"Тот же самый страх" - читать интересную книгу автора (Карр Джон Диксон)

Глава 6. «За робкую деву пятнадцати лет…»

Моггс уже минут пять пребывал в глубоком обмороке. Он так и не увидел удара, прикончившего его.

Парк, протянувшийся до самого Мальборо-Хаус на западе, почти до середины Уорик-стрит на востоке, а к югу до улицы Мэлл, блистал в лунном свете. Однако сейчас к нему добавились и другие огни.

Поднятые высоко над головой факелы очень медленно двигались вокруг восточной части Карлтон-Хаус и высвечивали угол дворца с его тыльной стороны. Должно быть, весть принес кто-то из слуг или обитателей дворца. Факельщики, посыльные, нищие, азартные игроки?.. Все толпились вокруг портика, ждали, когда начнут подавать кареты, и, перешептываясь, глазели на невиданное зрелище.

Послышались глухие удары и шум драки. Толпа продвинулась вперед и замерла на месте.

На подстриженном газоне, совсем недалеко от открытого окна-фонаря, лицом к зрителям, стоял Джемми Моггс. В свете факела блеснула мокрая трава; вот пламя взметнулось выше, и все увидели белую, выбритую голову Бристольского Молота. Он стоял, широко расставив ноги, подняв сжатые кулаки на уровень плеч и выставив вперед локти. Все видели его мощные плечи в шерстяной фуфайке, его могучие руки и плотный живот.

Бристольский Молот был так разъярен, что даже не поприветствовал своих поклонников. У него не получалось провести ни одного удара! Всякий раз, как он приседал или уклонялся, всякий раз, когда приближался к противнику, пытаясь навязать тому ближний бой или взять его в клещи, чтобы закончить раунд и немного отдохнуть, его кулаки загадочным образом промахивались или же он хватался за воздух.

Еще ни один противник, к тому же такой высокомерный, не избегал наказания – обычно Моггс наносил удар в солнечное сплетение или область сердца. Моггс яростно замахнулся, но удар пришелся мимо. Его противник снова ударил. У Моггса задрожали колени, изо рта полилась коричневая пивная пена, запачкав ему фуфайку.

И тут последовал финальный удар – хук слева в челюсть, нанесенный в полную силу, так что бьющий рисковал сломать себе руку.

У Моггса подогнулись колени. Он сложился под прямым углом, как будто его проткнули насквозь. Потом рухнул на траву и больше не двигался. Зрители слышали лишь тяжелое дыхание его противника, который по-прежнему стоял на месте, опустив голову.

Пот заливал Филипу Клаверингу глаза, рубашка прилипла к телу. Он хватал открытым ртом холодный влажный воздух и, рассеянно подняв левую руку, сжимал и разжимал пальцы. Рука заныла и вздулась, костяшки были ободраны в кровь. Перелома нет. Но если бы он попытался раньше уложить Моггса ударом в челюсть…

В мокрой насквозь рубашке стало холодно. Филип огляделся в поисках сюртука и жилета, которые он отшвырнул в сторону. Вокруг лежал тихий парк; в некотором отдалении от открытого эркерного окна стоял мраморный пьедестал с мраморной же статуей Пана, который склонил голову набок, играя на свирели, и обозревал всю сцену.

– Вот это да! – еле слышно выдохнул чей-то голос, исполненный благоговейного ужаса. – Ах, чтоб меня! Молота уложили раньше времени!

– Закрой пасть! – отозвался другой голос. – Чистый нокаут?

– Чтоб тебя! Да ему не встать и через тридцать восемь минут, какие уж тут тридцать восемь секунд!

– Но как барин сумел?

– Да потому, что он бьет сильнее Молота. А ты что скажешь?

– Это еще не конец, лопни мои глаза! Ты видал, чтобы кто-нибудь так дрался? Видел его удар сбоку? Эй, вы! Сэр!

Филип обернулся.

При свете факелов толпа, придвинувшаяся ближе, увидела бледного человека, который вполне мог бы стать боксером среднего веса. Ни воротника, ни шейного платка на нем не было. С рукава батистовой сорочки пропала бриллиантовая запонка; сама сорочка была разорвана почти напополам.

А на лице его была печать, словно оставленная самим Паном, – казалось, его белое лицо светится в темноте.

– Сэр, – прохрипел один из зрителей с величайшим почтением, – как вам это удалось?

Филип посмотрел на любопытного без всякого выражения.

– Не знаю, – сказал он.

Окна по длинному фасаду дома были темные, если не считать света, пробивавшегося из-за штор в открытом эркерном окне. Дженнифер, без плаща или накидки, но приподняв юбки, чтобы не замочить их в траве, подбежала к нему.

– Надень сюртук, – сказала она. – Ты простудишься и умрешь. – Потом она развернулась к толпе. – Пожалуйста, уходите! – попросила она. – Прошу вас, пожалуйста, уходите!

Кто-то откашлялся. Из тени дома появился низенький толстячок в коричневом сюртуке и багровом жилете. Под треуголкой его круглое, румяное, довольно хитрое лицо скривилось в почтительной гримасе. Держа в руке часы с откинутой крышкой, он подошел к черте, которую каблук упавшего Мог-гса пропахал в дерне.

– Тридцать секунд! – объявил он. – У него еще восемь секунд, чтобы вернуться к борьбе. – Он посмотрел на черту в дерне и захлопнул часы. – Милорд, объявляю вас победителем.

– Филип! Прошу тебя, надень сюртук!

Полный человечек поклонился зрителям, улыбнулся им и сухо хлопнул в ладоши.

– Расходитесь! – крикнул он. – Расходитесь, добрые люди, не то караульные вас арестуют. Нет, погодите! Мне нужно два человека, чтобы вынести Моггса на улицу. Вот вам за труды. – Порывшись в кармане, он достал шиллинг и бросил его в толпу.

Пламя покачнулось. Самый высокий зритель нагнулся и поднял шиллинг, крича, что поделит его потом. В тишине множество рук проворно подхватили бесчувственного Мог-гса и потащили его прочь. Все они были голодны; некоторые почти умирали от голода; они дрались бы в пыли из-за трех полупенсов, что уж говорить о шиллинге.

Сопровождаемый стонами и проклятиями, факел скрылся за углом и исчез. Три призрачные фигуры на газоне освещала только луна.

– Господи, господи, господи! – злорадно щебетал толстый человечек. – Ну и начнут они выцарапывать друг другу глаза, я вам обещаю, когда станут делить мой шиллинг! Вот бы на что посмотреть! – Он обернулся и поклонился Дженнифер. – А теперь, милорд…

– Подождите! – сказал Филип, отдышавшись и прикладывая ко рту кровоточащие костяшки пальцев. – Мне показалось, я видел вас тут совсем недавно. Откуда…

– Действительно, я был здесь, лорд Гленарвон. Позвольте представиться: Сэмюэль Хордер, эсквайр, к вашим услугам!

– Разве вы не присутствовали при том, как полковник Торнтон…

– Ах! – вздохнул мистер Хордер, снова низко кланяясь. – Будем справедливы к полковнику Торнтону! Он желал, чтобы вас побили по всем правилам. А меня, Сэмюэля Хордера, с вашего позволения, назначили рефери.

– Но где Торнтон сейчас? Что с ним случилось?

– Ах! Он осмотрительный джентльмен, лорд Гленарвон. Уж так ему хотелось посмотреть, как вас побьют, но он справедливо рассудил, что нельзя надолго отлучаться от стола Известной Персоны. Поэтому через некоторое время он скрепя сердце ушел. У полковника Торнтона не возникло сомнений в исходе схватки. Зато я…

Услышав наконец мольбы Дженнифер, Филип поднял жилет и сюртук и с трудом надел на себя. Он огляделся в поисках воротника и шейного платка, однако их нигде не было. Тогда он обратился к Дженнифер.

– Я знал, естественно, – заявил он, – что они готовятся так или иначе побить меня. Но я ненавидел Торнтона столь сильно, что мне было все равно. И тем не менее! Мне стало немного не по себе, когда я увидел Моггса.

Мистер Хордер хихикнул, и его густые брови поползли вверх.

– Вы, разумеется, встревожились, милорд?

– Встревожился? Это еще мягко сказано! В конце концов, я со школьной скамьи ни разу не дрался по-настоящему!

Возможно, сказалось влияние лунного света, однако с мистером Хордером и с Дженнифер вдруг произошла разительная перемена.

– Лорд Гленарвон, – заявил первый, – сейчас не время для шуток!

– Какие шутки? Я говорю правду!

– Да ведь вчера я собственными глазами видел, как вы уложили чемпиона Англии в его собственном тренировочном зале!

– Что?!

– Вы не помните, милорд?

– Я… был пьян, – наобум ответил Филип. Опьянение казалось достаточно веской причиной – во всяком случае, здесь почти все и почти всегда были пьяны.

– Джексон по кличке Джентльмен, – продолжал мистер Хордер, – давал вам урок бокса. Разумеется, дрались вы в перчатках, а не голыми руками. Ему не понравилась ваша стойка и то, как вы держите руки. Вы не соглашались. Тогда Джентльмен Джексон решил проучить вас, однако преуспел не больше Моггса.

– Мистер Хордер, – вмешалась Дженнифер, – если вы позволите, я все объясню…

– Мадам, – возразил Хордер, снова низко кланяясь и снимая шляпу, – Джону Джексону всего двадцать пять лет. Его воодушевила победа над евреем Мендозой, хотя многие считают тот бой одним из самых грязных. Несмотря на все его «благородные» манеры, он может превращаться в настоящее чудовище. Так и вышло.

– И что же произошло?

– «Милорд, – говорит мистер Джексон, – не бойтесь дать сдачи: мне вы не повредите». В следующий миг он сидел на полу – заметьте, он не вырубился, но глаза у него так и выпучились. А вы… да, слегка навеселе – теперь я припоминаю! –стянули перчатки и вышли из зала, как будто действительно не знали, как вы туда попали.

– Но это невозможно! – возразил Филип.

– Лорд Гленарвон, – объявил мистер Хордер, позвякивая мелочью в карманах, – мы с вами можем заработать кучу денег, но сейчас я об этом говорить не стану.

Дженнифер снова попыталась вмешаться, и ее опять остановили.

– Джексон, – медовым голосом продолжал Хордер, – тяжелее вас фунтов на двадцать, а то и больше, и находится в прекрасной форме. Поскольку он – чемпион Англии, ему неприятно, что над ним смеются. У вас есть и другие – весьма высокопоставленные – враги. Очень скоро, лорд Гленарвон, вы окажетесь в большой беде. И когда вас постигнет несчастье, прошу вас, запомните мое имя: Сэмюэль Хордер, эсквайр. Меня всегда можно найти в пивной «Лев и ягненок» на Ву-берн-стрит, напротив Маквисс-Корт и «Друри-Лейн». Мадам, мое нижайшее почтение. Сэр, ваш покорный слуга.

Мистер Хордер в последний раз поднял и снова надел на голову свою треуголку.

Пан провожал задумчивым взглядом уходящего прочь мистера Хордера, самодовольного низенького толстяка с лицом Купидона. Он завернул за восточный угол дворца Карлтон-Хаус и, насвистывая, пропал из вида.

А Филип посмотрел на Дженнифер.

– Да, – сказала она в отчаянии, – ты даже сейчас не можешь ничего вспомнить, не так ли? Все потому, что ты настолько ненавидишь это занятие, что твой разум отказывается фиксировать его.

– Дженни! Послушай! Неужели ты говоришь о…

– Ты пытался мне обо всем рассказать раз двадцать. Но не мог. Пришлось все выяснить самой. И всякий раз мне приходилось смотреть, как ты дерешься. Это было ужасно. Но все лучше, чем сидеть дома и ждать, боясь, что тебя искалечат!

Филип молчал – говорить он был не в силах.

– Ты хотел быть историком, и у тебя было для этого время. Разумом, мой милый, ты решил, что профессиональный бокс – единственный способ получить желаемое. И вот именно потому, что ты презирал бокс, ты трудился и тренировался как никто другой. Именно потому, что ты презирал драки, ты нападал на каждого противника так, словно хотел его убить. Через месяц, если бы какая-то сила не подхватила нас и не забросила в прошлое…

– Да?

– Через месяц, – продолжала Дженнифер, – ты, вероятно, стал бы чемпионом мира в среднем весе!

Налетел легкий ветерок, листва на деревьях зашуршала. К югу от них, почти на пустынной Мэлл, доносилось шарканье ног носильщиков, тащивших портшез. Дженнифер схватила его за руки.

– С тобой, Филип, – добавила она, – невозможно жить спокойной, размеренной жизнью. Ты либо на небесах, либо в аду. И там же должна находиться женщина, которая тебя любит.

Он заключил ее в объятия, смутно сознавая, насколько он всклокочен и растрепан, и крепко прижал к себе.

– Не то чтобы я возражала, – продолжала Дженнифер, – нет. Только… там, в столовой, сейчас все настроены против тебя. Они думают, что, ради их собственной безопасности, тебя надлежит посадить в тюрьму или убить на дуэли. И если никто другой, то уж полковник Торнтон непременно постарается отправить тебя на тот свет!

– Точно, клянусь Богом!

– Ах, Филип!

– Какие еще у меня имеются пороки? – осведомился он с язвительной вежливостью.

– У тебя легкий характер. Пожалуй, даже слишком легкий. Тебя можно назвать легкомысленным. Однако ты не выносишь, если тобой командуют или порываются руководить. Если кто-то пытается помыкать тобою, ты приходишь в бешенство. А мне от всего от этого легче не становится.

– Дженни, мне очень жаль! – оборвал ее Филип. – Я не должен был так говорить. Но я вижу, что у тебя на душе что-то еще. В чем дело?

– Ни в чем. Совершенно ни в чем! Но та ужасная женщина…

– Хлорис? О!

– Почему ты говоришь «О!»? – вскричала Дженнифер, вскидывая голову. – Ты бы, не задумавшись ни на минуту, переспал с нею! Ведь так?

– Откровенно говоря, действительно так. Погоди, не убегай. Послушай меня! Все слишком сложно, мне трудно тебе объяснить.

– Пусти меня!

– Нет! Но если я когда-нибудь и переспал с ней, Дженни, я лишь убедился в том, что Хлорис на самом деле холодная, как рыба, какой я ее и считал! И хотя я думаю, что мы с тобой общались по-другому, готов поклясться, что ты не такая и никогда такой не будешь.

Наступило молчание. Вскоре Дженнифер, подобно всем сестрам Евы, повела себя в высшей степени непоследовательно.

– Тогда почему ты не встретишься со своими врагами лицом к лицу? – воскликнула она. – Полковник Торнтон сейчас в столовой. Нет, он не хохочет, а просто улыбается, представляя, как ты сейчас валяешься в грязи, избитый до полусмерти. Ступай туда, распахни дверь пошире и объяви ему, куда он может убираться вместе со своим вызовом!

– Нет.

– Почему же?

– Потому что я не люблю дешевки. Если победил, молчи. Не злорадствуй!

– О боже! – Дженнифер изумленно воззрилась на него. – Когда же ты перестанешь быть джентльменом? Особенно… со мной? Я тебя ненавижу!

Она снова попыталась вырваться и убежать, но он ухватил ее за запястье и остановил на бегу.

– Ненавидь меня сколько хочешь, но сейчас…

– Я тебя не ненавижу. Ты это знаешь. Но иногда мне хочется тебя убить!

– Причем одним ударом? Перестань, Дженни. Я пытаюсь тебя развеселить!

– Ты… стараешься ко мне подольститься?

– Разумеется! Ненавидь меня сколько хочешь, особенно сейчас, но вспомни, что мы с тобой не в двадцатом веке, и выражайся осторожнее в присутствии посторонних. Нам нужно немедленно уходить отсюда.

– Как?

– Через дом. Там наши плащи и накидки.

– Филип! Твой воротник и галстук! Не желаю, чтобы тебя застали в таком виде!

Он отпустил несколько замечаний о пропавших воротнике и галстуке, которые привели бы в ужас Королевское общество галантерейщиков. Дженнифер, только что негодовавшая

против его небрежного вида, сразу сделалась кроткой как овечка.

– Что же касается всего остального, – продолжал он, – Хопвит и миссис Поппет, видимо, уже прибыли в наш загородный дом. Сейчас, должно быть, почти полночь. Сомневаюсь, что меня попытаются арестовать уже сегодня.

– По-твоему, тебя арестуют?

– Скорее всего. Но сегодня – вряд ли. Они все еще сидят за столом. Мы должны незаметно проскользнуть мимо дверей. Пошли – тихо!

Дженнифер приложила руку ко рту: с трех сторон эркер-ного окна из-за пунцовых занавесей с золотыми шнурами, уложенных тяжелыми складками, на улицу пробивался яркий свет. Однако у них не было другого выхода. Приходилось рисковать.

Нижний вестибюль, увешанный портретами его королевского высочества кисти художников голландской школы, был пуст, если не считать высокого лакея. Лакей в белом парике, в красной с золотом ливрее, пышно разукрашенной и отмеченной плюмажем цветов принца, собирал огарки и зажигал новые свечи.

Слева, из-за закрытых дверей столовой, доносились громкие голоса и неразборчивый рев. Раздув восковый фитиль, лакей сурово оглянулся на вошедших и бесшумно двинулся к ним. Когда он заговорил, губы его почти не шевелились, однако слова внушали надежду.

– Благослови вас Бог, сэр! Вы воздали ему по заслугам. Филип вопросительно мотнул головой в сторону черных

с золотом дверей.

– Через минуту-другую, – продолжал чревовещать лакей, – они запоют. Шерри потребует фортепиано, а его королевское высочество – виолончель: он будет исполнять соло. Они поднимутся в музыкальный салон наверху…

Особого призыва к пению не потребовалось. Гости глухо застучали рукоятками ножей по столу; гул нарастал. И вот надо всем возвысился богатый тенор мистера Шеридана, который затянул самую веселую песню собственного сочинения, вошедшую в «Школу злословия»:

К нему присоединялись другие голоса и подтягивали:

И все голоса, за исключением самого мистера Шеридана, затянули второй куплет:

– Слышите? – почти не шевеля губами, осведомился лакей. – Вам лучше поторопиться, сэр. Им уже все известно…

– Об исходе драки?

– Да, да. Его королевское высочество отправил майора Хангера наблюдать.

– Но я не видела майора Хангера! – прошептала Джен-нифер.

– Возможно, и так, мисс. Но он был там. Вернулся и распахнул двери так широко, что я все слышал. «Сэр, – закричал он во все горло, – Гленарвон побил Молота и послал его в нокаут!»

– И что они сказали?

– Ничего, сэр. Все вроде как окаменели – кроме красивой жены вашей светлости. Она встала и как будто хихикнула. «Разве я вам не говорила?» – спросила она, а сама все время поправляет прическу. Тут двери закрылись.

Дженнифер всплеснула руками.

– Видите, сэр? – продолжал лакей-чревовещатель, бесстрастно глядя поверх их голов. – Они ждут, что вы вернетесь. Вы не сможете уйти до тех пор, пока сам принц не решит, что пора расходиться, – так будет не по этикету. Вам лучше поторопиться.

– Да, конечно! Позволено ли мне потребовать свою карету, если она окажется здесь?

– Предоставьте дело мне, сэр. Следуйте за мной. Я… Двойные черные с золотом двери открылись и тихо закрылись. В вестибюль вышел мистер Ричард Бринсли Шеридан.

Сердце Филипа готово было выскочить из груди, но он все же оглянулся на него. Жесткие волосы мистера Шеридана, связанные на затылке довольно засаленным обрывком ленты, поднялись дыбом, словно от ужаса. Вытащив из жилетного кармана записку, свернутую шариком, он бросил ее к ногам Филипа. Бумажка упала на ковер.

Потом Шеридан повернулся и снова вошел в столовую.

Все услышали его крик:

– Ваше королевское высочество! Они еще не вернулись!

– Сэр! – прошипел лакей.

Они торопливо взбежали по лестнице, устланной ковром. Дженнифер прильнула к Филипу, а впереди с невозмутимым видом шествовал лакей. Филип развернул записку. Он так и не узнал, где мистер Шеридан раздобыл перо и чернила.

«Вы меня буквально потрясли, – гласила кое-как нацарапанная записка. – Будьте завтра с утра в «Друри-Лейн» и верьте мне. Ш.».

На верхней площадке стоял Брэнли, знаменитый старший лакей, каждое слово, каждый жест которого, как говорили, воспроизводили слова и жесты его хозяина. Такой же полный, облаченный в тугую пунцовую с золотом ливрею, он с важным видом стоял на верхней площадке лестницы – словно только что взял невидимую понюшку табаку из элегантной невидимой табакерки.

– Карету лорда Гленарвона, мистер Брэнли, – заявил лакей с невозмутимым лицом. – Внезапное недомогание…

– А! – пробормотал мистер Брэнли с едва заметной тенью улыбки. – Очень, очень жаль, милорд. Полагаю, скоро противнику вашей светлости станет легче – при помощи уксуса и жженых перьев. Карету лорда Гленарвона!

Повинуясь его еле заметному кивку, другие слуги бросились за его шляпой и плащом, за накидкой Дженнифер. У двери Филип остановился и оглянулся на лакеев.

– Я ваш должник, – заявил он и добавил, – джентльмены! Они и глазом не моргнули, и мускулом не шевельнули.

Однако он почувствовал исходящую от них доброжелательность, ощутимую, как рукопожатие. Снаружи громогласный Биг-Бен, привратник, провозгласил о прибытии кареты лорда Гленарвона.

Накинув на себя плащ и зажав треуголку под мышкой, Филип очутился в портике, продуваемом ветрами. В скобах на стене фасада все так же горели, шипя, факелы, ночь полнилась призраками.

Дженнифер подняла голову.

– Не смейся надо мной, – тихо сказала она. – Но я ее убью, клянусь, я ее убью, если сегодня, именно сегодня…

– Дженни!

– Если именно сегодня она тебя добьется. Клянусь, Фил!

– Ты не должна говорить так. То, что ты рассказываешь обо мне и о моей прошлой жизни, кажется таким нелепым!

– Но это правда. Твой отец с детства учил тебя боксу, хотя я не помню, кем был твой отец. Ты многому научился в Кембридже. А в армии тебя, что называется, «открыли».

– А ты, Дженни… Кто ты такая?

– Не помню.

– Совсем ничего не помнишь?

– Нет. Но беда, несчастье гонятся за тобой по пятам – как и в нашей другой жизни…

Снаружи, у ворот, перед внешней колоннадой, двое часовых-гренадеров отсалютовали им мушкетами. Тяжелая карета, украшенная гербом Гленарвонов – звезда и сокол, – проехала через внешние ворота, с грохотом прокатила по подъездной аллее и остановилась у парадного входа. Багаж разместился на крыше.

Один из двух форейторов соскочил с запяток и растворил перед ними дверцу. Филип увидел улыбающееся лицо старого Хопвита. Миссис Поппет, похрапывая, спала в уголке.

– Беда, приключившаяся с нами, – сквозь зубы сказала Дженнифер, – связана с убийством.

– С убийством!

– Да. Тебя обвинили в убийстве. Если бы это случилось здесь…

Хопвит ловко подсадил Дженнифер, а за ней и Филипа в карету. Потом сам, поклонившись, запрыгнул внутрь. Хлопнула дверца, щелкнул хлыст; они направились прочь из города, в поместье «Пристань», что за деревней Челси.

Вдали часы на башне Сент-Джеймского дворца начали бить полночь. Всего через три часа произошло убийство.