Холли Филлипс Голодная

Когда она вошла в подземный переход, соединяющий авеню с парком, там, в испарениях мочи и плесени, в свете флуоресцентных ламп, как обычно, болтался Рэз с парочкой своих дружков. Рэз, неизвестно откуда, знал ее имя.

— Секси Сейди, — напевал этот сутенеришка строчку из одной старой песенки. — Секси-и-и-и… Сей-ди-и…

Она посмотрела прямо перед собой и, надев маску бесстрашия, зашагала туда, где лестница поднималась к темной траве и осенним деревьям.

— Эй, Сейди, ты еще не проголодалась? — шепнул один из дружков Рэза у нее за спиной. Туннель перехода усиливал звук его голоса, звук ее шагов и рычание машин у них над головами. — Еще не проголодалась?

— Секси-и Сей-ди…

Насколько она ненавидела туннель перехода, настолько она любила выныривать из него на свободу, в парк. Люди говорили — с наступлением темноты парк превращается в опасное место, место, где рыщут маньяки и психи, подпитывая свое безумие алкоголем и дешевыми наркотиками. Ночь — это время, когда бездомные дети собираются в стаи, чтобы обворовывать и грабить выходящую из ресторанов и кинотеатров публику, а потом делить выручку и сводить счеты в каком-нибудь холодном ангаре пустующего склада. Вместе безопаснее. Но Сейди ненавидела жмущиеся друг к другу вонючие тела, ненавидела невнятное бормотание торчков и грязные прихваты. Она ненавидела свору и ненавидела страх, который удерживал стаю попрошаек вместе, поэтому, услышав шепот: "Маллейн-парк, в пятницу вечером", она твердо решила прийти туда, и плевать на Рэза, плевать на всякие тени.

Воздух под кронами деревьев пах сожженной листвой. Рейни — вот кто шепнул ей на ухо эти слова. (Как случилось, что она их встретила? Рейни, Лео и Тома? Должно быть, они заговорили с ней первыми, она была слишком стеснительной, слишком пугливой для того, чтобы первой подойти к незнакомым людям. Но она наблюдала за ними с тех самых пор, как оказалась на авеню. Неделями она тосковала по их чистоте, восхищалась их независимостью, тянулась к их загадочным взаимоотношениям. Они были яркими, как пылающие клинки, и сверкали, как драгоценные камни.) Рейни — гибкая, тонкая блондинка — продефилировала мимо угла, где попрошайничала Сейди, и, то ли что-то обещая, то ли поддразнивая, шепнула: "Маллейн-парк, в пятницу вечером". И этот ее запах, запах мыла и чистой кожи, пробудил в Сейди желание. Желание, но не смелость. Смелость — это пламя, которое требует топлива, а Сейди была слишком голодна, чтобы поддерживать в себе этот огонь. Голодна для этого огня и недостаточно голодна для… Секси-и Сей-ди…

Легкий ветер срывал с деревьев сухие, подмерзшие листья. Шорох листвы приглушал шаги и голоса. Сейди поплотнее запахнулась в кардиган с чужого плеча и зашагала по гравиевой дорожке. Маллейн-парк занимал целый квартал. В парке было много высоких фонарей, которые разливали круглые лужи света, и много деревьев, стволы которых окружали широкие черные тени. Эта троица могла быть где угодно, если они вообще пришли в парк, если Сейди не явилась слишком рано или слишком поздно или если вообще все поняла правильно. Чего она не могла понять, так это почему она удостоилась их предложения.

Кто-то бежал прямо на нее, силуэт вырывался из темноты, превращался в человека и снова нырял в тень. Сейди мельком увидела его лицо — борода, сморщенная кожа, глаза слезятся от страха, — потом мужчина исчез в темноте. Все, что от него осталось, — это то, что остается от любого человека во мраке ночи, — запах пота, давно не мытого тела да шлепанье картонных подошв по уходящим в туннель ступеням.

А потом рассмеялась женщина. Звук ее смеха был отражением страха Сейди, искоркой тепла в ее пустом желудке. Вся троица внезапно появилась в круге света и шла прямо к ней. Рейни — высокая и гибкая, с платиновым пучком обесцвеченных волос и серебряным колечком пирсинга на извивающейся в улыбке губе. Том, под стать своему имени, большой, румяный с размеренной походкой и невозмутимым взглядом. Лео, с непослушной копной соломенных волос, с сильными руками и грацией атлета. Тепло внутри Сейди начало разрастаться, робко, но достаточно для того, чтобы зажечь улыбку.

— Сейди! — воскликнула Рейни.

— Сейди, — проурчал Том.

— Сейди, — сказал Лео и дружески протянул руку.

И она среди них. Рейни смеется и приобнимает ее рукой за плечи.

— Настоящее имя произнесено трижды, — говорит Рей-ни. — Теперь ты наша, Сейди.

Сейди не понимает смысла сказанного, но это звучит как шутка, и потому она смеется.

Они повели ее к дому на другой стороне парка. Это место она едва знала. Старые дома, какие-то совсем заброшены, другие отремонтированы и выглядят как новые, многие в этом месяце украшены подсвеченными тыквами с вырезанными рожицами — тыквы приветствуют детей, но не бездомных или потерявшихся. Даже в компании новых друзей она немного поеживается в своих жалких одежках. Стань невидимой, подсказывает ей инстинкт. Сделайся такой маленькой, чтобы тебя нельзя было увидеть. Она идет, волоча нош по хрустящим листьям, а троица Рейни спускается с тротуара и направляется по дорожке к дому.

Рейни тянет ее за рукав, серебряная улыбка поблескивает в свете уличных фонарей.

— Идем, Сейди, не стесняйся. Переоденешься во все новое, и тебе нечего будет бояться.

— Но у меня нет другой одежды.

Рейни смеется. У нее легкий, переливающийся смех, счастливый и искренний.

— Поверь сестренке Рейни, — говорит она. — Мы раздобудем все, что тебе нужно.

— Не волнуйся, — с пониманием в голосе добавляет Лео. — Хозяин — наш друг. Он разрешает нам держать здесь свои вещи.

— И он одолжит тебе маску, — подытожил Том.

— Маску? — Тут Сейди остановилась. — Но сейчас не Хэллоуин… — Однако она не знала точно, какое сегодня число, возможно, конец месяца был ближе, чем ей кажется.

— Самое время, — улыбаясь, сказал Лео. — Хэллоуин ждешь весь октябрь, как в детстве.

— Только веселья больше, — промурлыкала ей на ухо Рейни, и Сейди каким-то образом снова двинулась по дорожке и дальше вверх по ступенькам на крыльцо.

Входная дверь была застекленной, и когда она открылась, перед глазами Сейди мелькнула картинка из цветного стекла — красно-зеленая морда какого-то то ли хохочущего, то ли рычащего существа с белыми клыками и кошачьими глазами. Сейди шагнула через порог и оказалась в доме.

В холле было темно, если не считать света, который проникал в приоткрытую дверь. В воздухе витал запах меда, а может, воска для балясин, которые блестели и пускали желтых зайчиков. После проведенного в уличной толчее лета это место казалось таким необычным, что у Сейди голова пошла кругом, и она едва понимала, где находится. Сейди глянула на улыбающегося Лео, на невозмутимого Тома.

— Пошли. — Рейни взяла Сейди под руку. — Нам еще надо успеть помыться и переодеться, пока все не приехали.

Мыться? Переодеться в чистое? Она позволила Рейни увлечь себя вверх по лестнице, голова у нее все еще кружилась, но теперь уже от счастья, тепла и сладкого запаха, разлитого в этом доме. Розыгрыш? Или приглашение развлечься и получить удовольствие? Нельзя спрашивать.

Толстые свечи оседают под собственным пламенем. Глубокая ванна, горячая вода, пахнущая ванилью мыльная пена. Овальное зеркало во вращающейся раме. Сейди водила по телу влажной губкой и наблюдала за Рейни, которая принесла в комнату костюмы и примеряла их перед зеркалом. Пламя свечей вспыхивало и едва не угасало от каждого движения Рейни, в зеркале таинственно мерцало ее отражение. Сейди зачарованно смотрела, как девочка-подросток превращается в двадцатилетнюю кокетку в обтягивающем костюме, расшитом бирюзовым бисером, в леди эпохи Ренессанса в украшенном вышивкой корсаже, в пирата в кожаной жилетке и платке попугайской расцветки.

Сейди отжала губку, пристроила ее на край ванны и только после этого с серьезным видом захлопала в ладоши.

— Идет? — Рейни-пират кивнула в сторону зеркала. Похоже, ее больше интересовала реакция Сейди, чем собственное отражение.

Сейди завязала мокрые волосы в узел на затылке и потянулась к стойке с полотенцем.

— Идет, — серьезно ответила она.

Рейни на секунду перестала позировать, чтобы передать Сейди полотенце, и снова повернулась к зеркалу. В какой-то момент ее лицо потеряло всякую выразительность, буквально омертвело, только внимательные глаза оставались живыми. А потом, когда Сейди встала в ванне и пар заклубился в пламени свечей, Рейни уперла кулаки в бедра, надменно запрокинула голову и расхохоталась:

— Идет!

В следующей комнате их ждала бутылка белого вина. И бокалы тоже нашлись. Рейни-пират пила из горлышка, и Сейди, временами переставая рыться в большом сундуке с нарядами, следовала ее примеру. От сундука исходил удивительный аромат — пахло дорогими тканями, выветрившимися духами и едва уловимо — теплом человеческой кожи.

— Ваш друг, наверное, часто устраивает вечеринки, — сказала Сейди, выныривая из сундука с охапкой одежды.

— Ему это нравится, — отвечал пират, прихлебывая вино из бутылки. — Он живет ради этого времени года.

Сейди разложила на кровати отобранные вещи. Эта двуспальная кровать, с медным каркасом и покрывалом цвета темного вина, была единственным предметом обстановки в комнате. Голое, без штор, окно выходило на задний двор. Сейди было немного неловко, ей казалось, что кто-то подглядывает за ними из темноты, но Рейни это совсем не беспокоило, и Сейди притворилась, будто ей тоже все равно.

— Вот, — сказала она, прикладывая платье к обернутому в полотенце телу. Платье было элегантным, как у Джинджер Роджерс,[44] с опушкой из перьев по краю и на плечах.

Рейни скривилась и отрицательно покачала головой. Перья нежно щекотали кожу, но Сейди отложила платье в сторону.

— А вот это? — Еще одно кокетливое платье с павлиньими перьями.

— Нет, — сказала Рейни и указала ей за спину. — Это.

Сейди увидела в зеркале свое изумленное лицо. Шелковое бело-голубое платьице, расшитое золотом, с чуть длинноватыми рукавами, немного узкие в бедрах штанишки той же расцветки плюс кружевной воротник и туфли с пряжками. Этот костюм, несмотря на раскиданные по плечам спутанные каштановые волосы, делал ее похожей на девушку при дворе какого-нибудь из французских Луи. Сейди моргнула, тряхнула головой и дернула за ленточку на рукаве. У нее за плечом появилась голова пирата в пестром платке, пират улыбнулся и ткнул локтем в бок, предлагая уже практически пустую бутылку.

Юноши ждали их возле лестницы — Том в алом китайском кимоно, расшитом драконами, Лео — жизнерадостный Гамлет в черном камзоле и чулках. Холл внизу все еще не был освещен, но сквозь открытый дверной проем лился яркий свет, слышались приглушенный гул голосов и меланхолическое треньканье цыганской гитары. Завидев Сейди и Рейни, Лео захлопал в ладоши. Том, мягко ступая, обошел девушек кругом, одобрительно кивая. Удовлетворенная оценкой товарищей, Рейни встала в гордую позу, а Сейди присела в книксене, она немного захмелела от вина, от счастья и старалась не задаваться вопросом: почему я?

Кто-то еще присоединился к аплодисментам Лео. Сейди вспыхнула и выпрямилась, она успела забыть о хозяине, которому еще не была представлена. Он был высок, выше, чем Лео, и так же, как и Лео, одет во все черное. Но нарочито простой крой и насыщенный черный цвет костюма хозяина превращали Лео в жалкого подражателя оригиналу. Гладкое каре черных волос и маска. Сейди не могла отвести глаз от его лица — облегающий черный бархат, с блестками вокруг прорезей для глаз, и рот, очерченный красным цветом.

— Это Сейди, — сказала Рейни и подтолкнула ее в спину.

— Сейди… — Человек в маске развел руки в стороны, белые кисти резко выделялись на черном фоне. — Сейди, — задумчиво повторил он и улыбнулся, обнажив белые зубы. — Добро пожаловать, Сейди.

— Благодарю, — сказала она, припоминая манеры из другой жизни. — Очень мило с вашей стороны, что пригласили меня.

— Всегда рад друзьям Рейни. — Смех хозяина был темным и бархатным, как его маска. — Кто друг Рейни — тот и мой друг.

И вот тогда Сейди почуяла нечто зловещее в окружающей ее атмосфере. Она невольно заметила, как Рейни вдруг замерла без движения у нее за спиной, как внимательный Том отвел взгляд в сторону, а улыбка Лео растянулась и стала фальшивой. Впрочем, Сейди не могла бы сказать точно, от чего именно мурашки побежали у нее по спине. Это связано с Рейни, внезапно подумала Сейди и, заглянув в прорези для глаз в маске хозяина, поняла, что права. Рейни в опасности, а не она! Облегчение, яростная вспышка желания защитить друга (а в это мгновение Рейни стала ее другом), непреодолимое любопытство, объединившись, оттеснили волну накатывающего страха. Выпитое вино, вероятно, тоже сыграло свою роль.

— Благодарю, — повторила она.

А потом хозяин отвел их выбирать маски.

Лео: черное домино, бубновые прорези для беспокойных глаз.

Том: рычащий дракон, красный с золотом, скрывающий невозмутимость хозяина.

Рейни сомневается, подхватывает одну маску, теребит завязки другой, прикусывает губу, разглядывая третью, — и наконец усыпанная блестками кошка, с разбегающимися в стороны полосами, из-за которых глаза ее кажутся уже не испуганными, а дикими.

Выбор за Сейди. Комната завалена масками, они кругом — на столах, на полках, на крючках на стенах. Пустые орбиты глазниц и замершие прорези ртов ждут соприкосновения с жизнью. Все это было так странно и чуждо, а потом лица друзей скрылись под масками, и только ее лицо осталось на виду.

— Вот, — произнес их хозяин; все это время он стоял в темном углу комнаты и наблюдал за тем, как они выбирают себе маски.

Белая рука протянула Сейди смеющуюся, кривляющуюся матово-бледную маску — мордочка шаловливого чертенка, веселого демона. Маска не страшная, но Сейди предпочла бы что-нибудь другое, что-нибудь соответствующее ее костюму, отражающее блеск двора "короля-солнце".

Но…

— Возьми, — сказал хозяин. — Я настаиваю. — Он произнес это так, словно она растерялась оттого, что ей оказали великую честь.

Итак, она взяла маску и надела ее.

Глаза маски ярче глаз на незащищенном лице. В них больше жизни, больше ума, больше выразительности, они — вход в сущее, окна души. Глаза… И рты — губы натянутые или мягкие, морщинки от смеха, похотливые языки. Льющиеся из прорезей голоса. Извивающиеся губы выплескивают смех, который подтверждает ложь. Слово в присутствии сияющих глаз утверждает правду.

Прикосновение маски. Сначала она показалась прохладной и влажной, но очень быстро превратилась во вторую кожу и подарила свободу. Сейди сама — сцена, каждый ее вдох, каждый выдох — спектакль и в то же время (в этом и есть волшебство) абсолютная правда. Маскарад заполнил ночь, и любая игра, любое притворство, флирт или коварство — а зал ими полон — реальны, как острые ножи. Фальшивое лицо повседневности, которое скрывает реальность под плотью и кожей, прячется за фантазией — она и есть наш самый настоящий образ. Сейди всегда была пуглива и осторожна, инстинкт самосохранения постоянно приказывал ей оставаться маленькой, незаметной. Она и не подозревала, что в ней живет чертенок, пока не надела его маску себе на лицо.

Конечно, он жил в ней, прятался где-то глубоко внутри. А иначе что подтолкнуло ее к Рейни, к Тому и Лео? Что помогло преодолеть опасный путь до места встречи, а оттуда сюда, в этот загадочный дом?

Чертенок…

Как узнать, где тебя ожидает свобода? И теперь это действительно — свобода.

Сейди-чертенок, в платьице и в маске, превратилась в самого настоящего гермафродита, и в этом-то и заключалась вся суть ее игры. Грубоватый мужчина с седыми волосами, заплетенными в старомодную косу, в маске усталого ангела, угощает ее крошечным печеньем (печенье с сыром и специями, она такое обожает и жадно слизывает крошки с кончиков пальцев). Потом он стоит пораженный, наблюдая за тем, как она — сама жадная юность от спутанных волос до пряжек на туфлях — выпрашивает у полуобнаженного бога Кали глоток вина. И это только одна мизансцена, их еще дюжины, Сейди разыгрывает их без остановки, пока не пресыщается, и тогда…

Она танцует, звон гитар и бой барабанов несравнимы с механическим ритмом, как пьянящее кровь вино с пресными таблетками, которые она глотала на улице. Нет, это здесь, здесь настоящая жизнь, здесь разгоряченная вином кровь бурлит в ее венах. Она танцует, чертенок-Сейди танцует с мужчинами, с женщинами, танцует сама по себе… вот она в объятиях дракона-Тома, который плавно движется по паркету… вот уже хозяин (или это просто его маска мелькнула в кружении тел), весь в черном, держит ее в руках, красный блестящий рот растягивается в улыбке, сверкают белые зубы… вот она вместе с Рейни, чей смех звучит, как льющееся из бутылки вино, как вода, утекающая в сточную канаву… потом, потом они уже не танцуют, музыка приглушенно звучит у них за спиной, они бегут через залитый лунным светом парк, парк превращается в дикий лес, осенний лес занимает целый городской квартал, они бегут, нет — они охотятся (но и танцуют одновременно, а может, это сон?) чертенок, дракон, кошка и подпрыгивающий Гамлет преследуют жертву… бедный неуклюжий косматый мишка заблудился в нескончаемом лесу-квартале, воет, когда они валят его на землю… потом еще вино, оно льется из бутылки, которую чертенок открывает своими острыми как иголки зубками и передает по кругу… вино играет у них в крови…

Или это сон?

Утро в парке, моросит дождь. Сейди сидит на скамейке, упершись локтями в колени и уткнувшись лицом в ладони. Кажется, она уже давно так сидит, сидит и смотрит, как грязные струйки воды бегут у нее между ступней и устремляются к центру дорожки, больше ее ничто не занимает. Потом кто-то присаживается рядом и вроде бы знакомым голосом спрашивает:

— Похмелье?

Сейди с трудом поднимает голову и поворачивается на голос. Это Лео, на нем джинсовая куртка, свитер, джинсы. Она тоже в своей обычной одежде, хотя и не помнит, как переодевалась и как вообще оказалась на этой скамейке. Слишком много вина. У Лео усталый вид, от носа к подбородку залегли морщинки, тени окружили запавшие глаза. Полузнакомый-полудруг.

Сейди припоминает, что он задал ей вопрос, и отвечает:

— Нет пока.

Он улыбается, но ей не до смеха. Она странно себя чувствует, ей не то чтобы плохо, ничего не болит, но такое чувство, будто она заполнена чем-то доверху. Не только в животе, но и под кожей, словно ее накачали, как шину. Она рассматривает кисти рук, но суставы и косточки, как прежде, обтянуты кожей, а вены похожи на бледно-голубых червячков.

— Хорошо провела ночь? — спрашивает Лео.

Она снова переводит взгляд на него, но Лео уставился в растекающуюся под ногами лужу. Холодная вода стекает по волосам и капает на плечи. Значит, она давно так сидит.

— Да, — говорит она. — Да, это было весело.

Он кивает, а потом сглатывает, словно и сам неважно себя чувствует.

— Хорошо. — Он обеими руками взъерошивает волосы, поворачивается к Сейди, улыбается и берет ее за руку. — Пошли. Надо что-нибудь перекусить.

— Вообще-то я не голодная.

Он смеется:

— Ну хоть кофе. Согласна? Кофе? Я угощаю.

Это слово словно бы возвращает ее к реальности, она чувствует аромат жареных зерен, видит поднимающийся от чашки горячий пар…

— Кофе. Да.

Когда они сидели в кафе, смешавшись с субботней публикой, Сейди спросила:

— Почему вы трое пригласили меня пойти с вами?

Лео удивленно поднял брови:

— А почему нет?

— Вы меня почти не знаете.

Лео аккуратно оторвал уголок от пакетика с сахаром и высыпал его в чашку.

— Теперь знаем лучше.

Почему-то она думала, что все изменится. Может, ждала, что эта троица примет ее в свою таинственную игру, а может, просто надеялась, что ей наконец повезет. Но после того как Лео попрощался с ней в тот полдень, она не видела их несколько дней. Дни напролет под октябрьским дождем: "Пожалуйста, подайте немного мелочи". Дни в ожидании, когда после закрытия продуктовых лавок выкинут на улицу гнилые овощи или заплесневелый хлеб. Ночи в компании жмущихся друг к другу от холода таких же бездомных, как она, и неизвестно, кто разгонит их на этот раз — местные панки или копы. Может, ее забыли? А может, ей самой следует забыть?

Такую ночь забыть легко, то, что тогда происходило, очень похоже на сон. Да, она ходила к тому дому, мылась в ванной, пила вино с Рейни. Одежда… Да, она помнит прикосновение шелка. Но маски? Черная фигура с белыми руками, их безымянный хозяин? Но Сейди помнит и прикосновение прохладной маски к своему лицу. В самом деле, хотя прошло уже столько времени, она вздрагивает, когда капли дождя падают ей на щеки, и удивляется, что ее лицо открыто. А вот погоня по парку, превратившемуся в лес… загнанный в чащу деревьев медведь… это наверняка сон. Так где же закончилась реальная ночь и где начался сон? Этот вопрос мучил Сейди.

Этот и еще более важный — почему ее новые друзья не признали ее после всего?

Как-то вечером, голодная и окоченевшая от холода, она столкнулась на улице с Рэзом.

— Секси-и Сей-ди.

— Отстань от меня.

— Да ладно, крошка Сейди. Давай куплю тебе поесть что-нибудь горячее. Что-нибудь горячее и вкусное, а потом ты и я, потом мы можем повеселиться. Ты ведь любишь веселиться, правда, крошка Сейди? Секси Сейди. Еще не проголодалась?

— Еще не очень, — сказала она, и он дал ей пройти.

Но сказал при этом в спину:

— Ты проголодаешься. — И Сейди стало тошно оттого, что слова сутенера могли стать правдой.

А потом снова наступила пятница, месяц подбирался все ближе к своему концу, к Хэллоуину. Сейди ничего не могла с собой поделать и направилась в Маллейн-парк. На этот раз в подземном переходе не было никакого Рэза, только парочка забулдыг, распивающих одну бутылку на двоих.

— Чудесная ночка, — сказал один из них, когда Сейди проходила мимо. — Чудесно спрятаться от дождя под крышу.

Стены перехода отражали голос пьянчужки. Вторя эху, он снова, словно пытаясь разгадать его механизм, пробормотал: "…от дождя под крышу… от дождя под крышу". Сейди поднялась по лестнице, вдохнула пахнущий гарью воздух, освещенные дорожки бежали сквозь темноту деревьев, надежда заставила отступить воспоминания о пережитых за последнюю неделю невзгодах и страданиях. Может быть… может быть, все-таки…

Рейни с радостным воплем заграбастала ее в объятия, Лео своей здоровенной ручищей потрепал по волосам, даже хладнокровный Том одарил улыбкой. Она была дома — на свободе.

Всего второй раз, а у нее уже было чувство, что совершается ритуал — ванна, вино, новая одежда.

На этот раз Рейни превратилась в астронавта в белых ботинках с застежками-молниями и в облегающем тело костюме зеленого цвета. Смочив руки в ванне, в которой мылась Сейди, она зализала назад волосы и стала гладкой и холодной, а Сейди, уже успевшая отведать вина, тем временем скользнула в шелковые панталоны и широкий халат, преобразившись в персидского принца. Рейни, словно старшая сестра, распутала Сейди волосы и намотала ей на голову черный с бахромой платок. Завершив туалет, они на секунду замерли перед зеркалом, Рейни, словно холодная колонна, возвышалась за спиной у Сейди.

— Я думала, вы обо мне забыли, — сказала одуревшая от счастья Сейди.

Рейни склонилась вперед и уперлась подбородком ей в плечо. Теперь в зеркале отражались два лица на одном теле.

— Не забыли.

— Я не видела вас всю неделю.

— Надо было кое-куда сходить, кое-кого повидать. — Рейни склонила голову к голове Сейди. — Ты зря волновалась, крошка Сейди. Разве мы не говорили, что теперь ты наша?

Сейди передернуло, она вспомнила Рэза.

— Что такое?

— Ничего. Просто не надо так меня называть. Хорошо?

Рейни заглянула ей в глаза.

— Тебя кто-то обижал? — понимающе спросила она.

Сейди пожала плечами, и получилось, что Рейни кивнула. Рейни обняла ее обеими руками: — Не волнуйся. Мы всегда заботимся о своих.

Она улыбнулась, Сейди улыбнулась в ответ, но при этом подумала: "Как заботились всю эту неделю".

Но в объятиях Рейни было так уютно.

Лео превратился в средневекового алхимика в тюбетейке и блестящем халате. Том — в британского охотника, на нем были красный камзол и высокие сапоги, в руке он держал кнут. Женщина-астронавт, маг, охотник и восточный принц, они стояли на верхней ступеньке лестницы и смотрели, как люди проходят через застекленные двери в темный холл и идут дальше в освещенный зал.

— Они все в своих масках, — заметила Сейди.

Том положил тяжелую руку ей на плечо:

— Только особые гости допускаются к личной коллекции мистера Неро.

Прикосновение Тома, возможность незамеченной наблюдать за происходящим внизу, предвкушение веселья — от всего этого у Сейди стало горячо в животе. А еще она обрадовалась, что наконец-то узнала имя хозяина.

— Неро, — сказала Сейди, — он был императором или кем-то вроде того?

Все рассмеялись.

— Может, и был, — сказал Том.

— Или вроде того, — добавила Рейни.

— Главное, — пробормотал Лео, — кто он сейчас?

Сейди повернулась к Лео и увидела у него за спиной призрак. Она вскрикнула и слегка подпрыгнула. Том удержал ее на месте. Призрак шагнул вперед, и Сейди узнала их хозяина. Мистер Неро был в белом костюме, а его лицо закрывала маска из белых лебединых перьев, уголки рта которой были окрашены в ярко-красный цвет. Только глаза и волосы хозяина оставались черными.

Он поклонился:

— Мои друзья. Еще одна ночь, еще один танец. — Он посмотрел на Сейди и протянул ей руки. — И ты снова с нами.

Том подтолкнул Сейди, она шагнула вперед и вложила свои руки в руки хозяина. Тонкие сильные кисти сжали ее пальцы. Его глаза сверкали, как глаза птицы.

— Сейди, милая Сейди. Добро пожаловать.

— Благодарю, — едва дыша, ответила она.

Он не выпускал ее руки из своих.

— Надеюсь, это означает, что тебе понравилось былое веселье?

— Неделю назад, — шепнул ей на ухо Том.

— Да, спасибо. Это было… это было…

— Да. — Мистер Неро сжал ее руки, улыбнулся, сверкнули зубы… горячая волна прокатилась по венам Сейди… а потом все рассмеялись, и он ее отпустил. — Да, — сказал он, — так всегда и бывает.

Маска коснулась ее лица, как влажный поцелуй.

Чертенок-Сейди танцевала с охотником в красном камзоле и в маске лисы, с магом в маске летучей мыши, с высоким, одетым во все белое человеком-птицей. Женщина-астронавт в маске изо льда от нее ускользала.

— Ты не видел Рейни? — спрашивала она сатира, пока его руки, как моль, трепыхались под тканью ее роскошного халата.

— Я ищу Рейни, — объясняла она египетскому рабу, в то время как тот склонял свою шакалью голову к ее бедрам.

— Ты знаешь Рейни? — спрашивала она Короля Дураков.

Король выкидывал коленца и орал:

— Недостаточно хорошо, чтобы выйти под дождь из-под крыши!

Под дождь из-под крыши. От дождя под крышу. Рейни? Идет дождь, льет как из ведра, храпит старик…

Это игра. Все ищут, у каждого есть ключ к отгадке, никто не знает, что искать. Это так весело! Чертенок находит пуговицу, оторвавшуюся от чьего-то костюма, она кричит от восторга, она заслужила приз! Потом она прорывается сквозь толпу и оставляет за спиной возможных преследователей. Перепрятать! Перепрятать! Содрогаясь от беззвучного смеха, чертенок проскальзывает в темный холл, крадется за угол и видит переговаривающихся между собой охотника с лисьим лицом и алхимика с лицом летучей мыши.

Летучая мышь: Это неправильно.

Лис: Согласен, если она вырвется, она придет сюда.

Летучая мышь: Ты знаешь, о чем я говорю. Все это неправильно.

Лис: А потерять Рейни, по-твоему, правильно? Эта девчонка…

— Вот именно! — кричит чертенок. — Давайте, ребята, разве мы не будем танцевать?

Человек-птица подал знак музыкантам, и грянула музыка.

Принц-чертенок танцует, она — принц, персидский джинн, факир с Востока. Танцует, танцует… восточная ночь обжигает как огонь, над головой звезды-люстры. Ее двор — дикое место, вопли, крики, хрип, и над всем этим парит белая птица, ее черные глаза торжествующе сверкают. Хищная птица с красным клювом, влажным от сока персидских фруктов и ягод, выхваченных из раскаленных углей. Все танцуют, танцуют, пока горячка не гонит их из дома в холод и мрак, в пьянящую ночь, где лис дует в охотничий рог, милая летучая мышь распевает песни, ледяная женщина бежит под дождем, а чертенок-принц выигрывает игру, пуговицу, бутылку, медведя!

И наливает всем по стакану красного, красного, красного, как кровь, вина.

К концу месяца, когда зима была уже на пороге, Сейди больше не желала, чтобы ее игнорировали.

Она ждала два дня, три дня, у нее кончалось терпение. Она так нервничала днем, что не могла устоять на своем месте на углу и все ходила и ходила, надеясь услышать в толпе чистые голоса друзей, и совсем не собирала милостыню. Ночью, слишком голодная, чтобы уснуть, она бродила по освещенным тротуарам, не обращая внимания на полицейские машины (нет нужды скрываться от тех, кому нет до тебя дела) и слишком взбешенная, чтобы прятаться от тех, кто охотится на бездомных.

Хотя, возможно, "взбешенная" — не то слово. Уязвленная? Да, но очень сильно. Все было очень сильным — голод, обида, даже страх. Вероятно, чертенок внутри нее, дважды отведав свободы, больше не желал прятаться под ее будничным лицом. Наконец в середине недели она бросила клянчить мелочь на пропитание и спустилась в переход к Маллейн-парку.

Резкий свет флуоресцентных ламп освещал собравшихся там людей. Конклав бездомных. Они прилипли к стенам туннеля, словно листья, смытые дождем в сточную трубу, и между ними оставался только узкий проход. Кто-то стоял, кто-то растянулся на полу, кто-то сидел на корточках. Запахи пота, старой мочи, окурков и перегара, приглушенный звук сиплых голосов, хрип разрушенных легких…

Странная вещь — дождя не было.

Сейди шла под взглядами мутных, сумасшедших, скорбных глаз и была немного возбуждена, но совсем не напугана. Эти мужчины и женщины больше подходили на роль жертв, чем на роль преступников, подходили даже сильнее, чем Сейди. Ближе к выходу в парк один человек в прожженной во многих местах шинели, приветствуя Сейди, поднял бутылку и сказал:

— Чудесная ночка.

— Чудесная ночка, от дождя под крышу, — издевательским тоном ответила она.

Мужчина вытаращился на Сейди и прижал бутылку к груди, глаза его расширились от… от чего?.. От страха… от узнавания… от чего-то, что, в свою очередь, потрясло Сейди.

Вдохновленная их диалогом женщина, которая все это время пряталась за спиной мужчины, протянула Сейди ладошку:

— Простите, мэм…

Но мужчина в шинели дернул ее за руку и зашептал что-то ей на ухо. Женщина сцепила руки под подбородком и выпучила глаза.

— Простите, — сказала она.

"Простите", "простите" эхом прокатилось по переходу, и Сейди заспешила вверх по лестнице в парк.

Не у нее, сказал своей товарке псих в шинели, звук его голоса усиливали обшитые стальными листами стены туннеля, она — одна из голодных.

Днем светило солнце, и с наступлением вечера небо над фонарями было темно-синим, в воздухе чувствовалось приближение заморозков. Простые горожане, пользуясь временным наступлением хорошей погоды и непривычным отсутствием попрошаек, неспешно прогуливались по улицам. Сейди поймала несколько настороженных взглядов (беспризорная девчонка, следи за своим кошельком), но ни один из них не был похож на выражение глаз бездомных в туннеле. Она — одна из голодных. Какой-то любитель побегать после работы тяжело трусил по дорожке, его спортивный свитер, когда он пробегал под фонарями, из серого превращался в синий и снова в серый. У Сейди закружилась голова.

Серый бегун превращался в синего, синий в серого.

Из тени в человека и обратно в тень.

Не у нее. Она из голодных.

Борода, сморщенная кожа, глаза слезятся от страха.

Пуговица, бутылка, медведь!

Вспышка, еще одна вспышка, словно мерцающий огонь выхватывает из темноты картинку, света хватает только на то, чтобы представить образ. Что это означает?

Красное, как кровь, вино.

Сейди сгибается пополам, ее рвет. Слишком долго без еды, слишком долго без сна. В парке темнеет, становится безлюдно. Сейди сплевывает горькую от желчи слюну и выпрямляется, никто ее не видит. Поблизости никого. Она вытирает рот, вытирает мокрое от пота лицо. Проводит языком по нечищеным зубам.

Она — одна из…

Тряхнула головой, чтобы избавиться от бредовых слов психа из перехода и от головокружения, которое порождает этот бред. Просто свихнувшийся бродяга. Просто бездомная девчонка, которая очень давно не ела. Очень давно одна, одна без друзей. Она идет по дорожке к фонтану и пьет, вода заполняет желудок и помогает тверже стоять на ногах. Потом бредет обратно, туда, где встречала их прежде. Под уличный фонарь. Гравий скрипит под ногами, легкий ветерок шуршит в остатках листвы. Парк заполняет гудение автомобилей, но голые ветви деревьев порождают тишину, кажется, они призывают к молчанию, прислушиваются. Но не умиротворяют, не успокаивают. Сейди идет по диаметру круга света от фонаря. Отмеряет шагами окружность. Геометрия ожидания ни к чему не приводит. Ни к чему.

Чертенок рвется наружу.

Быстрым уверенным шагом, словно знает, что делает, Сейди уходит из парка. Но не через переход. Через улицу на другой стороне.

В сторону дома мистера Неро.

Кругом дети. Дети в хэллоуинских костюмах — невинные ведьмы, пригожие монстры, трехлетние герои, румяные привидения. Маленькие фигурки в разноцветных одежках, зажавшие в руках мешочки с сокровищами. Гости идут на вечеринку, думает Сейди и тут же поеживается от озноба — нет никаких детей, во всяком случае, в доме мистера Неро. Она совсем запуталась, не заметила или забыла, какой наступил день. Какая наступила ночь. Она попыталась припомнить вкус тающего на языке шоколада, но почувствовала только привкус теплого вина, медовый запах свечей и ванильный аромат мыльной пены, который слаще конфет и теплее тыквенных фонариков, что улыбаются ей на каждом шагу. Бдительный, как пастуший пес в краю, где водятся волки, родитель обводит вокруг нее свое стадо "кинозвезд" и "воришек", и Сейди понимает, что стоит посреди тротуара. Прямо перед ней — ворота, узкая дорожка, слабо освещенная изнутри застекленная дверь. Она отводит взгляд от папаши-пастуха и направляется к крыльцу.

Стучать? Позвонить? Звонка нигде не видно. Ее кулачок нависает над едва видной мордой существа на витраже, касается холодного стекла, касается слишком слабо, чтобы произвести шум. Она делает шажок вперед и прижимается ухом к двери. Кажется, что стекло гудит, но от шума проезжающих мимо машин или от музыки и голосов внутри дома? Дети кричат по всей улице. Трудно понять, раздаются ли в доме какие-либо звуки. Она берется за дверную ручку. Поворачивает. Дверь открывается, она входит.

Вечеринка, если сегодня будет вечеринка (а она, конечно же, будет), еще не началась.

Поднявшись по лестнице, она внезапно слышит голоса и замирает на месте. Сердце колотится в груди, но запах пчелиного воска и вина вселяет уверенность. Она даже чувствует непривычное воодушевление. Это не борьба за выживание, понимает она. Это — приключение!

Наверху хлопает дверь, кто-то пробегает по холлу — Сейди не может двинуться с места, — Лео бежит вниз по лестнице.

— Сейди! — Он резко останавливается на ступеньке выше ее.

Сейди поднимает голову, чтобы посмотреть ему в глаза, она не уверена, следует ей рассмеяться или убежать.

— Дверь была открыта.

— Господи! — Лео хлопнул себя по губам, его глаза смотрели мимо нее — на кого-то, на что-то еще. — Какого черта ты здесь делаешь?

— Тебя ищу, — сказала Сейди, а потом, представив, как это звучит, добавила: — Вас с Рейни.

Глаза Лео наконец остановились на Сейди. Он стукнул кулаком в открытую ладонь, потом протянул руку и коснулся щеки Сейди. Он был таким высоким, а она к тому же стояла на ступеньку ниже. Рядом с ним она казалась маленьким ребенком.

— Послушай, Сейди… — очень серьезно начал он.

В этот момент послышались шаги, приближающиеся от задних дверей дома.

— Дьявол, — сказал Лео. — Давай, пошли. — Он схватил ее за руку и потянул вверх по лестнице, но тут наверху хлопнула дверь, Лео мгновенно среагировал — распахнул ближайшую дверь и впихнул Сейди внутрь.

— Сиди здесь, пока я не приду. Поняла? Не двигайся и молчи!

Лео закрыл за собой дверь, и она осталась одна. Темнота, только голоса снаружи.

Голос Рейни:

— Ты туда не ходил? Не ходил?

Лео:

— Нет. Ладно, ходил. Я хожу иногда, просто посмотреть. А ты нет?

Рейни:

— Больше не хожу. Короткая пауза.

Лео:

— Они ждут.

Рейни:

— Лео… Пауза.

Рейни:

— Я знаю, ты на меня злишься.

Лео:

— Не злюсь.

Рейни:

— Я тебя не виню. Мне тоже все это не нравится. Ты же не думаешь, что я этого хотела, не думаешь?

Лео со вздохом:

— Нет.

Рейни:

— Это все Том, он привел нас сюда.

Лео:

— Не сваливай все на Тома! Мы все сюда хотели. Все…

Рейни:

— Да, все. И сейчас хотим, правда ведь? Долгая пауза.

Рейни:

— Правда?

Лео:

— Да.

Рейни:

— Значит, Сейди может надеть маску в третий раз, и я…

Лео обрывает:

— Хватит, пошли, мы уже опаздываем. Звук удаляющихся шагов.

Сейди прислоняется спиной к стене и соскальзывает на пол. Я могу надеть маску в третий раз, и она… Свет от уличного фонаря проникает в комнату через незашторенное окно. Постепенно она привыкает к темноте и начинает различать окружающие ее со всех сторон рты и глаза. Комната масок. Широко распахнутые глаза, разинутые рты, бессмысленные, окаменевшие, безжизненные. Сейди трясет, она обхватывает руками колени.

Они все этого хотят… чего хотят?

В полумраке комнаты кажется, что маски наступают со всех сторон. Клювы, рога, чешуя, вой, крик, хохот… многоликая ночь наблюдает, ждет… ждет, когда кто-то… когда Сейди наденет одно из ее лиц. Наденет ночь. Танцующий принц, юное создание при дворе царствующей особы. Сейди, чертенок, надевай ночь и беги.

Не у нее. Она одна из голодных.

Голодная. Что ж, да, она такая, такая же голодная, как все, такая же пустая. Пустые глаза, пустые рты, пустые, пустые… кроме… кроме кого? На столе возле окна — маска, она на подставке и смотрит сверху вниз на скрючившуюся на полу Сейди. Раскосые смеющиеся глаза светятся, оглядывают ее с ног до головы, словно яркие фары проезжающей мимо машины. Рот извивается в улыбке, призрачно поблескивают зубы и кончик языка. Ветер раскачивает дерево за окном, и левый глаз маски подмигивает. Сейди, чертенок, надевай ночь и беги.

Сейди вскакивает на ноги и упирается спиной в стену у двери. Одна маска падает, еще одна, слышится стук рассыпающихся по полу бусин. Потом она нащупывает выключатель, и на стенах вспыхивают лампочки.

Когда Лео возвращается, она стоит у окна и наблюдает за детьми, которые, несмотря на позднее время, все еще гуляют по улице. Лицо с маской чертенка под столом.

Лео проскальзывает в комнату.

— Ты не должна была включать свет.

— Темно было.

— Ты не представляешь, что с тобой будет, если он узнает, что ты здесь. Тем более в этой комнате. — Лео обводит взглядом маски на стенах, словно она могла их не заметить.

— Это ты открыл комнату.

— Я не хотел, чтобы тебя увидела Рейни. Ты не должна быть здесь!

— Ты хочешь сказать, я еще не должна быть здесь. Или меня не собирались приглашать сегодня ночью?

Лео молчит.

— Почему ты не хотел, чтобы меня увидела Рейни? Разве она не мой друг?

Это был вызов. Лео зашипел, чтобы она говорила не так громко.

— Так друг или нет?

Лео закрыл руками глаза. Рот его скривился, казалось, он плачет.

— Черт. Черт. Черт.

— Лео… — Сейди ждала ответа. Потом взяла за ленточки маску чертенка и протянула ее в сторону Лео. — Скажи, что произойдет, когда я надену это в третий раз?

Он убрал руки от лица и мрачно взглянул на маску. Она вертелась на ленточках, оглядывая обжитые другими масками стены.

— То же самое, что и первые два раза, — сказал Лео.

— А что… — У Сейди перехватило горло, она закашлялась. — Что было первые два раза?

— Ты… мы… ты вела танец. И охоту.

Маска замерла и уставилась вниз на ноги Лео.

— Охота, — отозвалась Сейди. — Медведь. Только медведь был не медведь. Так? Лео?

Лицо Лео постарело, стало жестче, плечи опустились, он прислонился к двери.

— В третий раз не так, как прежде, верно, не так?

— Так же. — Он облизнул губы. — Только потом… не будет никакого потом. Ты не сможешь ее снять. Ты поведешь танец, охоту, и так будет всегда.

— Всегда?

— Пока это не убьет… пока что-то… кто-то…

— Пока кто-то из вас не убьет меня.

— Чтобы освободиться, — прошептал Лео. — Если мы когда-нибудь захотим освободиться.

Они смотрели в глаза друг другу. Немая публика — маски — наблюдала за ними. Сейди опустила руку, чертенок в нетерпении приплясывал на ленточках.

— Почему? — спросила она. — Почему я?

— Потому что ее носила Рейни. — Лео прерывисто вздохнул, прислонился затылком к двери и закрыл глаза. — Рейни носила ее дважды. Нам нравилось это, мы любили танцевать, любили охотиться. Но ты знаешь, как это бывает.

Сейди прикусила губу. Она знала.

— Он тоже это любит. Мистер Неро. Он живет ради этого. Том догадался, что он ждет, когда Рейни наденет это третий раз, и тогда сезон охоты никогда не кончится, а мы… боже!., мы любим это, но ее мы любим больше.

— И тогда вы нашли кого-то на замену. Того, кто вам безразличен, кто будет носить это за нее, за всех вас. — Последние слова Сейди произнесла шепотом.

Лео зажмурился, открыл глаза и встретился с ней взглядом.

— Да, — просто сказал он. — Да.

Рука Сейди дрогнула, и чертенок завертелся вокруг оси.

— Значит, так это и происходит.

— Так и происходит.

Рты на стенах изливали молчание, их молчание заполнило уши Сейди. Сможет ли она после этого слышать, сможет говорить? Что еще осталось сказать?

Это сказал Лео.

— Мы должны были пойти встречать тебя, но я заманил их в кухню. Дай мне две минуты, потом спускайся, только тихо, и уходи. — Он оторвался от двери и взялся за ручку. — Две минуты. Все поняла?

— Но… — отозвалась Сейди, — но…

— Пожалуйста, сделай одолжение. — Глаза Лео сузились, обнажились зубы, ему было трудно сказать это: — Возьми это с собой. Сожги и смой пепел в сточную канаву. Сделай это для меня, сможешь, Сейди?

Сейди прерывисто вздохнула. Ленточки чертенка запутались у нее в пальцах. Его подбородок тыкался ей в ноги.

— Сейди?

— Да.

Лео кивнул и открыл дверь.

— Две минуты, — сказал он и вышел из комнаты.

Вниз по лестнице, за дверь, бегом по улице. Ночной воздух, резкий, холодный. Белая луна плывет в обрывках облаков, детские голоса выкрикивают сезонное предложение. Или это розыгрыш? Сейди бежит, чертенок вращается на ленточках. Она бежит, потому что может бежать, потому что кровь огнем разливается по жилам и ей нужен глоток холодного воздуха. Снова свободна.

Лео! Ей хочется кричать. Рейни! Том!

Свободна!

Через улицу в парк. Детей здесь нет. Темнота окутывает Сейди, она бежит медленнее, переходит на шаг. Останавливается. В какой-то момент она забывает, насколько голодна. У нее кружится голова. Маска чертенка тычется в ноги.

Сожги это и смой пепел в канаву. Прекрасно. Все, что ей надо, — спички, что-то, чтобы поджечь это. А потом…

А потом?

— Секси-и Сей-ди.

Эта дурацкая строчка из дурацкой песни.

— Секси-и Сей-ди.

Зов охотника, который крадется в темноте. Сейди содрогается всем телом. Но чертенок, да, чертенок так любит танцевать… охотиться. Ленточки маски все еще вплетены в ее пальцы, она поворачивается, грациозная, как нотная линейка, идет обратно, и гравий скрипит у нее под ногами.