбора у нее нет. Она встала и сквозь стиснутые зубы ответила мужу:

– Вы вынуждаете меня. У меня связаны руки.

Филипп насупил брови, понимая злой намек ее слов. Она вышла из кареты с достоинством, которого совершенно не испытывала, и величественно направилась к открытой двери, даже не оглянувшись. Едва ее ноги коснулись порога, насмешливый голос Филиппа эхом отразился от мостовой:

– И вы не скажете, мадам, ни слова на прощание мужу, который отправляется на битву?

Она круто обернулась. Филипп выглядел на редкость привлекательно – верхом на лошади, такой франтоватый в своей форме, с лихой улыбкой на лице. Его явная обаятельность не могла изгладить из памяти его прошлое предательство. Теперь он отдает ее в руки соперницы. Если он ждет от нее благословения, она с удовольствием одарит его.

– Надеюсь, вы получите то, что заслуживаете!

Он шутливо прижал к груди шляпу с плюмажем.

– Зачем же так сурово? Я надеялся на благодарность. – Натянув поводья, он поднял Балтуса на дыбы. – Что касается меня, то я молюсь, чтобы бог хранил и вас, и Париж. Адью. – Филипп хлестнул коня, и тот рванулся вперед, унося улыбающегося всадника назад в полк – а возможно, и к смерти.

Спустя двадцать минут Энни препроводили в гостиную принцессы. Как она и предполагала, эта аудиенция была затеяна для ее унижения.

Принцесса оглядела ее с головы до ног и небрежно повела рукой в перчатке.

– Господа… это Корбей. Корбей, с моими друзьями, мне кажется, вы уже встречались.

Энни узнала герцогиню де Шатильон, герцогиню Фронтеньяк и пожилую компаньонку принцессы мадам Фескье, двое мужчин были ей незнакомы. Принцесса их небрежно представила.

Принцесса не преминула в очередной раз уязвить Энни:

– Уверена, мы отлично уживемся, моя дорогая. В конце концов, нас так многое связывает.

Единственное, что их связывало, это Филипп.

Явно забавляясь происходящим, герцогиня де Шатильон лукаво посмотрела на Энни.

Энни с ужасом подумала: вдруг кто-нибудь еще в этой комнате знает, что скрывается за, казалось бы, невинной репликой принцессы. Предательский румянец выступил на скулах. Итак, ей уготована роль придворного шута, который должен сносить все выходки принцессы. Может быть, кошка потеряет вкус к игре, если мышка не станет убегать.

Она присела в почтительном реверансе.

– Ваше высочество столь великодушны, предоставив мне свое покровительство в эти дни… – чуть не сказав мятежа, она оборвала себя, – …в эти трудные дни.

Принцесса изогнула золотистую бровь.

– Хм. – Царственный ротик исказила тонкая усмешка. – К несчастью, нынешнее положение создает некоторые трудности с вашим устройством. – Ее тон стал снисходительным. – Боюсь, единственная комната, которую я могу вам предложить, – этот салон. – Она задумчиво приложила палец ко рту. – Надеюсь, во дворце остались какие-нибудь койки.

Энни услышала сдавленный смешок Шатильон, однако сохранила невозмутимость. Спокойствие – ее единственное оружие.

Великая Мадемуазель обернулась к Шатильон, стирая самодовольное выражение лица герцогини словами:

– Кстати, я думаю, что для всех моих дам в салоне будет безопаснее.

Мадам Фескье, пожилая компаньонка принцессы, выпрямилась в своем кресле.

– Все? Неужели вы имеете в виду и меня?

Озорной огонек зажегся в глазах принцессы.

– Вас, мадам, в первую очередь. После всех лет вашей неусыпной бдительности я буду счастлива отблагодарить вас.

Великая Мадемуазель вновь обернулась к Шатильон.

– Я знаю, что быть постоянно на виду – тяжкое испытание, но ничем не могу помочь. Сейчас смутные времена. И вы все должны быть у меня на глазах.

На герцогиню, казалось, выплеснули ушат ледяной воды. Среди приближенных чувствовалось напряжение. Филипп должен был понимать, что отправляет ее в самый центр заговора. Но зачем человеку, присягнувшему королеве, отдавать свою жену на попечение врага?

Энни скрыла замешательство, старательно сохраняя безмятежное выражение лица. Может быть, он играет на два фронта на тот случай, если регентство потерпит поражение. Другой, более циничный, голос нашептывал ей, что ее просто-напросто опять используют, чтобы ублажить тайную любовницу ее мужа. Или ее присутствие здесь – часть еще более мрачного замысла?

Сколько вопросов! Но, по крайней мере, она находится там, где можно найти на них ответы.

В течение следующей недели Энни нашла некоторые из них. Внешне таинственная жизнь двора оказалась достаточно обыденной. Фронтеньяк почти не имела, если имела вообще, собственного лица, Шатильон все время жаловалась, а мадам Фескье всю ночь храпела и с шумом портила воздух.

Энни проводила время, слушая и наблюдая. Двор был полон слухами. Восстание разгоралось жарче, чем накаляла город не по сезону знойная июньская погода. Томительное напряжение осады сказывалось на настроении людей везде – от сточных канав до городской магистратуры, но Великая Мадемуазель оставалась такой же, как всегда: властной, настойчивой и предельно выдержанной.

Катились дни, и Энни поняла, что попала в мир лжи и обмана. Жизнь при дворе выглядела легкой и красивой, но верить этому было опасно. Никто не говорил того, что думал. Никто не делал того, чего ему хотелось. Правда хранилась в секрете, как особо ценный и опасный продукт, которым ни с кем не делятся. Энни ненавидела ложь, ненавидела скрытность, но у нее не было другого выбора, кроме как мириться с этой запутанной игрой, скрывая истинные чувства под маской равнодушной покорности, которой она так хорошо научилась в монастыре.

После свободы и независимости, которую она вкусила в Шевре, ей казалось, что она попала в яму какой-то темницы. И она поклялась себе, что уцелеет и снова окажется на свободе. Так или иначе, она найдет способ вернуться в Мезон де Корбей.

Медленно тянулось время, прошло больше недели жарких летних дней, по большей части проведенных в помещении. В тех редких случаях, когда принцесса отваживалась выезжать из дворца, Энни оставалась в обществе вечно жалующейся Шатильон. Вечерами в Тюильри собиралось скучное и тупое общество. Почти весь двор бежал из города вместе с Людовиком и регентшей, оставив Великой Мадемуазель возможность блистать в салоне, полном честолюбивых карьеристов и льстецов. Изредка появлялся принц Конде или кто-нибудь из его маршалов, но и тогда все говорили о вине или куртизанках и ни слова о политике. Энни с трудом выносила эти сборища, сидя у окна с веером в руках и мечтая, чтобы все разошлись по домам и она могла бы лечь спать. Не раз случалось, что наутро она так и просыпалась в своем кресле.

Потом внезапно, не попрощавшись, исчез любовник принцессы маркиз де Флемери. Спустя два дня после его исчезновения принцесса вплыла в комнату, где как раз вставала Фескье.

– Дамы, я хочу проехаться верхом. Не трудитесь вставать. Вы останетесь здесь. – Несмотря на жару, она была одета в бархат и усыпана драгоценностями.

Шатильон воткнула иголку в пяльцы с вышивкой.

– Жаль было бы зря тратить время на столь великолепный туалет только для вашей компаньонки. Ваше высочество рассчитывает с кем-нибудь встретиться?

Но принцесса не поддержала шутку.

– С кем я встречаюсь и куда иду – не ваше дело, мадам. – Она перевела взгляд на Энни: – И не ваше. Желаю удачного дня.

После того как она ушла, Шатильон покачала головой.

– Как любезно! Уверена, это жара лишила ее высочество чувства юмора. Я не хотела сказать ничего обидного. Не правда ли, Корбей?

Энни улыбнулась.

– Ваши намерения мне были ясны.

Герцогиня взглянула на нее с подозрением.

– Да, конечно. Я должна считать себя счастливой. По крайней мере, ее высочество относится ко мне не так неприязненно, как к вам. – Она вернулась к своему рукоделию. – Кстати, какое сегодня число? Последние несколько недель были для меня такими докучливыми, что я потеряла счет дням.

Энни вздохнула.

– Двадцать седьмое июня. – Десять долгих, тоскливых дней отделяли ее от Мезон де Корбей.

Шатильон взяла со столика бокал охлажденного вина.

– Надеюсь, этот бунт скоро закончится. Служанка говорит, что погреб почти опустел. Если в нем ничего не останется, я уеду, что бы ни сказала ее высочество. Дама благородного происхождения не в состоянии столько вытерпеть. – Она сделала глоток и продолжила болтовню: – Кстати о выносливости. Вы слышали последние новости из Сен-Жермена? Говорят, наш юный король каждую ночь спит на рваных простынях! Какой скандал, что наш монарх вынужден жить в таких ужасных условиях. Надеюсь, король Испании ничего не узнает. Это просто позор!

Энни занималась своим рукоделием, стараясь не слушать безостановочной болтовни Шатильон.

Спустя несколько часов двери с треском распахнулись, и в них влетела оживленная принцесса.

– Дамы, на сегодня работа закончена! Никто теперь не скажет, что единственный способ для женщины войти в историю – заключить выгодный брак.

Волна паники охватила Энни. Что-то случилось. Но что? Мгновенно в душу закралась тревожная мысль: Филипп. Маркиз исчез, так не ищет ли принцесса другой объект для развлечений? Не провела ли она день с Филиппом?

Великая Мадемуазель задержалась у входа в свою комнату и, не оборачиваясь, громко сказала:

– Вечером я никого не принимаю. Вы все отправляйтесь спать пораньше. Я не желаю, чтобы меня беспокоили.

Дверь за ней захлопнулась, Энни расслышала звук задвигаемого засова. Все знали, что это означает. Наступит темнота, и сквозь запертую дверь будут слышны тихие голоса, один из которых будет мужским.

Уверившись, что все в комнате уснули, Энни осторожно, стараясь, чтобы половицы не скрипнули, соскользнула с кушетки. Она тихонько натянула батистовый халат поверх легкой ночной рубашки и погасила единственную свечу, освещавшую салон.

За дверью принцессы послышался знакомый голос, затем все стихло. Филипп? Голос был похож.

Кровь прилила к ее лицу. Энни говорила себе, что тревожится лишь потому, что он принадлежит ей по праву и законам, как божьим, так и человеческим. Но боль, которую она испытывала, представляя Филиппа, обнимающего другую женщину, шла из самой глубины, из самого потаенного уголка ее сердца. Она не хотела признать, что любит его. Если за дверью находится ее муж, она должна знать об этом.

В спальню принцессы должен быть вход из комнаты служанок. Энни вошла в нее. Так и есть.

Она застыла у двери в покои принцессы и прислушалась. Теперь голоса стали слышны лучше. Затаив дыхание, она повернула дверную ручку, медленно приоткрыла дверь и прижала ухо к узкой щели. Голос мужчины доносился из алькова позади постели принцессы, но слов она разобрать не могла. Ритм и тембр голоса был почти таким же, как у Филиппа. Разглядеть ночного гостя мешал балдахин над кроватью. Решив выяснить наверняка, Филипп это или нет, она юркнула в комнату.

На столике у дальнего конца кровати горели две свечи. Сидя в алькове спиной к Энни, Великая Мадемуазель наклонилась к своему посетителю, чье колено и голенище сапога были видны от двери.

Закрывать дверь или нет? Энни решила, что не стоит рисковать, оставляя ее открытой. Голос принцессы может разбудить ее служанку. Энни осторожно прикрыла дверь и спряталась в тень высокого комода.

Голос Великой Мадемуазель стал громче:

– Не глупите. Измена подобна убийству. При определенных обстоятельствах на нее способен каждый.

Руки Энни сжались в кулаки. Посетитель принцессы встал и вышел на свет. Ее сердце, застучав, чуть не выпрыгнуло из груди. Это был не Филипп, а Конде, руководитель мятежных войск!

Энни почувствовала себя так, словно, намереваясь перешагнуть лужу, неожиданно свалилась в бездонный, темный колодец. Во что она впуталась? Если ей не удастся скрыться незамеченной, это может стоить ей жизни! Они ни за что не поверят ее объяснениям. Она осторожно двинулась к двери, но остановилась, когда Конде грохнул кулаком по столу.

– Нас предают на каждом шагу. Я предупреждал, что на верность герцога Лоррейна нельзя полагаться. Нам надо было послать за ним раньше, не дожидаясь сегодняшнего дня. – Он прошел в дальний угол комнаты. – После нашей встречи я вернулся в Париж и сразу же получил от него сообщение, что его отряд отбросили и он нуждается в подкреплении. Подкреплении! Это он со своими наемниками должен был стать нашим подкреплением. Без него войска Тюренна превосходят нас вдвое!

Принц рухнул в кресло.

– Я с охраной вернулся в лагерь Лоррейна, и знаете, что я там обнаружил? Лоррейн вел себя так, словно мы с ним и не встречались. Тот господин, что шутил, подхалимничал и любезничал с нами еще в полдень, спустя два часа обращался со мной, как с низкородным прощелыгой. Он заявил, что еще несколько дней назад подписал с Мазарини соглашение!

Энни не желала ничего больше слушать. Каждое слово делало ее положение все более опасным. Стук сердца отзывался в ее ушах, она еще плотнее прижалась к двери. Путь к отступлению будет отрезан, стоит принцессе пройтись по комнате.

Но Великая Мадемуазель была слишком погружена в свои проблемы.

– Зачем ему было лгать, клянясь нам обоим в своей преданности сегодня днем, а спустя несколько часов говорить вам про соглашение с Мазарини? В этом нет никакого смысла!

В голосе принца прозвучала горечь:

– Потому что сегодня днем там были вы.

По лицу принцессы скользнуло какое-то странное удовлетворение.

Конде продолжал:

– Очевидно, он не рискнул задевать вас. Но он без всяких угрызений совести оскорбит меня и предаст вашего отца, мужа собственной сестры!

Даже при тусклом свете можно было разглядеть выражение торжества в глазах Великой Мадемуазель, смотревшей мимо раздосадованного кузена.

– Так он боится задевать меня. Предусмотрительный человек. Можете записать очко в его пользу, месье принц.

Конде фыркнул:

– И что вы предлагаете делать сейчас?

Принцесса села и повернулась лицом к нему.

– Вам надо поговорить с моим отцом. Сегодня же ночью. А я должна узнать, кто из моих приближенных нас предал. Меня и раньше предупреждали, что кто-то шпионит для регентства. Мне следовало действовать раньше, но я не люблю применять пыток.

Голос принца стал раздраженным:

– Я говорил вам, это Шатильон.

– Это вы говорили оттого, что она отвернулась от вас и вернулась к де Немерру. Эх, мужчины! Вы скорее поверите в то, что женщина – изменница, чем в то, что она неверная любовница. Нет. Я не думаю, что это Шатильон. – Принцесса медленно добавила: – Скорее это Корбей.

У Энни затряслись поджилки. Несомненно, на самом деле принцесса не считала ее шпионкой…

Конде проворчал:

– Вы просто не слушаете то, что последние полчаса я твержу вам: это никак не может быть Корбей. Что понимает этот простодушный ребенок?

Великая Мадемуазель воскликнула:

– Она не ребенок и отнюдь не простодушна.

Энни словно окатило холодом. Если она не выберется отсюда, за ее жизнь не дашь и гроша. Едва она подалась к двери, как услышала слова Конде:

– Это началось задолго до того, как появилась Корбей. У нашего предателя связи на самом высоком уровне. Мои источники утверждают, что это Шатильон, и у них есть свидетели. Она предала нас регентству за сто тысяч франков.

Помолчав, принцесса сказала:

– Глупо. Я заплатила бы ей вдвое. – Энни услышала нотку разочарования в ее голосе. – Ну ладно, согласна. Итак, это Шатильон.

Энни облегченно вздохнула. Теперь бы скрыться незамеченной! Она подкралась к двери и принялась медленно и осторожно открывать ее.

Сзади Конде продолжал уже мягче:

– Я знаю, вы сумеете провести допрос Шатильон. Используйте любые средства, какие пожелаете, но добейтесь правды от этой потаскушки. Сожалею, что не могу остаться и посмотреть на это собственными глазами. – Энни услышала, что он встает. – Я отправляюсь к вашему отцу. К сожалению, я прибыл сюда прямиком из лагеря Лоррейна, и у меня нет ни одного посыльного. Надо послать в наш лагерь донесение о последних событиях. Но кому мы можем его доверить?

Дверь была уже открыта, но вдруг одна из петель предательски заскрипела. Принцесса и ее гость рванулись к двери.

Попалась! Энни обернулась и храбро посмотрела им в лицо.

Великая Мадемуазель открыла рот от изумления.

– Вы! Вы давно здесь? Что вы слышали?

Наполовину выхватив шпагу из ножен, принц взглянул на Энни со смесью гнева и подозрения, задержал свой взгляд на ее открытом халате.

Энни знала: она не должна подавать вида, что ей страшно.

– Я слышала, вы говорили о герцоге Лоррейне и Шатильон.

Принцесса зашипела:

– Значит, вы шпионка? – Она повернулась к принцу. – Какие еще доказательства вам нужны? Я была права!

Энни запахнула халат.

– Ваше высочество, я пришла сюда не затем, чтобы шпионить. Я здесь скорее потому, что вы меня предали все. – Она взглянула на Конде. – Я думала, ее высочество проводит время с другим мужчиной, которого мы обе с ней знаем.

Принцесса спокойно скрестила руки на груди.

– А почему я должна в это верить?

– Потому что это правда.

Конде опустил руки.

– Мадемуазель, я говорил вам, что существуют доказательства вероломства Шатильон. Но вот поймана еще одна рыбка. Возможно, что Шатильон не единственная предательница. – Он покачал головой, глядя на Энни. – И что, черт возьми, нам с вами делать?

Энни внешне сохраняла ледяное спокойствие, но мысли лихорадочно метались в поисках выхода.

– Как я вижу, у вас есть три возможности: поверить мне, убить меня или же просто отправить обратно в постель.

Принцесса в изумлении вскинула бровь, затем холодная улыбка искривила ее губы.

– А вы, я смотрю, хладнокровны. Клянусь, Корбей, вы мне даже нравитесь. – Она провела сложенным веером по позвоночнику Энни. Принцесса продолжала кружить вокруг Энни, в ее холодных голубых глазах читались гнев и беспокойство. – А почему бы нам вас не убить? Это значительно все упростит.

Энни решила блефовать. Она улыбнулась.

– Едва ли. Если я исчезну, пойдут разные кривотолки. Люди и так удивляются, зачем вы вдруг пригласили в свою свиту, в число самых приближенных дам, жену капитана королевской гвардии.

Конде вскинул голову:

– Это правда?

Великая Мадемуазель уселась за столик.

– Это мое личное дело.

Какой-то еле уловимый признак того, что принцесса сдалась, побудил Энни продолжать. Может быть, Конде не знает о Филиппе, и принцесса не хочет, чтобы он узнал. Это, по крайней мере, слегка уравнивало Энни с ней. И она была абсолютно уверена, что ни принц, ни Великая Мадемуазель не станут вызывать охрану, боясь раскрыть свою тайную встречу.

Она обратилась к женщине, сидящей напротив:

– Это правда. Я действительно следила за вами, мадемуазель, но не шпионила. – Энни опустилась на одно колено и взмолилась: – Я не раз видела, с какой неистовой гордостью вы защищаете то, что считаете своим. Так неужели вы убьете меня только за то, что я делаю то же самое – защищаю то, что принадлежит мне?

Принцесса отвела взгляд, и Энни поняла, что у нее появился шанс.

– Вы сами вызвали меня, мадемуазель. Я не хотела, но вы настояли. И, едва я появилась здесь, именно вы начали боевые действия, а отнюдь не я. Вы, ваше высочество, приказали мне спать прямо за вашей дверью. И, когда я услышала голос принца, я решила, что это кто-то другой. Как я могла лежать и спокойно слушать, думая, что вы с…

– Довольно! – Принцесса сжала руками подлокотники своего кресла. – Ни слова больше. – Она повернулась к Конде. – Пошлите ее в лагерь с сообщением. Если нам повезет, кто-нибудь из людей Мазарини прикончит ее вместо нас.

Принц кончиком пальца почесал шелковистую бородку.

– Вы готовы довериться ей?

– С трудом. Но ведь кто-то должен доставить послание. Это прекрасно может сделать и Корбей. – Великая Мадемуазель вытащила из сундука узел с простой одеждой и швырнула его Энни. – Надевайте.

Облегчение Энни сменилось замешательством.

– Прямо сейчас? – Она недоуменно взглянула на ошеломленного Конде.

Великая Мадемуазель улыбнулась.

– Прямо сейчас.

Энни повернулась спиной, не снимая халата, влезла в крестьянскую рубаху и натянула простую накидку. Затянув шнуровку на талии юбки и тесемки на воротнике рубахи, она убедилась, что этот просторный костюм не свалится с нее.

– Теперь вы вполне похожи на прислугу. – Великая Мадемуазель второпях набросала записку, запечатала ее, сунула в руку Энни и дала ей вышитый носовой платок, источающий резкий аромат любимых духов принцессы.

– Когда доставите сообщение, покажете им этот платок. – Она открыла потайную панель и указала на темный проход, открывшийся за ней: – Принц проводит вас до внешних ворот, даст вам лошадь и объяснит, как добраться до лагеря.

– Лошадь? – пробормотала Энни.

– До нашего лагеря больше пяти миль. Вы не сможете туда быстро добраться пешком, – принцесса улыбнулась. – Ой, я вспомнила. Кто-то говорил мне, что вы не любите лошадей.

Обе они знали, о ком идет речь. Энни выпрямилась.

– Напротив, я нахожу, что лошади куда милее большинства людей, встреченных мною в этом городе. – Она твердым шагом прошла мимо принцессы. – Месье принц, я в вашем распоряжении.

Лишь перед рассветом Энни соскользнула со своего скакуна и, пошатываясь, вошла сквозь потайную калитку в Тюильри, все тело болезненно ныло после стремительной тряской скачки в лагерь повстанцев и обратно.

Тяжкие испытания этой ночи предельно изнурили и изменили ее. Она сама себя не узнавала. Она наблюдала, она делала и узнавала то, что навсегда уводило ее за узкие горизонты вчерашнего детского видения мира. Она чувствовала себя повзрослевшей, даже каким-то странным образом ставшей сильнее. Никогда ей не вернуться к неведению, или скорее наивности, ограждавшей ее от мира.

Да она уже и не хотела этого. Особенно после того, что увидела и услышала этой ночью.

Усталая, она доковыляла до секретной двери, постучала. Позевывающая служанка впустила ее и, подняв свой фонарь повыше, повела через сырой и затхлый лабиринт проходов. Остановившись возле входа в апартаменты принцессы, она проворчала:

– Докладывайте покороче. Ее высочество всю ночь не смыкала глаз.

Энни кивнула и, отодвинув потайную панель, вошла в комнату.

Принцесса стояла у окна, не отрывая глаз от реки. Когда она обернулась, Энни заметила, что ее глаза покраснели и опухли.

– Ну что?

Энни сделала реверанс.

– Они больше часа заставили меня ждать, но наконец я передала ваше послание командующему. Ему крайне не понравилось то, что он прочел. Он тряс меня, обвиняя во лжи, но, когда я показала ему ваш платочек, поверил.

– И это все?

– Да, ваше высочество.

Принцесса перевела взгляд на реку и пробормотала:

– Я знала, что рассчитывать на Лоррейна рискованно, но мы нуждались в нем. Он настоящий солдат, один из лучших во Франции. А теперь мы не просто сражаемся без него, мы сражаемся против него.

Великая Мадемуазель холодно бросила:

– Оставьте меня.

Энни смотрела в пол. Нелегко было высказать то, о чем она думала, но после всего того, что она видела ночью, она не могла молчать.

– Я уйду, ваше высочество, но я должна сказать. Боюсь, я неверно судила о вас.

Принцесса резко оборвала ее:

– У меня есть куда более важные темы для размышления, чем ваше ко мне отношение.

– Я знаю. Скажите только, чем я могу вам помочь?

Принцесса вскочила, ее глаза вновь зажглись.

– Помочь? И как же вы, скажите на милость, можете помочь мне?

– Вам виднее, но мне очень хочется. – Она надеялась как-то объяснить принцессе глубокие переживания этой ночи. Ее голос посерьезнел: – До сегодняшнего дня я думала о Фронде как о чем-то отвлеченном – бессмысленном противостоянии, которое затронуло мою жизнь, причиняя лишь беспокойство. Я не хотела участвовать в этом. Но сегодня ночью, ожидая встречи с командующим, я бродила по лагерю фрондеров, и то, что я увидела, все изменило.

Даже в этой удушающей жаре костры окружали бодрствующие, глядящие исподлобья люди, в отблесках пламени их лица были полны тревожного ожидания.

Скоро битва. Это читалось на их лицах. Висело в воздухе.

Принцесса невидяще глядела куда-то поверх головы Энни. Слушает ли она? Энни продолжала:

– Я слышала, как солдаты вспоминают свои дома, жен и детей, которых они оставили. Некоторые хвастались боями, в которых им довелось сражаться. Другие рассуждали о мужестве своих командиров. Но особенно они влюблены в ваше высочество. Снова и снова я слышала истории о вашей отваге при Орлеане и как она вдохновляла их.

Великая Мадемуазель только вздохнула.

– Я начала понимать, чем эти люди рискуют и во имя чего. Я задумалась о том, что произошло в нашей стране, если богатство и могущество стольких знатных домов обратилось против регентства или, точнее, против Мазарини. – Энни трясло. – И, наконец, я поняла, что вы пытаетесь сделать.

Глаза принцессы сузились.

– Не стоит себе льстить, мадам. Никто не понимает до конца, что я хочу сделать, даже мой отец.

– Возможно. Но дело в том, что я тоже хочу сделать все возможное, чтобы люди вернулись к своему хозяйству, к своим семьям. Я не могу просто наблюдать за происходящим. Позвольте мне вам помогать.

– Вы – фрондерка? Я нахожу такое резкое превращение за полночи более чем подозрительным. А как же ваш муж? Он ведь на стороне королевы.

Энни замерла, ее голос стал жестким:

– Осторожнее, ваше высочество. Обсуждение моего мужа и его преданности для нас ничем хорошим не закончится.

– Ха! – От улыбки лицо Великой Мадемуазель удивительно помолодело. – Я всегда знала, что за внешней мягкостью скрывается весьма решительная натура.

– Так вы позволите мне помогать вам?

– А как я узнаю, что вы не служите регентству, притворяясь, что помогаете мне?

– Никак.

В очах принцессы блеснул надменный огонек.

– В том-то и дело. У меня нет оснований вам доверять.

Голос Энни упал.

– Но я нужна вам, желаете вы это признавать или нет. У вас в свите нет никого, верного вам, кроме Префонтейна, но его слишком хорошо знают, поэтому не во всех случаях его можно использовать. А вам нужна женщина, сметливая и способная держать язык за зубами. – Энни говорила уверенно, обе они знали, что она права. – Фронтеньяк не может сделать для вас ничего: она слишком робкая. Фескье сообщает о каждом вашем движении вашему отцу. Не говоря уж о том, сколько людей прочитывают ее донесения, прежде чем они попадают в Люксембург. А Шатильон – та опаснее всех.

Презрительный взгляд исказил лицо принцессы.

– Все это для меня не новость. Эти люди бывали полезны мне, но я никогда не была настолько глупа, чтобы им доверять. И, конечно же, я не настолько глупа, чтобы доверять вам.

– Ну так и не доверяйте. Но располагайте мной.

Принцесса невесело рассмеялась.

– Корбей, вы или самая смелая дура, которую мне доводилось встречать, или самая отъявленная лгунья. Не могу решить, кто.

Энни почтительно присела.

– Ни то, ни другое, мадемуазель. Сейчас я самая усталая фрейлина во всей Франции. – Она взглянула на первые лучи восходящего солнца, позолотившие окно. – Я выполнила то, что вы мне поручили, и сказала то, что была должна. Могу я откланяться?

После секундного размышления Великая Мадемуазель указала на закрытую на засов дверь.

– Хорошо. Вы можете идти.

– А как с моим предложением?

– Посмотрим, мадам. Посмотрим.