"Чужак в чужой стране" - читать интересную книгу автора (Хайнлайн Роберт Энсон)

Глава 11

Вокруг заурядной звезды класса G, расположенный на задворках галактики средней величины, спокойно вращались планеты, как вращались они и за миллиарды лет до того. Четыре из них были достаточно велики для того, чтобы их можно было назвать планетами. Остальные — мелкие камешки, не заметные в свете звезды или затерянные в темноте космоса. Все планеты, как это водится, были подвержены странной форме энтропии, называемой жизнью. Температура на поверхности третьей и четвертой планет колебалась вокруг точки замерзания окиси водорода, поэтому там получили развитие сходные формы жизни, между которыми был вполне возможен достаточно успешный контакт.

Марсиан, живущих на четвертом камешке, не особенно волновали контакты с Землей. Куколки радостно прыгали по планете, учась жить; восемь из девяти куколок погибали в процессе обучения. Взрослые марсиане, существенно отличающиеся от них обликом и сознанием, жили в сказочно красивых городах и были настолько же тихими, насколько куколки были буйными. Взрослые занимались умственной деятельностью.

Марсиане много работали в человеческом понимании этого слова: им нужно было управлять планетой, указывать растениям, когда и где расти, собирать и развивать выживших куколок, лелеять яйца, рожденные куколками, наблюдать за ними, поощрять их правильное созревание. Нужно было воспитывать яйца, уговаривать их отказаться от ребяческих выходок и пройти фазу метаморфоз. Это была далеко не вся жизнь, а лишь незначительная ее часть, как, например, прогулка с собакой для директора транснациональной корпорации. Впрочем, при взгляде на Землю со стороны, прогулка с собакой может показаться очень важным делом.

И марсиане, и люди были разумными существами, но развитие их интеллекта происходило в совершенно разных направлениях. Все мотивы человеческого поведения, все людские страхи и надежды были порождены трогательно прекрасным способом размножения людей. То же самое было верно для Марса, но только в зеркальном отражении. Размножение марсиан происходило по обычной для этой галактики двуполой схеме, но совершенно иначе, чем на Земле. Земной биолог мог считать такое размножение половым, земной психолог — никогда! Все куколки на Марсе были женского пола, а все взрослые марсиане — мужского. Такое разделение существовало лишь с точки зрения биологической функции; социального разделения, определяющего всю жизнь человечества, на Марсе не было. Там нельзя было вступить в брак. Взрослые марсиане были огромными, как пещерные люди. Они были физически бездеятельны, но интеллектуально активны. Куколки были толстенькими пушистыми колобками, полными бездумной энергии. В психологии марсиан и людей не наблюдалось ничего общего. Полярность полов на Земле была одновременно и движущей, и направляющей силой всех человеческих поступков — от сочинения сонетов до создания атомной бомбы. Если кто-то сочтет это преувеличением, он может поинтересоваться, много ли в патентных бюро заявок на открытие способов стерилизации людей, много ли в музеях портретов евнухов?

Марсиане не обратили внимания на визиты земных кораблей. События, связанные с ними, были слишком недавними и поэтому не имели значения. Если бы на Марсе были газеты, то в одном их номере могли бы уместиться события целого столетия. Контакт с иной цивилизацией не был нов для марсиан: подобное случалось в прошлом, повторится и в будущем. Действовать же, с точки зрения марсиан, следовало тогда, когда соседняя цивилизация будет полностью осмыслена (а на это уходил примерно миллион земных лет).

Важным событием на Марсе считалось совсем не то, что на Земле. Дематериализованные Старшие Братья мимоходом решили послать гнездящегося на Марсе человека на Землю, чтобы он узнал о ней побольше, и возвратились к действительно важным делам.

Незадолго до того (на Земле это было время правления императора Августа) марсианский художник начал создавать произведение искусства. По земным меркам оно могло быть названо одновременно поэмой, оперой и трактатом; это были определенным образом организованные эмоции. Человек не способен представить себе подобное творение, как слепой от рождения не может представить закат. Поэтому неважно, к какому виду искусства принадлежало произведение марсианского мастера. Важно было то, что он дематериализовался, не успев закончить свой шедевр.

Внезапная дематериализация была редкостью на Марсе. Марсиане считали, что жизнь должна являть собой законченное целое, а физическая смерть — наступать в специально отведенный, подобающий момент. Художник же так увлекся работой, что забыл уйти с холода. Когда его обнаружили, тело было уже непригодно для пищи. Но художник не ощутил своей дематериализации и продолжал творить.

Марсианское искусство делилось на две категории: в первую попадали работы живых взрослых марсиан, яркие, часто радикальные и примитивные, во вторую — творчество дематериализованных Старших Братьев, консервативное, сложное по форме и содержанию. Работы, принадлежащие к разным категориям, оценивались по-разному.

По каким же критериям оценивать работу неожиданно умершего мастера?

Ее начал живой, материальный марсианин, а закончил бесплотный Старший Брат. Художник же, рассеянный, как все художники Вселенной, не заметил своего перехода в новое качество и продолжал работу в прежнем, материальном стиле. Открыл ли он тем самым новую категорию искусства? Стоит ли в будущем практиковать дематериализацию в процессе творчества? Старшие Братья столетиями обсуждали захватывающие перспективы, а материальные марсиане с нетерпением ожидали окончательного решения.

Вопрос был вдвойне важным, потому что произведение являлось религиозным по содержанию (в земном понимании этого слова) и очень богатым эмоционально. В нем описывался контакт марсиан с населением пятой планеты — событие, произошедшее давно, но для марсиан памятное и важное в такой же степени, как для землян осталось незабываемым одно, казалось бы, самое рядовое распятие. Марсиане встретились с жителями пятой планеты, познали их и перешли к действию… В результате от пятой планеты[4] остались обломки… а также память и любовь марсиан. Это произведение являлось одной из многих попыток передать и обобщить прекрасный и сложный исторический опыт. Однако, прежде чем оценивать произведение, нужно было договориться, с какой точки зрения его оценивать.

А это было нелегко.

На третьей планете Валентайн Майкл Смит был занят другими мыслями. Впрочем, он и не знал ничего об эпохальном произведении. Его воспитатель и братья воспитателя не отягощали ученика тем, чего он не в силах был понять. Смит знал о гибели пятой планеты, как всякий школьник Земли знает о гибели Трои. Но ему не показывали произведений искусства, которых он не мог осмыслить. Смит получил нестандартное воспитание: он знал и умел гораздо больше, чем юные марсиане, но гораздо меньше, чем взрослые. Его воспитатель и братья воспитателя с прохладцей относились к программе обучения чужака. Они изучали его самого и узнали о людях гораздо больше, чем люди сами о себе знали.

Смит был счастлив. У него появился новый брат по воде Джабл и вместе с ним обилие новых друзей; новых впечатлений было так много, что он не успевал их осмысливать. Он их только запоминал, чтобы впоследствии оживить и переработать.

Брат Джабл сказал, что новое место можно познать быстрее, если научиться читать. Смит отвлекся от созерцания и целый день просидел с Джилл над книгой. Он даже не плавал в бассейне в этот день, а это была большая жертва, поэтому по ночам он тоже читал. На закуску к Британской Энциклопедии Смит предпочитал медицинские и юридические книги Джабла.

Однажды брат Джабл, видя, как Смит листает книгу, остановился и стал задавать вопросы по прочитанному. Смиту это напомнило, как его экзаменовали Старшие Братья. Джабл, по-видимому, был недоволен ответами, и Смит решил, что книгу нужно обдумать. Он был полностью уверен, что отвечал теми же словами, что вычитал в книге, хотя не все слова ему были понятны. Однако с бассейном не могло сравниться ничто, особенно когда с ним купались Джилл, Мириам, Ларри и все остальные. Смит не сразу научился плавать, но заметил, что умеет то, чего не умеют остальные. Он опускался на дно и блаженствовал там. Его вытаскивали и ругали, и если бы Смит не понимал, что все хотят ему добра, он уходил бы в транс.

Как-то он продемонстрировал свое умение Джаблу, просидев на дне очень долго; потом пытался научить этому Джилл, но она боялась, и Смит не решился настаивать. Когда Смит впервые понял, что новые братья могут не все, что может он, ему пришлось долго ломать над этим голову.

Смит был счастлив, чего нельзя было сказать о Харшоу. Джабл бездельничал, иногда отвлекаясь, чтобы понаблюдать за редким подопытным животным. Он не составлял для Смита какой бы то ни было программы умственного и физического развития, а пустил все на самотек.

Организованное руководство осуществляла Джилл. Харшоу считал, что она уделяет Смиту слишком много внимания: он не любил, когда женщина возится с мужчиной, как с ребенком.

А Джилл всего лишь обучала Смита поведению в обществе людей. Смит уже ел за столом, сам одевался (Харшоу не был полностью в этом уверен и все собирался спросить Джилл, помогает ли она Смиту одеваться), привык к распорядку жизни в доме и выучил важнейшие бытовые правила. Когда Смит впервые сел со всеми за стол, он умел пользоваться только ложкой. Джилл резала для него мясо. К концу обеда он уже пытался есть, как все. На следующий день он вел себя за столом, с таким же, как у Джилл, избытком хороших манер.

Когда Харшоу увидел, что Смит читает со скоростью компьютера и запоминает все, что прочитал, — он не стал делать из этого сенсацию и проводить измерения скорости восприятия информации. Харшоу вел себя с высокомерным смирением человека, который знает достаточно, чтобы понять, как мало он знает. Что толку в измерениях, если ты не знаешь, что именно измеряешь?

Безусловно, интересно наблюдать за превращением экзотического животного в человека, но Харшоу, наблюдая за Смитом, не испытывал удовлетворения.

Как и Генеральный Секретарь Дуглас, он ждал, что вот-вот что-то случится.

Но ничего не случалось, и Харшоу надоело ждать. Неужели полицейские настолько глупы, что не могли выследить не очень умную девушку с бездыханным телом в чемодане? Или они ее все же выследили и теперь наблюдают за его домом? Мысль о том, что правительство наблюдает за его личной жизнью, привела Харшоу в ярость. Это такая же низость, как и вскрывать письма!

Кстати! Они и это могут! Правительство! На три четверти паразитическая, а на четверть — бессмысленная структура! Харшоу понимал, что изолировать Смита от государства невозможно, но нельзя же называть зло добром только потому, что зло неизбежно. Пропади оно пропадом, это государство!

Вполне возможно, что власти знают, где находится Человек с Марса, но им выгодно оставить пока все как есть. Если так, то сколько это продлится? Сколько можно удерживать готовую взорваться бомбу?

И где, наконец, этот идиот Бен Кэкстон?…

Джилл Бордмэн вывела его из задумчивости:

— Джабл!

— А, это ты, глазастая? Извини, я задумался. Садись. Хочешь выпить?

— Нет, спасибо. Мне нужно с вами поговорить.

— Ты здорово прыгаешь в воду. Прыгни-ка еще разок.

Джилл закусила губу, как двенадцатилетняя девочка, и умоляюще посмотрела на Харшоу:

— Джабл! Пожалуйста, выслушайте меня.

Он вздохнул:

— Вытрись. Ветер холодный.

— Мне не холодно. Я могу оставить Майкла здесь?

Харшоу удивленно заморгал:

— Конечно. Девочки за ним присмотрят, это нетрудно. А ты уезжаешь?

— Да, — Джилл опустила глаза.

— Жаль… Но удерживать тебя я не могу.

— Ах, Джабл! Я бы и рада остаться.

— Так оставайся.

— Нет, я должна ехать.

— Не понял. Еще раз.

— Как вы не понимаете, Джабл! Мне у вас нравится, вы к нам так добры.

Но я не могу здесь остаться. Бена до сих пор нет. Я должна его найти. Харшоу произнес крепкое словцо, потом добавил:

— Как ты собираешься его разыскивать?

— Не знаю, — нахмурилась она. — Но я не могу здесь прохлаждаться, когда его нет.

— Джиллиан, Бен — взрослый человек. Ты ему не мать и даже не жена. Какое право ты имеешь искать его?

— Никакого. — Джилл пошевелила в траве ногой. — Но я знаю, что если бы я пропала, Бен искал бы меня… пока не нашел. Поэтому я должна искать его.

Харшоу мысленно послал проклятье всем богам, которые должны удерживать людей от глупостей, но не делают этого, а вслух сказал:

— Давай рассудим здраво. Ты собираешься нанять детектива?

— Наверное. — Она выглядела крайне несчастной. — Я еще ни разу в жизни не нанимала детектива. Это дорого?

— Очень.

— А если платить в рассрочку?

— Обычно они берут наличными и вперед. Не грусти, девочка. Я уже нанял детектива. Лучшего в стране. Не стоит тебе влезать в долги, чтобы нанять лучшего после самого лучшего.

— И вы ничего мне не сказали?

— А зачем?

— Уже что-нибудь известно?

— Пока ничего. Именно поэтому я тебе ничего не говорил. — Сначала я думал, ты зря беспокоишься. Я, как и его секретарь Килгаллен, решил, что Бен пошел по какому-то следу и скоро вернется с новым материалом. — Джабл нахмурился и вздохнул. — Теперь я так не думаю. Этот идиот Килгаллен получил по статопринту письмо, что Бен задерживается. Я поручил своим людям стащить или сфотографировать эту бумажку. Письмо оказалось подлинным.

— Почему же Бен не прислал ничего мне? Это на него не похоже.

Харшоу подавил стон.

— Пошевели мозгами, Джилл. Если на клетке со львом написано «Буйвол», не верь глазам своим. Ты приехала в пятницу. Письмо отправлено в 10:34 утра в четверг. Оно было получено без задержки: в конторе Бена есть статопринт. А теперь скажи — зачем Бену посылать письмо по статопринту в рабочее время, если есть телефон?

— Действительно, зачем? Я бы на его месте позвонила. Телефон — самый…

— Ты не Бен. У репортера может быть тысяча причин на это. Он мог послать письменное сообщение, чтобы избежать неточностей. Ему могло понадобиться зафиксировать сам факт передачи сообщения или чтобы сообщение пришло не сразу. Килгаллен не нашел в этом ничего странного, он знает специфику профессии. Но дело в том, что письмо отправлено не из Филадельфии.

— Но…

— Не перебивай. Можно передать письмо по телефону, а можно принести на статопринт готовый текст. Когда человек приносит готовый текст, адресат получает его факсимиле. Когда же человек диктует письмо по телефону, его кто-то печатает.

— Ну…

— Что из этого следует?

— Джабл, я так волнуюсь, что ничего не соображаю.

— Не волнуйся: я в этом тоже ничего не соображаю. Но на меня работает человек, который соображает. По фотографии он изготовил копию письма и отправился в Паоли Флэт под именем Осберта Килгаллена. У него респектабельный вид, честное лицо, и он выпытал у служащей такие вещи, какие рассказывают только в суде. То, что она сообщила, отнюдь не радует. Служащие обычно не помнят, кто и что передает. Отстучала — и забыла. Но эта дама — поклонница Бена. Каждый день читает его колонку — просто безобразие… Ближняя!

Появилась мокрая Энн.

— Напомнишь мне, — сказал ей Харшоу, — написать статью о регулярном чтении газет. Идея: большинство неврозов происходит от нездоровой привычки вбирать в себя беды пяти миллиардов чужих людей. Название: «Сплетни без границ». Или нет — «Планета сплетничает».

— Босс, вы нездоровы.

— О, только не я! Проследи, чтобы я написал эту статью в течение следующей недели. Теперь исчезни. Я занят. — Он обернулся к Джиллиан. — Эта дама, услышав имя Бена, затрепетала: она говорит со своим героем. Но тут же разочаровалась: он не заплатил ни за изображение, ни за разговор. Поэтому она запомнила Бена и еще то, что передача письма была оплачена из телефона-автомата в Вашингтоне.

— В Вашингтоне? — повторила Джилл. — Зачем же Бену звонить из…

— Вот именно. Если он стоит в телефонной будке в Вашингтоне, он может связаться с Килгалленом напрямую. Это дешевле и быстрее, чем звонить в Филадельфию, чтобы оттуда отправили письмо назад в Вашингтон. Может быть, Бен боялся, что телефон прослушивается, но надеялся, что статопринт не контролируется. А может, он подозревал, что и статопринт контролируется, и проверял, так ли это. Я не пойму, в чем здесь дело, но боюсь, что если мы продолжим поиски Бена, мы поставим его жизнь под угрозу.

— Джабл, нет!

— Да, — устало сказал Джабл. — Бен ходит по краю пропасти, он сделал на этом карьеру. Сейчас он перешел все границы. Если он исчез по своей воле, не стоит привлекать к этому факту внимание. Килгаллен спокоен. Колонки Бена не пустуют: его статьи выходят каждый день. Я проверял.

— Бен заготавливал материал впрок.

— Или их пишет Килгаллен. В любом случае, официально Бен не пропал.

Он на работе. Может быть, он решил на время выйти из игры, а тебя не предупредил, чтобы не подвергать опасности.

Джилл закрыла лицо руками:

— Джабл, что мне делать?

— Не волноваться. Самое худшее, что ему грозит — это смерть. А она грозит нам всем, не сегодня — так завтра. Спроси у Майка. Ему легче дематериализоваться, чем выслушать упрек. Если я скажу ему, что мы собираемся его зарезать и зажарить на обед, он со слезами на глазах будет благодарить за оказанную честь.

— Знаю, — тихо ответила Джилл, — но не разделяю его взглядов. — Я тоже, — согласился Харшоу, — но начинаю понимать их: это утешительная мысль для пожилого человека. Способность наслаждаться неизбежным — я всю жизнь пытался развить ее в себе. А этот мальчик, который уже имеет право избирать и быть избранным, но не знает, что перед автомобилем нужно посторониться, показал мне, что я… не стал умнее, чем был в детском саду. Ты спрашивала, можно ли оставить у меня Майка. Да я его сам не отпущу, пока не выучусь у него тому, что он знает, а я — нет. Эта самая дематериализация! Она — не фрейдовское желание смерти, ничего похожего на «Самую усталую реку». Это как у Стивенсона: «С радостью живу, с радостью умру». Но Стивенсон жил с радостью, потому, что вкусно обедал, а Майк знает какой-то секрет.

— Я ничего не понимаю, — угрюмо проговорила Джилл. — И волнуюсь за Бена.

— Я тоже. И мне кажется, что он не прячется.

— Вы же только что…

— Прости… Мои люди не ограничились визитом к Килгаллену и в Паоли Флэт. Они узнали, что в четверг утром Бен приходил в медицинский центр с адвокатом и Беспристрастным Свидетелем Джеймсом Оливером Кавендишем — ты знаешь, что это значит?

— Нет.

— Если Бен пригласил Кавендиша, — дело было серьезным. По воробьям не стреляют из пушки. Бен хотел поговорить с Человеком с Марса в присутствии Свидетеля.

— Не может быть, — выдохнула Джилл.

— Это мне сказал сам Кавендиш, а ему можно верить, как Писанию.

— Тоже мне апостол! В четверг утром ко мне на этаж никто не заходил.

— Не торопись. Я же не сказал, что они говорили с Майком. Они говорили с «Человеком с Марса», очевидно, с подставным, которого показывали по стереовидению.

— Ну конечно! И Бен вывел их на чистую воду!

— Нет, у него это не вышло. И у Кавендиша тоже. Ты же знаешь, как обязан вести себя Беспристрастный Свидетель?

— Не знаю. Я никогда их не видела.

— Ну да?! Энн!..

Энн стояла на трамплине. Джабл крикнул ей:

— Тебе виден тот дом на горе? Какого он цвета?

Энн посмотрела и сказала:

— С нашей стороны белый.

Джабл обернулся к Джилл:

— Вот видишь, Энн не стала говорить, что дом белый целиком. И вся королевская рать не заставит ее сказать это до тех пор, пока она не пойдет и не посмотрит. Но даже и тогда она не сможет утверждать, что дом остался белым после того, как она ушла.

— Энн — Беспристрастный Свидетель?

— Да, у нее диплом без ограничения, с правом свидетельствовать в Верховном Суде. Спроси у нее как-нибудь, почему она оставила практику. Только ничего больше не планируй на этот день. Она будет тебе рассказывать правду, всю правду и ничего кроме правды, а это займет много времени. Так вот, вернемся к Кавендишу. Бен пригласил его с условием, что Кавендиш станет свидетельствовать открыто. Когда это потребовалось, Кавендиш рассказал все в мельчайших подробностях. Но интересно другое — то, чего он не сказал. Он не сказал, что человек, с которым они беседовали, не являлся Человеком с Марса. Но он не сказал также ни одного слова в подтверждение того, что этот человек ЯВЛЯЕТСЯ Человеком с Марса! Если бы ты знала Кавендиша, ты бы поняла, что это многое значит. Если бы Кавендиш видел Майка, он объявил бы об этом так, чтобы все поняли — что он видел Майка. В противном случае Кавендиш обычно действует по-другому. Например, он описывает форму ушей представленного им человека, а она не совпадает с формой ушей Майка. Следовательно, им подсунули фальшивку. Кавендиш это понимает, но не имеет права прямо высказать свое мнение.

— Я же сказала, что на мой этаж никто не входил.

— Пойдем дальше. Все это произошло задолго до того, как ты выкрала Майка. Кавендиш говорит, что они встретились с «Человеком с Марса» в 9:14 в четверг. Майк в это время был в больнице, его вполне можно было показать посетителям. Почему самому знаменитому Беспристрастному Свидетелю подсунули фальшивку? Почему они пошли на такой риск?

— Вы меня спрашиваете? — пожала плечами Джилл. — Я не знаю. Бен говорил мне, что спросит у Майка, хочет ли тот уйти из больницы, и если Майк скажет «да», то Бен заберет его с собой.

— Бен спросил, и двойник, естественно, ответил «нет».

— Но не могли же они знать, что именно Бен собирался спрашивать. И все равно Майк не пошел бы с Беном!

— Тогда почему он пошел с тобой?

— Я его брат по воде, как и вы сейчас. Он считает, что можно верить каждому, с кем разделил глоток воды. Брату по воде он подчиняется во всем, а с остальными норовист, как осел. Бен не смог бы его увести. По крайней мере, на прошлой неделе. Сейчас Майк, наверное, уже не такой.

— Да. Он очень быстро меняется. Я еще никогда не видел, чтобы мышечная ткань с такой скоростью росла. Но вернемся к делу: Кавендиш сообщил, что Бен оставил его и адвоката — некоего Фрисби — в 9:31 и сел в такси. Через час Бен или кто-то другой, назвавшийся его именем, передал в Паоли Флэт по телефону письмо.

— Вы думаете, что это не Бен…

— Да, скорее всего, это был кто-то другой. Кавендиш запомнил и сообщил номер такси; я поручил своим людям выяснить дневной маршрут этой машины. Если Бен пользовался своей кредитной карточкой, ее номер должен быть записан в памяти робота. Но даже если Бен бросал монетки, должны были остаться записи: время, направление следования…

— Ну?

— Записи показывают, что в четверг утром машина была в ремонте. Значит, Кавендиш дал не тот номер, либо кто-то уничтожил запись. Суд может решить, что Свидетель неправильно запомнил номер машины, тем более, что его об этом не просили. А я говорю, что с Кавендишем такого случиться не могло. Он не дает показаний, в достоверности которых не уверен. — Харшоу нахмурился. — Джилл, ты втягиваешь меня в дело, в которое я не хочу вмешиваться. Можно допустить, что Бен отправил письмо из Вашингтона в Вашингтон через Филадельфию. Гораздо труднее предположить, что он станет стирать из памяти робота свой маршрут. Вероятнее всего, это сделал тот, кому был известен маршрут Бена и кто хотел скрыть свою осведомленность. Он же отправил письмо, чтобы никто не догадался об исчезновении Бена.

— Исчезновении? Вы хотите сказать — его похитили?!

— Осторожнее на поворотах, Джилл. «Похитили» — нехорошее слово…

— Еще бы! Джабл, об этом надо растрезвонить на всю страну, а мы сидим!

— Не суетись, Джилл. Возможно, Бена уже нет в живых.

— Да, в самом деле, — сникла Джилл.

— Пока не увидим его мертвым, будем считать, что он жив. Джилл, ты знаешь, чего нельзя делать, когда человека похищают? Именно того, что предлагаешь ты — бежать следом и кричать. Похититель может испугаться и убить свою жертву.

Джилл была в отчаянии. Харшоу меж тем продолжал:

— Я должен предусмотреть все варианты развития событий. Поэтому мне пришлось допустить возможность гибели Бена, тем более, что он долго не появляется. Сейчас мы условились считать, что он жив. Тогда поиски лишь увеличат риск: неведомые силы, в руках которых находится Бен, уничтожат его.

— Почему неведомые? Мы знаем, кто его похитил.

— Правда?

— Конечно! Те же люди, которые заперли Майка в больнице! Это — правительство.

Харшоу покачал головой:

— Это всего лишь догадка. У Бена много врагов, и не все они — члены правительства. Должен заметить, что твоя гипотеза наиболее вероятна и вместе с тем весьма расплывчата. Правительство состоит из нескольких миллионов человек. Кому из них Бен стал поперек дороги?

— Я уже говорила — Генеральному Секретарю Дугласу.

— Нет, — возразил Харшоу, — Генеральный Секретарь не совершает ничего противозаконного, даже если это ему выгодно. Мы никогда не докажем, что он хоть что-нибудь слышал о похищении Бена. И что скорее всего — он об этом действительно не знает. Нам нужно выяснить, кто из команды Дугласа это сделал… Когда Бену показывали двойника, с ним ходил один из подручных Дугласа; сначала он все отговаривал Бена, а когда не получилось — пошел с ним. Теперь оказывается, что этот тип тоже пропал в четверг. Мне кажется, это не просто совпадение, потому что ему было поручено проведение операции «Двойник». Его зовут Джилберт Берквист.

— Берквист?!

— Ну да, Берквист. У меня есть основания… Джилл, что с тобой? Не падай в обморок, не то я брошу тебя в воду.

— Джабл, этот Берквист… только один?

— По-моему, один. Я больше не слышал такой фамилии. Ты его знаешь?

— Пожалуй, знаю. Если это тот Берквист, то его вряд ли стоит искать.

— Гм… Объясни.

— Видите ли, Джабл, я не все вам рассказала…

— Вполне естественно. Рассказывай сейчас.

Запинаясь, Джилл сообщила о том, как вдруг исчезли люди, пришедшие арестовать их со Смитом.

— А потом, — грустно закончила Джилл, — я закричала и испугала Майка.

Он ушел в транс, и я замучилась, пока дотащила его сюда.

— Жаль, что ты раньше умолчала об этом факте.

Она покраснела.

— Я боялась, что никто не поверит. И потом, Джабл, нам за это могут что-нибудь сделать?

— Что? — удивился Харшоу.

— В тюрьму посадить или еще что-нибудь?

— Милая моя, ни присутствие при совершении чуда, ни совершение оного не являются преступлением. Помолчи, я подумаю.

Минут десять Джабл думал. Потом открыл глаза и сказал:

— Нет проблем, малышка. Где Майк, опять лежит на дне?

— Да.

— Нырни к нему и скажи, пусть идет ко мне в кабинет. Я хочу, чтобы он повторил чудо. Зрителей не нужно… Хотя нет — один нужен. Скажи Энн, пусть наденет свидетельское одеяние — я использую ее по прямому назначению. И еще мне нужен Дюк.

— Хорошо, босс.

— Ты не имеешь права называть меня боссом. Я тебя на работу не нанимал.

— Хорошо, Джабл.

— Надо бы иметь кого-то, чье отсутствие мы пережили бы безболезненно.

А Майк может проделать такую штуку с неодушевленным предметом?

— Не знаю.

— Ладно, проверим. Зови его. — Джабл сверкнул глазами. — Какой способ избавиться от… Нет, нельзя. За дело, Джилл!