"Собрание сочинений, том 9" - читать интересную книгу автора (Маркс Карл, Энгельс Фридрих, К Маркс и Ф...)
К. МАРКС ЗАПРОС ЛЕЙАРДА. — БОРЬБА ВОКРУГ БИЛЛЯ О ДЕСЯТИЧАСОВОМ РАБОЧЕМ ДНЕ
Лондон, пятница, 8 июля 1853 г.
Фактическое занятие Дунайских княжеств и приближение давно ожидавшегося кризиса заставили английскую прессу заметно сбавить свой воинственный тон; поэтому и не встретило серьезных возражений высказанное «Times» подряд в двух его передовицах мнение, что «раз русские не могут сдержать своей наклонности к цивилизаторской деятельности в варварских странах, то для Англии лучше всего предоставить им свободу действий и не допускать нарушения мира в результате бесполезного упорства».
Горячее стремление правительства воздерживаться от какой-либо информации по турецкому вопросу, стоящему на повестке дня, проявилось в смехотворнейшем фарсе, который разыгрался одновременно в обеих палатах парламента. В палате общин г-н Лейард, знаменитый реставратор древней Ниневии[171], сделал заявление о своем намерении внести сегодня вечером предложение о том, чтобы палате была предоставлена исчерпывающая информация относительно Турции и России. После того как это заявление было сделано, в нижней палате произошла следующая сцена.
Г-н Лейард. — Было объявлено, что мой запрос будет сделан завтра. Вчера днем я получил извещение с просьбой отложить его до понедельника, 11-го сего месяца. Я не имел возможности дать ответ тогда же, — и фактически я не мог этого сделать до сегодняшнего утра. К моему изумлению оказывается, что я, сам того не зная, присутствовал вчера в палате, ибо в объявлениях о вносимых предложениях, напечатанных вместе с результатами голосования, я прочел, что г-н Лейард отложил свое выступление с пятницы, 8-го сего месяца, на понедельник, 11-го сего месяца! Подобное обращение с независимыми депутатами мне представляется едва ли достойным.
Г-н Гладстон. — Я не знаю, кто дал распоряжение или полномочие напечатать в информационном бюллетене палаты заявление об отсрочке выступления. Я могу лишь заверить многоуважаемого депутата в одном: все, что было сделано, было сделано абсолютно bona fide {с добрыми намерениями. Ред.}.
Г-н Лейард. — Я хотел бы знать, кто внес в бюллетень объявление об отсрочке. Что заставило вас отложить мое выступление на понедельник?
Г-н Гладстон. — Недомогание лорда Дж. Рассела.
Г-н Лейард тогда согласился отложить внесение своего предложения до понедельника.
Г-н Дизраэли. — Я считаю, что это дело требует объяснения со стороны правительства, тем более, что и обсуждение билля об Индии отнесено в объявлениях, вопреки договоренности, на завтра.
После паузы сэр Ч. Вуд скромно признался, что он повинен в обоих прегрешениях, но, воспользовавшись подсказкой Гладстона, он тут же заявил, что действовал по отношению к г-ну Лейарду с самыми благими намерениями.
Оборотная сторона медали раскрылась в палате лордов, где физическое недомогание бедняги Рассела уж во всяком случае не имело никакого отношения к предложению маркиза Кланрикарда, аналогичному предложению Лейарда. Внесение предложения маркиза было также назначено на пятницу после неоднократных отсрочек по требованию министров.
Лорд Брум выступил с заверением, что он не обсуждал этого вопроса ни с одним из членов министерства, но он считает предложение лорда Кланрикарда, внесение которого назначено на завтра, крайне неуместным при настоящем положении дел. Он обратится по этому вопросу к министру иностранных дел.
Лорд Кларендон заявил, что он не может, разумеется, утверждать, что подробное обсуждение вопроса в данный момент не причинит вреда или не создаст затруднений. Переговоры еще продолжаются, но после повторных отсрочек он не чувствует себя вправе снова просить своего благородного друга взять назад свое предложение. Но он оставляет за собой право в своем ответе сообщить ему не больше того, что позволяет ему сознание его общественного долга. Тем не менее он хотел бы спросить своего благородного Друга, не согласится ли он, по крайней мере, отложить внесение своего предложения до будущего понедельника, поскольку было бы удобнее, чтобы прения по этому вопросу происходили в обеих «палатах одновременно, а лорд Дж. Рассел чувствует себя сейчас очень плохо.
Граф Элленборо. — Благородный маркиз, сидящий напротив, проявил бы только здравое благоразумие, если бы он не только отложил внесение своего предложения, назначенное на завтра, до понедельника, но и вообще не указывал в данный момент для этого какого-либо срока.
Лорд Дерби выразил свое удивление по поводу того, что благородный маркиз поднял настоящий вопрос, и заявил, что целиком присоединяется к мнению благородного графа (Элленборо).
Граф Грей. — После заявления лорда Кларендона целесообразность отсрочки прений должна быть очевидна для всякого.
Маркиз Кланрикард после этого берет обратно свой запрос.
Граф Фицуильям спросил, является ли аутентичным текст русского манифеста от 26 июня, объявляющего священную войну против Турции.
Граф Кларендон ответил, что этот документ получен им от посла ее величества в С.-Петербурге.
Граф Малмсбери. — Во имя высокого достоинства членов палаты лордов правительство должно заверить их, что оно намерено не допустить, поскольку это в его силах, чтобы подобные же дебаты состоялись в понедельник в палате общин.
Граф Абердин заявил, что он и его коллеги употребят все свое влияние, чтобы не допустить этих дебатов.
Резюмируем: сначала палату общин побуждают отложить дебаты посредством обмана; затем под тем предлогом, что в палате общин дебаты отложены, побуждают поступить так же палату лордов, затем «благородные» лорды решают отложить внесение предложения ad infinitum {на неопределенное время. Ред.}. Наконец, достоинство «благороднейшего на земле собрания» требует, чтобы палата общин также отложила внесение предложения ad infinitum.
В ответ на запрос г-на Лидделла лорд Пальмерстон заявил на том же заседании палаты общин следующее:
«Недавняя приостановка навигации в Сулинском рукаве устья Дуная была вызвана тем обстоятельством, что вода поднялась и вышла из берегов, вследствие чего уменьшилась сила течения и увеличилось количество ила на отмелях. Я должен сказать, что уже в течение многих лет правительству приходится жаловаться на небрежное отношение русского правительства, владельца территории, на которой расположена дельта Дуная, к своим обязанностям по поддержанию Сулинского рукава в пригодном для навигации состоянии, несмотря на то, что сама Россия всегда признавала, что по условиям Адрианопольского договора это входит в ее обязанности. Когда устье Дуная составляло часть турецкой территории, в мелководных местах поддерживалась глубина в 16 футов, теперь же, из-за небрежности русских властей, она уменьшилась там до 11 футов, да и эти 11 футов сохранились лишь в небольшом и узком фарватере, сведенном к таким размерам из-за наносов с берегов, образования отмелей, а также из-за потерпевших крушение и затонувших судов, до сих пор не поднятых из воды. В результате всего этого плавание судов в неспокойную погоду и без искусных лоцманов здесь весьма затруднительно. Во всем этом сказалось соперничество со стороны Одессы, где имеет место стремление воспрепятствовать вывозу товаров по Дунаю и направить этот вывоз по возможности через самое Одессу».
Английское министерство надеется, по-видимому, что, когда Дунайские княжества станут русскими, устье Дуная откроется вновь, ибо исчезнет соперничество со стороны Одессы.
Несколько месяцев тому назад я имел случай отметить успехи агитации в фабричных округах за десятичасовой рабочий день[172]. Движение с тех нор не прекращалось и нашло, наконец, отклик среди законодателей. 5-го сего месяца, г-н Коббет, член парламента от Олдема, попросил разрешения внести билль об ограничении фабричного труда до 10 часов в первые пять дней недели и до 71/2 часов в субботу. Ему было разрешено внести такой билль. Во время предварительных дебатов у лорда Пальмерстона в пылу импровизации вырвалось явно угрожающее заявление, что если не найдется другого способа защиты женщин и детей, занятых фабричным трудом, он предложит ограничить время работы машин. Едва успела эта фраза сорваться с его уст, как против опрометчивого государственного деятеля разразилась настоящая буря негодования, и не только со стороны прямых представителей промышленных магнатов, но главным образом со стороны их и его собственных друзей — вигов, таких, как сэр Джордж Грей, г-н Лабушер и другие. Лорд Дж. Рассел отвел Пальмерстона в сторону и, после получасовых частных pourparler {переговоров. Ред.}, принялся изо всех сил успокаивать бурю, заверяя господ депутатов, что, «как ему кажется, его почтенный друг был совершенно неправильно понят и что, высказываясь за ограничение времени работы машин, его друг на самом деле имел в виду высказаться против такого ограничения». Подобные глупые компромиссы — хлеб насущный коалиционного кабинета. При всех обстоятельствах представители коалиции имеют право говорить одно, а подразумевать другое. Что касается лично лорда Пальмерстона, то не забудем, что этот старый денди либерализма выгнал несколько лет тому назад сотни ирландских семейств из своих «имений» приблизительно таким же образом, как герцогиня Сатерленд обошлась с членами старинных кланов[173].
Г-н Коббет, внесший упомянутый билль — сын знаменитого Уильяма Коббета и депутат от того же города, представителем которого был его отец. Он унаследовал от отца как свой депутатский мандат, так и свои политические убеждения, которые поэтому, хотя и носят независимый характер, но весьма мало соответствуют позициям современных партий. Уильям Коббет был самым талантливым представителем или вернее основателем старого английского радикализма. Он первый разоблачил тайну традиционной партийной борьбы между тори и вигами, сорвал маску показного либерализма с паразитической олигархии вигов, повел борьбу против лендлордизма во всех его формах, высмеял лицемерную алчность англиканской церкви и напал на плутократию в лице двух институтов, являющихся наиболее ярким ее воплощением: «старой леди с Треднидл-стрит» (Английский банк) и «мистера Макуорма и К°» (государственных кредиторов)[174]. Он предлагал аннулировать государственный долг, конфисковать церковные имения и отменить все виды бумажных денег. Он следил, как политическая централизация шаг за шагом посягает на права местного самоуправления и осуждал эти посягательства как нарушение привилегий и вольностей английских подданных. Он не понимал, что это — неизбежный результат промышленной централизации. Он выдвинул все политические требования, которые были впоследствии объединены в Народной хартии. Но у него эти требования скорее носили характер политической хартии промышленной мелкой буржуазии, чем промышленного пролетария. Плебей по своим инстинктам и симпатиям, он умом редко выходил за пределы буржуазной реформы. И только в 1834 г., незадолго до своей смерти, после издания нового закона о бедных[175] Уильям Коббет начал догадываться, что существующие промышленные магнаты так же враждебны народным массам, как и лендлорды, банкиры, государственные кредиторы и духовенство англиканской церкви. Если, с одной стороны, Уильям Коббет был, таким образом, предтечей современного чартиста, то, с другой стороны и в гораздо большей степени, он был закоренелым Джоном Булем. Он был одновременно и самым консервативным и самым радикальным человеком в Великобритании — чистейшим воплощением старой Англии и наиболее смелым провозвестником молодой Англии. Он считал, что упадок Англии начинается с периода Реформации, а крайняя подавленность английского народа — со времен так называемой славной революции 1688 года. Революция была для него поэтому не переходом к новому, а возвратом к старому, — не началом новой эры, а восстановлением «доброго старого времени». Он не видел как раз того, что эпоха воображаемого упадка английского народа в точности совпадает с начавшимся возвышением буржуазии, с развитием современной торговли и промышленности и что по мере их роста ухудшалось материальное положение народа, а местное самоуправление исчезало, уступая место политической централизации. Огромные перемены, сопровождавшие разложение старого английского общества, начиная с XVIII века, поразили его воображение и наполнили горечью его сердце. Но, видя следствия, он не понимал причин, не понимал тех новых социальных сил, которые делают свое дело. Он не видел современной буржуазии, а видел только ту часть аристократии, которая владеет наследственной монополией на государственные должности и своим законодательством санкционирует все перемены, продиктованные новыми потребностями и притязаниями буржуазии. Он видел машину, но не видел скрытую силу, приводящую ее в движение. Поэтому в его глазах ответственность за все перемены, происшедшие с 1688 г., падала на вигов: они были первопричиной упадка Англии и деградации английского народа. Отсюда его фанатическая ненависть к вигам и его непрекращавшиеся выступления с обличением вигской олигархии. Отсюда тот удивительный факт, что Уильям Коббет, являясь инстинктивным защитником народных масс против посягательств буржуазии, считался всеми и сам считал себя борцом за интересы промышленной буржуазии против наследственной аристократии. Как писатель, он остается непревзойденным.
Нынешний г-н Коббет, продолжающий в изменившейся обстановке политику своего отца, поневоле скатился в разряд либеральных тори.
«Times», стараясь вознаградить себя за покорность перед русским царем удвоенной наглостью по отношению к английским рабочим, выступает по поводу предложения г-на Коб-бета с передовой, претендовавшей быть чем-то потрясающим, но на деле оказавшейся полнейшим вздором. Газета не может отрицать, что ограничение времени работы машин есть единственный способ заставить фабричных магнатов подчиниться существующим законам о продолжительности рабочего дня на фабриках. Но она не в состоянии уразуметь, как это человек в здравом уме, стремящийся достигнуть определенной цели, может предлагать единственное пригодное для этого средство. Существующий закон о 101/2-часовом рабочем дне[176], подобно всем остальным фабричным законам, — только фиктивная уступка рабочим со стороны правящих классов. И рабочие, не довольствуясь чисто показной уступкой, смеют добиваться, чтобы этой уступке был придан реальный характер. «Times» никогда не слыхал ничего более смешного или экстравагантного. Если хозяину будет воспрещено парламентом заставлять своих рабочих работать 12, 16 и больше часов, то, — заявляет «Times», — «Англия перестанет быть страной свободных людей». Точно так же некий джентльмен из Южной Каролины, осужденный лондонским судьей за то, что он публично выпорол негра, привезенного им из-за Атлантического океана, в крайнем возмущении воскликнул: «Можно ли назвать свободной страну, где человеку запрещают выпороть своего собственного негра!» Если человек поступает рабочим на фабрику и заключает с хозяином договор, по которому он продает себя на шестнадцать или восемнадцать часов в сутки, лишаясь возможности спать столько же, сколько дозволено прочим смертным, находящимся в лучших условиях, то это объясняется, — утверждает «Times»,—
«тем естественным импульсом, который постоянно согласует предложение со спросом и побуждает людей выбирать занятие, наиболее для них приятное и подходящее».
Законодательство не должно, разумеется, вторгаться в область travail attrayant {привлекательного труда. Ред.}. Если вы ограничите работу машин определенной частью суток — скажем, от 6 часов утра до 6 часов вечера, то на таком же основании, — говорит «Times», — вы вообще можете запретить применение машин. Если вы тушите газ на улицах после восхода солнца, вы должны тушить его и ночью. «Times» не допускает законодательного вмешательства в частные дела, и, вероятно, поэтому он отстаивает сохранение налога на бумагу, на объявления и сохранение штемпельного сбора с газет, чтобы нанести ущерб частным делам своих конкурентов, добиваясь в то же время от парламента облегчения своих собственных дел путем отмены налога на газетные приложения. «Times» выказывает свое крайнее отвращение к вмешательству парламента в священные интересы фабричных лордов — интересы, ради которых ставятся на карту жизнь и моральное состояние целых поколений, и в то же время всякими неправедными путями добивается самого бесцеремонного вмешательства в дела извозчиков и владельцев наемных экипажей, хотя при этом на карту ровно ничего не было поставлено, кроме удобства некоторых упитанных дельцов из Сити и, возможно, джентльменов из Принтинг-хаус-сквер[177]. До сих пор буржуазные экономисты говорили нам, что главная польза машин заключается в том, что они заменяют и сокращают физический труд и уменьшают его тяжесть. Ныне «Times» признает, что при существующем классовом строе машины не сокращают, а удлиняют рабочий день, что они сначала лишают индивидуальный труд его качеств, а затем вынуждают рабочего возмещать потерю качества количеством. Так, рабочий день удлиняется все больше, к дневной работе прибавляется ночная, и этот процесс прерывается только промышленными кризисами, когда рабочему вообще отказывают в какой-либо работе, когда ворота фабрик захлопываются у него перед носом и он может либо наслаждаться полным отдыхом, либо повеситься, если ему так угодно.
Написано К. Марксом 8 июля 1853 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 3826, 22 июля 1853 г.