ГЛАВА 34. Мартиросса

"И вышли наземь мы под солнца свет. И думал я, вернется ли когда к нам жизни полнота, что ощутили мы за сутки, что провели во мраке подземелья за страшным делом — лишая жизни божьих тварей! Ах, что за странное созданье — человек! В чем вдохновение находит и ужасается чего!

Вот вспомнили мужи о женах и о детях отцы и поспешили к ним в убежище, чтоб радостную о победе весть им, погибели боящимся, принесть!

Стояли жены и ножи держали крепко у горла сыновей своих. Сухие их глаза в решимости смотрели на дорогу, чтоб не отдать детей своих живыми в руки безжалостных врагов. Все знали, что пощады никому не будет.

При виде нас, чужою и своей покрытых кровью, они едва признали своих мужей и с криком рукой закрыли детям очи, закинув головы назад и нежные их горла обнажив!

Попадали ножи из ослабевших рук, когда вдруг поняли, что победили мужья их в битве страшной! Врага преодолели, живые или мертвые, но победили!

Вернулись мы в свой дом, и столь убогим нам он показался и жалкою такою наша утварь, что столько лет с усилием, в трудах тяжелых мы делали и собирали! И женщинам Перейра не велел спускаться в подземелье, лишь щедро вынес им украшения, какие только могли они надеть себе на шею, на натруженные руки. Нельзя им было видеть сокровищ груды, чтоб не лишиться нам своих подруг трудолюбивых.

Обследовали мы все коридоры, все выходы нашли, все входы. Еще пещеры были в глубинах под широкими ходами, где хранились рабами собранные плоды земли, вино в бутылях тыквенных и стопы глиняных табличек с неведомыми письменами.

Семь входов было в наше царство под землею, три — с севера, три — юга и был один — озерный, из всех семи его диковиннее не было! Глубоким было озеро местами, местами — в отмели. И зелень ровная холмов высоких, что на курганы богатырей неведомых похожи, которых по обычаю далеких предков с конями и прислугой при вооруженье полном в почете могиле отдавали.

Высокая скала росла из глади озера, и семь вершин округлых ее венчали. Любуясь ею, ее назвали мы Короной. Ее нашедший звался Стюарт. Он ход нашел последний средь тех, что мы разведали. И вышел им к высокому и узкому колодцу, в стенах которого неведомо, но крепко держались каменные скобы. Он разгадал устройство странное у крышки, что тот колодец сверху запирала, сумел поднять ее и выбрался с усилием большим в пещеру, где не мог он разогнуться. И вот увидел он, что вода кругом и камень, и нету выхода, и только слабый свет в воде указывал на то, что под водой скрывалась тайна.

Скользнул он в воду и, к удивленью своему, на волю вышел, к лучам бодрящим и сиянью солнца и поплыл на берег и увидел, что скала венчала тот странный ход, короткий самый и извилистый.

Обследовали изнутри мы северный проход и вот нашли, что, кроме Башни, еще два Входа вели к сокровищам подземным, сходясь все трое в коридор один широкий.

Вот Макконнехи, боец отважный и в поисках неутомимый, нашел устройство хитрое, что не иначе придумали те мудрецы, чьи кости мы в глубоких и узких коридорах на нижнем ярусе в могилах каменных сложили. Открытый Дэрком Макконнехи коридор привел в короткий и узкий, для одного лишь человека, прямой и камнем выложенный ход. И он не вверх пошел, как все, а вниз. И в воде холодной и темной, кирпичный ход тот утонул! Словно по ступеням его пойдет какой-нибудь безумец, чтобы сгинуть в мрачной преисподней!

Обшарил Макконнехи со светильником все стены и нашел он в нише каменное колесо и сдвинул с места. Раздался шум текущих вод, и вот открылись те ступени, что вниз вели. И вышел узким ходом Макконнехи по ним в колодец каменный глубокий, на дне которого теперь немного оставалось воды. Поднялся по ступеням он наверх, что проходили внутри колодца почти до верха, и перебрался через край его. Остался ход открытым, а колодец не наполнился водой, пока в упорных поисках ирландец не обнаружил механизм, что преграждал уход воды и начал снова наполняться ледяною влагой из тайных источников земли глубокий шестигранный водоем.

И вместе с Джеронимо Бесстрашным прошел я путь, которым без преград наружу вышли мы. И вот высокий каменный балкон над россыпями камня по зелени прибрежной полосы с высоким и прекрасным дубом, на ней растущим привольно, представил нас роскошной панораме озерной глади. Вдали едва виднелся камень, в котором мы узнали Стюарта Корону. В малиновом закате сияли воды, и медными казались нам холмы с их темною травою.

— Вот место, где в землю лягут мои и потомков моих кости, ибо не вернусь я назад. — так вымолвил Джеронимо Бесстрашный и непонятно лишь, пророчеством то было или обещанием.

И так прошло три дня, пока мы обживали то жилье, что в битве отобрали у прежних обитателей его. Мы выносили мертвых и отдавали их тела порубленные земле, а чаще — хищникам ночным и птицам, поскольку не было в них христианских душ.

Отдельно, с почестью мы хоронили друзей погибших и много слез на их могилах пролили вдовы. Своих всех братьев в пути лишился Датчанин Харралд, младший среди Датчан, но не последний в битве воин. Остался он с женою своею, Хельгой, индианкой по рожденью, и с ними три оставшихся вдовы, еще одна досталась Макконнехи.

Не обещал Харралд Датчанин ничего. Но знали все, что детям своих погибших братьев отцом он будет. И не будет сын его ему дороже, чем братьев его любимых сыновья. И жены братьев стали сестрами ему.

В бою погибли двадцать два бойца — огромная цена за то сокровище, что девятерым досталось. Прошла горячка боя, и радость обретенного богатства омрачилась гибелью друзей. И, чтобы сердцам стесненным обрести покой, а, может, с другой какой-то целью, Перейра предложил собраться ночью посреди сокровищницы, от крови очищенной и тел, чтоб насладиться видом золота.

Зажгли все факелы, и ветер подземелья тревожил колокольчики златые под потолком. И звон неистовый и блики, что метались по стенам и по страшным демонов личинам, в нас будили воспоминания о битве.

На жертвеннике, где в крови своей веками жертвы умирали, и который принял равнодушно последней жертвой главного жреца, налито в чаши золотые густое темное вино из тыквенных бутылей.

Мы подняли все девять чаш и отдали дань погибшим, и вместо слез на землю пролилось вино. Вторую чашу выпили живые за власть, за славу, за удачу, за будущее, за надежду!

И вот настал миг торжества Перейры! Друзья сидели кругом на тронах золотых, которые служили неведомым владыкам сотни лет, их ветхие одежды из проносившихся мехов украшены поверх широким ожерельем, браслеты на руках и кольца. С упоением младенцев играли множеством раскиданных вокруг и кучами лежавших под нашими ногами камней бесценных, которых и названия никто не знал! Светильники, в рост человеческий, со множеством огней, разгоняли тени, от которых корчили гримасы уродливые рожи на стенах!

Вскочил Перейра и с чашею вина взошел в сокровищницу, и встал меж двух громадных золотых быков, он лишь один не украсил себя ничем.

— Приходят и уходят поколения, и миллионы человеческих существ во прахе бытия копошатся, словно черви. Возносятся монархи, властвуют и в прах уходят. И нет пути иного, чем тот, что свыше нам предопределен. Золотые эти горы — то пыль империй, в небытие сошедших, когда пришла на землю к ним всего лишь кучка немытых, жадных и чванливых в невежестве своем бродяг испанских!

Я открою тайну, что долгих двадцать лет хранил, и ту мечту, что невредимым провела меня по волнам тяжких испытаний.

Я был высокородным испанским дворянином, наследник доблестных князей, сын благородного Франческо Мартиросса! Приближенный к мадридскому двору, среди изысканнейших щеголей Эскуриала, пресытился я быстро всех светских развлечений. И соблазнился гнусностью порока. И, чем ниже опускался, тем более владела мною страсть!

Мне мало было всего, и уподобился я зверю, ежечасно ищущему крови. Открылось преступление мое, и друг отца мне вынес приговор. Но вместо пыток и плахи достались мне галеры. Я вынес все, и выпала победа, а не смерть. Под именем Хосе Перейры прошел я с вами путь и вот богатства многих королей, сокровищницы империй горами лежат пред вами!

Перейры больше нет! Есть Дамиан Мартиросса!

Зачем мне золото? Вернуться и купить себе помилование? Богатый дом, услуги челяди, богатую и знатную невесту? Признание двора и зависть знати? Что есть такого, что не дало мне прежнее богатство?!

Что купите и вы на золото, приплывши с полным трюмом в Старый Свет? За что друзья отдали жизни? Чтоб умерли средь роскоши, оглаживая сытое брюшко, их боевые братья?!

Здесь много золота! Так много, что с десяток Испаний, пресыщенных своею спесью, можно купить! Так много, что короли Европы служить могли бы вам прислугой и ветхую вам обувь целовать смиренно!

Но сколько унесете? Далеко ли? А вернувшись, не найдете ль здесь новых хозяев вашему богатству? Не зря я говорил вам и приоткрыл едва завесу над тайною своею мечтою! Есть люди, ведомые судьбою, и ничто не служит им помехой, ничто не сгубит их, хотя б тела иных героев их устилали скорбный путь! Вы таковы, хотя я сам не ведал, кого из вас судьба оставит мне!

Я говорил вам, что королями вы станете, и вы не отрицали, хотя какая малость в тот день моим бы вторила словам?

Но время враг наш, и мы не можем позволить себе ждать, пока не образуются в пустынных сих пределах людские поселенья и не принесут ремёсла и торговлю. Нет королей без армии, без армии нет силы. Но все это мы можем купить и привезти сюда! Купить на это золото, за горсть-другую самоцветов. Пушки, порох, оружие, солдат! Великую армаду кораблей, везущих изгнанников со всей Европы! Живущих в нищете будущих великих поэтов, художников, скульпторов и музыкантов!

Нас девять — это мало для людей обычных и более, чем много, для героев! Семь Входов ведут вас к тайному сокровищу, семь лестниц от него ведут вас к почестям и славе, к гордости потомков. Пусть каждому достанется по Входу охранять, он будет Стражем Входу, а Вход — ему убежищем надежным. А я и Марвелл возьмем так много самоцветов и золота, сколь сможем унести мы и наши скакуны. И через пару лет вернемся с десятком кораблей и войском, и оружием.

Нам достается тяжелый труд, а вы здесь сохраните сокровище во тьме и в тайне, пока дождетесь нас. Немногим выпадает от судьбы такая карта, немногие достойны чести стать богами при жизни, но на достойных виден знак судьбы: вас семерых уберегла она, хотя погибшие не менее достойны.

Судьба к нам так щедра, что подарила нам и летописца, наделенного не одним талантом, но и мудростью проникновенной.

Восьмой путь уготован для меня, ибо я нашел свою Звезду, и вот дыхание ее над всеми вами!

Так он закончил, и никто не мог пошелохнуться, пока он говорил — с такой огромной силой владела речь его над нами. И по ступеням он сошел к тем, кто считал себя его друзьями, а теперь поклонились, словно божеству, словно титану древности, что снес огонь с небес и одарил несчастных и вознес их над стихиями.

Чеканный лик его в черном ореоле шевелящихся от ветра волос и яркий черный блеск очей врезался мне в память вместе с тихим волшебством звенящей песни, льющейся потоками незримыми, в которых утопали мы. И уносило нас течением от тягот жизни, от нужды, от участи земных червей. От жалкой доли к сияющим высотам, к Звезде, к восьми лучам, из праха — в вечность!

Очнувшись ото сна среди лежащих братьев, что вольно раскинулись на грудах золота, я сообразил, что не простое было то вино. Жрецы им пользовали жертв, чтоб, умирая, те ощущали восторг, а не страдание и славили богов, когда увидят свое трепещущее сердце, изъятое жрецом из их распоротой груди.

Светильники угасли, и свет лазоревый переливался по золоту и камню и вспыхивал на самоцветах. А под Звездой в молчании и неподвижно сидел в высоком кресле и не спал Дамиан Мартиросса. Не видел я во тьме его лица, но мерцали отчетливо его глаза.

Так, сидя среди храпа братьев, мы смотрели друг на друга и не шевелились, он — наверху, в ореоле своей Звезды, а я внизу, к жертвеннику прислонясь спиною.

Вернувшись в дом под соколиным гнездом, Торосс искусный по указанью Мартироссы изготовил в кузнице из слитка серебра большой и странный ключ, но не было к нему замка.

Прошло три дня, и вечером последнего мы снова собрались у сокровищницы. Взяли с собою Стражи каждый старшего сына своего, и не было средь них отрока взрослее шести годов. И встали кругом все семь у жертвенника, восьмым же во главе его встал Мартиросса. И каждый держал перед собою сына своего. И чаша общая с вином стояла на жертвенном столе.

— В те времена, когда великие дела вершились, правитель древний жертвовал в закладе царства старшего из сыновей своих. Но жизни ваших слишком ценны, и не богам ничтожным уделим мы от крови отроков, а клятве общей Стражей. Пусть капля крови, что уронят отроки из пальца в клятвенную чашу напомнит им потом о долге перед вами, и также кровь моя сольется в вине за будущих моих потомков.

И поднял он высоко чашу с общей кровью и каждого нарек он Стражем и место Входа называл. И пригублял из чаши тот Страж и его потомок по глотку и скреплял тем клятву за себя и свое потомство по старшинству, которое народится от сыновей и внуков.

Тороссу Синеглазому — Соколиное Гнездо.

Старлейку — самый дальний на запад выход, называемый Улиткой.

Джеронимо получил то, что хотел — у Дуба Трехголового Вход.

Башню дали Мбонге.

Харралду достался Вход, который он добыл мечом с троими братьями

своими и он назвал его в память прочих — Пятым Братом.

Ирландцу Макконнехи — Колодец шестигранный.

Шотландцу Стюарту — Вход Озерный, что он назвал Короной, и выбил

на крышке потом семь зубцов короны.

А после всех Мартиросса пригубил и сам и положил на пустую чашу ключ серебряный, и молвил так:

— Сей Ключ свидетель клятвы, данной нами, он повторяет форму подземелья и символы Входов на нем в таком порядке, как расположены они на месте. Я заберу его с собой, поскольку никто не знает путей Судьбы. И, если не вернусь я, вернется мой потомок в любом колене, как будет то судьбе угодно. И ваши потомки будут на месте Входов ваших по старшинству селиться и тайну Входа, от отцов своих унаследовав, хранить, пока Ключ не вернется. И лишь со смертью Стража Страж новый примет клятву на себя. Когда же Страж погибнет без наследника, то Вход закроют те, кто будет жив, и навеки обрушат своды. И знайте, возвращение Ключа есть приближение конца. Либо вернется Мартиросса, либо Звезда его падет. Падение Звезды освободит вас всех.

Мы завтра с Марвеллом уходим в путь, с уходом нашим вы начинайте строить себе жилища по месту Входа своего, чтобы вам и женам вашим и потомкам было вдоволь места. По вашему желанию устраивайте жизнь свою, но не касайтесь золота до времени, чтобы беды не обрушились на вас. Нарушивший же клятву погубит все свое потомство и сгинет в бесчестье.

Марвелл лишь один свободен от клятв — не смею неволить души парящей птицы и духу песни слов не смею предлагать.

И на рассвете мы простились с друзьями, с братьями. Недолгим было прощанье наше. Никто не плакал, и не было в глазах печали, но каждого обняли мы и каждому в глаза я посмотрел, запоминая их и унося с собою и синеву глубоких глаз Торосса, взгляд черных глаз Мбонги, стальную твёрдость — Старлейка, теплоту карих с искрой — Макконнехи, мечтательность зелено-серых глаз — Харралда, весёлые и рыжие — Стюарта, ореховые с прищуром — Джеронимо.

Мы сели на наших скакунов, под нашими убогими одеждами скрывались пояса, набитые камнями, за каждый из которых продал бы город с населением правитель в Старом Свете.

Тронули поводья, и кони двинулись, унося нас в неизвестность, навстречу солнцу, меж холмов зеленых той страны, где королями будут потомки Стражей жить, либо будут просто жить.

Я обернулся: все они стояли неподвижно и смотрели, как разлука поглощает нас. И скрыли их холмы, и я тогда еще не знал, что покинул их навечно."