"Стрелы Перуна" - читать интересную книгу автора (Пономарев Станислав Александрович)Глава вторая Патрикий Михаил требует...Греческий посол гневно требовал встречи с самим «царем Скифии». Ему невозмутимо и коротко отвечали бояре: — Не можно. — Но почему?! Я требую! У меня хорисовул[118] от самого императора Романии! — Не можно. — Тогда я желаю говорить с ближайшими советниками архонта Сфендослава! — Это можно. Посла тотчас провели в княж-терем. Здесь, в малой горнице, патрикия принял воевода Асмуд. — Яз слушаю тебя, посланник ромейский, — остро глядя прямо в черные глаза Михаила, сказал русс. — Я вынужден начать с требований! — Патрикий придал своему лицу строгое и внушительное выражение. — Романия вечно што-нибудь требует, — усмехнулся в седые усы Асмуд. — Требуй, грек, коль уж по-иному не можешь. — Я требую разыскать мою кондуру и выдать взбунтовавшихся рабов! Я накажу их сам по законам империи Рима[119]! — На Святой Руси законы твоего Рима ничего не стоят. Мы живем по заветам мудрого и неподкупного бога Праве. Здесь не Романия, и требовать ты ничего не можешь. — Воевода равнодушно зевнул, прикрыв рот ладонью. Патрикий покраснел от гнева, однако понял, что разговаривать в этом дворце надо по-иному. — Хорошо, я оговорился. Я прошу, — Михаил нарочно подчеркнул это слово. — Я прошу от имени императора Никифора Фоки... — Пять боевых лодий с сотней ратников ищут твою кондуру. Как только она отыщется, рабы сразу будут выданы тебе на суд. — Я потерял на вашей земле около трех тысяч литр[120] золота. Оно мне нужно сейчас... — Патрикий запнулся. — Об этом я скажу самому архонту Сфендославу! Кроме того, пропал дар императора вашему властелину: боевые доспехи и меч. Император знает, как любит оружие царь Скифии. — Император ошибается, — построжел воевода Асмуд. — Великий князь Киевский и Руси всей любит охоту на красного зверя и еще коней резвых! — Пусть так, — ухмыльнулся Михаил. Патрикий ждал ответной улыбки, но лицо воеводы оставалось суровым и замкнутым. Тогда посол Никифора Фоки встал и, гордо задрав подбородок, заявил решительным голосом: — Я требую возместить мне ущерб, нанесенный империи на вашей земле! — Што-о?! — невольно вырвалось из груди русса. — Я тре... прошу возместить убыток, причиненный казне императора Романии на вашей земле! — повторил патрикий твердым голосом. — Как может отвечать Русь за беспечность и трусость твоих стражей? Или яз не урузумел и ты хочешь сказать, што тебя ограбили русские воины или хотя бы русские разбойники? — Да! Я хочу это сказать! — ?! — Предводитель восставших рабов — росс! — Как он попал в твою кондуру? Или вы захватили его на Русской земле? Тогда вы тати, и яз тотчас прикажу заковать всех в железо! Эй, отроки!.. — Постой! — побелел грек. — Выслушай меня. Я неприкосновенен! Вот хорисовул. Здесь печать императора! — Печать не защита, ежели ты разбойным делом занялся. Суд великого князя скор, справедлив и беспощаден ко всяким татям: как своим, так и заморским! Про то и в уговоре промеж вашим императором и нами сказано. Аль ты про сие не ведаешь? — Знаю! Но ты меня не дослушал. Мы никого не трогали на вашей земле. А предводитель восставших — росс, и это правда! Но он попал в рабы на нашей земле! — Значит, вы захватили русского купца, охраняемого вашими законами! — повысил голос воевода. «Вот чертов старик! — ругнулся про себя Михаил. — Никак не подцепишь...» — Дай же мне сказать все как есть! — Яз только того и жду. А ты все путаешь што-то, посол ромейский. — Глаза русса излучали откровенную издевку. Патрикий покраснел под пронизывающим взором, поняв, что проигрывает в словесном поединке. Но он был рожден в Константинополе и не собирался отступать. — Раба зовут Россланд! — выпалил грек, прекрасно зная, как известно здесь, в Киеве, это имя. Асмуд деланно изумился: — Он же нанимался вашему царю служить? — Служил! Потом за оскорбление базилевса Россланд был закован в цепи и посажен гребцом на кондуру. Я не знал, что он на моем корабле, а то бы тогда же в Фессалониках ссадил Россланда на берег. Но все случилось так спеш... — Грек поперхнулся, сообразив, что дает многоопытному руссу сведения, которые тот мгновенно использует против него. Но Асмуд вроде бы и не заметил оговорки посла. Лицо его оставалось спокойным, но про себя воевода тотчас отметил: «Торопились, значит! Ну-ну!» — Так что раб, рожденный на вашей земле и ступивший на нее опять, становится подданным своего архонта. — Грек победоносно посмотрел в лицо Асмуду. — А если это так, то Россланд под знаком России совершил нападение на людей и имущество базилевса Никифора Фоки! — Еруслан же закован был, — мимоходом заметил воевода. — Но он освободился и освободил других... — Так то ж вина твоих стражей! — жестко отрубил Асмуд. — Русь не может отвечать за то, что происходит на греческой земле. А кондура твоя — суть малые пределы земли вашей! Што нам до того, ежели вои твои уши развесили и дали себя побить. Не ведаю хорошо ваших законов, но наши говорят: за оное благодушие все стражи подлежат смерти! И посол, утерявший казну и дары царские, того же достоин! Ты што ж, грек, свою голову войной Руси с Романией уберечь хочешь? Ежели так, то нонче ж лодия с послом великокняжеским в Царь-град пойдет... И тебя туда ж в цепях повезут для суда царского. Патрикий побледнел, сказал, запинаясь: — Ты не понял меня... — Яз понял все, как надобно! И еще: в отроке, што с тобой приплыл, признал яз сына царского. Честь ему, конешно, на Святой Руси. Но... по делу сему и его в заложники взять придется, ибо мы не желаем войны с Романией. Знай, грек, и другим передай: Русь себя в обиду не даст никому! Патрикий понял, что слишком понадеялся на свою изворотливость в споре, наговорил много лишнего, и теперь усиленно соображал, как выйти из трудного положения. Выражение его лица сменилось из гордого на дружелюбное. И голос Михаила зазвучал, как у дяди, одарившего щедрым наследством бедного родственника, в наивной надежде на то, что умиленный племянник поставит ему за это хороший памятник на могиле. — Разве я обвиняю Россию в вероломстве? — удивленно-весело воскликнул патрикий. — Я только хотел, чтобы вы скорее разыскали подарки базилевса архонту Сфендославу и его доблестным друнгариям. Не могу же я с пустыми руками явиться перед лицом вашего грозного повелителя! Асмуд тоже задышал благодушием: — Яз так и понял. Лодию твою ищут, о том уже говорено... Для благодушия у воеводы было тем больше оснований, что корабль посла-головотяпа никто не искал. Только Асмуду, своему ближайшему советнику и воспитателю, доверил Святослав тайное. И вчера ночью к причалу Зборичева взвоза подошла неведомая ладья. Асмуд встретил ее со своими особо доверенными людьми. Гребцы молча передали на берег десять тяжелых деревянных ящиков. Ладья тотчас отошла и растворилась в ночи, как призрак. Могучие гриди личной охраны Асмуда намаялись, пока донесли поклажу до подвалов княж-терема на Горе. Что было в тех ящиках, знали лишь несколько человек: Еруслан, Слуд, Асмуд и сам Святослав (Еруслан единолично распорядился греческим золотом, захваченным вместе с кондурой в кровопролитном ночном сражении. Он передал ценности через воеводу Слуда великому князю Киевскому на оборону Русской земли. Бывшие невольники молча одобрили это решение своего предводителя) ... — Как ни досадна пропажа кондуры, но я не могу ждать! — воскликнул патрикий и сразу же сбавил тон: — я смиренно прошу архонта Сфендослава принять меня для тайной беседы. Я хочу передать ему слово императора Романии. Извини, друнгарий Асмуд, но тебе доверить его не могу. Прошу, устрой мне эту встречу. — Это можно... Великий князь примет тебя завтра утром, — просто объявил невозмутимый русский воевода. — Я благодарю тебя за столь важное известие, — поклонился патрикий Михаил. — Скажи, могу я прийти к архонту Сфендославу вместе с царевичем? — Я спрошу о том великого князя... Святослав в это время провожал от Вышгорода ладейную дружину Летки. Острогрудые легкие суда, обвешанные по бортам алыми щитами, выходили на стрежень полноводной реки. Ветер дул встречь течения, и Днепр расцветился многочисленными парусами. Летко Волчий Хвост стоял пока на берегу рядом со Святославом и слушал последние наставления. — Доглядчики донесли мне, — говорил князь, — што булгарский царь Талиб-алихан решился вести лодей-ные дружины свои на Ростов и далее — на Новгород. Гонца туда яз спослал, и гостей незваных там встретят, как надо. А ты делай дело свое... Талиб-царь — дурной воевода, — отрывисто рассмеялся Святослав. — Он без защиты землю свою оставил. Ишь как понадеялся на хакан-бека Козарского. Ну за то ему биту быть! — Сделаю, как велишь, князь. Будь покоен: зажжем булгарину огнь на хвосте его, штоб не шарпал Русскую землю! — Верю, што сделаешь! — прищурился Святослав весело. — Но лучше будет, ежели ты от устья Оки повернешь в угон за Талибом-царем. А комонники Харуковы пускай на стольный град Булгар идут: им за тобой не поспеть по топям да хлябям... — Дак вой мои взбунтуются, ежели им с похода добычи не будет. Тати Харуковы все соберут с земли бул-гарской, покамест мы за Талибом-царем гоняемся. — Не так мыслишь, воевода! — Святослав хлопнул его по плечу. — Харуку стольна града Булгара нипочем не взять: там тройной вал и стены высокие. Для сего дела руссы да варяги надобны, а они в твоих лодиях. К тому времени, как ты догонишь струги булгарские, Талиба-царя крепко побьют у Нерев-озера вои ростовские да ноугородские. Тому и отступать будет некуда. Вот когда возьмешь ты за горло царя булгарского. За жизнь свою он ничего не пожалеет... — Понял, князь! — повеселел Летко Волчий Хвост. — То-то! А то «без добычи»! Только в бой с Талибом-царем не вступай ране того, как он будет потрепан ростовцами да ноугородцами, иначе он сомнет тебя: лодей и воев у него много. Ну да на месте промыслишь што и как, голова у тебя светлая... И вот еще што: по-боле пропускай в козарские степи сбегов[121] булгарских, кои спасаться туда побегут. — Эт-то зачем? — изумился воевода. — Надобно, штоб сбеги сии сполох взбурлили в Буртасии и Козарии. Да почаще имя мое там поминайте. Тогда хакан-бек Козарский подумает, што яз сам с дружинами своими жгу земли данника его. А Киев-град будто бы без защиты остался... — Мудро! — восхитился Летко. — Все сотворю по слову твоему, князь. Пускай бегут комонники козарскую рать ублажать! — Ну, в путь, ума палата! — Князь обнял своего любимца. — Жду гонцов. Чаще посылай их! — Прощай, князь! — Летко ступил в ладью. — Скоро проведаешь о славных делах дружины моей!.. На следующий день Святослав принял в малой гриднице княж-терема посла Никифора Фоки. Царевич Василий был тут же и с любопытством рассматривал «царя Скифии», именем которого няньки-воспитательницы пугали его в покоях Большого императорского дворца. Святослав тоже не зря согласился на присутствие здесь царского отпрыска. Князь приласкал мальчика, одарил богатым русским доспехом и оружием. Василий был доволен до слез. И совсем не страшным показался ему архонт варваров: наоборот, весел и доступен, не то что отчим Никифор. Великий князь Киевский хотел, чтобы царевич был тем беспристрастным свидетелем его разговора с Михаилом, который с детской непосредственностью точно расскажет обо всем императору. Первым сына, конечно же, расспросит всемогущая мать — августа[122] Фесфано. Поэтому Святослав, прежде чем говорить о делах с патрикием, подал Василию перстень, целиком выточенный из крупного рубина, с вкрапленным в него сапфиром. — Матушке своей отвезешь дар мой малый, — сказал великий князь царевичу. При виде такого «малого дара» глаза патрикия возгорелись алчно, рот распахнулся, а грудь не смогла сразу выдохнуть: много драгоценностей видал на своем веку Михаил, но такого!.. Василий надел диво-перстень на палец левой руки. — Чуть великоват, — отметил отрок. — Но матери моей как раз будет. Спасибо, царь Севера. Ты мне понравился. Теперь я твоим мечом заткну горло всякому, кто осмелится хулить тебя в моем присутствии! Вскоре в гридницу пришли воеводы Асмуд и Свенельд. Больше здесь никого не было. Василий умолк и насторожился: начинались речи государственные, и ему говорить при этом было строго запрещено. Великий князь Киевский посочувствовал грекам в пропаже корабля, снисходительно согласился принять дары потом, когда он с дружинами придет к Таматарху. На требование Никифора Фоки в случае победы руссов над хазарами отдать Царьграду две крепости у Су-рожского моря ответил резко: — Любая война крови стоит! Не мы Итиль-хана на битву позвали. Он отверг мир с Русью. Сеча будет без пощады! — Серые глаза князя метнули молнии, и царевич Василий сразу понял, почему царя варваров так боятся ромеи. Мальчик испуганно глядел на Святослава. Тот поймал взгляд царевича, смягчился лицом и закончил спокойно, но не менее твердо: — Так как же мне отдать добытое мечом и кровию? Просто за так? За лестное слово царя твоего, а, Михаил? Чего молчишь? Патрикий не ответил, отвернулся. Василий признал доводы росса справедливыми, но говорить ему здесь было не положено, и он молчал. — Передай Никифору, пускай не грозится. — Святослав постучал по столу сжатыми пальцами. — Ежели пойдет на нас войной — встретим достойно! И проводить сумеем! Тогда уж пускай не прогневается: земли ромейские в Таврии за себя возьму и от Херсона камня на камне не оставлю! — Ты не встречался в бою с нашими воинами, архонт Сфендослав! — гордо отозвался патрикий. — Еще не родился такой враг, которого бы они не сломили! Помни об этом, царь Севера! — И козары тем же похваляются, — заметил Святослав. — Однако вот уже который год колотим их в хвост и в гриву! Угроз не страшусь. Сам напугать способен! Передай царю слово мое: за две тысячи верст скрозь горы и моря перст его грозящий разглядеть не могу! — Базилевс Никифор Фока быстро ходит! — воскликнул патрикий. — Неужто?! — удивился князь. — А по мне: завяз твой базилевс в болоте агарянском. Вылезти бы ему с Крит-острова того с честию. А туда ж, грозит! — недоуменно-весело оглянулся он на Свенельда. Тот мрачно скривил жесткие губы. — Решим так! — Святослав твердо глянул в лицо грека. — Пошто делить несобранный хлеб! Сыграем пляску смертную с козарами, а там промыслим, как быть. Что еще? — Базилевс просит у тебя, архонт Сфендослав, три тысячи панцирных воинов в помощь. Пошли моноксилы[123] свои к острову Криту. Император заплатит золотом! — Ха-ха-ха-ха! — откинулся на спинку резного кресла Святослав. — Ну и ну! Вот греки, а?! То грозят, то подмоги просят! — Что скажешь, архонт Сфендослав? — не смутился Михаил. — Ты обещал оказать помощь, как только базилевс попросит ее. Может быть, ты забыл? — Яз все помню! — перестал смеяться князь. — Но яз вам воев даю, а вы их — в кандалы! Как Еруслана, так? — Он же сбежал! — Не по твоей же воле. И не по царской! Воев сейчас не дам! Мне они самому надобны. Обходитесь покамест своими — несокрушимыми. А то у меня все от сохи да от лаптей, куда им с вами равняться! — Князь зло прищурился. — И с платой частенько обманываете: прошлым летом за павших воев русских злата родичам их не прислали. Да и живым задолжали. Аль вы, хитрые греки, решили про себя, што на Руси одни недоумки живут? Посол хотел возразить, но гневный взор великого князя Киевского остановил его. — Все! Разговаривать более не о чем. Погостите в граде седьмицы две-три, а потом — в путь, к Царьграду! — Дай мне моноксил, архонт Сфендослав. Я хочу завтра же плыть к базилевсу. Он приказал мне не задерживаться! — Здесь яз приказываю! — жестко отрубил Святослав. — А потом, как же ты бросишь здесь без присмотра покалеченных воев своих? Они-то нынче плыть не способны? |
||
|