Глава 6

Вечером Оболенский заехал за Анютой и повез ее к себе.

— Ты квартиру уже полностью обставил? — поинтересовалась Анна.

— Во всяком случае, спальня и кухня-столовая у меня полностью оборудованы, — ответил Стас, прищурив один глаз.

Первое, что поразило Анну, когда она вошла в квартиру, это идеальный порядок и чистота. В кабинете Оболенского стояло невероятное количество какой-то аппаратуры, назначение которой ей было совершенно не понятно. В ванной комнате все краны, раковина, ванна и кафель просто сияли.

Когда они сели за стол, Анна поинтересовалась:

— Стас! А кто у тебя такой идеальный порядок в доме наводит? У тебя есть горничная?

— Тебе нравится? — спросил Оболенский, наполняя бокалы.

— Конечно.

— Мою горничную зовут Стасон. Я все в жизни всегда делаю сам, — произнес он с гордой улыбкой.

— Стас, ну зачем ты врешь? Я же не собираюсь ревновать тебя, — с удивлением сказала Аня.

— Не веришь? Спроси у Люси, хочешь, я ее телефон наберу?

— Но это же не реально! Когда тебе этим заниматься? Тем более, у тебя такая огромная квартира.

— Анютка, это самый большой подвиг, который я совершил за свою жизнь. Научился вести домашнее хозяйство. Вот за это, мне действительно можно дать, хотя бы медаль. Я был, как все нормальные мужики. Считал, что я обязан зарабатывать деньги и делать мужскую работу по дому.

Уже через неделю после того, когда мы с сыном остались одни, мама уехала, а я еще находился в отпуске, меня охватил ужас. Еду, первое время на всех нас готовила Люся. Я покупал продукты, и она варила. Но в квартире я ничего не мог найти, запинался об Юркины игрушки, моя постель постепенно превращалась в лежбище бича. Я психовал, матерился и не знал, что делать.

Надо сказать, что я привык жить в сытости и чистоте. Иришка была великолепной хозяйкой и аккуратисткой. Приходя с работы, я сбрасывал одежду на стул или кресло, и с роду не знал, когда это чистилось, стиралось, гладилось и оказывалось на месте в шкафу.

Люсьена не могла разорваться на две семьи. У нее двое малышей, муж, трехкомнатная квартира, которую тоже надо было обихаживать. Мне опять пришлось принимать волевое, командирское решение.

Я попросил Люсю помочь мне один раз сделать вместе генеральную уборку. Мы навели порядок во всех шкафчиках, все перестирали, все разложили по своим местам. После этого я по всей квартире развесил списочки, где что лежит.

Ты не представляешь, каких трудов мне стоило приучить себя прийти, снять костюм и аккуратно повесить его в шкаф. Класть каждую вещь на свое место, чтобы потом не искать. Это был адский труд и постоянное напряжение. Я договорился с Люсей, что она ежедневно будет приходить ко мне и тыкать меня носом в те места, которые, я опять захламил. Вот готовить еду я научился гораздо быстрее. И мне это даже понравилось. Но то, что пыль накапливается за сутки, вообще приводило меня в бешенство.

Кроме того, что необходимо было самому приучить себя к порядку, мне надо было приучить к этому своего сына. Это была задача еще более сложная. Из игрушек больше всего у Юрки было машинок. Из каждой командировки я привозил ему новую машинку.

Тогда я решил так — сделал из фанеры трехэтажный гараж для его машин и назначил его директором гаража. Для него это была игра, и он четко устанавливал свои машины по тем местам, которые были им предназначены.

В общем, крутился я, как мог. Однако ты меня уже знаешь, я мужик настырный, упрямый и самолюбивый. Я сам дал себе установку, что я все смогу. Если женщины умеют и работать, и обихаживать свою семью, я обязан был этому научиться.

Учеба в институте, по сравнению с домашними делами, это тьфу, семечки. Экзамен, зачет сдал и свободен. Диплом защитил и гуляй. А пылюка, мерзкая, как копилась каждый день, так и копится. И сколько бы ты ее не вытирал, это не кончится никогда.

— Стасинька, я поднимаю бокал за твой подвиг и присваиваю тебе звание Героя Женщинского Труда, — с улыбкой сказала Аня.

— Ну, спасибо, мое солнышко, — ответил Стас, целуя ее. — Смех смехом, а женский, домашний труд действительно героический и самое ужасное, что он не имеет конца, сколько бы этим не занимался, все равно всего не переделаешь.

Сейчас-то, конечно, легче. Посмотри сколько техники у меня на кухне! Даже плита с программным управлением. Встал, на кнопочки нажал и радуйся. Готовить одно удовольствие. Стирать, тоже ручки не замочишь. Порошки разные, всякие препараты для чистки. Раз теранул и все блестит. За тридцать лет у меня все это настолько уже доведено до автоматизма, что иногда просыпаюсь в гостинице и по привычке ищу тряпочку пыль протереть.

— Стас, конечно, сейчас наводить чистоту намного легче. Но, почему бы, тебе не нанять горничную, хотя бы для генеральной уборки раз в неделю? Окон у тебя очень много, даже на кухне два, — поинтересовалась Анна.

— Окна помыть, можно заказать в любой день, это не проблема, — ответил Стас. — И, вообще, Анечка, кому у меня сорить-то? В грязных ботах по квартире я не хожу. Гости бывают раз в год, по обещанию, детей нет. Утром я на автопилоте прохожу с тряпочкой по всей квартире, посуду грязную никогда не оставляю даже, если валюсь с ног от усталости. Это во мне уже сидит на уровне инстинкта. У Люси поем и автоматически иду с тарелкой к раковине.

Зачем мне горничная? И потом, я просто физически не выношу, когда к моим вещам прикасаются чужие руки, особенно к одежде.

— Ой, какие мы нежные! Мне тоже нельзя прикасаться к твоим вещам? — вопросительно подняв брови, спросила женщина.

— Анька, — воскликнул Стас, усаживая ее на колени. — Тебе можно и даже нужно прикасаться не только к моим вещам, но и к любым частям моего тела. И желательно почаще, — продолжил он, обнимая и целуя Анюту в носик.

— Спасибо, дорогой, а то я уже испугалась, что ты у нас неприкасаемый, — с улыбкой ответила Аня.

— Да перестань, Анюта. Разве твои руки для меня чужие? Я же совсем другое имел в виду. Вот представь, я нанимаю горничную. Алкашку я не возьму, молодуху тоже. Сейчас очень много порядочных и образованных женщин, которые не могут найти работу. Возьму, к примеру, приличную женщину, которой уже за сорок. Откроет она мой шкаф, сервант, зайдет в кабинет и, что она обо мне подумает? Хочешь, скажу? Вот, старый жид, наворовал, нахапал, с жиру бесится. А у моего бедного мужика один костюм на все случаи жизни. На бутылку пива иногда денег нет, а у этого бар, как в ресторане.

Сколько бы я ей не платил, она все равно будет меня ненавидеть и завидовать мне. Ей ведь глубоко "пополам", что я работал с семнадцати лет, причем начинал с ученика в ремонтной бригаде буровиков. Что я вкалывал всю жизнь и учился.

А зависть, это очень опасная штука. Она будет заряжать мой дом и мои вещи сильнейшей негативной энергией. Мне это надо? Я еще здоровый мужик, обойдусь сам. А кое-что я умею делать лучше всякой женщины.

Со временем, Оболенский стал учить Анну медитировать, хотя это у нее не очень получалось. Открыл ей "третий глаз" и научил еще кое-каким премудростям.

К огромной радости Стаса с Шурой, их женщины очень быстро нашли общий язык и подружились. Аня через неделю уже, практически, жила у Оболенского. Вскоре он стал замечать, что, вообще, не хочет возвращаться в пустую квартиру, особенно из командировок. По обоюдному согласию, об их отношениях никто не знал. В пределах офиса они обращались друг к другу по имени, отчеству.

Честно говоря, Анна, по сравнению со Стасом, хозяйкой была никакой. Она могла повесить на стул свои вещи и даже не замечать этого. Но, вскоре обратила внимание, что Стас, когда приходит домой, молча убирает ее одежду в шкаф. И Анна стала перед его возвращением с работы критически осматривать квартиру, не забыла ли она, что-либо убрать.

Еще Стасу не нравилось, что Аня довольно много курила. Тогда она стала стараться при нем не курить. Больше всего ее удивляло, что он не делает ей замечания вслух, не высказывает претензий. Поэтому она сама пыталась исправить в себе то, что могло ему не понравиться.

С каждым днем они все лучше понимали друг друга. Стас не переставал поражаться, как Анна чувствует его настроение, его расположение духа. Она знала, когда следует помолчать, когда можно приласкаться, а когда и просто сходить в гости к родителям и остаться у них ночевать.

Одной из замечательных черт Оболенского было то, что он умел все делать от души, с максимальным удовольствием для себя, даже пылесосить. Включает плэйер, поет песни и пылесосит, танцуя.

Готовить еду, Стас просто обожал. Он придумывал какие-то немыслимые соусы, подливки, новые блюда. Иногда в выходные дни, вообще, Анну на кухню не допускал. Мог принести завтрак в постель. Ей такое обращение, конечно, было очень приятно и непривычно.

В первое время Оболенский просто завалил Анну подарками. Вначале он купил ей мобильник самой последней модели. Потом золотые часы на браслете с маленькими бриллиантиками и еще кучу всяких драгоценных безделушек. Когда они пришли в его бутик "Французская Мода", он готов был скупить чуть ли не полмагазина нарядов для нее.

Встретившись с Люсей, Анна пожаловалась ей, что Стас ее буквально задарил.

— Вот глупая женщина! Радоваться надо, а она стонет, — удивилась та.

— Мне, конечно, приятно получать подарки, но не каждый же день.

— Должна тебе сказать, что Стас, вообще, любит делать подарки. Знаешь, какие дорогие подарки он мне на день рождения дарит? Шурка даже на него иногда косо смотрит и только головой качает.

Просто вы, как говорится, находитесь в разных весовых категориях. Сумма, которая кажется тебе невероятно большой, для него это так, на карманные расходы. Не разорится твой Оболенский! Пользуйся случаем. Извини, но кто его знает, как там будут развиваться ваши отношения. Не дай бог, что-то у вас не сложится, и вы расстанетесь. Ты хоть приоденешься, гардероб обновишь, дорогие украшения будут.

И еще, Ань, я хочу тебе сказать одну вещь, только ты не обижайся. Я очень хорошо знаю Стаса. Оболенский ничего не делает просто так. Если он хочет одеть тебя с ног до головы, значит, он собирается выводить тебя в свет. Я не говорю, что ты плохо одета, но все твои наряды, это так, для повседневной носки. Ты видела, как он одевается сам? У него все фирменное и все, практически, новое. И женщина рядом с ним должна быть одета соответствующе. На ней должны быть дорогие наряды, дорогие украшения.

Кстати, ты заметила, что сам он не носит ни цепочек золотых, ни перстней, ничего. Стас этого не любит. По его мнению, о состоятельности мужчины должно судить по тому, как одета и сколько дорогих украшений у его женщины. Так что он никогда не позволит себе выйти в свет с женщиной, на которой простенькое платье и дешевая бижутерия.

— Да в какой свет он собирается меня выводить, Люся? Если он не хочет, чтобы о наших отношениях кто-то догадывался, — возразила Анна.

— Так это в офисе. Чтобы языками не чесали, не обсуждали. Понятно, что Оболенский этого не желает. Это же его работа и он генеральный директор. А вот в субботу, мы все идем на день рождения к одному очень крупному бизнесмену. Посмотришь, как там бабы будут прикинуты! Он тебе говорил, что мы приглашены на Юбилей к их старому другу?

— Что-то заикался. Только я не поняла к кому. Я же еще никого из его знакомых, кроме вас, не знаю, — ответила она.

— Узнаешь еще, не переживай, — уверенно заверила ее Люсьена. — Взаперти он тебя держать не будет.

— Люся, я настолько влюблена в Оболенского, настолько он мне дорог, что даже, если бы он был обыкновенным пенсионером, через год ему уже на пенсию можно выходить, я все равно бы с ним жила. Может быть, он просто хочет похвастаться передо мной, какой он богатый? — грустно спросила она.

— Да не забивай ты себе голову разной чепухой. Зачем ему перед тобой хвастаться? Ты и так знаешь, что он состоятельный мужик, — возразила Люся. — Кстати, ты знаешь, что он тебе машину присматривает? Вчера они с Шуркой ездили в какой-то автосалон.

— Господи! Совсем рехнулся мужик! Да я с роду за руль не сяду. В моем возрасте еще только на курсы вождения записаться! — с ужасом воскликнула Аня.

— Анюта, Стас же очень амбициозный мужик. У всех жен, и даже любовниц его друзей машины есть, а у его женщины нет. Он же этого не переживет, — рассмеялась Люсьена.

— Да кто из его друзей знает обо мне, кроме вас? — возразила Анна.

— Так он собирается тебя в субботу им представить, я же знаю. Практически, там будут все их друзья. Кстати, на такие вечеринки ходят только с женами. Если он тебя с собой берет, значит, воспринимает тебя, как свою жену, — с улыбкой констатировала Люся.

— Может быть, он меня и не возьмет, — с сомнением произнесла Анна.

— Не смеши меня. Я же слышала, как они обсуждали это с Шуркой.

— Знаешь, Люся, иногда мне кажется, что я его хорошо понимаю, а порой он так меня удивляет.

— Ничего удивительного здесь нет, — заметила Люсьена, — сколько вы с ним знакомы-то? А вот я, за более чем сорок лет общения с Оболенским, хорошо его изучила. Для меня он дорогой и близкий человек. Это надежный и проверенный временем друг. Я его очень люблю и всей душой желаю только добра. У Стаса много достоинств, но, как у всех нас, есть и слабости, и недостатки. Это нормально. Думаешь, для чего я об этом говорю? Чтобы ты была в курсе и старалась не делать ошибок. Я же вижу, что после встречи с тобой у него, как второе дыхание открылось, как заново родился. Даже, если бы ты была мне не симпатична, я бы слова не сказала, лишь бы ему с тобой было хорошо.

Вот об одной его слабости хочу тебя предупредить, чтобы ты знала и учитывала в своем поведении.

— Люсенька, мне кажется он такой сильный духом человек, что у него и слабостей-то нет, — возразила Анна. Ну, недостатки, согласна, этого у него хватает.

— Вот уж не скажи, — усмехнулась та, — есть и у нашего Стасюли "Ахиллесова пята". Должна тебе сказать, что Оболенский болезненно ревнив. Он из породы собственников. Если Стас женщину любит, она должна принадлежать только ему и всеми ее прелестями должен любоваться только он. Даже мысль об измене для него невыносима.

Иришку он иногда просто изводил своей ревностью. То юбка слишком короткая, то вырез на платье очень глубокий. Все конфликты, которые у них в семье возникали, были основаны, чаще всего, на этом. Ира с роду не знала, когда он вернется из командировки. Мог три раза на дню позвонить ей и не сказать, что вечером прилетает.

— Не доверял жене? — удивилась Анна.

— Да бог его знает! В чужую голову не влезешь. Даже со мной у него однажды был конфликт по этому поводу. Летом, когда в школе были каникулы, он сам попросил меня с неделю побыть переводчиком при двух американцах, приезжавших к ним в объединение. Перед отъездом эти мужчины устроили прощальный ужин в ресторане и пригласили меня. Шура со Стасом были в тот день в Тюмени.

Узнав, что я провела вечер с двумя иностранцами в ресторане, Оболенский от возмущения чуть не умер. Мой Шурик немного поворчал и все. А Стас, правда, наедине со мной, высказал мне кучу упреков. Как это можно, замужней женщине пойти вечером с чужими мужиками развлекаться. Да еще в вечернем открытом платье. Говорил со мной на повышенных тонах, даже матерился, чего, в присутствие дам, он себе никогда не позволяет. Так мы с ним разругались, страшно вспомнить. Я, по его мнению, опозорила его друга на весь город. Если бы Ира такое себе позволила, он бы платье в клочья разорвал, приковал бы ее наручниками к батарее и из дому не выпускал, — усмехнулась Люся.

— Конечно, тех женщин, которые были у него в других городах и к которым он два, три раза в год приезжал, он, вряд ли, ревновал. Но, если он в течение какого-то времени встречался с незамужней дамой, то ей приходилось не легко.

— Боже мой, Люся! Какая может быть ко мне ревность, какая измена? Не забывай, мне почти пятьдесят лет. У меня и в мыслях такого нет!

— Аня! Но он же выделил тебя из толпы. Он-то влюбился в тебя, несмотря на возраст. Стас ведь не захотел встречаться с тобой один, два раза в неделю, где-нибудь на стороне, как с другими женщинами. Он захотел, чтобы ты жила в его доме, а это об очень многом говорит.

— Ну не знаю, — с сомнением произнесла Анна. — К кому меня ревновать? Вот мне, есть к кому его приревновать. У него в офисе столько красивых молодых женщин. Да к той же Марии, которую я застала, в свое время, в его кабинете.

— Ой, — возразила Люся, — на работе Стас ни с кем шашни заводить не станет. Это его железный принцип. Что касается Марьи, то у них была спокойная, довольно длительная связь, основанная исключительно на сексе. У нее муж побогаче твоего Оболенского будет. Она с ним разводиться не собирается. Да и Стас никогда бы на ней не женился, даже, если бы она не была замужем. Уж я то знаю!

Анют, я тебе все это рассказываю не для того, чтобы посплетничать. Просто я хочу, чтобы у вас все сложилось, и вы жили друг для друга и радовались.

— Ладно, Люсь, пойду я домой, — сказала Аня, — скоро мое сокровище с работы придет. Хотя я очень сомневаюсь, что у Стаськи будет повод для ревности, но твои слова учту, — с улыбкой заметила она.

В то время Анюте даже в голову не могло прийти, что именно ревность и уязвленное самолюбие Оболенского станут причиной очень серьезной ссоры между ними, которая едва не приведет к полному разрыву их отношений.

Поговорив дома со Стасом, Анна поняла, что его не переубедить. Машину он ей все-таки купил и, в дальнейшем, сам учил ее вождению. Но Аня садилась за руль только за городом, когда поблизости не было ни одной машины.

В целом, у них с Оболенским отношения складывались настолько легко и гармонично, что Аню это даже пугало. Эта сказка не может длиться долго, — думала она. Так не бывает.

Правда, где-то месяца через два после того, как Анна стала жить с Оболенским, произошло одно событие, которое испортило на некоторое время ей настроение и вызвало у Ани всплеск ревности.

Зайдя однажды в бухгалтерию, Аня увидела накрытый стол. Сотрудницы собирались отмечать день рождения главного бухгалтера. Ей исполнялось 65 лет. Но, несмотря на возраст, Зоя Александровна была очень энергичной, бойкой дамой. Всегда подкрашена, со вкусом одета. Всю жизнь они проработали с Оболенским в одном объединении. А когда она вышла на пенсию и переехала в Тюмень, Стас взял ее к себе главбухом. Анну, конечно же, пригласили присоединиться. Стол был готов, все на месте, но почему-то не начинали.

— Вы кого-то ждете, Зоя Александровна? — спросила Анна.

— Стасик обещал подойти, — ответила та.

За глаза, по старой дружбе, она называла шефа Стасиком.

— Может быть я тогда пойду, а то начальник будет недоволен, что у вас на празднике посторонние, — спросила Аня.

Ей почему-то не хотелось встречаться со Стасом при женщинах. Она боялась, что может автоматически обратиться к нему по имени, и вообще, она сама очень не хотела, чтобы кто-нибудь догадался об их отношениях.

— Да брось ты, Анна, — ответила Зоя Александровна. — Сколько времени уже с нами работаешь, каждый день его видишь и до сих пор боишься. Нормальный он мужик, ничего не скажет. Какая ты посторонняя?

Кстати, вы заметили девчонки, что в последнее время наш шеф светится весь. В понедельник на планерке, вообще, по-моему, спал с открытыми глазами, щурился, как мартовский кот, и никого не слушал, — обратилась она к сотрудницам.

— Не иначе влюбился наш Станислав Георгиевич, — сказала одна из них.

— Ой, да перестаньте, — вмешалась Светлана Филипповна. — Уж поверьте мне, ну не влюбляются такие люди, как Оболенский. Не способны они на это.

— Ладно, Света, — возразила Зоя Александровна, — если он отверг тебя, то это еще ничего не значит. Знаешь, как он Иринку свою любил? У меня ведь все на глазах происходило. Чуть в могилу вместе с ней не лег, когда она погибла.

— Молодой был, а сейчас он совсем очерствел, — возразила та.

Светлана Филипповна была очень эффектной и даже, можно сказать, красивой женщиной. У нее была потрясающая фигура и бюст Мерилин Монро. Ей не было еще и сорока лет. Она всегда носила одежду с очень глубоким вырезом, подчеркивая красоту своей груди и привлекая взгляды мужчин.

— А что, Светлана Филипповна, у вас был роман с шефом? — поинтересовалась Анна, стараясь не выдавать своего интереса.

— Да какой роман, Аня? Я на Оболенского сразу глаз положила, как пришла сюда работать. Об этом все знали и он, в том числе. Однако сколько бы я ему глазки не строила, наш "железный Феликс" был непробиваем.

Года четыре тому назад были вместе в Москве на совещании. И я, честно говоря, сама нахально влезла к нему в постель. Устоять-то, он не устоял, но сразу мне сказал, что в Тюмени продолжения не будет.

В это время вошли Стас с Шуриком. Они сердечно поздравили Зою Александровну с Юбилеем, подарили французские духи, еще какие-то пакетики и уселись за стол. Стас наговорил имениннице кучу комплиментов и высказал надежду, что она еще долго их не покинет. Они посидели минут тридцать. В один момент, когда никто не видел, Стас заговорчески подмигнул Аннушке и улыбнулся.

Анна не могла дождаться вечера, чтобы выспросить у Стаса об его отношениях со Светланой. Ее вопрос очень удивил Оболенского, он ответил, что это дела давно минувших дней и, что если он начнет вспоминать всех женщин, с которыми провел ночь, то ему времени до конца жизни не хватит. Аня поняла, что Стасу не хочется об этом говорить, и не настаивала.

Но на следующее утро, как только Стас ушел на работу, Аня позвонила Люсе. Узнала, что та не занята и побежала к ней.

— Люсенька, ты всегда все знаешь. Расскажи, что у Стаса было со Светланой Филипповной из бухгалтерии? — попросила она.

— Господи! А ты-то откуда об этом узнала? Она уже и тебе проболталась? Забыть не может, столько лет прошло. У нее, вообще, язык, как помело. Не слушай ты ее.

— Люсь, ну расскажи, а! Мне же интересно. Стас был очень недоволен, когда я у него об этом спросила, — явно обеспокоено произнесла Аня.

— Ой, и не спрашивай ты ничего у него, не зли. Я лучше сама тебе обо всем расскажу, а ему не напоминай и не говори, что разговаривала об этом со мной.

Значит так. Поехали они в командировку втроем. Стас, Шурка и Светка. Жили в одной гостинице, но все в разных номерах, даже Шура со Стасом. Мне они сказали, что якобы были только одноместные номера. Но, честно говоря, Стас всегда в гостинице берет отдельный номер, оставляя себе свободу действий на нейтральной территории.

Эта мымра явилась к нему в номер часов в 12 ночи, в коротком легком халатике почти на голое тело. Он сам рассказывал. Открытым текстом сказала, зачем она пришла. Ну, Стасюля, в этом плане у нас мужик слабый и, естественно, он ее не выставил. На следующий день Стас улетел в Питер. Шура со Светланой вернулись в Тюмень.

Должна тебе сказать, что накануне своего отъезда в Москву, Оболенский поставил во всех кабинетах скрытые видеокамеры для наблюдения. Сейчас во всех серьезных фирмах ставят такие. Все было сделано в нерабочее время, и никто об этом не знал. В специальной комнате стояли мониторы и сидел человек, который наблюдал и переставлял кассеты.

Во время обеденного перерыва к Светлане пришла ее близкая подруга. Ничего не подозревая о скрытой камере, Светка во всех подробностях описала ей то, что произошло у нее со Стасом в Москве.

Я видела эту кассету. Она рассказывала взахлеб. С таким восхищением! Какой он мощный, какой он страстный и все его анатомические данные. В то время, когда она начала свой рассказ, к дежурному парнишке в комнату пришла одна из молодых сотрудниц предприятия. Они оба все это просмотрели и выслушали и, как ты понимаешь, на следующий день об этом знал весь офис, вплоть до вахтера.

Дежурный не мог не доложить Шуре о том, что увидел, все-таки Оболенский генеральный директор. Шурка, конечно, сразу же эту кассету изъял, но было уже поздно.

Когда Стас приехал, пришел к нам и увидел эту кассету, его чуть не разорвало от злости. Он был в бешенстве и хотел немедленно уволить Светку. А вот Шурка хохотал до умору.

Ну, чего ты злишься, — говорил он Стасу, тебе баба такую рекламу сделала. Если бы она сказала, что ты ничего не смог, то можно было злиться. Зато теперь все знают, что наш шеф нормальный, здоровый мужик, которому не чуждо ничто человеческое. Даже твои физические параметры все теперь знают. Я думаю, что наши дамы гордятся своим шефом. Если ты ее уволишь, только подольешь масла в огонь. А так, поговорят и забудут. Вызови, сделай ей втык и пригрози, что, если будет болтать — уволишь.

Стас, в конце концов, успокоился и понял, что Шурка прав. Он потом рассказывал, как вызвал ее и ехидно спросил, сколько он ей должен за рекламу. В общем, я представляю, как она себя чувствовала во время этого разговора, если вышла из его кабинета вся в слезах.

Вот и все, что было у них. Не думай ты об этом. Не забивай себе голову ерундой.

Анна немного успокоилась, но все-таки в душе очень невзлюбила бедную Светлану Филипповну.

А Стас, между тем, уже принял решение сделать Анюте официальное предложение. Ему хотелось устроить все очень красиво. Анне он ничего не говорил и готовился к этому дню в тайне от нее. Купил обручальные кольца, купил шикарное колечко с бриллиантом, чтобы вручить Ане в честь помолвки.

В офисе об их отношениях никто не догадывался. А в здании Оболенского арендовал несколько комнат один, довольно скользкий мужик — Женя Попов. Всегда, когда он встречал Аню в коридоре или в кабинете Стаса, то причмокивал языком и удивлялся, почему тот, как он выразился, "клювом щелкает", если у него на глазах почти каждый день вертится такая аппетитная бабенка, с потрясающе сексуальной попкой?

Оболенский объяснил ему, что он никогда не блудит в своем огороде. Тогда Попов сказал, что он сам постарается подкрасться к ней, т. к. "баба на излете", самый смак. Но, Стас был уверен в своей женщине и вскоре совсем забыл об этом разговоре.

В тот день, когда Стас решил сделать Анне предложение, он заставил всю комнату ее любимыми алыми розами, пришел с работы пораньше, приготовил шикарный стол, свечи и ждал Аню при полном параде. Часов в семь вечера к нему пришли Люся с Шурой, но он объяснил им, в чем дело и друзья ушли.

Восемь, девять, десять, одиннадцать часов, а Анны все не было. Мобильник не отвечает, дома тоже нет. Оболенский обзвонил всех ее подружек, кого знал. Ночью звонил в дежурную больницу, на скорую — Анна пропала. А ведь они договаривались, что она сегодня не будет нигде задерживаться и придет, как можно раньше. Хотя, причину такой просьбы Стас Анне не объяснил. Положив руку на фотографию Анны, Стас чувствовал, что она жива, но очень злится сама на себя.

Оболенский пришел на работу с красными глазами. Курил он редко, но тут пошел с Шурой покурить в специально отведенную для этого комнату. Рассказал ему, что Анна у него пропала, и он не знает, где ее искать.

В это время в курительную комнату зашел тот самый Женя Попов, с поцарапанным лицом и явно с большого бодуна.

— Кто это тебя так? — поинтересовался Шура.

— Да вот, дома не ночевал, утром баба разборки устроила, — ответил тот.

— А где был-то?

— Так ведь подкрался я все-таки к вашей Анне Александровне. Вчера с их агенством договор заключил ну, понятное дело, отметили с Аней, да и прокувыркались всю ночь. Ну, доложу я вам, не женщина — огонь. Так кричит в постели, аж дрожь берет, — плотоядно и со смачной ухмылкой, заметил он.

— Да врешь ты все, балабон! — воскликнул Шура.

— Чего вру-то? Вот видишь документы в папке, сейчас она должна подойти, отдам ей, — уверенно ответил Попов, показывая голубую папку.

Оболенский был совершенно оглушен его словами. Они стояли у окна, которое выходит на центральный вход в офис. Стас увидел, как в сторону офиса шагает Аня. Причем он отметил, что она в той же белой блузке, в которой была вчера. Надо сказать, что два дня в одном и том же она никогда не появлялась, тем более, в белом. Значит, дома она не была, — решил Стас. И, в общем, вид у Ани был какой-то помятый и уставший.

— Ага, вот и она, — пробормотал мужик и выскочил из комнаты.

Стас с Шурой видели, как он подошел к Ане, они сели на лавочку и довольно долго о чем-то беседовали. Она смотрела документы, а его рука в это время лежала на спинке скамейки. Затем он чмокнул ее в щечку и куда-то пошел, а Аня направилась в офис.

У Оболенского было темно в глазах. Стас знал, что Анна действительно имела обыкновение довольно бурно переживать оргазм и даже кричать. Господи, — подумал он, ну за что? И сразу в памяти всплыла история с неожиданной беременностью его бывшей приятельницы Ларисы.

— Привет, мальчики! — впорхнула в кабинет Анна с улыбкой и

папкой документов в руке.

— Что это за мальчики? Что за панибратство в официальном месте? — спросил Оболенский с каменным, непробиваемым выражением лица.

— Стас, да что с тобой? — с удивлением спросила Аня. — Ты меня, кстати, вчера не потерял? — поинтересовалась она.

— Нет, не потерял. Собственно, я приглашал тебя, чтобы сообщить, что чегой-то мы с тобой заигрались в любовь, старушка. Решил объясниться дома, чтобы ты мне, не дай бог, не устроила истерику в кабинете.

Анна смотрела на него немигающим, совершенно ошеломленным взглядом. Тут Стас заметил, что она пытается расстегнуть браслет на золотых часиках.

— Да брось ты! — махнул он рукой. — Оставь свои цацки себе. На черта они мне нужны? Неужели ты не понимаешь, что я этим с тобой расплачивался за удовольствие? Сколько тебе лет, женщина? — язвительно проговорил Оболенский. — А сейчас я очень занят. Все, свободна.

— А с чего это я буду устраивать тебе истерику? — тихо спросила Аннушка, встала и спокойно вышла вон.

— Ну, прямо олимпийское спокойствие, — проговорил Шура, и в это время зазвонил его мобильник. Он кому-то ответил и вдруг, изменившись в лице, нажал на кнопку громкой связи. — Для господина Оболенского повторите, пожалуйста, еще раз, — попросил он.

Звонила директор Аннушкиного агенства. Она объяснила, что вчера после обеда они с Анной Александровной выезжали по делам в поселок. К вечеру началась гроза, машина застряла, и им некому было помочь до утра. Всю ночь они просидели в машине. Сейчас Светлана Афанасьевна отдыхала дома и поэтому не могла прийти к ним в офис, как обещала. У моего мобильника сели батарейки, — сообщила она, а Анна забыла свой телефон на работе. Да в грозу мы и не дозвонились бы никуда.

Она заранее подготовила себе алиби, — решил Стас и набрал номер телефона агенства недвижимости. Но ему повторили то же самое, ни директора, ни Анны сегодня на работе не будет, т. к. им пришлось всю ночь просидеть в машине.

Стас сидел, закрыв лицо руками, и долго молчал.

— Я старый, упрямый, самовлюбленный ишак, — наконец, проговорил он.

— Оба хороши, — хмуро ответил Шура. — Ладно, собери мозги в кучу, успокойся, я сейчас приду.

Он вышел из кабинета и направился к их утреннему собеседнику в курилке. Того на месте не оказалось, и ему объяснили, что он погнал за пивом на опохмелку.

— А вы чего все такие смурные? — поинтересовался Шура.

— Да вчера пульку расписали и квасили до утра, — ответил ему один из сотрудников. — Женька прилично проигрался, зашел утром домой за деньгами, а баба ему морду расцарапала и денег не дала. Вот скинулись и послали его, как проигравшего.

В это время в кабинет вошел Попов с большим пакетом.

— Женя! Пойдем со мной, — сказал Шура, сжимая его предплечье железной хваткой, — сейчас тебя Оболенский опохмелит, мало не покажется.

— В чем дело, Александр? Ты что? — пытался сопротивляться мужик, но через пару минут влетел в кабинет Станислава Георгиевича, как из катапульты, с мощной подачи Шуры.

Стас сидел за столом, как изваяние, глядя тяжелым, жестким

взглядом.

— Ну, так расскажи мне Женя, как ты там вчера с моей женой развлекался, — начал он тоном, не предвещающим ничего хорошего. — Желательно с подробностями, обожаю смачные подробности.

— С какой женой, Георгич? Не знаю я никакую твою жену. Да ты ведь холостой, всем известно.

— Анна Александровна, к вашему сведению, гражданская жена

Станислава Георгиевича, — жестко констатировал Шура, глядя на

того уничтожающим взглядом.

— Мужики, ну я же не знал! Болтанул лишнего. Вчера проигрался вдрызг, с бабой поругался, голова, с похмелья раскалывается, — мямлил Попов.

— Голова, говоришь, болит! — взревел своим басом на полную мощность Оболенский, выходя из-за стола. — Так я полечу, — добавил он, посылая мужика коротким, профессиональным ударом на пол.

— Стас, только не здесь, — подскочил к нему Шура, пытаясь оттеснить друга от лежащего на полу.

На разъяренный рык шефа в кабинет влетел Виктор, который был еще и охранником. Быстро защелкнув дверь, он вопросительно уставился на Оболенского.

— Все в порядке, Витя, — сказал Стас, возвращаясь за стол. — Подними этого хмыря и усади.

Виктор с трудом поднял Попова, усадил на стул. А, увидев, у того на скуле вмятины от костяшек Стаса, с удовлетворением заметил, что удар спецназа ни с чем не перепутаешь. Женя явно находился в состоянии нокдауна и водил по кабинету замутненным взглядом.

Связавшись по местному телефону с завхозом, Оболенский ровным голосом заявил, что господин Попов с завтрашнего дня освобождает, арендуемые им кабинеты и взглядом приказал Виктору вывести того вон. Оставшись вдвоем, Стас с Шурой принялись разыскивать Анну. Мобильник молчал, дома и на работе ее не было.

А в это время Аня сидела у Люсьены и рассказывала о том, что произошло в кабинете Оболенского утром. Перед ней стояла шкатулка со всеми подарками Стаса. В том числе с выключенным мобильником и ключами от квартиры Оболенского.

— Вот такие дела, Люся, — закончила она свое повествование. — Передай это ему, — добавила она, — может, пригодится расплатиться с кем-нибудь.

Люся ничего не могла понять.

— Но ведь вчера вечером он ждал тебя при полном параде, чтобы сделать предложение. — Даже нас выдворил, чтобы ему не мешали, — возмущалась она.

— Он меня даже не выслушал. Отхлестал словами и выпер.

Зазвонил телефон.

— Сиди, — махнула Люся рукой. — Сейчас по автоответчику услышим, кому я понадобилась.

— Люсьена, — раздался голос Стаса, — если Анна к тебе придет, задержи ее и сразу сообщи мне. Или, если позвонит, то узнай, где она и тоже сообщи.

— А зачем тебе это знать? — спросила Люся, поднимая трубку.

— Ты сам-то, случайно, мне не из психушки звонишь? Жених поганый! Она у меня уже была, вот принесла твои подношения, рассказала, как ты ее утром приласкал.

— Люся, она уже ушла? Ты не знаешь, где ее можно найти?

— взволнованно забасил Стас.

Анна жестом показала, что ее здесь нет.

— Стас, ты можешь мне объяснить, что у вас произошло?

— спросила Люся.

Передавая мобильник друг другу, мужики описали события сегодняшнего утра.

— Но я не понимаю, как ты мог в это поверить? — почти закричала Люся. — Ты, экстрасенс хренов!

— Люся, да у меня мозги закипели! — вскричал Стас, — этот хмырь даже поцеловал ее на глазах у меня.

— Какие мозги? У тебя, оказывается, и мозгов-то нет! Почему, ничего не выяснив, ты устроил женщине такой спектакль?

— Да я когда разобрался, этого мужика прямо в кабинете в нокдаун послал.

— Ах, когда разобрался! А вот Кнопочку свою, ты послал сразу в нокаут.

— Она плакала? — тихо поинтересовался Оболенский.

— А представь себе, что нет! Спокойна, как мамонтиха.

Анна в этот момент почувствовала, что у нее действительно потекли слезы, и вышла в ванную.

— Стаська! — быстро зашептала Люся, отключая громкую связь,

— Аня у меня, давай мухой сюда, я постараюсь ее задержать.

Когда Анна вернулась, та уже положила трубку.

— Анют, пойдем, дернем по рюмочке, — предложила Люся.

— Да в моем положении рюмочки маловато будет, — ответила Аня.

— Ну, тогда давай наклюкаемся в усмертяшечку и устроим им "последний день Помпеи", — рассмеялась она.

— Не буду я ему ничего устраивать, — грустно возразила Анна,

— пусть живет, как хочет и как может.

— Да он же рехнется без тебя! Ань! — воскликнула Люся.

— Не рехнется, не такое переживал. Пойду я домой, — как-то обреченно, но спокойно сказала Аня, взяла свою сумочку и направилась к двери.

— Ну, подожди, давай действительно маленько примем, — сказала Люсьена, отбирая у нее сумку. — Думаешь я не переживаю за вас? И за тебя, и за Стаса тоже, — добавила она.

Женщины прошли на кухню.

— Кстати, зря ты эту шкатулку принесла. Не возьмет он у тебя ничего, и вообще, что за глупость возвращать подарки даже, если вы расстанетесь.

— Люся, если бы мы нормально расстались, предположим, надоели бы друг другу и все. По-хорошему, без оскорблений, я бы этого делать не стала. Но, когда он мне заявил, что платил этими цацками за удовольствие, то пусть подавится, мне они не нужны.

Когда мужики с шумом ввалились в квартиру, Аня с Люсей мирно потягивали из рюмочек и вели тихую беседу.

— Нет, ты глянь, Стасон! Они тут винку пьянствуют, а мы с ума сходим. Наливайте и нам, мы тоже хотим! — возмущенно произнес Шура.

Стас присел возле Анюты на корточки и обнял ее за колени.

— Кнопочка, милая моя, я честное слово не знаю, что сказать, чтобы ты простила меня, — прошептал он.

— Все, что хотел ты уже сказал, — ответила Анна, совершенно спокойным голосом.

— Девочка моя… — начал Стас.

— А ты меня ни с кем не перепутал? — перебила его Аня, — помнится, с утра я была старухой.

— Ань, да мы старухами своих одноклассниц в школе называли, — возразил Стас.

— Одноклассниц — это нормально, а когда женщине под пятьдесят, такое обращение, мягко говоря, не любезно.

— Прости меня, Анюта! Ну, прости старого, глупого еврея, который голову потерял от ревности.

— А я тебя простила, Стаси, — ответила Аня, неожиданно распуская его косичку и запуская руки в густую шевелюру. — Я даже благодарна тебе за все хорошее, что у нас было, — продолжила она.

— Почему было, Аня? — возразил Стас, — да у нас все только начинается! Мы с тобой поженимся, и будем путешествовать по всему миру. Ты ведь мечтала о круизе на огромном морском лайнере. Хочешь, я брошу работу, и буду жить только для тебя? Хочешь?

— Конечно! Бросишь работу и через месяц повесишься от тоски. Нет уж, от тебя я уже ничего не хочу. Сегодняшние события показали, что, оказывается, я тебя совершенно не знаю и не понимаю.

— Анна! Не говори так! Да ты послана мне богом, Космосом, ангелом-хранителем, судьбой, если хочешь!

— Ну, бог дал, бог и взял, — ответила женщина, продолжая перебирать его кудри. — У нас с тобой до сегодняшнего дня все было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Вот Люсьена мне рассказала, что, ты и кольца обручальные уже купил, и маршрут свадебного путешествия наметил, и визу мне заказал. Красота! Ты все решил сам. Значит, ни минуты не сомневался, что я соглашусь официально выйти за тебя замуж. Естественно! Такой жених: богатый, видный, отличный любовник, да еще, плюс ко всему, практически, не пьет и не курит. За тебя любая молодуха за честь сочтет замуж выйти.

И вдруг, такому мужику, самому господину Оболенскому, какая-то старушка, якобы рога наставила. Зачем выяснять, разбираться, унижаться, да под зад коленом ее и все дела.

— Аня, пощади! — взмолился Стас, опускаясь перед ней на колени.

— Да прекрати, Стасику! — ответила Анна. — Ты думаешь, я хочу, чтобы ты ползал передо мной на коленях и молил о прощении? Не надо мне этого и подарков твоих не надо. Не жили богато, не стоит и начинать.

Я видела в тебе исключительную, сильную личность. Мужика гордого, хоть и упрямого, очень умного и одаренного. А ведь тебя гордыня изнутри сжигает. Именно гордыня, а не гордость. А это тяжкий грех, — закончила она, поднимаясь со стула. — Мне пора домой.

— Я отвезу тебя? — спросил Стас.

— Спасибо, дорогой, но с тобой я уже накаталась, пора пешочком привыкать.

После ее ухода Оболенский некоторое время сидел в оцепенении. Ни Люся, ни Шура не подходили и не тревожили друга.

— Люся, — обратился он к Шуриной жене, — вот ты, как женщина, скажи мне, почему она так спокойна? Если бы она плакала, кричала на меня, нахлестала по мордам, я бы понял, мне было бы легче.

— Стаська! Ну, неужели ты не понимаешь, что ударил ее наотмашь, унизил, втоптал в грязь, — ответила Люся, — кстати, все, что она тебе высказала здесь, абсолютная правда. Уж что-что, а гордыня твоя раньше тебя самого на свет родилась.

— Хорошо! Если, я ее оскорбил и унизил, то еще раз спрашиваю у тебя — почему она так спокойна? — настаивал Стас.

— Значит, смирилась и не хочет ни перед кем унижаться.

— Интересно, я стою перед ней на коленях, а она не хочет унижаться, — с удивлением, заметил Оболенский.

— Слушай, Стасон, давай выпьем малость, — вмешался Шура.

— Не пытайся ты понять женскую логику, мозги сломаешь.

Когда они выпили, Шура добавил:

— Женщин, вообще, нельзя долго слушать, они такого нагородят. Я бы на твоем месте, хватал Анну в охапку и вез к себе домой. Закрыл бы ей рот поцелуями, а не развешивал уши. Проверено на личном опыте, — добавил он.

— Да помолчи уж, мудрец, — сказала Люся, давая мужу легкий подзатыльник. — Знаешь, Стас, не надо ее сейчас трогать. Пусть перегорит, придет домой, поплачет, успокоится. А ты переночуй у нас. А то у тебя дома ее вещи, розы, наверное, еще не завяли. Начнешь ей звонить и говорить глупости.

— Вот именно, — снова вмешался Шура, — ты хоть помнишь, что здесь лепил? Работу он бросит, в круиз поедет! А я тут один крутиться должен? Пусть она пару дней потоскует без тебя, отойдет и все наладится.

— Шура! Какие пару дней? Я послезавтра улетаю. Не знаю на сколько. Может на месяц.

— Ладно, — сказала Люся, — иди, ложись, утро, вечера мудренее.

— У нее почти весь гардероб в моей квартире, — тихо произнес Стас.

— Ну, это не проблема, у меня ключи есть, сходим, заберем.

Через два дня Оболенский улетел по делам в Европу. Анну, перед отъездом, ему так увидеть и не удалось. Она с матерью поехала на дачу к родственникам, где искать эту дачу Стас не знал.