"Кровавая Роза" - читать интересную книгу автора (Монсиньи Жаклин)ГЛАВА XX ПУТЕШЕСТВИЕС Гро Леоном на плече Зефирина смотрела, как исчезают вдали белые минареты города. Она еще не осознала, что покидает землю на долгие месяцы. Донья Гермина имела перед преследователями фору в две недели, но Кортес успокоил Зефирину: – Часто бывает, что флотилия прибывает к месту назначения прежде вышедшей ранее. Все зависит от прихоти ветра, или остановка на Канарских островах оказывается более долгой, чем ожидалось, из-за различных поломок. С сердцем, полным надежды, Зефирина взошла на «Nao Almiranta»[81]. Кортес все устроил. Он предоставил молодому «сеньору Жилю де Пилару» каюту на задней палубе, где был даже вентиляционный люк – предел роскоши. Перед поднятием якоря оставалась последняя формальность. Чиновники и комиссар поднялись на борт, чтобы установить, готов ли корабль идти в Испанскую Индию, а также проверить состав экипажа и список пассажиров. Зефирина страшно перепугалась. Взгляд комиссара с подозрением остановился на ее безусом лице, но Кортес, у которого язык был хорошо подвешен, увлек усердного чиновника осматривать пушки. Зефирина знала, что вновь должна поставить конкистадору большую свечку. Но ей не пришлось его благодарить. К ее большому облегчению, Кортес, занятый маневрами и делами флотилии, не показывался. Корабли спускались по Гвадалквивиру к Сан-Люкар-де-Баррамеда, маленькому рыбацкому порту в устье реки. Чтобы выйти в открытое море, предстояла еще одна трудная операция: с приливом преодолеть отмель. По нервной атмосфере, царившей среди команды, Зефирина поняла, как это опасно. В борта корабля с силой били высокие белые пенящиеся волны, казавшиеся непреодолимой преградой. Но лоцман Педро де Кадикс знал свое дело. В своей каюте Зефирине чудилось, что галион прыгает через препятствия, как большой крылатый конь. Другие суда прошли тем же путем. Оставалось только сожалеть о «Дончелле». Неудачливая каравелла опрокинулась набок. Зефирина надеялась, что моряки спаслись, хотя уверенности в этом не было, ибо большинство из них не умело плавать. Опасаясь, что та же участь могла постигнуть «Сантьяго» двумя неделями раньше, она обратилась к боцману, гиганту по имени Тортоса. Тот учтиво ответил: – Нет, сеньора, если бы «Сантьяго» затонул, об этом знали бы в Севилье. В окружении сторожевых кораблей и королевских галер «Виктория» вышла в открытое море. Успокоившись, Зефирина позаботилась, как могла, о мадемуазель Плюш, которая умирала и требовала токайского. Молодая женщина дала ей выпить бокал ее любимого напитка. Гро Леон тоже питал к нему слабость. Оставив в каюте галку, неспособную летать, и дуэнью, неспособную подняться, Зефирина вышла на палубу подышать воздухом океана. Пикколо играл в кости с Родриго, carpintore[82]. Преданность итальянского оруженосца бесконечно тронула ее. Сможет ли она когда-нибудь отблагодарить своих людей за то, что они для нее сделали? «Мадемуазель Плюш, Пикколо, Ла Дусер… Где сейчас добрый великан? Выполнил ли он поручение?» Зефирина слушала, как с мерным плеском поднимаются и опускаются огромные весла каторжников. Она думала о Коризанде, которую пришлось оставить, о ее близнеце Луиджи, о своей любви к Фульвио. – Нам предстоит десять дней пути, курс зюйд-вест до Канарских островов. Фернан Кортес бесшумно, как хищник, подошел к Зефирине. – Мы зайдем на остров Гомера, чтобы набрать еще воды, свежего хлеба, вина. А затем будет главное отплытие. Не обращая внимания на мужской наряд Зефирины, Кортес бесцеремонно взял ее руку и сжал слишком сильно. – Успокойтесь. Все прошло хорошо. Неужели вы сожалеете, что покинули Испанию, сеньор де Пилар? – усмехнулся Кортес. Зефирина посмотрела ему прямо в глаза. – Нет, сеньор, я думаю только о будущем. С загоревшим на солнце лицом, с висящими в ушах изумрудами, крупными, как карбункулы, с черной завитой бородой Кортес походил на пирата. Он не был лишен привлекательности. А когда смеялся, становился похожим на Фульвио… Зефирина повернулась, чтобы посмотреть на дельфинов, следовавших за галионом. – Как будет проходить плавание после Канар? – спросила она. – Вы действительно ученая женщина, любите разъяснения. Идемте… Да не съем я вас живьем! – с иронией сказал Кортес, увидев, что Зефирина отпрянула. Обругав себя, она приняла самый неприступный вид, входя в адмиральскую рубку. Педро де Кадикс и Кристобаль изучали морские карты, вычерченные последним. Оба, казалось, хорошо понимали друг друга. При помощи стрелки компаса, сделанной из намагниченной стальной проволоки, они рассчитывали маршрут. – Сеньора! Зефирину приветствовали как женщину, а не как юного идальго. Все на судне знали, что на борт поднялась прекрасная дама, одетая мужчиной. «Они принимают меня за адмиральскую шлюху», – с некоторым раздражением подумала Зефирина. Успокоенная тем, что они с Кортесом не наедине, Зефирина завела беседу с картографом и лоцманом. Какое-то время говорили только о больших изменениях в технике в конце XV века, позволяющих следовать заданным курсом, следя за установленным углом между намагниченной стрелкой и румбом. – Быть может, сеньора не знает, что такое румб? – вежливо осведомился Педро де Кадикс. – Я думаю, что речь идет об угле между двумя из тридцати двух делений компаса! – ответила Зефирина. – Что я вам говорил? Это не женщина, а математик. Довольный Кортес потирал руки. Измерение высоты солнца, различие во времени, высота полюса, фазы луны, применение навигационных инструментов, астролябии, квадранта… Заинтересованная Зефирина выслушала все. Он отдавала себе отчет, что самое важное в искусстве навигации – это чутье лоцмана, умение понимать море, короче, талант. Именно поэтому Кортес с таким уважением относился к Педро де Кадиксу. – Объясните сеньоре, каким путем мы пойдем, дорогой Педро, – сказал Кортес. – Если все будет хорошо, монсеньор… – уточнил лоцман, – флотилия «Твердой земли»[83], покинув остров Гомера, спустится в область пассатов, чтобы идти под ветром или к Ла Гуайра[84] и Картахене[85] или к Подветренным островам[86]. Мы ошвартуемся на Тринидаде или на Маргерите. – Нам нужно будет отремонтировать корпуса кораблей и пополнить запасы… Мы останемся там примерно на две недели, – сказал Кортес, отвечая на немой вопрос. – Наконец, сеньора, мы прибудем в Золотую Кастилию[87], соединяющую королевство Новая Испания[88] с Новой Гренадой[89], чтобы высадиться на перешейке Номбр де Диос[90]… Зефирина склонилась, чтобы рассмотреть это диковинное место, похожее на пуповину, сжатую двумя еще бесформенными чудищами, в двадцать раз большими, чем надменная Испания. – Мы пересечем перешеек на мулах, чтобы достичь нового города Панамы… И тогда, сеньора, вы увидите чудо… Южное море[91], – пообещал Кортес. – Сколько всего времени это займет? – спросила Зефирина. – Если не будет бури, нападений корсаров, эпидемий, – подчеркнул Кортес, – от Севильи до Номбр де Диос… девяносто дней. – Что ж! Я весьма вам благодарна, сеньоры, за вашу любезность. Зефирине хотелось улизнуть. – Я вас не задерживаю, друзья мои. Предугадывая стратегическое отступление Зефирины, Кортес поторопился отпустить картографа и лоцмана. Понимая все с полуслова, те, поклонившись молодой женщине, стремительно ретировались. – Большая удача, мессир, иметь таких слуг! – сказала Зефирина, чтобы не молчать. – Удачу завоевывают, мадам, как крепость… Похожий на большого кота, Фернан Кортес, прищурившись, налил малаги в серебряные позолоченные кубки. – Выпьем за успех путешествия! – предложил он. Зефирина подняла свой кубок. – Я хочу пожелать, чтобы наше плавание было таким безмятежным, дружеским и спокойным, насколько возможно. – Безмятежность не самая сильная моя сторона, спокойствие – тем более… Что же касается дружбы… Кортес рассмеялся. – Ей-богу, мадам, если таково ваше желание, выпьем за дружбу между нами, в конце концов сегодня только первый день. Постараемся не раздражаться до пятого дня… Понимая, на что намекает конкистадор, Зефирина выпила так поспешно, что поперхнулась. – Ну… ну… Кортес постучал Зефирину по спине. – Я хочу сделать вам честное предложение, – сказал конкистадор, когда дыхание вернулось к ней. «Он говорит о честности с самым нечестным в мире видом!» – подумала Зефирина, почти развеселившись. – Если вы хотите оставить свой наряд и одеться, как подобает особе вашего пола, посмотрите… может быть, вам это понравится. Фернан Кортес открыл два больших сундука, в которых находились роскошные платья. Зефирина была женщиной, она не могла не восхититься шелковыми тканями, кружевами и инкрустированными драгоценностями. – Откуда это чудо? – Ба! Добыли кое-что у французских и английских корсаров… Мы не всегда теряем, сеньора… Кортес взял платье цвета нарцисса с серебряным отливом и подал Зефирине. – Наденьте, чтобы доставить мне удовольствие, этот оттенок божественно идет к вашим волосам… Сильные руки Кортеса прикоснулись к груди Зефирины. Та медленно отвела их. Отбросив платье, она сухо заявила: – У нас с вами никогда не было соглашения, что я должна доставлять вам удовольствие, сеньор Кортес. Вы позволите… Зефирина отстранила его, желая пройти к двери. Фернан Кортес больно схватил ее за руку. Зефирина вскрикнула. Кортес прижал ее к стене, и она ощутила желание конкистадора. – Маленькая дурочка, требовательная, гордая, настоящая француженка, злая и суровая, хуже вас никого нет. Я жалею, что увез вас, вы говорите мне только о своих заботах и огорчениях. Клянусь святой Маргаритой, я должен бы выбросить вас за борт или запереть в трюме с одним сухарем, чтобы вы разделили его с крысами. Кортес не привык, чтобы ему сопротивлялись. В бешенстве он дергал ее за волосы, разодрал колет, обхватил под батистовой рубашкой ее груди… Зефирина не могла сдержать дрожь. Прикосновение этих мужских рук вызвало у нее восхитительное ощущение вдоль позвоночника. Как всегда, она чувствовала раздвоение между плотью и рассудком. Мужчина остановился, взволнованный переменой, которую ощутил в партнерше. Он потянулся к ее губам. Зефирина отвернула голову. Чтобы утаить сладостное содрогание внизу живота, она заговорила с конкистадором вызывающе. – Бросьте меня в океан, чего же вы ждете, мессир Кортес? Или зарежьте, как вы сделали с сорока тысячами индейцев. Я доставлю вам меньше хлопот, ведь я крещеная. Кортес, побледнев, отступил. Зефирина почувствовала, что задела слабое место. Был ли способен этот мужчина испытывать угрызения совести? Пресытился ли он резней после своей «конкисты»? Словно пытаясь стереть пятно, Кортес вытер лоб тыльной стороной ладони. Зефирина воспользовалась этой паузой. – Если вы решите, мессир, бросить меня за борт, то знаете, где найти меня. Непринужденно поклонившись, она вышла из рубки. Кортес ее не удерживал. В коридоре ее охватила нервная дрожь, и, войдя в каюту, она ощутила сильное сердцебиение. Мадемуазель Плюш стонала: – Ах! Все движется… Мои ноги задираются! Гро Леон храпел. Зефирина чувствовала, что больше не может. Ей был нужен Фульвио, чтобы защитить ее от других мужчин и… особенно от нее самой. Но Фульвио не было, она была одна в этой ореховой скорлупке, уносившей ее к неизвестным землям. Зефирина улеглась в кровать рядом с дуэньей. Еще долго она всхлипывала, как маленькая девочка, прежде чем заснула, сжав кулачки. Кортес остался в рубке. Сидя за рабочим столом, он руками обхватил голову. Эта женщина задела его за живое. Часто по ночам он испытывал кошмары и просыпался от ощущения, что плавает в крови. Его часто посещало воспоминание о бойне в Теночтитлане. Кортес восхищался своим «коллегой» Франсиско Писарро: тот, судя по всему, считал индейцев животными. Иногда Кортес сомневался в себе, в своих законных правах кастильского полководца. В дверь тихо постучали. Очнувшись от своих раздумий, конкистадор поднял голову. Это был капеллан. – Монсеньор, я сейчас буду служить мессу для экипажа на нижней палубе… – Я иду, отец Жозе… Ах, я был бы счастлив, если бы отныне вы служили еще одну хорошую мессу по утрам и еще одну под вечер. – С радостью, ваша милость… Ах! Три мессы в день; благочестие монсеньора – пример для команды. Фернан Кортес поправил воротник из сеговийских кружев на своем колете и последовал за святым отцом к обедне. Дни текли монотонно. Зефирина ухаживала за Плюш, убирала каюту, ходила за безвкусной пищей в каюту для офицеров, когда те заканчивали еду. Она не видела Кортеса, разве что издали на мессах, которые посещала не всегда. Конкистадор не пытался приблизиться к ней; более того, казалось, он ее избегал. Зефирину это не огорчало. Она решила не выполнять обещание, вырванное у нее силой и стечением обстоятельств. На четвертый день она столкнулась с Кортесом и его свитой в коридоре. Она заставила себя поздороваться с конкистадором. Тот, не останавливаясь, наклонил голову и исчез по направлению к выходу на наружный трап. «Он взбешен, тем хуже для него… – подумала Зефирина. – Все, чего я прошу, это чтобы он понял и оставил меня в покое». Для пущей предосторожности на пятый день она осталась взаперти в своей каюте и не вышла даже поесть. Забаррикадировавшись с Плюш и Гро Леоном, она спала плохо, чутко прислушиваясь к шумам на палубе и в желудке, изнывавшем от голода, внезапно просыпалась, каждое мгновение ожидая услышать стук в дверь. Никто не пришел нарушить ночной покой. С женской нелогичностью Зефирина заснула под утро, удовлетворенная своей победой и раздосадованная тем, что Кортес сдался так легко. На шестой день она отважилась выйти за едой. Кроме эконома, который выдавал продовольствие, ответственного за воду, в чью чрезвычайно важную задачу входило тщательное распределение драгоценной влаги, она не встретила ни одной важной персоны. Эта стратегия оказалась успешной – Зефирина использовала ее и в последующие дни. Она оставалась взаперти с Плюш, которая могла только стонать. Для Зефирины, столь деятельной, дни тянулись невыносимо медленно, тем более что эгоист Гро Леон улетал с утра играть с юнгами на мачтах. Пикколо избрал себе пристанище в узком кружке игроков в кости, состоявшем из Родриго, Луиса и Фигуераса, водолаза, отвечавшего за корпус галиона. Седьмой, восьмой и девятый дни ничем не отличались от предыдущих. Зефирина начинала приходить в ярость. Наконец, на десятый день к полудню она услыхала заветные слова сигнальщика: – Земля! Земля! Это были Канарские острова. Зефирина не отказала себе в удовольствии подняться на палубу, чтобы полюбоваться на этот легендарный архипелаг, темневший на горизонте. С подзорной трубой в руке Кортес стоял в окружении своих офицеров. Среди них были Кристобаль и Педро де Кадикс. Отдав несколько приказаний, конкистадор подошел к Зефирине. – Счастлив видеть вас здоровой. – Действительно, я болела, но сейчас мне лучше! – нехотя призналась Зефирина. Кортес наклонил свой султан. Для такого дня он вдел в уши рубины, крупные, как пробки графина, отметила про себя Зефирина. – Я в восторге, что вы поправились, сеньора, – сказал Кортес. Казалось, ему хотелось верить в ее болезнь. Пальцем он погладил клюв Гро Леона. Освещенный солнцем галион с эскортом из каравелл и галер прошел между розовым и зелеными островами Ла Пальма и Санта-Крус-де-Тенериф. – Знаете ли вы, сеньора, что древние называли их «Счастливыми островами» и утверждали, что здесь находится земной рай? – спросил Кортес. Видимо, он решил заключить мир. Зефирина ничего не имела против и постаралась ответить ласково. – Действительно, мессир… разве сам Платон не говорил в «Тимее», что это последние остатки королевства Атлантиды, уничтоженной природным катаклизмом? – Saumon! Satisfait! Saucisse![92] – верещал Гро Леон. Какое-то время конкистадор и Зефирина состязались в эрудиции. Видимо, Кортесу хотелось показать свое интеллектуальное превосходство над пассажиркой. Он сообщил ей, что великий Юба Мавританский в двадцать пятом году до Рождества Христова обнаружил архипелаг на своем пути и назвал его «Собачьи острова», так как вывез отсюда сторожевых собак. – Но ведь это француз, нормандец Жак Бетанкур открыл их снова в 1402 году, – возразила Зефирина. Кортес согласился и отметил, что героическое сопротивление гуанчей[93], первых обитателей островов, задержало их завоевание Испанией. – Гуанчи? – спросила Зефирина, впервые уличенная в невежестве. Обрадованный своим успехом, Кортес объяснил ей, что нынешние аборигены являются наследниками довольно загадочной цивилизации, но имевшей смущающее сходство с сарацинами и индейцами Новой Испании. – Вы хотите сказать, мессир Кортес, – пробормотала Зефирина, заинтересованная сверх всякой меры, – что сарацины, боровшиеся с крестоносцами Иерусалимского королевства, и туземцы с той стороны Сумеречного моря были связаны…? Предположение было таким дерзким, что Зефирина закончила его шепотом… Кортес ответил ей тем же тоном. – Человек, который не путешествует, не может себе этого представить. Но я думаю, что если Юба смог явиться сюда, Другие тоже могли приплыть, хотя бы на плоту… Видите ли, сеньора, – Кортес еще более понизил голос, – я не верю, что мессир Христофор Колумб открыл Индию… – Как? – у Зефирины захватило дыхание. – Есть другие земли за Южным морем, Кристобаль и я убеждены в этом. Конечно, мы не можем уверенно утверждать. Все сложно, так как земля не только шар, но… она вращается, сеньора… она вращается, – Кортес перекрестился. «Теория Фульвио!» Зефирина стала находить, что конкистадор значительно интереснее, чем казалось с самого начала. За конкистадором пришел лейтенант – пора было начинать маневры. Кортес поклонился Зефирине и присоединился к лоцману. Галион остановился в виду обрывистого базальтового массива: острова Гомера. Естественная бухточка предлагала замечательное укрытие для флотилии. Корабли отдали якоря перед маленьким портом Сан-Себастьян. Шлюпки были спущены на воду, и пассажиры сошли на берег. Первое, что хотела узнать Зефирина, стоит ли на якоре у острова «Сантьяго». – Нет, – ответил местный житель, – другая флотилия зашла в порт Санта-Крус-де-ла-Пальма. – Корабли еще там? – с бьющимся сердцем спросила Зефирина. – Дудки, малыш, они подняли паруса вчера утром… Слушаясь только своего материнского инстинкта, Зефирина отыскала Кортеса, который расположился в лучшем доме порта, чтобы попросить его, не задерживаясь, отплыть завтра же. Конкистадор посмотрел на нее, как на обезумевшую. – Мадам, я отвечаю за эту эскадру и должен быть уверен в безопасности. Мы отплывем, когда будем готовы… В своем нетерпении догнать донью Гермину Зефирина имела оплошность настаивать. – Мессир, умоляю, поторопитесь, я умираю от разлуки с сыном и я… Кортес сухо отрезал: – Не вижу никакого веского довода, чтобы доставлять вам удовольствие, сеньора. К тому же должен предупредить о решении, которое я принял относительно вас… – Относительно меня? – с беспокойством повторила Зефирина. – Вы останетесь здесь после нашего отплытия ожидать прихода следующей флотилии, которая выйдет из Севильи через месяц. – Мессир, вы не имеете права! – простонала Зефирина. – Что вы сказали? Я имею все права. Что вам жаловаться… Воздух здесь превосходный. Сеньора, имею честь! Фернан. Кортес повернулся на каблуках, оставив Зефирину, подавленную этим решением. Чтобы отомстить, конкистадор бросал ее на Канарском архипелаге. |
||
|