"Любовник ее высочества" - читать интересную книгу автора (Смит Хейвуд)

17

Сидя у окна в кабинете, Великая Мадемуазель услышала за спиной знакомый звук шагов своего секретаря.

Префонтейн приблизился и низко поклонился.

– Вы посылали за мной, ваше высочество?

Не отрывая глаз от зелени за окном, она указала ему на письменный стол.

– Да. Займись письмом к его милости герцогу Корбею. Он сейчас в Сен-Жермене вместе с гвардией.

Как только она узнала, что Филипп все еще во Франции, Луиза использовала все свое влияние, чтобы услать его как можно дальше от Парижа. Но королева упорно отказывала в его переводе, утверждая, что сейчас каждый гвардеец необходим для защиты ее и юного короля.

Объяснение выглядело убедительно, но ей до смерти было любопытно, знает ли Мазарини, что за всем этим стоит она. Луиза надеялась, что нет. Ей не хотелось даже думать о том, как торжествуют Мазарини с королевой, отказывая ей.

– Я готов, ваше высочество.

– Хорошо. – Луиза обернулась и начала диктовать: – Вначале – обычные приветствия. Затем… До меня дошли сведения, что ваша молодая жена без всякой охраны проживает в деревне, в то время как вы отважно защищаете нашу королеву и его величество в Сен-Жермене. Позвольте мне вновь предложить вашей дорогой жене гостеприимство и безопасность в моем доме. Как я и обещала, место в моей свите я храню для нее. Не сомневаюсь, вы оба согласитесь, что она должна вернуться в Париж как можно скорее, учитывая опасность нынешнего положения.

Луиза знала, что Филипп хотел, чтобы его жена была от двора – и от нее – как можно дальше. Одно это уже было достаточным основанием настаивать на противоположном. Не говоря уж об удовольствии поставить на место самонадеянную девчонку.

– Где я остановилась?

– Опасность нынешнего положения…

– Я рассчитываю увидеть Анну-Марию в ближайшие две недели. Если вас беспокоит ее переезд из Шевре в Тюильри, позвольте мне предложить сопровождение из моей личной охраны, чтобы обеспечить безопасность. – Филипп поймет, какое грозное предупреждение кроется в этом «предложить».

Она удовлетворенно кивнула Префонтейну:

– Это все. Закончите как обычно. И проследите, чтобы он получил письмо сегодня.

После отъезда Филиппа Энни провела две недели, сокращая работников, оставив необходимый минимум, чтобы сохранить старый дом от разрухи. В поместье осталось двадцать постоянных слуг, включая Мари, Поля и мадам Плери.

Каждый день с рассвета до позднего заката солнца в поместье Корбей все были на ногах. И, несмотря на то что от нее постоянно ждали указаний или решения споров по пустякам, Энни никогда так не наслаждалась своим уединением, даже в монастыре. В отсутствие мужа все слуги полностью подчинялись ее желаниям. Она отвечала лишь перед самой собой, сама решая, когда ей вставать, что надевать, что есть, как проводить время и куда пойти.

Она даже выписывала банковские чеки на выплаты и поставки. К ее облегчению, Филипп – или скорее его банкиры – оплачивали их. Впервые она обладала властью, сначала с осторожностью, даже с трепетом, пользуясь ею. Вскоре ей это даже понравилось. Ее мягкое управление словно золотой, попавший в руки угнетенного, приносило только добро. Это давало ей ощущение защищенности, делало сильной, заставляя постепенно забывать о полной покорности, в которой она так много лет прожила в монастыре.

Их прислуга и арендаторы, поначалу удивленные ее вмешательством в их обязанности и сбитые с толку ее готовностью признавать свои ошибки, вскоре потеплели, видя ее разумный, практичный подход к управлению имением. Но, хотя она и достигла определенного прогресса, не обходилось без недоразумений. Энни постоянно забывалась, импульсивно хватаясь за работу бок о бок с уставшим и медлительным слугой. Она по-прежнему командовала на кухне, невзирая на вялые протесты мадам Плери, и с тех пор боязнь неожиданного появления хозяйки удерживала шеф-повара от шуточек над бедной домоправительницей!

Шестнадцатого июня почти все работы по восстановлению были закончены. Теперь ее время полностью принадлежало ей. Как и в монастыре, основным ее удовольствием оставалось чтение. Каждый день она по привычке вставала на рассвете и, слегка перекусив, отправлялась в какое-нибудь уединенное место на природе, взяв с собой одну из книг своего отца.

Этим утром она рано прервала свое чтение из-за приступа тошноты, а теперь не могла сосредоточиться на ежедневном отчете мадам Плери. Уже не в первый раз на этой неделе у нее были неприятности с желудком.

Она отпустила домоправительницу, попросив, чтобы повар готовил блюда без острых соусов.

Мадам Плери бросила смущенный взгляд в сторону прихожей.

– Вас ждет человек из Парижа.

Энни резко захлопнула веер.

– Как, еще один?

– Да, госпожа.

Филипп упрям, как осел! За последние дни это был уже третий.

– Пусть войдет. – Она села в кресло и заметила, что мадам Плери, впустив гонца, оставила дверь приоткрытой.

На этот раз сюда прибыл офицер, а не просто паж.

Он промаршировал вперед, словно на параде, чеканя шаг начищенными сапогами. Лицо его было знакомым. Она видела этого юного лейтенанта – одного из младших офицеров Филиппа – на свадебной церемонии. Память услужливо подсказала его имя.

– Лейтенант Веркруа! Чем вызвана такая честь?

Явно довольный тем, что она его вспомнила, он поклонился.

– Это мне оказана честь, ваша милость. – Он посуровел, нервно одергивая плащ. – Я привез послание от моего капитана, монсеньора герцога. Она кивнула и протянула руку, чтобы взять записку.

– Хорошо.

Он не шелохнулся, глядя куда-то поверх ее головы.

– Это устное сообщение, ваша милость.

Энни заколебалась. Она точно знала, что за полуоткрытой дверью их подслушивают.

– В таком случае нам лучше пройти в сад. – Она встала.

В глазах офицера промелькнуло восхищение. Он последовал за ней через прихожую на залитую солнцем открытую террасу.

– Какие распоряжения передал мой муж? Должно быть, что-то очень важное, раз их доставил человек вашего ранга.

Лейтенант откашлялся и вытянулся в парадной стойке.

– Его милость, капитан Корбей, почтительно приказывает госпоже герцогине незамедлительно, вместе со мной, вернуться в Париж. Мне даны инструкции сопроводить вас в Тюильри, где вашу милость ожидает герцогиня де Монпансье.

– Что?! – Энни вскочила на ноги. И первые два послания от Филиппа были достаточно неприятны – в резком тоне, далеком от общепринятой учтивости, он требовал, чтобы она уехала из ее мирного и безопасного дома. Посылать же ее в руки его любовницы – это слишком!

Она в раздражении вышагивала взад-вперед. Должно быть, кто-то сообщил, как хорошо ей здесь без него. И он решил наказать ее, свести с ней счеты! Он хочет заставить ее покориться, посылая вооруженного офицера, чтобы отправить ее в Париж прямо к Великой Мадемуазель!

Она повернулась к посланцу и сказала ледяным тоном:

– Очевидно, мой муж мало уважает мой покой, мое мнение и тем более мое достоинство. Не говоря уже о моей безопасности. Теперь, когда войска Конде осадили город, Париж, вероятно, самое опасное место во всей Франции. Я писала об этом мужу и вчера, и позавчера.

Веркруа еще больше подтянулся.

– Бунтовщикам никогда не взять стен Парижа. И никто не посмеет причинить вред королевскому семейству. Но здесь, в этом незащищенном доме, ваша милость подвергается серьезной опасности. Я видел доказательства того, что лагерь мятежников не далее как в двух милях отсюда. Ради безопасности, да и из чувства долга, ваша милость должна позволить мне сопроводить ее в Тюильри.

Энни скорей бы пробежалась голышом по улицам Шевре, чем выполнила это возмутительное приказание. Она заговорила так мягко и ласково, словно просто приглашала его на обед:

– Вот мой ответ. Слушайте внимательно, месье, чтобы не вынуждать меня повторяться. Ни при каких обстоятельствах я не возвращусь в Париж. Я также не приму больше посланий от мужа. Если он хочет еще что-то потребовать, пусть сделает это лично.

Лицо офицера ожесточилось.

– Но, ваша милость…

Она устремила на него надменный взгляд.

– Могу ли я узнать у вас, месье, что вы делаете здесь в то время, как армия мятежников стоит у самых стен столицы? Я немедленно напишу ее величеству о столь вопиюще недопустимом использовании служебного положения.

Он побледнел, но встал у нее на пути.

– Пишите, если считаете нужным, но мне приказано доставить вас, и я это сделаю.

Забыв о своем достоинстве, она со всех ног помчалась в дом и закричала:

– Поль! Анри! Томас! Этьен! Скорее сюда!

Заслышав ее тревожный призыв, отовсюду появились слуги. Из кухни выскочил повар, а за ним – Поль.

Она указала на офицера:

– Поль, этот человек утверждает, что он – посланец от моего мужа, но у него с собой нет ни письма от герцога, ни печати, подтверждающей его слова. Судя по всему, это самозванец, посланный, чтобы похитить меня. Проследи, чтобы его связали и отправили в Париж. Если необходимо, лакеи и садовники вам помогут.

Офицер, сдавшись, поднял руки. Двое лакеев отобрали у него шпагу с пистолетом и связали его же собственным поясом.

Это отучит Филиппа обращаться с ней, как с глупым ребенком!

– Что значит «они»? – Филипп вскочил на ноги, чуть не перевернув заваленный картами столик, стоящий в палатке. Он не верил своим ушам – его офицер побежден обычной женщиной и шайкой каких-то прислужников! – И что ты можешь сказать в свое оправдание?

С пунцовым лицом лейтенант Веркруа угрюмо бубнил:

– Они застали меня врасплох, сир, и обезоружили. – Его рука бессознательно теребила рукоять шпаги. – Двое слуг отдали мне шпагу и пистолет лишь в предместье Парижа, когда меня развязали. Я хотел было арестовать их, но они пустили мою лошадь без меня в галоп и умчались в своей телеге. Мне потребовалось время, чтобы изловить лошадь, и остаток ночи я добирался сюда. Прошу разрешения, сир, вернуться с небольшим отрядом и арестовать этих наглых мужланов.

– Забудь о них! Они всего лишь выполняли распоряжение. – Вспышка гнева Филиппа сменилась хладнокровием. – Моя жена – вот кто ответствен за этот позор.

Лейтенант выпрямился.

– Тогда прошу разрешения вернуться с большим отрядом, чтобы доставить мадам герцогиню в Тюильри, как вы приказали, сир.

Филипп фыркнул.

– Тебе для этого потребуется еще и несколько орудий. – Он женат на самой упрямой, самой вздорной женщине в королевстве. Все и так достаточно перепуталось, а теперь еще эта глупость. Филипп надеялся, что принцесса еще об этом не слышала.

Он встал и подошел к выходу из палатки. Отсюда открывался прекрасный вид на луга, окружавшие Сен-Жермен, усеянные вместо коз и коров брезентовыми палатками и пушками. Раннее утреннее солнце блестело в капельках росы на палаточных тентах, пар легким облачком клубился над ними.

Филипп помассировал пальцами веки, чтобы снять тяжесть еще одной долгой ночи, проведенной за сосредоточенным изучением военных карт Парижа и предместий. Жютте сразу же отменил его отпуск, как только Филипп вернулся в Париж. Филипп был тут же направлен в Сен-Жермен и всю эту неделю спал всего несколько часов в сутки.

Проклятие! Какого черта жена не выполняет его приказания? Она ведь всю жизнь в монастыре подчинялась строгому порядку. Хорошенькое время она выбрала, чтобы капризничать!

Он вернулся за стол и набросал краткую записку.

– Генерал Тюренн предложил мне несколько дней отпуска в компенсацию за внезапный вызов. Я собирался съездить на побережье, но теперь мои планы изменились. – Он сложил послание и бросил его лейтенанту. – Прикажи приготовить мою лошадь, а затем доставь это в штаб. Я еду в Мезон де Корбей. – Он потянулся за пистолетом и шпагой. – И в следующий раз, когда я дам тебе задание, советую, черт возьми, справиться получше, или вершиной твоей карьеры будет командование отрядом по очистке выгребных ям.

Филипп решительно прошел мимо удивленного лакея в прихожую Мезон де Корбей.

– Добро пожаловать, господин.

У его господина не было настроения, чтобы обращать внимание на явно улучшенную внешность строения, на скромную элегантность внутреннего убранства. Грозным голосом он прорычал:

– Где она?

– Кто, ваша милость?

– Герцогиня. Кто же еще? – Еще запачканный и разгоряченный скачкой от Сен-Жермена, Филипп нетерпеливо похлопывал по ладони перчатками. – Ну?

Слуга нервно взглянул в сторону сада.

– К сожалению, господин, я не знаю. Ее милость часто прогуливается в это время дня одна. Но к обеду всегда возвращается.

Филипп остановился.

– И вы оставляете ее без сопровождения? Вы не знаете, что это опасно? Кругом бродят отряды мятежников.

– Нас не спрашивают, ваша милость. Ее милость запретила нам следовать за ней. Сказала, что желает уединения.

Филипп рванул застежку своего камзола.

– Какой-то сумасшедший дом! – Он бросил на канапе пистолет, следом – шпагу и ножны. – Вы совсем потеряли разум, позволяя вашей госпоже бродить без охраны? Вы не знаете, что идет гражданская война? Может случиться что угодно! Кто-нибудь мог даже попытаться похитить ее.

Тот, очевидно, понял саркастическую ссылку Филиппа на неудачный визит лейтенанта Веркруа. Его лицо пошло пятнами.

– Простите, господин, мы делали только то, что велела мадам герцогиня. Прошу вашу милость понять нас.

– Иди и скажи Мари, чтобы немедленно упаковала вещи своей госпожи. И пусть поспешит. Как только я буду готов, мы тотчас уедем – с багажом или без багажа. – Он швырнул свой камзол. – Пусть его почистят и выколотят. Принеси воды умыться и чистую рубаху. И немного еды.

Он крикнул старого дворецкого, и тот объяснил ему, что мадам герцогиня у старой мельницы, где она гуляет под неусыпным присмотром.

Через полчаса Филипп подкрадывался к спящему конюху, который, предполагалось, охраняет свою госпожу.

Охраняет, как же! Какая защита от спящего?

Одной рукой он прикрыл рот похрапывающему парню, а другой потряс его, чтобы разбудить. Несколько секунд тот отчаянно сопротивлялся, но, узнав своего хозяина, вытаращил глаза.

Филипп жестом приказал ему не шуметь, потом отпустил его, прошептав:

– Немедленно возвращайся в конюшню и проследи, чтобы мой конь был готов.

Парень кивнул и скрылся из виду.

Филипп осторожно шел по краю вечнозеленых зарослей, отодвигая цепкие ветки болиголова. У последнего куста, скрывавшего тенистую поляну и полуразрушенную мельницу, он остановился и осмотрелся. Ни одно движение не нарушало мир и покой.

И вот он увидел ее.

Анна-Мария сидела, приютившись у выступа гладкого замшелого камня. Простое платье обтягивало ее колени, зеленая ткань сливалась с лишайником под ногами. Нежная кожа резко выделяла темную заплетенную косу, перекинутую через плечо.

Он забыл, как прелестна его жена. Она казалась сказочной принцессой лесных эльфов, сидящей на незамысловатом троне. На ее лице было выражение острой тоски. Она медленно листала тоненький том.

Шагнув вперед, он произнес:

– Мадам, я хотел бы поговорить с вами.

Анна-Мария вздрогнула от неожиданности. Она соскользнула с валуна и встала, прижав томик к груди, словно защищаясь.

– Что вам угодно?

Он подошел совсем близко и ощутил слабый аромат сирени, идущий от ее кожи, одежды и волос.

– Я думал, что в моей записке все было ясно сказано, – он подпер рукой бедро. – Как показал случай с Веркруа, посылать за вами бессмысленно. Вот я сам и приехал. – Филипп вздохнул. – Прекрасный парень этот Веркруа. Я послал его, чтобы он отдохнул от лагеря. У него не было отпуска больше года.

– Мне жаль, что пришлось осложнить жизнь этому несчастному. – Зажатая между выступом скалы и им, она попыталась отодвинуться, но он, как в зеркале, повторил ее действия, отрезая ей путь. Голос Анны-Марии дрогнул: – И я должна извиниться за то, что произошло той ночью перед тем, как вы уехали. – Взгляд ее огромных темных глаз был устремлен на его лицо. – Я не хотела оставить вас на всю ночь, Филипп. Я заснула и, проснувшись, поняла, что натворила. А потом побоялась вас развязать, и прошу простить меня за это.

Он выпрямился, воспоминание о прошлом унижении ожесточило его. И слова, сказанные сухим тоном, прозвучали неискренне:

– Забудем о прошлом. Сейчас меня беспокоят более неотложные вещи. Я не могу больше тратить время и силы на то, чтобы думать, как вы доберетесь до Парижа. Восстание вот-вот разразится. Один бог знает, что произойдет, когда это случится. Я не могу оставить вас здесь без защиты.

Глаза Анны-Марии сузились.

– Надеюсь, вы сумеете мне объяснить, почему я буду в большей безопасности в стенах осажденного города под «защитой» той самой женщины, чьи легионы готовы разрушить всю столицу.

Проклятье! Он постарался скрыть раздражение.

– Великая Мадемуазель предложила вам защиту в своем дворце и место в своей свите. Я знаю, вы не хотите быть при дворе принцессы, я тоже не хочу этого, однако у нас нет выбора. Если завтра вы не будете во дворце, принцесса пошлет вооруженный конвой, и они доставят вас силой.

Внезапно весь накал и напряжение последних недель навалились на него. Он устало продолжил:

– У меня нет больше времени. Я работаю по двадцать часов в сутки, стараясь, чтобы Франция уцелела. Во дворце, по крайней мере, вы будете в безопасности. Это я могу обещать.

Анна-Мария не шелохнулась.

Филипп напрягся. В последние недели он на протяжении множества драгоценных часов обговаривал вопросы ее безопасности. Он спустил целое состояние на различные выплаты и взятки, чтобы сохранить их имущество от возможной конфискации, если вдруг победят бунтовщики. Но вместо того, чтобы положиться на него, его жена бросает ему вызов.

– Я совершенно не обязан объясняться по этому поводу, мадам. Я могу лишь напомнить, что вы обязаны делать то, что я скажу.

Руки Анны-Марии сжались в кулаки.

– Я знаю, что оскорбила вас, оставив связанным, Филипп. Но, что бы я ни сделала, это не оправдывает того унижения, какое вы мне предлагаете. Мне неважно, что она принцесса. Я не позволю передать себя в руки этой женщины.

– Вы сделаете, как я пожелаю. Такова моя воля – вы примете сердечное гостеприимство герцогини де Монпансье.

Прежде чем она успела сообразить, он быстро наклонился и ловко взвалил ее на плечо.

– Как вы смеете! Пустите меня! – Она отбивалась изо всех сил, коса, болтаясь, молотила по нему.

Филипп поймал конец косы и зажал в руке, привязав тем самым ее голову к своей спине.

– Ой! Вы вырвете мне волосы! Выпустите сейчас же! – Анна-Мария одной рукой колотила его по бедру, другой тянулась к эфесу его шпаги. Однако туго натянувшаяся коса удерживала ее на безопасном расстоянии как от шпаги, так и от пистолета.

Филипп ухмыльнулся. Эта коса – весьма удобная штука. Хорошо, что она вышла из дому с такой неподобающей прической. Особо не церемонясь, он поудобнее разместил ее на плече.

Она колотила кулаками по его спине.

– Вы хулиган! Вы животное!

Он направился вниз по узкой дорожке, его речь стала прерывистой от напряжения.

– Вы лишь сделаете себе больно, пытаясь от меня вырваться. Если вы успокоитесь, нам обоим станет намного удобнее.

Кровь прилила к ее голове, кричать стало намного труднее.

– И не подумаю, невоспитанный, самодовольный сукин сын! Пусть я останусь лысой, лишь бы вырваться от вас! – Она задергалась еще сильнее, но с его ростом и силой ей было не справиться.

Он с трудом продрался сквозь нависающие ветви двух рододендронов, их листья шуршали ему вслед.

– Ох! Осторожнее! Эти ветки чуть не выкололи мне глаза! Отпустите меня! Филипп, я не могу дышать. Вы вытрясли из меня всю душу.

Он испытывал какое-то мрачное удовлетворение от ее страданий. Не обращая внимания на опасность спуска по узкой тропинке, он не снижал темп. И, проходя мимо куста сирени, отломил крепкую ветку.

Скрывая страх под напускной храбростью, она спросила вздрагивающим голосом:

– А это еще зачем? Для чего вам эта ветка, Филипп? Отвечайте! Уж не собрались ли вы меня выпороть? – Она опять попыталась вырваться, но после длинного пути вниз головой совершенно обессилела, и он легко удерживал ее одной рукой.

Филипп ничего не отвечал. Мерный скрип и шорох его сапог, когда они шли через луг, сменился хрустом гравия, когда он вышел на дорогу. По его шее струился пот. Слава богу, почти пришли. С каждым шагом живая ноша становилась все тяжелее. Когда они обогнули угол дома, идти стало сразу легче при виде экипажа, подготовленного и нагруженного, с озабоченной Мари, устроившейся позади кучера. Балтус негромко ржал, его поводья удерживал взволнованный конюх.

Филипп крикнул:

– Открывайте дверь. Кучер, пусти коня галопом, как только герцогиня окажется в экипаже. И гони вперед, не останавливаясь. Если она сбежит – ответишь головой.

Мари ухватилась за сиденье, когда кучер, подавляя ухмылку, приготовил свой кнут.

– Да, ваша милость. Понял, галопом, и полный вперед!

Анна-Мария возобновила борьбу всерьез.

– Нет! Вы не смеете! Прекратите, Филипп!

Филипп взобрался на ступеньку кареты и с силой швырнул ее на сиденье. Хлопнув дверцей, он хлестнул коня по крупу кнутом и крикнул:

– Пошел!

Сам же легко соскочил с рванувшейся повозки и вскочил на Балтуса. Он все еще держал в руке ветку сирени. Выбросить?

До Парижа еще три часа. Кто знает? Может статься, Анна-Мария заслужит еще и порку.