22.06.858, вододень. Мир, которого не существует

- Сегодня у тебя получается гораздо лучше, - Бокува запрокинула голову, критически обозревая облака. - Почти как настоящие. Еще немного, и ты научишься думать небо правильно.

- Думать о небе, - машинально исправила ее Мизза, почувствовав легкое разочарование. Она-то надеялась, что небо у нее получилось совсем настоящим.

- Нет. Думать о небе - совсем не то, что думать небо. И думать о холмах - совсем не то же, что думать холмы, - Бокува опустилась на землю и обхватила голые коленки руками, задумчиво оперевшись о них подбородком. - Ты уже хорошо думаешь. Скоро ты закончишь.

- А потом что? - Мизза приподнялась и села рядом с ней. - Когда у тебя появится настоящее небо?

- У нас появится настоящее небо, - поправила Бокува. - Мы же строим вместе. Потом займемся чем-нибудь еще. Степь уже почти научилась рождаться сама, ее лишь нужно немного направлять. Ночь и звезды думать легко, я уже пробовала. Они уже есть, только прячутся, нужно лишь их позвать как следует. Наверное, пора думать деревья.

Она протянула вперед руку, и под ее указательным пальцем из травы вверх медленно потянулся тонкий древесный побег. Он рос и рос, покрываясь тонкими веточками, обрастая мелкими каплями зеленых листиков, а потом вдруг почернел и рассыпался.

- Неправильно получилось, - пояснила Бокува.

- Почему?

- Не знаю. Чувствую, что неправильно. Ты чувствуешь.

- Я? - удивилась Мизза. - Но я не чувствую.

- Чувствуешь. Не забывай, я вижу мир твоими глазами. Ты можешь не понимать сама, но я знаю лучше.

Мизза не ответила. Если Бокува хочет так думать, пусть ее. Не ругаться же с ней, в конце концов!

- Ты сегодня какая-то странная, - девочка-кукла повернула голову и посмотрела на Миззу своими разноцветными глазами. - Тебя опять дразнил Сахмат? Или сестры?

Мизза дернула плечом.

- Дразнил, - равнодушно сказала она. - Ну и пусть, мне давно все равно. Собаки тоже лают, а кто их боится? Бокува, ты знаешь, кто такие люди с тоскалами?

- С чем?

- С тоскалами. Такие длинные мечи, длинней моей руки. Я сегодня видела такого. Меня позвал отец и велел очень тихо сидеть за стенкой. Слушать чужого человека и понимать, говорит он правду или врет. У чужого был меч. Кажется, он называется "тоскала".

- Тоскала… Да, меч. Однолезвийный, слегка изогнутый клинок без долов, с острием-кисаки для нанесения колющих ударов и длинной рукоятью, допускающей и двуручный, и одноручный хват. Противовес обычно отсутствует, гарда круглая или овальная. Диапазон длин клинка - от пятидесяти сантиметров у людей до ста пятидесяти у троллей, канонические размеры - шестьдесят пять и сто тридцать три сантиметра соответственно. Тоскалу изобрели тролли, давным-давно, когда…

Бокува замолчала.

- Не помню, - наконец с досадой сказала она. - Помню, что давно. Что-то, связанное с Драконьим Камнем. И каким-то мореходом Усимбэем.

- С Камнем? Мореходом?

- Тоже что-то тролличье. Не помню.

- Тот чужак говорил про дракона. А отец рассмеялся ему в лицо и сказал, что дракон подыхает в судорогах, и что ему не выжить ни на севере, ни на юге. И что на юге он не подох до сих пор только потому, что Панариши не успел туда дотянуться, а на севере - потому что он оставляет буфер между собой и Четырьми Княжествами. Бокува, что такое "буфер"?

- Пустое пространство для безопасности. И что чужак?

- Я думала, он убьет отца. Он так его ненавидел! Но еще он боялся. Не отца, а кого-то еще. Наверное, Панариши. Панариши - тот чудной шаман, на встречу с которым меня возил дядя Тархан.

- Ты рассказывала. Я вспомнила - его зовут не Панариши. Тилос.

- Тилос? - Мизза озадаченно потерла затылок. - Тилос… Как древнего дикарского бога?

- Бога? Я ничего не знаю про богов. Тилос - его имя. Твой отец убил чужака?

- Нет, конечно! - Мизза фыркнула. - Он же гость, а гостей не убивают. Он сел в машину и уехал, а отец долго меня расспрашивал, о чем он врал.

- И о чем?

- Ну… - девочка наморщила лоб, припоминая. - Что у того дракона много денег. Что они собирают силы и вот-вот убьют Панариши и какую-то бесстыдную самозваную кисаки. Что вскоре все вернется назад, и те, кто остался дракону друзьями, станут богатыми. Ой, я вспомнила! Я уже видела этого чужого три лета назад. Через наш Камитар проезжал большой караван, грузовиков, наверное, пятнадцать или двадцать, я тогда еще плохо считала и вообще маленькой была. Грузовики у нас останавливались, и тот чужой встречался с отцом и дядей Тарханом. Тогда они его боялись… или нет, не боялись, а… хотели побыстрей от него избавиться и говорили всякие любезные слова.

- Тогда боялись его, а сейчас боится он, - Бокува холодно усмехнулась. - Наверное, его скоро убьют, оттого он и боится.

- Не знаю. Может, и так. Бокува, а ты еще не раздумала убивать своих сестер, когда их встретишь?

- Не знаю. Встречу - увидим.

- Бокува, а кто твой отец? У тебя есть отец?

- Отец… - лицо девочки-куклы неожиданно стало мечтательным. Она легла на спину, раскинула руки и ноги и стала смотреть в небо. - Есть. Только я его никогда не видела. Помню только, что он меня любил. Сильнее всех любил, сильнее прочих сестер. Он придумал меня такой, какая я есть. И он хотел, чтобы я жила и строила мир. Только я не могла строить, пока не попала к тебе.

- А откуда ты знаешь, что он любил тебя сильнее всех, если ты его не видела? - резонно возразила Мизза. - Почему ты думаешь, что он тебя вообще любил?

Того, что случилось потом, она совсем не ожидала. Вот только что Бокува лежит, раскинувшись, на спине, и вдруг уже стоит, вытянувшись во весь невысокий рост, напряженная и встрепанная, со злым лицом и оскаленными зубами, и в ее глазах полыхают разноцветные огни, а в руке желто гудит огненный меч, направленный Миззе в лицо, и высоко в черном-черном небе угрожающе грохочет гром.

- Никогда! - звенящим тоном проговорила девочка-кукла. - Никогда не говори, что он меня не любил, поняла? Ты моя служанка, ясно? Ты не можешь говорить так! А если скажешь еще раз, я… я убью тебя!

- Бокува… - пораженно прошептала Мизза, отползая назад. - Я же только спросила! Я не хотела тебя обидеть! Ты что?

Какое-то время Бокува, тяжело дыша, стояла перед ней, и гудящий клинок в ее руке дрожал, выписывая огненные линии перед лицом Миззы. Потом ее плечи опустились, и она бессильно опустилась, почти упала на колени. Клинок напоследок ярко вспыхнул и растворился в воздухе, а небо утихло и начало понемногу светлеть. Пляшущие огни в глазах куклы поблекли и пропали.

- Он любил меня, я знаю, - упрямо сказала она, глядя в землю. - Любил больше всех. Так нашептала Колыбель. А зачем Колыбели врать?

- И ты совсем не помнишь отца? - тихо спросила Мизза. - Совсем-совсем?

- Нет. Какая разница? Я знаю, что должна строить мир. И если буду строить хорошо, лучше всех, то однажды встречусь с ним.

- Понятно… - Мизза наклонилась вперед и осторожно тронула куклу за плечо. - Только ты не расстраивайся. Я помогу тебе строить, и однажды ты с ним действительно встретишься.

- Конечно, поможешь! - Бокува гордо вздернула нос и отвернулась, избегая смотреть Миззе в глаза. - Ты ведь моя служанка. Ты обязана помогать! - На последних словах ее голос предательски сорвался и дрогнул.

- Я не служанка. Только, Бокува, ты ведь моя подруга, да? А подруги должны друг другу помогать, - твердо сказала Мизза. - Я стану строить мир вместе с тобой. И у нас получится хорошо, может, даже лучше, чем у других. Только ты, пожалуйста, не убивай сестер, когда встретишь их. Пусть даже они плохие сестры, как мои, но ведь твой отец наверняка любил и их. Пусть не так сильно, как тебя, но любил. Разве ему захочется, чтобы вы убивали друг друга?

Девочка-кукла не ответила. Она медленно, словно через силу, поднялась, развела в стороны руки и взмыла в воздух. Вскоре она превратилась в точку, летящую над безбрежной пустотой, медленно зараставшей холмами и тропинками летней степи. Мизза смотрела ей вслед, потом вздохнула и снова легла на спину в густую траву. Она закрыла глаза - и яркая вспышка на мгновение озарила мир.

Когда она открыла глаза, она снова лежала на кровати в своей комнате, и деревянная разноглазая Бокува в тряпичной одежде мирно покоилась у нее на груди. Мизза тихонько погладила ее по голове, поудобнее устроила рядом с собой под одеялом и несколько минут спустя уже спала тихим детским сном. И ей снилось, как она идет по степи, а рядом шагает ее отец - не тот холодный и черствый к дочерям человек, каким он был на самом деле, а веселый радостный мужчина, то и дело сверкающий доброй улыбкой из-под густых черных усов. Она никак не могла разглядеть его лица, но точно знала - он ее любит. Любит больше всех на свете.