"Горсть патронов и немного везения" - читать интересную книгу автора (Приходько Олег Игоревич)

6

Дома нас встретил Шериф. Взгляд его выражал то же, что выражал бы мой, если бы он привел нового хозяина, только в отличие от меня он громко лаял и метался по квартире, пока я разувался и взвешивал условного Борю на напольных весах. Путем вычитания из общего веса своего мне удалось установить, что тишинский экземпляр не дотягивал до положенного по инструкции минимум полкилограмма. За сутки его вполне удалось бы откормить, но суток у меня не было, и я потащил его в ванную, назойливо и членораздельно повторяя: «Боря идет мыться. Боря будет чистым. Боря кавалер…» — и так далее, как мой племяш Мишка учил разговаривать своего попугая.

Вспенив в ванне полфлакона шампуня «РН 5,5», я убедился, что Полищук не так уж далек от истины: кто-то из кавалергардов определенно побывал в любовниках Бориной прабабушки, и что упомянутый шампунь действительно придает силу и блеск волосам: под слоем уличной грязи обнаружились и ромб на голове, и рыжие пятна, и даже седые щетинки на подбородке, что свидетельствовало о почтенном возрасте пса. Покончив с банной процедурой, я запер Шерифа на балконе, выпустил гостя, и пока он обнюхивал углы, сравнил его с картинкой. До полного кавалера ему чего-то недоставало, но хотел бы я посмотреть на того, кто сумел бы меня убедить после двадцати часов поиска, что это не Боря! Дело осталось за малым: убедить в этом Илону Ямковецкую и ее брюссельского папу. Во всяком случае, свои бабки я отработал честно — Всевышний может подтвердить.

А может, и не только он…

Без пяти минут двенадцать я водрузил на плечо большую спортивную сумку, из которой торчала голова Бори, и направился на аудиенцию с клиенткой. Как я и предвидел, погода оказалась переменчивой, на смену дождю пришло солнце; я даже подумал, не прибавить ли к вывеске «Бюро детективных услуг…» текст «…и климатических прогнозов»: во-первых, у меня это получается безошибочно, а во-вторых — ни к чему не обязывает.

Сумку с самозванцем я бросил в багажник — ехать два квартала, ни черта с ним не сделается, — и теперь оттуда доносился лай, как из китайского фургона. Так, гавкая, мы подъехали к означенному на визитке дому.

Я поставил «Ягуар» рядом с желтой «Тойотой» на площадке возле гаражей, извлек пса и бодро зашагал к подъезду. Вчерашние бабушки, видимо, еще не расходились; на мое вежливое приветствие они ответили гробовым молчанием, значит — узнали и, судя по презрительным взглядам, приняли за торговца подержанными собаками. Прошмыгнув мимо них, я взбежал по узкой темной лестнице на второй этаж, нажал кнопку мелодичного звонка возле обитой красным кожзаменителем двери пятой квартиры.

— Боря, голос! — скомандовал я негромко.

Кусочек сосиски, поднятый на недосягаемую для пса высоту, заставил его тявкнуть… и в ту же минуту дверь распахнулась.

Честно говоря, я как-то не подумал о том, что у Илоны Борисовны есть муж, да еще такой большой. В черном шерстяном пиджаке, слегка припорошенном перхотью, он занимал весь проем. Я, грешным делом, подумал, как же его понесут по такой узкой лестнице, если ему придет в голову сыграть в ящик дома, а не за стойкой бара в казино «У Александра»?

— Здравствуйте, — сказал я. — Мне нужна Илона Борисовна Ямковецкая.

Туша молча посторонилась, стало видно, что прихожая освещена мягким зеленоватым светом. Я принял его за разрешающий и, тщательно вытерев мокасины о меховой коврик, перешагнул порог. Дверь захлопнулась, звякнула цепочка, клацнул четырехригельный замок; шкаф в человеческом облике остался стоять на месте, заложив руки за спину — наверное, чтобы помочь мне справиться с запорами, когда я буду уходить. Ленивым движением подбородка он указал мне на комнату, затуманенную табачным дымом, куда я и поспешил, предвкушая триумф.

На широком велюровом диване со старомодными валиками вразвалку сидел крупный мужчина в полосатых костюмных брюках на широких подтяжках; бордовый галстук очень подходил к его лицу с ровным матовым загаром с туманных берегов Дуврского пролива. На большом круглом столе у распахнутой балконной двери стояли банки с пивом «Хольстен», посередине громоздилась гора воблы, по которой я понял, что не ошибся адресом, еще до того, как увидел свою клиентку. Она сидела в глубоком кожаном кресле с банкой пива в одной руке и длинной сигаретой, набитой смесью виргинского табака с гашишем, в другой; на ней были фирменные джинсы и блузка с буфчатыми рукавами из светлого шелка, на ногах — домашние шлепки на высокой пробковой танкетке. За столом сидели еще трое граждан от двадцати пяти до тридцати, опоясанные наплечными кобурами, из которых торчали рукоятки крупнокалиберных пушек.

Позволив им на себя насмотреться, я расстегнул «молнию» на сумке и выпустил Борю. К моему разочарованию, счастливой встречи со слезами не получилось: бродяга тут же подбежал к столу и завертел купированным хвостом, цыганя не то пивка, не то воблы; моя клиентка отреагировала на кавалера еще более странным образом — поморщила нос и подобрала под себя ноги с крашенными перламутром ногтями, оставив шлепки на присыпанном пеплом паркете.

Человек на диване отдернул рукав, как верхняя часть украинского флага, рубахи и посмотрел на «сейку».

— Ты опоздал на семь минут, сыскарь, — зевнув, проговорил он с высокомерием президента Всемирного банка.

Илона выпустила струю гашишного дыма и, запрокинув голову, допила оставшееся в банке пиво.

— Значит, с вас еще семь долларов, — обиженно сказал я.

Это почему-то всех рассмешило. На некоторое время квартира моей клиентки превратилась в скотный двор: здоровое ржание вооруженных жеребцов за столом перекрывалось поросячьим подвизгиванием хозяйки, а загорелый мужчина в голубом кукарекал петухом и хлопал себя крыльями по ляжкам.

— Кто это тебе так рожу поцарапал? — вытирая рукавом потекшее из глаз пиво, спросил он.

— Вчера по ошибке кота поймал, — ответил я, догадавшись, что триумф не состоится.

Илона поперхнулась дымом и закашлялась; один из молодчиков с мастерством ударника стал барабанить по столу воблой; другой умудрился открыть две банки «Хольстена» одновременно. Чертов Шарик с усердием, достойным лучшего применения, вылизывал себя под хвостом, усевшись посреди комнаты. Предчувствуя, что душой этой компании ему стать не суждено, я присел и достал из кармана сосиску:

— Боря, — позвал негромко, — на!..

Он вскочил, подбежал ко мне и выхватил зубами продукт вместе с целлофаном. После этого я подошел к своей клиентке:

— Будьте любезны, Илона Борисовна, распишитесь в контракте.

Она погасила сигарету, взяла протянутые бумаги и, пробежав глазами текст, чиркнула зажигалкой. Пламя сожрало финскую бумагу вместе с печатями и водяными знаками.

«Нужно было заказать бланки из асбеста», — думал я, глядя, как в приспособленном под пепельницу рапане ежатся, будто живые, документы; в наступившей тишине слышалось их электрическое потрескивание.

— Джерри, — позвал кого-то загорелый. Через две секунды я выяснил, что тезкой мышки из диснеевского мультика был человек-шкаф. — Выброси этого Тузика за дверь!

Шкаф приблизился к столу, взял голову воблы с подноса и посвистел. Голодный пес безропотно пошел за ним, и я слышал, как снова лязгнул ригель, звякнула цепочка, а потом все повторилось в обратном порядке.

— Нельзя ли и меня за дверь? — попросил я. — От воблы заранее отказываюсь.

— А ты сядь, — властно приказал загорелый, словно я уже вступил в его партию или был должен ему три рубля. Дождавшись, когда я сяду на скрипучий венский стул, он спросил: — Кого обмануть хотел, Пинкертон?

Я перевел взгляд на Илону, но она молчала, сдерживая улыбку.

— Я никого не обманывал, — голос мой был окрашен такой искренностью, что, услышь его, Сара Бернар восстала бы из гроба от зависти. — Я выполнил поручение клиентки.

Загорелый перевел взгляд на Илону, она нехотя встала и направилась к двери в соседнюю комнату. Облегающие джинсы и легкая, ниспадающая складками блузка обозначила ее фигуру, при первой нашей встрече скрытую под замысловатым платьем прошедшей эпохи; такой фигурой мог бы похвастать мужчина — диспропорция плеч и бедер выдавала в ней бывшую пловчиху или спортивную гимнастку. Она широким театральным жестом толкнула дверь:

— Боря, ко мне! — скомандовала надтреснутым голосом.

В ту же секунду что-то тяжелое спрыгнуло с кровати, и в гостиную вошел первосортный кобельеро, всем своим видом источавший чистоту породы: крупный, гармонично сложенный, с компактными, хорошо оброслыми лапами. Я сразу понял, что похожесть и идентичность — вещи суть разные, и отобранная у тишинской Дианы шавка имеет с благородным сэром Чарлзом гораздо меньше общего, чем мне казалось.

— Он вернулся, — усмехнулась Илона и, усевшись в свое уютное кресло, добавила: — Вчера вечером.

Я положил ногу на ногу, достал пачку с верблюдом и закурил.

— Он никуда не пропадал, — сделал вывод, переключившись на загорелого.

— Да? — спокойно отреагировал он на такое мое заявление. — И когда же ты это понял?

— Когда увидел воблу на вашем столе.

Он испытующе посмотрел на меня, потом скользнул взглядом по членам «семьи», включая отвратительно выхоленного Борю, и показал несостоявшемуся бармену кулак с опущенным вниз большим пальцем. На языке завсегдатаев гладиаторских боев такой жест означал «Убей!», но по прошествии двадцати веков он, слава Богу, приобрел другой смысл, и крепыш с двухдневной небритостью на скуластом лице жестом фокусника подал мне откупоренную в воздухе банку «Хольстена». Я решил не отказываться: если он надумает повторить этот жест в его первоначальном значении, так хоть пивка попью напоследок.

— Ты взял тысячу двести баксов и привел плешивого Тузика вместо этого красавца, — констатировал загорелый, решая, что со мной делать дальше.

— Я?! — пришлось дотянуться сигаретой до пепельницы и слегка разворошить кучку пепла от сгоревших документов. — Когда?

Сквозь общий смех послышался голос, в котором я не сразу узнал свой собственный:

«— …услуги стоят шестьдесят долларов в час. Думаю, я дороже, чем кавалер, кинг, чарлз, спаниель и Боря, вместе взятые!

— Сейчас шестнадцать часов, папа приезжает завтра в полдень. Итого у вас — двадцать часов. Здесь — одна тысяча двести долларов. Пересчитайте, пожалуйста. У него на голове два рыжих симметричных пятна…» — миниатюрный диктофон со встроенным сверхчувствительным микрофоном в руке Илоны замолчал.

Такая запись доказательством получения денег быть не могла, что я и обозначил соответствующей мимикой.

— А мне не нужны доказательства, — сердито сказал загорелый, поняв, что ошибся в расчетах моей глупости. — Я на тебя в суд подавать не собираюсь…

— Спасибо.

— …понадобится — мои ребята вытрясут из тебя вдвойне, — закончил он мысль.

Я оценивающе посмотрел на его ребят.

— Хорошее пиво, — попытался переменить тему разговора. — Скажите, а обои клеить ваши ребята умеют?

Жеребчики синхронно наморщили лбы, вспоминая, что означает выражение «клеить обои» на жаргоне, но так и не вспомнили. Илона, знавшая о моих проблемах не понаслышке, засмеялась, но тут же осеклась, остановленная строгим взглядом загорелого. Он выдержал паузу в двадцать тактов, сконцентрировав на себе общее внимание.

— Ладно, Эркюль Пуаро, — произнес, полюбовавшись «сейкой», — перейдем к делу. Я дам тебе шанс отработать полученную сумму.

— Не выйдет. Я его уже использовал. А зачем мне, согласитесь, шанс, побывавший в употреблении? — я приложился к пол-литровой баночке, предоставив ему возможность побыть наедине с его мыслями.

Я не знал, кем был этот человек с высоким лбом, черными, слегка вьющимися на затылке и заметно поредевшими на темени волосами; большие, слегка выпученные глаза его обладали способностью вдруг фокусироваться, и в эти секунды по каким-то магнетическим флюидам чувствовался недюжинный мыслительный процесс; каждое последующее слово произносилось с поправкой на интеллект собеседника. Я готов был дать голову на отсечение, что в тюрьме этот человек не сидел — воровской взгляд суетлив и поверхностен, — но если он все же был авторитетом из «законников», то такого масштаба, с каким и мне встречаться еще не доводилось. Знакомый запах заграницы исходил от него, несмотря на неброскую одежду без этикеток и расхожую «сейку». Я предположил, что он солидный фирмач, позволивший своим телохранителям оттянуться пивком в гостях у дальней родственницы или одной из любовниц.

— Интересный ты парень, сыскарь, — не роняя собственного достоинства, снизошел он до похвалы. На сей раз от благодарности я воздержался. — Чего ты хочешь?

— Если можно — еще баночку пива. А вместо воблы — узнать, на чем основан ваш интерес к моей скромной персоне.

Мимолетного взгляда оказалось достаточно, чтобы банка в моей руке из пустой превратилась в полную. Я поблагодарил и сделал маленький глоток.

— Объясню, — согласился он обменять слова на воблу. — Во-первых, ты умеешь экономить время. Во-вторых, способен в одиночку сунуться к китайцам, каждому из которых убить человека не сложнее, чем раку ногу оторвать. В-третьих, не просишь помощи у карабинеров. Твои спортивные качества похвальны, но мне они не пригодятся. Разве что выносливость.

Врал он беспардонно, но деликатно. Как говорил мой приятель Байрон, ложь — это замаскированная правда. Правда заключалась в том, что под «умением экономить время» подразумевалась моя алчность; готовность бить китайцев в одиночку, чтобы отыскать какого-то сраного пуделя, служила синонимом моего беспросветного идиотизма; отсутствие контактов с карабинерами свидетельствовало о склонности к компромиссам вопреки закону.

Ну что ж, я тоже не спешил выворачивать перед ним душу. Нас отличало лишь то, что я старательнее маскировал свою правду. О том, что Боря никуда не пропадал, я догадался не когда увидел воблу на столе, а вчера в шестнадцать часов, как только Илона отстегнула мне тысячу двести баксов и исчезла, не удосужившись получить квитанцию. Догадка превратилась в уверенность после того, как меня стали пасти молодчики на «БМВ». А когда в районном отделении стали проверять на предмет связей с карабинерами (неожиданно и естественно прозвучавшее в устах незнакомца слово наводило на мысль, что кожа его бронзовела в соляриях Палермо) — тут уж и вовсе мне стало скучно, и я с трудом доигрывал первый акт навязанного спектакля, зная, что будет второй, но не предполагая, что между ними не будет антракта.

Пиво катализировало скопление молочной кислоты в моем организме в результате бурно проведенной ночи; впрочем, зевок украдкой мог расцениваться и как равнодушие к похвалам.

— Если я вас правильно понял, вы хотели воспользоваться услугами моего детективного бюро?

Телохранители покосились на загорелого, спрашивая у него разрешение засмеяться. Интересно, он запретил им разговаривать во время встречи со мной или набрал себе армию в Обществе немых?

Склонности к юмору загорелый не проявил.

— Ты меня неправильно понял, Мегрэ, — тяжело произнес он, гипнотическим взглядом уставившись на мою переносицу. — Среди моих акционеров достаточно сотрудников МВД и ФСБ. Никаких контрактов я подписывать не буду. Джентльменский договор: мои деньги — твоя работа.

Я чувствовал, что терпение его на пределе, но не понимал, чем мог довести его до такого состояния. Взгляд на «сейку» в четвертый раз за время беседы подсказывал, что причина такой нервозности отнюдь не во мне.

— Знаете, в чем различие между мной и перечисленными вами персонажами? — спросил я. — В том, что их придумали, а я вынужден считаться с реальностью. — Пожалуй, роль Скупого рыцаря мне бы удалась. Не заставляя его мучиться над расшифровкой тирады, я отставил наполовину опустевшую банку и перешел ко второму акту: — Нельзя ли уточнить подробности джентльменского договора: какая именно работа мне предстоит и на какие деньги я могу рассчитывать? Сразу оговорим: я не киллер.

Последнее, пожалуй, было лишним — киллеров в комнате было достаточно и без меня. Не знаю, являлись ли они тоже его акционерами.

— Зачем же так? — улыбнулся он. — Мне нужен детектив, способный в течение суток искать собаку.

— Как?! Еще одну собаку?!

Он криво усмехнулся, побарабанил пальцами по мягкому валику, выразительно посмотрел на телохранителей, и по тому, как послушно они отставили банки и вышли на кухню, нетрудно было догадаться, что повадки шефа ребята изучили основательно. На их мрачных физиономиях было написано, что они отправились за гробом, однако дверь притворилась плотно и обратно никто не возвращается.

— Может, тебе хватит? — косанул загорелый на Илону, при этом глаза его злобно сузились.

Она выдержала взгляд, грохнула нежным жестяным сосудом о стол так, что пиво расплескалось, а на банке остались вмятины от ее длинных, видимо, сильных пальцев, и удалилась в спальню, едва не прищемив хвост убежавшему за ней кавалеру. По-видимому, уважение к загорелому всех этих людей держалось на страхе.

Мы остались одни. Некоторое время ему понадобилось, чтобы взять себя в руки; потом он тяжело, медленно встал и пересел за стол.

— Нужно найти человека, — произнес, глядя на меня в упор.

Спрашивать, почему он не обратился с этим интересным предложением к своим акционерам в погонах, у которых есть картотеки, дактилокарты, агентурная сеть и прочие приспособления, я не стал. Не спеша опустошив вторую банку, пришел к выводу, что человек, если он, конечно, не карлик, больше собаки, а значит, его найти проще. С другой стороны, собаки не умеют стрелять.

— Мертвого? — спросил с надеждой.

— Живого.

Я взял на себя труд подумать, но труд оказался сизифовым.

— Извините, не знаю, как вас звать-величать…

— Я — Майвин, — в его устах это прозвучало как хрестоматийное «Я — Дубровский!», но мне этого показалось мало, и он добавил: — Анатолий Ильич.

— Анатолий Ильич, почему вы выбрали меня? Я собираюсь открыть свое маленькое дельце — выслеживать неверных жен, искать собачек, а в свободное время — остатки Янтарной комнаты и регулярно посещать церковь по выходным.

Он снисходительно потрепал меня по плечу:

— Одно из моих правил, Евгений Викторович, предписывает не вступать в контакты с людьми без рекомендаций. Вы — тот человек, который мне нужен. Да и дело мое — как раз по вашему профилю. К тому же не предусматривает никаких разногласий с законом. Единственная сложность в том, что человек, которого вам предстоит найти, должен предстать передо мной не позднее утра воскресенья четырнадцатого сентября.

От пива на полуголодный желудок у меня закружилась голова, но не настолько, чтобы и в этих словах Майвина не заметить плохо скрытого обмана: моему рекомендателю он не доверял, иначе бы не стал ломать комедию с поиском собачки — это раз; в правоохранительные органы не обращался — это два (хотя, положим, ограничение во времени объясняло обращение к частному детективу: пока менты раскачаются, пройдет три месяца); наконец, от официального соглашения на бумаге отказывался — это три. Таким образом, сделка намечалась сугубо конфиденциальная, это означало, что, как только я найду нужного человека, меня можно будет шлепнуть без приговора — и никто не узнает, где могилка моя. Что мне понравилось в нашей беседе, так это переход на «вы», но не думаю, чтобы на Майвина вдруг снизошло уважение к моему авторитету — больше походило на то, что список прочитанной им литературы на Сименоне иссяк, к тому же мы остались в комнате одни и необходимость изображать всемогущего босса в назидание подчиненным отпала.

— Ваши условия? — перешел я на деловой язык.

Он удовлетворенно кивнул:

— Мне известна такса. Шестьдесят долларов в час плюс оплата расходов. Средства связи, аппаратура скрытого наблюдения и прослушивания, транспорт, оружие — составьте список. И оставьте ключи от вашей конторы: через пару часов я пришлю туда бригаду отделочников. Какой компьютер вы предпочитаете? — слова выскакивали из него с запрограммированной размеренностью.

Мне оставалось только кивнуть, и мой кивок уподобился бы удару молотка аукциониста: «Продано!». Но я не хотел продаваться, поэтому не кивнул, а, наоборот, покачал головой:

— В этом нет необходимости. У меня свои представления о дизайне. Стоимость ремонтных работ и «Пентиума» включите в размер гонорара. Таким образом, он вырастет до ста пятидесяти долларов в час.

По-моему, я попал в точку. Он нахмурился, пошевелил губами, проверяя мои расчеты, затем сфокусировал на мне свои линзы:

— Сто десять.

Стоило поторговаться, хотя и названная сумма позволяла мне поменять «Ягуар» на «Понтиак» и нанять штат сотрудников, включая длинноногую секретаршу.

— Сто двадцать, — увеличил я цену и тут же выдвинул сногсшибательный аргумент: — Согласитесь, что человек не собака.

— Джерри! — зычно позвал Майвин телохранителя после короткого раздумья. Человек-шкаф появился тотчас же, словно подслушивал за дверью. — Принеси сейф.

Просьба меня не удивила, я давно понял, что Джерри предназначен именно для переноски сейфов.

— Человек, которого тебе предстоит найти, хуже собаки, — сказал Майвин.

Возврат на короткую ногу я расценил как добрый знак: мои условия приняты, и теперь я на равных с его ребятами, хотя радоваться было нечему — пачка таких опытных, как мы, для него значила меньше, чем пачка «зеленых».

Джерри вернулся с небольшим бронированным чемоданчиком на шифрозамках, сдвинул рукой, похожей на ковш экскаватора, банки из-под пива, положил чемоданчик на освободившееся место и удалился подобно плотно пообедавшей тени отца Гамлета.

— В свое время этот тип доставил мне много неприятностей, — продолжал Майвин, вращая колесики шифронабирателя, — а теперь принялся за Илону.

Судя по тому, что тип досаждал им обоим, речь шла о маньяке-бисексуале.

Он поднял крышку переносного сейфа, и передо мной карточным веером легла пачка фотографий человека, лицо которого показалось мне знакомым, хотя я готов был поклясться, что в одном классе мы с ним не учились.

Это был мужчина с густыми черными волосами, заметно поседевшими на висках, остриженными коротко и одинаково по всей голове — видимо, электрической машинкой с высокой насадкой, отчего прическа его напоминала шапочку-«сванку»; лицо с крупными чертами, чуть расплющенный нос, прищуренные глаза и массивный, плохо выбритый подбородок со шрамом говорили о нраве жестком, даже злом, что подчеркивалось маленькими, утонувшими в болезненно-черных впадинах глазами неопределенного цвета, глядевшими куда-то в сторону от объектива, и двумя глубокими бороздами носогубных складок. Короткая налитая шея, по ширине соответствовавшая голове, волосатая грудь под белой, с распахнутым воротом рубахой и плотно прилегающие ушные раковины делали его похожим на волка.

Следующая фотография заставила меня подумать, что предстоит искать двоих за тот же гонорар: здесь был он лыс и худ; улыбка, обнажавшая золотые коронки на верхней челюсти, напоминала оскал. Он был снят во время застолья, на дымном фоне увешанной фотографиями деревянной стены виднелись еще какие-то люди. Объект сидел, вытянув к фотографу татуированную руку с граненым стаканом, словно предлагал мне выпить за удачный поиск. За столом находились еще какие-то гости, но лица их получились нечетко и ни о чем мне не говорили.

Третьей фотографии оказалось достаточно, чтобы вспомнить, где мы с ним «встречались».

— Как его отчество? — поднял я глаза на Майвина.

Он достал из кармана «Честерфилд», чиркнул колесиком зипповской зажигалки и, выпустив вверх сизоватую струйку дыма, презрительно ответил:

— Евгеньевич.

Фото было сделано в Магдебурге на Ратушной площади. Он стоял в шоколадном визитном костюме и такого же цвета широкополой шляпе, прислонившись к капоту «Линкольна» в стиле ретро, и держал на руках песика окраса бленхейм. Рядом с ним стояла Илона в ослепительно белом брючном костюме, и, несмотря на то, что лицо ее было закрыто до половины модными солнечными очками с рубиновыми стеклами, здесь она выглядела значительно моложе себя нынешней.

— Девочка ищет отца? — пробормотал я, разглядывая остальные фотографии: Борис Евгеньевич Ямковецкий ловит рыбу с борта моторки, он же — в кабинете с полированными панелями смотрит на светящийся экран компьютера, он — за рулем диковинного автомобиля в автосалоне…

Интерес представляли два последних черно-белых снимка, где Ямковецкий Б.Е. был представлен наголо обритым, в фас и в профиль, в черной лагерной робе, а на дощечке в углу были написаны цифры: 2365. Я подумал, что Майвин все же привлекал кого-то из своих акционеров, имевших доступ к учетам МВД.

— По какой статье? — полюбопытствовал походя.

— По двести восьмой, часть третья.

— Когда?

— В девяносто третьем.

Часть 3 статьи 208 предусматривала наказание в виде лишения свободы на срок до семи лет за сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем.

— В бегах? — спросил я.

— Какое это имеет значение! — раздраженно ответил Майвин. — Не знаю!

Для меня это не имело бы значения, если бы предстояло гоняться за беглым каторжником по Гримпенской трясине близ Баскервиль-холла, а не искать того, кто находится во всероссийском розыске, по Москве за деньги миллионера Майвина.

— Судя по тому, что он появляется без грима и прикрытия, его не ищут, — попытался он меня утешить. — Если мы сговорились — уточним детали и начинай работать.

— Когда его видели в последний раз? — спросил я перед тем, как с головой окунуться в работу.

— Вчера.

— Кто?

— Илона. Он ехал за ней в белых «Жигулях», но не за рулем. Думаю, снял частника.

— И тогда она забежала ко мне в контору?

Майвин не счел вопрос достойным ответа.

— Что ему нужно?

— Денег.

— Он звонил ей по телефону?

— Звонил. Определитель не сработал.

— Ясно, из автомата. Она под охраной?

— Пока да, но не может же она всю жизнь прожить под охраной?

— Что будет четырнадцатого?

— Я улетаю в Европу.

— Вместе с ней?

— Возможно.

— А до четырнадцатого она не может просидеть под замком в обществе ваших ребят? — рассердился я и, придвинув к нему фотографии Ямковецкого, встал. — Всего доброго, Анатолий Ильич. Со мной уже играли в «подкидного». Я выиграл.

Я шагнул к двери, приготовившись к препятствию в виде Джерри-шкафа и пивных мальчиков Майвина, но моя решительность произвела на него впечатление.

— Постой, — сдался он, убедившись, что я тоже не склонен терять время. — Он мне кое-что должен. Без этого я не могу уехать.

Это уже походило на правду. Возможно, Майвин прикормил дочь Ямковецкого, а тот требовал за нее выкуп, причем такой, который мог стать препятствием для ее вывоза. Данных было слишком мало, чтобы останавливаться на этой версии, но уголок в моей памяти для нее нашелся.

— Где его искать? — спросил я.

— До сих пор я думал, что он живет в ИТУ КЩ-1354 в Петушках, — ответил Майвин.

— Я могу поговорить с Илоной?

— Зачем? Все, что знает она, знаю я. А все, что положено знать тебе, ты уже знаешь.

— Не густо, — подытожил я, почувствовав, что еще один вопрос может стать последней каплей в неглубокой чаше терпения нервного миллионера. Подойдя к столу, я забрал фотографии и спрятал их в карман пиджака. — Двадцать пять процентов аванса! — потребовал категорично. Он безропотно выложил две тысячи баксов. — По какому телефону звонить?

— По этому, — кивнул он на аппарат с номероопределителем. — Ответит кто-нибудь из моих людей. Можешь на них положиться.

— Я лучше на себя положусь. Что-нибудь узнаю — позвоню, — не слишком уверенно пообещал я и ушел не простившись.

Джерри-шкаф проводил меня до двери. Как только я за нею очутился, жизнь опять показалась мне прекрасной и удивительной; теплая невесомая морось щекотала лицо, во дворе стояла свежесть, которой я не мог надышаться, будто вырвался из собачьего загона в стане китайских нелегалов.