"Горсть патронов и немного везения" - читать интересную книгу автора (Приходько Олег Игоревич)

5

За пятнадцать минут до назначенной встречи я был на АЗС, и знакомый заправщик Толя Квинт, которого я когда-то выручил из беды, заправил «Ягуар» под самую пробку. Времени хватало еще, чтобы заехать на мойку и купить «Криминальную хронику» со своим объявлением.

Оставив машину возле Театра мимики и жеста, я направился к винному отделу гастронома, у которого собрались не нашедшие в себе сил противостоять зеленому змию и посему выпавшие из жизни. В таком прикиде здесь меня еще не видели, а кроме отутюженного костюмчика от Кардена на серую водолазку и английских мокасин, ничего приметного во мне не было — рядовой владелец частного бюро расследований, мало ли таких! И все же, опасаясь быть узнанным Косым, Горбатым, Клешней, Бугаем, Джентльменом, Консультантом, Фиксатым, Петровичем, Ерофеичем, Нельсоном, Куцым, Жеребчиком, Сталиным, Васьком, Ленькой Беглым, Длинным, Карлой, Профессором, Доцентом, Будулаем или двумя-тремя десятками других своих знакомых, обретавшихся в этом районе (впрочем, Будулай, кажется, был в бегах, а Длинного посадили по 260-й за халатное отношение к службе), я прошел по противоположной стороне, встал за угол киоска «Табак» и развернул газету, высматривая поверх нее Рябчика.

— Привет, Стольник! — хлопнул меня по плечу пенсионер республиканского значения Жеребчик. — Как жисть?

— Нормально, — буркнул я, всем своим видом показывая, что обсуждение вчерашнего матча не состоится.

— Слушай, тысчонку до пенсии…

— На мели, Жеребчик. Отстань!

А когда-то мы вместе вот у этого самого киоска дожидались «часа волка»… Тогда спиртным начинали торговать с одиннадцати, а я был молод и не думал, что доживу до 850-летия Москвы.

— Зазнался, да? — недовольно проворчал Жеребчик и, заглянув по пути в урну, отвалил.

Неподалеку остановилась машина. Уже третья за то время, пока я тут стоял. Прикинутый мужичок с меня ростом, лет под пятьдесят, костюм синий, с галстуком, в руке кейс вроде черный в поле моего зрения не попадал. Прошло еще десять минут. К винному подошли Куцый с Нельсоном (оба в прошлом — 206-я, «хулиганка»); сшибал копейку Бармалей… наезжал на нищего Профессор… уж Карла близился, а Рябчика все нет…

Я передислоцировался: человек в синем костюме знал меня в лицо. Допустить, что Рябчик, презрев угрозу объявить на него всероссийскую охоту, не явится на свидание, я не мог: показать мне «синего» и отвалить или не явиться и стать объектом розыска — вещи суть разные, второе обошлось бы ему дороже. Если он, конечно, опять не решил сменить подвал на нары.

— Женька, здорово! — просиял выросший из-под земли Ерофеич. — Какими судьбами?

— Сложными, — уткнулся я в газету.

— Врезать хочешь? У меня есть!

— Я за рулем, Ерофеич. И вообще… не пью.

— Подшился, что ли?

— Угу…

— Завидую.

Поняв, что я стал неинтересным человеком, Ерофеич посеменил к отделу.

«Так я скоро всех знакомых растеряю», — вздохнул я и посмотрел на часы. Давно усвоив, что под лежащий камень вода не течет, я решил проявить инициативу. Свистнув клептомана Фиксатого, трижды отсидевшего за кражу со взломом, я пообещал ему на бутылку, если он поможет найти Рябчика.

— Рябчик… Рябчик… — наморщил лоб Фиксатый.

— Ну такой, хлипкий, с Бугаем все время ходит. Недавно откинулся! — подсказал я.

— А-а! Новенький, по первой ходке?.. Со змеей?

— Ну да! — У Рябчика на правой кисти действительно была наколка — кинжал, обвитый змеей.

— Да он здесь редко бывает. Вчера видел.

— А ночует где?

— Где-то на Верхней, за рельсами. Угловой дом возле котельной.

— Ясно, — я отстегнул ему двадцатник, хотя не очень рассчитывал найти по такой неопределенной наводке Рябчика. Тем более не надеялся, что Илона поверит в этот пункт расходной статьи и возместит убыток. Дал просто так — по старой дружбе.

Срезав угол по дворам, я поклялся, что набью Рябчику морду: из-за этой сволочи было потеряно тридцать три минуты драгоценного времени!

На углу возле пятиэтажного дома стояла милицейская машина с решетками на окнах. Предчувствуя недоброе (время от времени райотдел вспоминал о месячном плане по отлову бомжей), я вошел в прямоугольную арку и очутился в Г-образном старом дворике с традиционными песочницей и качелями посередине; в глубине двора за металлическим забором громоздилось кирпичное здание котельной в оплетке из труб — памятник отечественной теплоэнергетике. Из кустов акации выглядывала «канарейка», на углу котельной стоял зеленый «рафик» — фургон без опознавательных знаков; о чем-то вполголоса переговаривались пенсионеры у парадных. Чтобы понять, что здесь происходит и о чем переговариваются старички, не нужно было иметь больше двух извилин, а две у меня были.

Подойдя к труповозке как раз в тот момент, когда санитары загружали в нее носилки, я отдернул простыню… Синее лицо Рябчика, давно остывшее скрюченное тело, блеклые полуприкрытые глаза и глубокая странгуляционная борозда от удавки обнаруживали признаки насильственной смерти, наступившей часов шесть, а может, и все десять назад.

— Знакомый? — спросил старлей, оторвавшись от планшетки.

Я покачал головой, проводил взглядом носилки. Интересно было бы заглянуть в протокол, что мог сочинять этот писатель в погонах, не хуже меня знавший, что никто ничего возбуждать не будет и никто не будет искать состав преступления: эка невидаль — бомж повесился! Одним больше, одним меньше…

Я пошел прочь со двора. Мне, конечно, следовало дать показания о том, что Рябчик — личность мне известная, поведать, при каких обстоятельствах я с ним познакомился, отдать кастет и нож с его отпечатками пальцев, рассказать и о существовании некоего человека в синем костюме; тогда, может быть, дело о «самоубийстве Рябова Виктора по кличке Рябчик, освобожденного из колонии… где он отбывал срок по статье… предусматривающей наказание за…» повернулось бы совсем по-другому. Как знать, как знать! Пусть меня привлекут по 181-й за ложное показание или по 190-й за недонесение — преступил закон. Но разве вот этот коммерсант за рулем «Исудзу-Трупера», или вот этот на десятицилиндровом «Крайслере-300», или шлюховатого вида блондинка, что подъехала на «Шевроле-Каприо» к магазину «Березка» и отпирает его собственным ключом, или вчерашний капитан, продержавший меня в каталажке ни за что ни про что, или член правительства, о котором доподлинно известно, что на его счету в Межконтинентальном банке Дублина три миллиарда долларов… его не преступали? Все эти стосильные джипы куплены на последние сотни тысяч фунтов?.. А может, такие деньги можно заработать честно? Покажите, где! Я оставлю свою контору и стану трудиться в поте лица всего за каких-нибудь двадцать тысяч баксов в месяц. Я даже согласен не утаивать при этом налоги. Где?.. Не сходя с места, я мог бы привести сотню примеров, когда закон противоречит морали, порядочности, достоинству. Что делать, иногда даже праздник города совпадает с похоронами любимой принцессы — не отменять же похороны.

Я вернулся в машину, распечатал купленную вчера пачку «Кэмела» и закурил. Теперь из рассказанной Рябчиком басни оставались трое: Козел, Бугай и Телка. Найти за оставшееся время не то что спаниеля, а даже мраморного дога было нереально; зато можно было успеть поймать какого-нибудь «дворянина» и обучить его откликаться на кличку Боря. И даже стоять на ушах.

Моей карьере дрессировщика помешал неожиданный звонок.

— Бюро детективных услуг «Шериф»! — имитируя усталое достоинство комиссара Мегрэ, сказал я в трубку.

— Извините, я ошибся номером, — ответил абонент ломающимся голосом подростка.

Я докурил «верблюда», погасил в пепельнице окурок, придя к выводу, что в жизни всегда есть возможность вернуть деньги клиенту. Новый звонок упредил попытку сыграть отступного.

— Слушаю, Столетник! — на сей раз я решил быть скромнее.

— Евгений Викторович! — почти прокричал в трубку тот же голос. — Это Слава Васильченко!..

— Кто?..

— Слава… Васильченко… Вы вчера велели мне дежурить на «птичке» на Калитниковской…

— Славка! — неизвестно чему обрадовался я, только что вспомнив о четырнадцати помощниках, разосланных по всей Москве. — Ну, что там у тебя?!

— Я его нашел! Точь-в-точь копия этого, на картинке из атласа!

— Где ты его нашел?

— Здесь, возле забора стоит мужик и продает. Двести долларов просит.

Разговор я продолжал уже в пути, выжимая из «ягуара» все соки:

— Я еду, Слава! Еду уже! Держи его! Обещай двести десять, двести двадцать… и так далее!.. Через пятнадцать минут буду!

— Понял я, понял!..

«Ну вот! Значит, не зря! Значит, есть на Земле справедливость!» — мчалась перед капотом «ягуара» моя душа, уверенно ведя меня в сторону от старого Калитниковского кладбища. Где-то на Авиамоторной снова заверещал телефон:

— Столетник слушает!..

— Евгений Викторович, здрасьте, это Коля Полищук говорит!

— Коля… Полищук… Слушаю, Коля!

— Я его нашел! С двумя рыжими пятнами на голове, между ними — ромб белый, бленхейм, кавалер — все сходится!

— Где?! — выкрикнул я, насилу уйдя от лобового столкновения с собственным ангелом-хранителем.

— Да здесь же, на Тишинке, куда вы меня послали…

— Сколько?

— Она точно цену не называет, я так думаю, ворованный он — сама не знает. И документов нет.

— Так, Коля! Держи ее на прицеле. Будет уходить — спроси адрес, если станут перекупать — торгуйся, пока я не подъеду.

Два бленхейма за те же деньги — это уже перебор. Я же не стахановец, едрена корень. На ближайшем перекрестке я в полной мере испытал, что такое раздвоение личности, но тут же успокоил себя — появился шанс из двух Борь выбрать более дешевого.

— Алло, Евгений Викторович, — раздался в трубке третий голос, — это Вадик Головачев! Я тут на Варшавке, есть то, что вы ищете: кобель восьми лет окраса бленхейм…

— Откуда известно, что ему восемь лет?

— У него паспорт есть, хозяин показывал. Задешево отдает — полтинник просит. У меня есть. Брать?

— Как его зовут?

— Лордом зовут.

Паспорт, конечно, мог быть куплен в любом клубе, а кличка вымышлена: какой же хозяин станет продавать восьмилетнего пса? Двести долларов или пятьдесят — разница. Что делать?

— К нему уже подходили, приценивались, — торопил Головачев.

Если бы было наоборот и путь мой лежал от дешевого пса к дорогому! Но я находился в двух кварталах от Калитниковской «птички».

— Погоди брать. Есть варианты. Если можешь — продержи этого мужика еще полчаса, потом перезвонишь.

В одном я уже не сомневался: евреев по фамилии Бленхейм в Москве было меньше. Становилось не по себе от мысли, что позвонят одиннадцать остальных учеников. Воображение нарисовало картину, как я въезжаю во двор своей клиентки в машине, груженной четырнадцатью кавалер-кинг-чарлз спаниелями окраса бленхейм, одинаковыми, как ксерокопии с одного рисунка, и все — по кличке Боря.

За полтора часа до встречи с Илоной я подрулил к центральному входу на Калитниковский рынок. День был не базарным, Славу Васильченко я увидел сразу: он сидел возле ограды на опрокинутом ящике и тупо смотрел в пространство.

— Тэквон, — пробормотал корейское приветствие.

— Ну, что? Где он?

— Забрали…

— Кто?

— Какие-то крутые. Подъехали на «Хонде», муж и жена. Номер я записал…

— Что же ты не уговорил продавца подождать? — нисколько не огорчился я, зная, что впереди меня ожидают как минимум две встречи с кавалерами.

— Да уговаривал! Они ему, кажется, триста дали.

— Документы были?

— Не было документов. Она еще спросила про паспорт, а муж ей: «Зачем, — говорит, — тебе его паспорт? Купим, какой понадобится».

В глазах парня стояли слезы. Я его успокоил, пожелав хорошо учиться, чтобы ездить на «Хонде» и позволять себе выкладывать по триста баксов за неаттестованных псов.

В «варшавского» Лорда я сразу не поверил: если документы на него были фальшивыми, в них написали бы другой возраст — моложе; значит, либо ему было лет десять-одиннадцать, либо ксива была настоящей и мужик просто хотел отдать своего питомца в хорошие руки, уезжая куда-нибудь за рубеж. И я устремился в направлении Белорусского вокзала, где на Тишинке меня поджидал Коля Полишук с ворованным кавалером без паспорта и фиксированной цены.

На углу Большой Грузинской и такого же Большого Тишинского переулка я увидел революционно настроенную толпу человек в двадцать и сразу понял, что только меня тут не хватает. В центре толпы стояла разгневанная женщина лет пятидесяти с лицом пациентки наркологического диспансера; ядовито-зеленое байковое пальто ее было заляпано грязью.

— Как же, дождес-ся! — хрипло кричала она кому-то в толпе. — Я его вырастила, вынянчила!.. Кормила и поила!..

— Одевала-обувала, — подсказали из толпы.

Все засмеялись, потому что речь, как выяснилось, шла о собаке — такой же грязной, как ее хозяйка; нужно было иметь больное воображение, чтобы принять дрожащее от испуга существо на тонком брезентовом ремешке за благородного кавалера, но Коля Полишук, стоявший в стойке гунун-соги по другую сторону поводка, тянул время с наглостью создателя мексиканского сериала.

— Наша это собака! — перекрикивал он шум улицы. — Она ее в Измайлове нашла!.. Или сама украла!.. А здесь продает!.. Сейчас отец приедет, он подтвердит!..

— Кто украл? Я украла?!

— У нас на нее паспорт имеется!..

Неспешное приближение милицейского патруля по противоположной стороне подсказывало, что мне пора на выход. Нащупав в кармане заготовленную для такого случая сосиску, я раздвинул толпу и, присев на корточки, громко позвал:

— Боря!.. — Толпа замерла. — Борька, шельмец! Ко мне!.. Где тебя черти носят, мой хороший?!

«Только бы это оказался кобель, — мелькнула мысль. — Потому что если он еще и пол перепутал…»

Запах подкопченной сосиски привлек бы даже гермафродита, если бы его не кормили столько, сколько этого кобеля. К тому же я приблизился к нему гусиным шагом раньше, чем он вспомнил, как его зовут.

— Это ваша собака? — поинтересовался толстый мужчина в грязно-белом фартуке лоточника.

— Вы что, сами не видите? — сердито ответил я и взял проглотившего сосиску пса на руки. — Колька, марш в машину! — скомандовал, оценив возраст Полищука и мгновенно сообразив, что у меня вполне мог быть пятнадцатилетний сын, если бы я в свое время рационально распределил жизненные силы.

Сравнивая байковое зеленое пальто, пошитое не иначе как из старого одеяла, с моим роскошным костюмом, толпа оказалась в замешательстве, чем мы и поспешили воспользоваться. Как назло, Полищук не был знаком с моим «Ягуаром» и почему-то решил, что его сенсей ездит в «Вольво-960», оказавшемся в непосредственной близости от места скандала. Ошибка едва не стоила нам трофея.

— К-куда, идиот?! — прошипел я, указав глазами на свою машину.

— Вор-р-рры!!! — разорялась вслед женщина в одеяле. — Этот, с подбитым глазом, такой же отец ему, как я Брюзжит Бурдо! На пар-р-работают!

То ли запах «Кристиана Диора» баловню судьбы понравился больше перегара, то ли сосиски на голодный желудок хватило, чтобы почувствовать перспективу сытой жизни: он прижался к борту моего дорогого пиджака и заурчал, как кот на трансформаторе.

Я передал его Полищуку, а сам вскочил за руль, и мы рванули по Васильевской еще до того, как скандал перерос в политический митинг.

— А ты уверен, что это не ее животное? — В зеркале заднего вида отражались две довольные физиономии.

— Факт, не ее! — клятвенно заверил Полищук. — Кто же станет животное за бутылку водки продавать? У меня с собой — ни копья, бате зарплату третий месяц не дают, а то можно было и без скандала обойтись. Ее мужик-лоточник купить хотел.

— А с чего ты взял, что это кавалер-кинг?

— Как с чего? Он же сперва чистый был, когда они только пришли. И пятна рыжие на белом фоне, а на голове — ромб. Все как в инструкции. Вот отмоете дома — сами увидите.

В общем, я и так уже понял, что это спаниель. Это обнадеживало.

— Боря! — позвал я и тихонько свистнул. Пес вскинул голову и посмотрел на меня большими черными глазами, полными готовности слопать еще одну сосиску.

Откликается на Борю — это обнадеживало вдвойне. Да, это был кавалер! Правда, неизвестно чей, но ведь чьим-то же кавалером он наверняка был хоть раз в жизни.

— А чей он? — спросил Полишук.

— Так… знакомой одной. Если это он, конечно.

— А если нет? Вы его выбросите?

Лучше бы он не спрашивал! Я на девяносто девять процентов был уверен, что за моей спиной сидит самозванец, готовый признать себя за сосиску хоть английским бульдогом.

— Не выброшу, — пообещал парню, почувствовав в его голосе неподдельную озабоченность судьбой найденыша.

Пес растянулся на сиденье, положив голову на колени Полищука. С каждой минутой он нравился мне все больше, и все больше я находил в нем соответствий описанию: весит килограммов семь-восемь, хвост купирован на треть, голова между ушами почти плоская, ноздри широкие и черные…

Телефонный звонок застал меня на стоянке у светофора.

— Евгений Викторович, — простучал зубами продрогший Вадик Головачев, — вы велели перезвонить… Так что мне делать с этим спаниелем? Купить?..

Я посмотрел на часы. Если бы я и успел на Варшавку, то один из кавалеров наверняка оказался бы лишним, тем более тот был все-таки Лордом и стоил целый полтинник.

— Вадик, — проговорил я нерешительно, выдержав длинную паузу. — Он нашелся. Отбой.

Колю я высадил на Сухаревке, крепко пожав ему руку. То, что он сделал, было поступком — особенно в начале жизненного пути. На Востоке говорят: «Побеждает не сила, но сила духа». Если это так, из этого парня будет толк.