"Год любви" - читать интересную книгу автора (Расул-заде Натиг)

Август

Жара обрушилась, на город, как бедствие.

Отдыхающие, приехавшие со всей страны, в основном с северных ее окраин, примчавшиеся сюда, в южный город на берегу моря, искупаться, позагорать до, как водится, бронзового отлива, ходят теперь под нещадно палящим солнцем, похожие на вареных креветок, и — проклинать не проклинают, слишком уж сильно было бы сказано, — однако поругивают тот день и час, когда им вздумалось на юг, оставив обжитые удобные квартиры, в тесноту, шум, нервотрепку жаркого города. Особенно поругивают тот день и час мужчины, приехавшие с женами, которые, осатанев от раскаленного воздуха, таскают их по магазинам, где не продохнешь и потные тела, как в автобусах в час пик, тесно липнут друг к другу в очередях.

Ну вот к чему он это вспомнил, к чему он вообще об этом думает, лежа на голом, прохладном полу? Зачем ему разморенные прохожие под нестерпимо ярким солнцем августа, блуждающие с набитыми авоськами и рюкзаками прохожие, приезжающие, прилетающие, приплывающие издалека, из дальних далей? Или это тот самый случай, когда в голове — ни одной мысли и под воздействием жары почти физически ощущаешь нечто похожее на размягчение мозга? А ведь отсюда, с пола, ему хорошо видна пишущая машинка на столе, призывающая к действию его лишенную энергии сущность, пишущая машинка, из которой белым флагом торчит чистый лист бумаги. Без единого слова белый лист, напоминающий о капитуляции на ближайшее время. Но противно думать, что сейчас он встанет и начнет работать. И потому он лежит на полу, сочиняя новый рассказ, который пока никак не хочет получаться, и вместо фраз, одной хотя бы стоящей фразы, что помогла бы ему катапультировать с пола к машинке, вместо этой фразы возникают видения улиц в летнем мареве, по которым снуют взад-вперед люди, люди, люди… Потом он уснул…

Вечером, как обычно, пришла она. Принесла мороженого и пива. Открыв ей дверь, он снова прошел в комнату и молча улегся на полу, стараясь ухватить за зыбкое, грустное, что, привиделось во сне и что вполне могло бы стать началом рассказа. Ему нужно было написать рассказ сегодня. Глядя, как он улегся на голом полу, она сказала:

— Оригинальничаешь?

Хоть и спросила, ему показалось, что она нисколько не сомневается в том, что так оно и есть. Оригинальничает. Не иначе.

Он не ответил.

— Все люди, как люди, — сказала она.

А он вдруг совершенно без всякой логической связи вспомнил аэропорт в маленьком городке, куда уехала от него девушка, которую он любил семь лет назад, когда жил в Москве, вспомнил, как летал в тот городок, чтобы вернуть ее, чтобы вместе с ней вернуться в Москву, вспомнил два маленьких, серых самолетика, похожих на грустных осликов под пасмурным небом…

— Никуда тебя не вытащишь, — послышался голос из настоящего, — вечно дома, вечно дома, как старик, честное слово…

— Жарко, — сказал он, чтобы она оставила его в покое, и еще, хоть и очень не хотелось разговаривать, добавил: — И, кроме того, я пишу рассказ. Видишь, бумага заправлена.

Она взглянула на чистый лист бумаги, торчащий из каретки пишущей машинки, хмыкнула:

— Вставай, — сказала она, — встань, прими душ и оденься. А что касается жары, она давно спала.

"А что касается рассказа, то и говорить об этом не стоит", — закончил он мысленно за нее.

Он понял, что она не уймется, на сегодня все. Нехотя поднялся с пола, зашел в ванную, постоял под холодным душем, смывшим с него краешки мыслей и обрывки намечающихся сюжетных линий неродившегося рассказа. Впрочем, он теперь почти не жалел об этом. Все было слишком обычным. Почти каждый день что-то умирало в нем, не родившись.

До ее прихода он писал рассказ о человеке, который ходил ночами по пляжу и смотрел на звезды, крупные, как апельсин.

— Потом напишешь, — сказала она.