"Стрелы Перуна" - читать интересную книгу автора (Пономарев Станислав Александрович)

Глава третья Когда кони окрепнут

Западные ворота Итиль-кела были распахнуты настежь. Широкая улица из конных тургудов уходила в степь. В версте от царских стражников по обеим сторонам пестрели толпы страждущих увидеть знак Солнца — золотой круг над головой великого кагана. С такого расстояния разглядеть лицо Шад-Хазара Наран-Итиля было невозможно, да и запрещено оскорблять взором простого смертного лик живого бога всех хазар. Впрочем, многие из толпы не испугались бы и смерти, которая грозила всякому, кто хоть случайно коснется взглядом даже тени Иосифа. Были такие бесстрашные, но чернь сторожили плотные ряды вооруженных до зубов ал-арсиев.

Всем хазарам, даже самым низким по происхождению, разрешалось узреть только отражение великого — золотой круг над балдахином. Блестящий диск означал, что наконец-то над степью взошло настоящее солнце, которое, впрочем, светило только для подданных Шад-Хаза-Ра, а всех прочих должно было ослепить и повергнуть в ужас.

Толпа ожидала у ворот уже несколько дней. Люди бесновались в религиозном экстазе, почти ничего не ели. Многие, особенно язычники, посыпали головы пеплом, расцарапывали лица в кровь, выли по-звериному:

— О-о-о! Покажись, царь Солнце! Не оставь нас светом своим и теплом! О-о-о! Тенгри-хан, дай Наран-Ити-лю свою огненную колесницу! О-о-о!..

По нескольку раз в день на минарет[124] соборной мечети поднимался старый Хаджи-Мамед. После воцарения Асмид-хана он стал имамом[125], и мысли об укреплении и распространении веры Мухаммеда в Хазарии не покидали его. Он сокрушался неистребимости огнепоклонства среди кочевников, их приверженности шаманам. Вот оно, помешательство: в ожидании выезда великого кагана даже мусульмане посходили с ума! Да и какие они мусульмане? Название одно. Велик дух прошлого в хазарском народе!

— Веру пророка Мухаммеда надо укреплять железом и кровью! — настаивал имам Хаджи-Мамед перед каганом-беки Асмидом, защитой правоверных, ибо двенадцать тысяч ал-арсиев, стоявших под его бунчуком, сплошь были мусульманами.

Асмид щурил узкие глаза, цокал языком сокрушенно:

— Нельзя! Что скажет Великий? Что скажут его тургуды с чаушиар-каганом Равней во главе? И где я возьму золота для этого, если купцы не дадут его мне? А купцы почти все иудеи.

— Это так! — шипел имам. — Но у тебя сила! Ее чаще надо направлять в разные стороны, чтобы искать новых данников и обращать их в истинную веру!

— Обращай! — соглашался Асмид-каган. — Посылай дервишей к буртасам, саксинам, баяндерам, аланам, касогам, печенегам, славянам. Пускай миром приводят язычников под кров истинного учения. Не могу же я каждому мулле или дервишу давать для этого по тысяче воинов. Тогда я останусь каганом-беки без войска.

— Ты легкомыслен! — возмущался ймам. — Вспомни Урака. Он был великий полководец, а погиб потому, что войско его верило в сто богов! Если бы все тумены кагана-беки Урака Непобедимого... — Хаджи-Мамед нарочно выделил эту почетную приставку покойного властелина, чтобы уязвить Асмида. — Если бы все его воины встали под зеленое знамя пророка, Урусия была бы сметена с подноса Вселенной, как пепел с вершины кургана. А народы Вечерних стран целовали бы подошвы хазарских сапог и почтительно платили бы нам дань.

— Да, это так, — равнодушно согласился Асмид-каган.

Имам разозлился еще больше:

— Если арабы и полонили весь мир, так только потому, что они объединились под сенью заветов пророка Мухаммеда!

— Не весь мир, — возразил Асмид. — Кустадиния ведет с Арабистаном успешную войну. Сто лет назад каган-беки Абукир Железный не пустил арабов в Хазарию. Еще раньше каган франков Карло Великий разгромил арабов у пределов своей земли. А сейчас халифы Араби-стана грызутся между собой так же жестоко, как и наши ханы... Я согласен: укреплять ислам в Хазарии надо. Но для этого нужна большая победа в войне. Тогда мы сможем под знаменем ее и дальше вести хазар по пути истинного света. — Полное лицо Асмид-кагана стало жестким и бледным. — Как победить Святосляба? Вот что посоветуй мне, святой имам! Вот о чем моли аллаха и днем и ночью!

— Два года тому назад буртасы не пошли с Ураком на Урусию. Бурзи-бохадур-хан мог выставить тогда три тумена. Но он не сделал этого, боясь усиления власти кагана-беки Урака, а значит, всей Хазарии. Если бы буртасы помогли нам тогда, Урусия на коленях платила бы дань Хазарии, а земли наши простерлись бы до границ Кустадинии.

— Зачем говорить о том, что не сбылось? — поморщился Асмид-каган.

— Знающий трудный путь не разобьет себе голову о камни! — повысил голос имам Хаджи-Мамед. — Раньше ты слушал мои советы с вниманием и почтением, — упрекнул старик могущественного родственника.

— Я и сейчас слушаю. Говори дальше, я весь внимание!

Имам Хаджи-Мамед посопел немного, чтобы показать обиду, потом продолжил раздраженно:

— Сейчас моими стараниями в повозке Бурзи сидит мой родственник и твой троюродный брат Хайдар-эльте-бер. Он истинный мусульманин и сумел убедить бохадур-хана Буртасии расторгнуть мир с урусами. Только поэтому вместе с Джурус-тарханом перед лицом Святосляба стоял посланец войны от буртасов.

— Я знаю это и ценю...

— А сегодня, — не счел нужным раболепствовать перед каганом старик, — и властитель Булгарии Талиб-алихан готов двинуть два тумена на урусские города Суздаль, Ростов и Новгород.

— Слава тебе, имам! — сверкнул щелками глаз Асмид. — Я знаю об этом. Гонец от Талиб-алихана был у меня сегодня. Это хорошо. Это отвлечет силы Урусии от наших крепостей и поможет нам победить Святосляба. Сейчас у нас больше воинов, чем было у кагана Урака. Но мы не будем лезть напролом, чтобы не потерять голову, как он.

— Что отвечает тебе Фаруз-Капад-эльтебер? — прищурившись спросил имам.

— Говорит, что будет ждать нас в Семендере[126], чтобы на откормившихся конях вместе двинуться на Урусию.

— Ты остерегайся его. Фаруз-Капад-хан умен, его любят в Хазарии. Он очень опасный для тебя человек.

— Не станет же он на виду всей Хазарии сражаться с моими туменами. Так что, друг ему Святосляб или враг, воинов своих эльтебер поведет на Урусию. Пока мы сильны, Фаруз-Капад будет вести себя смирно и помогать нам. А потом... — Асмид выразительно провел ладонью себе по шее, усмехнулся зловеще и недоговорил.

— На все воля аллаха всемогущего и милостивого, — закатил глаза имам. — Недавно Харук-хан прислал подарки для мечети: меха, золото, косяк кобылиц. Посланник его на Коране поклялся, что старый пес готов обрушить на Куяву свой тумен.

— То же сообщил нам Бичи-хан, — ответил Асмид...

Имам Хаджи-Мамед, в глубокой задумчивости своей едва не пропустил момент выезда великого кагана из дворца. Очнулся, и холодный пот проступил на его теле: в воротах дворца уже сиял золотой диск. Имам спускался с минарета со всей поспешностью, на какую только были способны его старые ноги.

— Чуть голову не потерял, — мычал он себе под нос, едва попадая на ступеньки винтовой лестницы. Имам оказался в мечети за мгновение до того, как все выходы из нее перекрыли черные тургуды чаушиар-кага-на Равии.

Хаджи-Мамед отчетливо вспомнил, как два года тому назад муэдзин[127] призывал правоверных на полуденный намаз и, закатываясь петухом, не заметил выезда Великого: случилось неслыханное — простой смертный встал на этой земле выше, чем царь Солнце! Такое кощунство наказывается немедленно. Прямо с минарета муэдзин полетел на камни, а душа его, отскочив рикошетом, взлетела и стала плавно возноситься на небо. Поднимаясь, она видела, как под могучими ударами воинов-иудеев с грохотом рушится и сам минарет.

Правду сказать, тогда никто не мог защитить столп соборной мечети: ал-арсии почти все полегли в земле Урусов; те немногие мусульмане из других туменов разделили участь белых воинов кагана-беки Урака, став кормом для воронов. Тогда уныние поселилось в душах мусульман Хазарии. Единственная реальная сила, сохранившаяся в тот год в Итиль-келе, состояла из трех с половиной тысяч тургудов чаушиар-кагана Равии. А они все были иудеями.

На следующий год минарет отстроили заново. И сейчас, пожалуй, великий каган не осмелился бы повторить свой гнусный приказ. Но с минарета сбросили бы любого, будь то сам имам, человек в Хазарии разве чуть менее влиятельный, чем каган-беки Асмид.

Если кому хазары и обязаны возрождением тумена ал-арсиев, то, конечно же, Хаджи-Мамеду, вернее, его золоту и великому уму. Только жестокая настойчивость и неуемная деятельность старого имама позволили расшевелить перепуганных мусульманских и иудейских купцов, и те вынуждены были пожертвовать возы динаров и дирхемов на создание еще двух туменов. Это была уже сила, которая могла заставить призадуматься любого врага. А врагов вокруг Хазарии собралось немало, и более всего их было на Востоке. Оттуда дикие племена тюрок-огузов, кипчаков[128], баяндеров напирали на Великие Ворота Народов[129], и нужна была грозная сила, чтобы держать эти ворота на замке.

Трижды в прошлом году Итиль-кел подвергался набегам восточных соседей, и трижды с великим трудом город отбивал вражеский натиск. Только могучий духом и силой простой люд, объединившись, смог противостоять врагу: что еще оставалось делать беднякам, ведь именно они заселяли самую опасную восточную часть огромного города-базара.

Западная сторона Итиль-кела принадлежала каганам и эльтеберам. Надежной защитой для высокородных были полноводная река и живая стена кара-хазар на восточном ее берегу. В общенародной борьбе простые ремесленники, водоносы, земледельцы и табунщики мечом и мужеством оберегали сытые животы ханов от всех неожиданностей. Тогда эльтеберы много чего обещали своим защитникам. Но обещания богачей — кизячный дым на ветру! Возмутился народ, задавленный тяжкими поборами. Да только ханы опять сильны стали: три тумена воинов сумели собрать, не шутка! Сколько обездоленных ушло из родной земли, кто сосчитает? Однако тупость многих эльтеберов и их непомерная жадность возмущали умных и дальновидных тарханов и священнослужителей. Острый умом и решительный в делах имам Хаджи-Мамед с гневом говорил ханам после военного выступления бедноты:

— Вы ослы, объевшиеся белены! Как могли вы допустить возмущение народа?! Как вы могли допустить, чтобы тысячи мастеров, табунщиков и пахарей ушли к нашим врагам?! В Итиль-келе некому стало работать... Может быть, вы сами возьмете в руки кетмени[130], укрюки[131], молоты и станете возделывать виноградники, пасти коней или ковать оружие?!

Ханы, потупясь, молчали.

— Теперь, — продолжал имам, брызгая слюной, — наши давние враги нашли много хороших оружейников, кожевников, седельников и кузнецов! Теперь удары турку-огузов по Хазарии усилятся... У вас на плечах не головы, а переспелые тыквы! Аллах отнял у вас разум!

— Они требовали мира с урусами! — крикнул обиженным голосом Гафур-хан, кривой и горбатый старик.

— Ну и пусть их! — Хаджи-Мамед дрожал от гнева. — Трудно было пообещать этот мир?! Когда загорается юрта, ее не погасить бурдюком воды! — выкрикнул имам хазарскую пословицу. — Народ легче обмануть, чем переспорить! Начнется война, разве трудно обвинить в этом того же кагана Святосляба?!

— Ты мудр, святой имам. Но где был ты, когда твое слово могло предотвратить беду? — спросил язвительно Гафур-хан. — Легче всего плевать на золу, когда юрта уже сгорела.

— Я в это время склонял Талиб-алихана на союз с нами! Я раздувал в душах булгар огонь ненависти к урусам!.. Сейчас я здесь, перед вами, а Талиб-алихан ведет воинов своих на северные земли Урусии! Вот что делал я, пока вы обжирались бараниной и возмущали глупый народ!

Ханы разинули рты.

— Да, это так, — подтвердил каган-беки Асмид. — Наш мудрый и дальновидный учитель сделал большее: он обратил в настоящую веру Бурзи-бохадур-хана, и тумены буртасов готовы пойти в поход на Урусию.

— Велик аллах! — воздели ладони к небу ханы-мусульмане.

Другие эльтеберы, каждый по вере своей, возблагодарили своих богов.

— Как мы поступим дальше? — отдав дань аллаху, спросил ханов Хаджи-Мамед. — Что вы сделали, чтобы оградить Итиль-кел от врагов?

— Мы послали гонца к ушедшим кара-будунам с милостивым прощением. Мы разрешаем мятежникам вернуться к своим очагам и обещаем никого не трогать! — отозвался язычник Селюк-хан, один из самых богатых купцов Хазарии.

— Этого мало! — решительно заявил имам. — Каждому мастеру надо дать по десять баранов, а простым кара-будунам — по три. Тогда они все вернутся и по-прежнему будут для нас защитой с востока!

— Я предлагал эльтеберам поступить так же, — заметил каган-беки Асмид. — Но жадность застила их разум. — Властитель презрительно оглядел собравшихся. — Вы способны только беду звать на собственные головы!

— Ха! Баранов?! — возмутился Гафур-хан. — С разбойников кожу надо содрать, как с баранов! А мы еще их и кормить должны?!

Многие эльтеберы возгласами поддержали старого хана.

— Глупцы! — опять взорвался имам Хаджи-Мамед. — Если мы не сделаем этого, грязный скот вернется сюда с туменами наших врагов. С ними Араз-табунщик. Изменник показал себя хорошим беком. Он научит тур-ку-огузов, как правильно водить тумены и осаждать крепости. Где тогда будут ваши бараны? Где будут табуны коней? Куда утечет ваше золото, а?!

— Ты прав, о мудрейший! — испугались ханы. — Научи нас, что надо делать?

— Надо переманить Араза! Мы не можем позволить, чтобы враг бил нас нашим же оружием. Из казны кагана-беки надо посулить бывшему табунщику пять тысяч динаров и дать под его начало тысячу ал-арсиев.

Асмид утвердительно наклонил голову.

— Мало того, — продолжал имам. — Араза надо породнить с эльтеберами Хазарии. Он из рода Ашин, и зазорного в породнении с ним ничего нет для любого высокородного хана. Если Араз примет завет пророка Мухаммеда, мы защитим его от всех бед. А если он обманет нас, тогда аллах покарает его.

— А если он не согласится? — спросил Селюк-хан.

— Надо посулить больше! — твердо заявил Хаджи-Мамед. — Например, дать в жены четырех высокородных красавиц. Араз молод и не устоит перед таким даром.

— Наших дочерей пастуху?! — возмущенно выкрикнул Гафур-хан. — Да лучше...

— Твоих дочерей Араз не возьмет, — рассмеялся каган-беки Асмид. — Они, наверное, такие же, как ты, тощие и сварливые.

Все присутствующие захохотали. Гафур-эльтебер скре-жетнул крепкими зубами, но промолчал: ссориться с каганом — голову потерять!

— Я отдам за Араза-беки свою младшую дочь, луноокую Чулпан, — заговорил все время молчавший Санджар-Саркел-тархан. Ему трудно было говорить из-за жестокой раны в лице. Удар Кирши в ту памятную ночь рассек подбородок эльтебера и повредил ему язык.

— Вот ответ, достойный мудрейшего! — воскликнул имам Хаджи-Мамед. — Вот на каких правителях держится могучее Хазарское царство!

И снова, в который уже раз, Хаджи-Мамед подумал, что зря он поторопился посадить на золотую колесницу кагана-беки своего бездарного родственника. «Не поздно еще, — решил имам. — Асмид-хан не Урак. Если он и дальше не будет следовать моим советам, я смахну его как пылинку!»

Ханы тем временем согласились послать к восставшим соотечественникам другого гонца с новыми лестными предложениями и всепрощающим фирманом за подписью трех каганов Великой Хазарии. Теперь уже баранов никто не жалел. Эльтеберы, перебивая друг друга, предлагали отдать бывшему табунщику своих дочерей в жены. Так что тот при желании мог создать гарем почище, чем у великого кагана Шад-Хазара, а у того, как известно, было двадцать пять жен и шестьдесят наложниц.

Тут же совет высокородных эльтеберов при кагане-беки постановил наградить Араза званием бин-беки — начальника над тысячей воинов. Имам Хаджи-Мамед добился своего...

Старый мулла очнулся от своих дум, когда с улицы донесся топот копыт, близкие голоса карнаев, грохот бубнов: великий каган Шад-Хазар Наран-Итиль в кольце своих тургудов проезжал мимо мечети.

Послышался отдаленный гул людской толпы — это хазары за воротами города увидели огромный золотой диск, сверкающий в лучах ясного весеннего солнца. Богатуры-исполины загораживали своими плотными телами от глаз народа священный лик живого бога всех хазар!

Тысячи пали ниц, голоса мгновенно смолкли. Только птицы щебетали в степи да вороны хрипели в небе...

И только когда золотой диск исчез из глаз, толпы хазар подняли головы, встали, загалдели:

— Вперед! К кочевьям! Наран-Итиль осветил наш путь, травы и воды Великой Степи! Удача ждет нас в этом году!

— Пока властвует в Хазарии Великий Каган, над нами всегда будет сверкать солнце, дарующее-блага жизни!