Глава 11 "Осуществление"

Стремительно пролетели эти трое суток. Ни Эван, ни Аннэя, ни кто-либо из участников экспедиции за это время ни разу не появлялся в Аркополисе. Они вообще не покидали пределов секретной правительственной базы. Их берегли. Там, в Аркополисе, с ними вполне могло приключиться что-нибудь плохое. Аркополис, и в лучшие времена — беспокойный город с высоким уровнем преступности, нынче всё глубже погружался в хаос. Несмотря на старания законников, беспорядки разрастались. Горели бедняцкие кварталы, грабежи и убийства теперь совершались там едва ли не ежесекундно. А жители из тех кварталов пытались перебраться в центр город, где обстановка была чуть получше, но где люди тоже сходили с ума; где преступники, пользуясь занятостью законников, тоже грабили и убивали мирных граждан. Город был переведён на военное положение. Ведь и закооники тоже не роботы — и их охватывала паники, и они чувствовали усиливающийся холод.

Для всех этих людей организовали ещё несколько выступлений Эвана. Обращался он уже не из телестудии, а с секретной базы. Выговаривал заранее выученные, полные обещаний тексты…

Когда он спросил у одного знакомого законника:

— Как дела в Аркополисе?

Тот ответил:

— Пока что нам удаётся держать ситуацию под контролем, но всё же я рад тому, что меня не оставили там, а назначили в эту экспедицию, и я здесь, а не там.

Эван же произнёс:

— Мне это начинает напоминать бегство. Будто мы заверили их, что сделаем что-то, и…

— Но если мы ничего не сделаем, то всё равно погибнем, хоть там, хоть здесь, — возразил законник. — Нам даже не удастся пожить дольше. Два года в заморозке промелькнут, как мгновенье.

— Да, да, конечно, — вздохнул Эван, и пошёл по ярко освещённому, белому коридору в предназначенный ему номер.

Тяжело было у него на душе, и снова хотелось пить. Если бы на секретной базе имелось вино — Эван бы выпил литр, а, быть может, и два. Ему не привыкать…

И тошно, и больно ему было от ощущения через чур быстро проходящей жизни. Вспомнилась вдруг Мэрианна Ангел. Он её уже несколько лет не видел. Ну, разве что, в кино. А ведь когда-то они жили, как муж и жена; когда-то он влюбился в неё. Она стала его первой женщиной — первой, самой искренней, чистой любовью, которая быстро обратилась в неприязнь.

А её последние роли… Раньше она, по крайней мере, играла хорошо; и фильмы с глупыми сюжетами было интересно смотреть хотя бы из-за её присутствия. Но уже не осталось в ней вдохновения. Чувствовалось — устала она от Ноктского кинематографа; быть может — тошнило её от этих ролей. Она заметно постарела. В глазах — боль, усталость. Эван даже подумал: может, она также как и он, потихоньку спивается…

Ну да, ну да — ролей становилось всё меньше, гонорары уменьшались, на место прежней красотки, любимицы публики приходили новые, свежие, очаровательные, ещё не разочарованные в жизни актрисы. Среди них стремительно промелькнула и тоже начала вянуть столь непривычная для циничных Ноктских взглядов Аннэя.

Два года — это их путь в одну сторону; а потом ещё неизвестно — вернётся ли он на Нокт. А если и вернётся — Мэрианна Ангел ещё больше изменится. А, может, и не переживёт она этой тьмы, может замёрзнет, как замёрзнут и все остальные…

Вот от таких мыслей и хотелось Эвану пить.

Так незаметно, ничего существенного в себя не неся, промелькнули эти дни.

На третий день участники экспедиции стояли перед аэроциклом, которому суждено было донести из до центра мирозданья. Аэроцикл — действительно массивный, сам — цилиндрической формы, выкрашеннный в чёрный цвет, стоял на дне широкой шахты, в тайной лаборатории законников.

Аннэя, которая стояла рядом с Эваном, шепнула ему:

— Не нравится мне наш «Световод» (так официально назывался этот аэроцикл). Ну зачем его так в чёрный цвет выкрасили? Он прямо как напоминание о той тьме, в которую мы сейчас вылететь должны. Названию своему он не соответствует.

Эван ответил:

— А ты вспомни инструктаж о возможном столкновении с враждебной цивилизацией. Тогда мы должны применить всё, имеющееся на борту нашего аэроцикла, оружие. Никого не жалея. Главная цель — прорваться к центру… Чёрный цвет служит для маскировки… Хотя… Если уж мы будем путешествовать внутри ярких радуг, то нас сложно будет не заметить. Единственное наше преимущество, это световая скорость. Мы проскользнём быстрее, нежели они поймут, в чём дело…

— А возле центра остановимся.

— В нескольких миллиардах километрах от центра.

— Вот там нас и схватят, и никакое оружие нам не поможет, — в голосе Аннэи прозвучала горечь.

Эван хотел ответить что-нибудь утешительное, но тут прозвучал голос из динамика:

— Всем участникам экспедиции «Свет» пройти на борт аэроцикла "Световод".

Они послушно прошли. Тот же голос, но уже из внутреннего динамика потребовал:

— Всем, кроме пилота, занять места в криогенных камерах.

Участники распрощались, пожали друг другу руки. Натянуто улыбались, заверяли друг друга, что эти два года в заморожённом состоянии промелькнут совершенно незаметно.

Аннэя сказала Эвану:

— Ведь ты пилот.

— Да. Совершенно верно. Ещё не потерял своих навыков, что и доказал вчера на симуляторе…

— Так ты ещё не в криогенную камеру идёшь?

— Нет.

— Так я с тобой.

— Аннэя, но ведь это приказ. А приказы не обсуждаются.

— Но подожди, Эван. Ведь мы ещё не на войне, и мы уже не на Нокте. То есть, никто меня отсюда вытаскивать не станет, если я просто посижу несколько минут рядом с тобой. Просто страшно засыпать на целых два года.

— Ладно…

Эван и Аннэя прошли в кабину управления. Эван уселся в переднее кресло, Аннэя — за ним.

Эвану пришлось ещё объяснять, почему Аннэя с ним, а не в криогенной камере. Невнятное объясние Эвана быстро приняли, ведь, в конце-концов, это было не так уж важно.

Несколько минут томительного ожидания, затем голос из динамика произнёс:

— Разрешаю взлёт.

И Эван нажал на нужные кнопки, затем — по старой привычке крутанул ручки управления вперёд.

И аэроцикл «Световод» понёсся вверх по шахте. Уже открылись толстые створки наверху, уже видно было чёрное небо.

При вылете из шахты к ним присоединилось ещё несколько не столь крупных, но ощетинившихся оружием аэроциклов законников. Их цель была — сопровождать «Световод» до Баджа.

А на поверхности Баджа заранее был установлен, ярким алым светом мерцал маяк. Согласно инструкциям, Эван подвёл «Световод» к Баджу, и полетел в сотне метров над его поверхностью. Внизу виднелись линии электричества, и несколько унылых, безмолвных селения. Никакого селения не заметил там Эван. Казалось, что вымерли те селения…

Ещё через пару минут он обогнул Бадж, и завис над ярко высвеченной возвышенностью, на которой лежал радужный камень. Возле этой возвышенности стояли боевые роботы, поварачивались из стороны в стороны — защищали от неведомых врагов.

Опять-таки, следуя инструкции, Эван опустился на радужный камень. Теперь ему только оставалось нажать на одну кнопку…

Посмотрел на экран, встретился с насторожёнными, ожидающими взглядами законников и учёных. Проговорил:

— Прощайте.

И нажал на кнопку.

Из днища аэроцикла выдвинулся молот, и ударил по радужному камню.

И вот уже на экране не видно ничего, кроме приятного, довольно яркого, но не режущего глаза, мерно пульсирующего радужного сияния.

Эван спросил:

— Как наше путешествие?

И уже компьютерный голос ответил:

— Все системы функционируют нормально. Скорость равняется скорости света — 300 тысяч километров в секунду. При такой скорости мы пролетаем через в среднем по 25 тысячам миров каждую секунду.

Аннэя вздохнула и произнесла:

— Всё же сложно в это поверить. 25 тысяч миров каждую секунду!.. Мне не мало довелось попутешествовать, но я и тысячи миров не посетила. Да что там — сотня едва ли наберётся. Да и то — столько впечатлений… А тут 25 тысяч. И уже столько секунд прошло. Вот одна… вторая… третья…

Эван посмотрел на приборы, и проговорил:

— Да, да. Совершенно верно, и вот приборы показывают, что за пределами этой радуги — по прежнему тьма.

— И никто из обитателей этих тысяч… милионнов миров не знает, что случилось с небесным светом.

— Никто не знает. Откуда? — пробурчал Эван.

— Их слишком много, таких разных. Ведь Ноктская наука не изучила и тысячной доли этих миров… Как думаешь, мы можем кого-нибудь раздавить?..

— Раздавить? — хмыкнул Эван, и вспомнил о том, как в первый раз увидел радужный камень.

Это было ещё при путешествии к скорлупе мирозданья. Тогда вокруг радужного камня собрались скелетообразные существа, и одно из этих существ било по камню молотом.

Конечно, подобные процессии могли собираться и на определённом (незначительном) проценте миров, к которым они теперь вынуждены были совершать прыжки.

— Может, и раздавим кого-нибудь. Может, и сами погибнем, — вздохнул Эван. — Такое путешествие сопровождено определённым риском. Но, довольно — пора в криогенную камеру.

— На два года?

— Ты же знаешь — на двадцать пять месяцев, шесть суток, восемнадцать часов, пятьдесят три секунды…

— Знаю… Ну, ладно, пошли.

Теперь аэроциклом управляла автоматика. Эван и Аннэя прошли в помещение, где располагались криогенные камеры. Прошли рядом с ними, глядя на побелевшие, словно из снега вылепленные лица участников экспедиции.

Они, недвижимые, насквозь промёрзшие, лежали за куполами из непробиваемого стекла, казались умершими, казалось — никакая сила не сможет их вернуть к жизни.

И Аннэя даже спросила:

— С ними всё нормально? Нам удастся их разбудить?

— Они будут разбужены автоматически, через двадцать пять месяцев. Датчики показывают, что заморозка прошла успешно — никаких отклонений…

Эван решительно прошёл к своей криогенной камере, снял верхнюю одежду, улёгся. Рядом с камерой стояла, вглядывалась в него Аннэя. Голос её был молящим:

— Эван, пожалуйста, поговори ещё немного со мной.

— Нет, Аннэя, довольно. Такие разговоры только растравляют душу. Поговорим мы с тобой через два года. Точнее через секунду…

— Вот секунда прошла! Не уходи, не засыпай, не оставляй одну…

— Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю — два года промелькнут для тебя в одну секунду, когда ты будешь заморожена.

— Мне страшно. Мне кажется, я уйду в темноту, в небытие, и никогда-никогда больше ничего не увижу, ничего не почувствую…

— Всё это глупости, Аннэя. Ведь ты проходила тесты на Нокте; было выявлено, что ты годишься для этой экспедиции.

— Без твоего слова, не взяли бы они меня. Я здесь лишняя… Но всё же я не жалею, я ведь к Дэклу лечу… Пожалуйста, хотя бы несколько минуток поговори со мной…

— Всё, довольно! — уже раздражённо проговорил Дэкл, и обратился к компьютеру. — Камеру N20 — на заморозку.

Криогенная камера N20 — была его камерой, камера N19, которая пока что пустовала — камерой Аннэи. Компьютер ответил:

— Команда принята. Заморозка произойдёт через тридцать секунд.

Плавно опустился защитый, прозрачный купол. Эван лежал, и не двигался, смотрел на Аннэю, которая осталась с другой стороны этого непробиваемого купола. Глаза девушки были полны слёз, губы её дрожали.

Потом Эван перестал что-либо видеть и чувствовать.

Апрача никогда никто не называл умным человеком. За всё время своей жизни на Бадже он не прочитал ни одной книги, и даже чтение «жёлтой» Ноктской прессы было для него слишком заумным занятием. Апрач предпочитал развлекательные передачи, и фильмы…

Работа телохранителем у Горда Зарда ему нравилось. Во-первых, он получал большие, по Баджским меркам деньги; во-вторых, чувствовал себя начальником, и на других людей смотрел с высока. Он знал, что его побаиваются, и это тоже ему льстило. Апрач любил выпить и в таком состоянии затеивал драки, многие хулиганства сходили ему с рук только потому, что он был важен к такому важному лицу, как Горд Зард. Имелась у Апрача и невеста — девица тоже не блиставшая умом, но зато с выдающейся, грудастой фигурой. Вполне возможно, в конечном итоге, они составили бы идеальную пару необразованных обывателей, и даже воспитали бы на горе миру нескольких олухов, но…

Читателю уже известно о столкновении Апрача с Дэклом, о том, как перенёсся Апрач на соседний мир, названный в последствии «Коровником-15»; как упал от радужного камня, и навсегда оставил на своём лице глубокий, длинный шар. Как он ждал, что его вернут к прежней жизни, как с каждым прожитым днём росла его ненависть к Дэклу. Просто такая уж была у Апрача натура — ему требовалось кого-нибудь ненавидеть, а так как ненависть его не находила исхода, то постепенно перерастала в сущее безумие. Уничтожение (желательное мучительное), Дэкла, сделалось для Апрача главной целью жизни.

Также читатель знает, что когда на «Коровнике-15» была организована коровья ферма, Апрач вынужден был пойти на эту ферму работать, и ему ещё говорили, что ему повезло, что не сослали его на рудники Нокта, что доверили хотя бы самую грязную, подсобную работу. Он тщательно исполнял эту работу, а в душе всё копил и копил ненависть. Ходил чаще с опущенной головой, потому что люди шарахались, завидев тёмную, едкую ярость в его глазах.

С «Коровника-15» его не выпускали. Кому он был нужен на других мирах? Что бы он там делал?.. А он и не мечтал о других мирах. Только бы отомстить Дэклу… Даже на Бадж он не хотел возвращаться. Казалось ему, что прошлая жизнь безвозвратно потеряна…

Итак, Апрач дослужился до пастуха. Потемнело небо, однако, в соответствии с инструкцией, полученной с Нокта, следовало выводить коров на пастбище и под тёмным небом. Что Апрач и делал. Ходил, переполненный злобой, часто приближался к радужному камню, в глубине души надеялся, что Дэкл, спустся все эти годы, всё-таки появится у этого камня, и тогда… Тогда Апрач бы его не выпустил, и умирал бы Дэкл долго и тяжело.

Но появился не Дэкл, а Эван, которого Апрач просто презирал, так как с необычайной для себя прозорливостью считал пьяницей (сам же Апрач, попав на «Коровник-15» ни разу не пил, хотя и была такая возможность, но всё замещала ненависть)…

Потом появилась и Аннэя. Апрач сразу узнал её. Она стояла на втором месте в его внутреннем списке ненависти, он тоже хотел её уничтожить…

Впрочем, читатель уже знает и об этом, и о том, как закончился этот эпизод — Апач получил заряд парализующего вещества, и повалился на землю…

Очнулся он в темноте, крикнул злым голосом:

— Где вы?

Но ответили ему не люди, которых он жаждал наказать, а коровы. Они своим протяжным мычаньем словно бы насмехались над ним, словно бы говорили: "Ну всё — подурил и хватит. Пора возвращаться на ферму".

Апач зарычал от ненависти, подбежал к одной из коров, местоположение которой он мог определить только по её голосу, и ударил в её голову с такой силой, что корова упала, и осталась лежать, издавая жалобные звуки.

Ещё немало времени Апрач потратил ища свой фонарь. Наконец, нашёл его, и осветив перепуганное стадо, прорычал:

— Ну, ничего. Я ещё покажу вам! У меня есть кое-что!

Это «кое-что», о котором говорил Апрач, был молотом, который он нашёл уже на этом мире, поблизости от радужного камня. Произошло это ещё в первый день, после его переброски, когда ещё не было ни коров, ни фермы. Тогда он просто зашвырнул молот в овраг, но через пару недель вернулся за ним, и перенёс в своё новое, собранное им из ветвей и камней жилище. Молот он спрятал в тайник, под каменным полом. Почему-то уже и тогда Апрач чувствовал, что этот молот в дальнейшем ему может пригодиться.

В дальнейшем, когда построили ферму, и Апрач, с горем пополам устроился работать на неё, его уродливый домишко оброс ещё несколькими столь же непрезентабельными сооружениями, которые, правда, были сделаны из Ноктских материалов. В этих сооружениях обитал мужской персонал фермы (женщин поселили с другой стороны коровьих стойбищ, опасаясь, по-видимому, излишнего размножения всех этих неграмотных работников, которых у Нокта имелось с избытком).

Апрач был против кое-каких нововведений, но, конечно, к его мнению никто не прислушивался. И все эти, поставленные практически впритык домишки, были соеденены широкими коридорами. Кстати, по некой инструкции, им даже и дверные перегородки запрещалось ставить. Перегородки-то работники фермы поставили, но всё-равно, из-за тонких стен, слышно было, что происходит в помещении соседа. Они даже привыкли переговариваться друг с другом, сидя в своём доме. Слышал сосед и с одной и с другой стороны. Но и к этому они привыкли. Так уж устроен человек, ко всему он привыкает, хотя в его душе и живёт протест…

После очередного рабочего дня (шла уже третья неделя их пребывания во мраке), Апрач лежал в своём домишке. Свет он выключил, но не спал, смотрел широко раскрытыми, злыми глазами в потолок. Из маленьких трещин в стенах и в крыше, в помещение прорывался свет из соседних домишек. И, конечно, Апрачу было слышно всё, что там происходило. И справа, и слева работали телевизоры. Передавали программу новостей.

Вот слева раздался окрик:

— Эй, Апрач!

И в то же мгновенье — такой же окрик справа:

— Эй, Апрач!

Апрач сжал кулаки. Прохрипел тихим, зловещим голосом:

— Вы мне не нужны. Только Дэкл. Из-за него я попал в эту дыру… Гад такой…

И Апрач с необычайной ясностью представил лицо Дэкла. И видел-то его всего-лишь раз в жизни, но запомнил навсегда. Он даже потянулся к этому лицу, намериваясь разорвать его в клочья, словно и не лицо это было, а лист бумаги.

И тут раздался стереокрик:

— Телевизор включи!

Видно, за годы такой тесной жизни, эти люди так привыкли к близости друг друга, что уж и произносили одинаковые фразы одновременно.

Апрач нецензурно выругался.

И снова стереоголос и двух глоток, с двух сторон вырвался, скрестился в голове Апрача:

— Там этого Эвана показывают!..

Хотя Апрач презирал Эвана, это известие заинтересовало его. В последнее время, Апрач интересовался Эваном. Ведь знал, что рядом с Эваном была Аннэя, а там где Аннэя, там и его главный враг — Дэкл должен был находиться.

И поэтому он вытянул руку, взял со стола пульт, и включил телевизор Тут же его комнатушка наполнилась дополнительными голосами (которые, впрочем, и прежде доносились из соседних жилищ, где, за неимением других дел, также смотрели эту программу новостей).

Диктор говорил:

— …Да, это в очередной раз продемонстирует торжество нашей Ноктской науки. В то время, когда мы лишины возможности пользоваться нашими световыми двигателями, найдён новый, и, возможно, ещё более удачный, чем прежде, способ передвижения. Внутри радуг. Хотя все подробности ещё не раскрываются; сегодня мы узнаем кое-что об этом замечательном проекте, который, несомненно, вернёт свет в наши небеса и тепло в наши дома. Конечно же, Эван — главный герой нашей эпохи стремительного развития и новых взглядов, причастен к этому. Ему, славному герою Нокту, принадлежит и идея путешествия, и главная роль в экспедиция. Сейчас вы увидите запись нашего небольшого интервью с ним.

На экране появились внутренности тайной базы законников. В просторном помещении стоял Эван и другие участники экспедиции. Они были облачены в светло-серебристые, защитные костюмы, улыбались, и в первых кадрах приветственно помахали руками.

Когда Апрач увидел, что рядом с Эваном стоит Аннэя, он вскочил со своего замусоленного дивана, и придвинулся к телевизору. Он внимательно слушал и смотрел:

Эван, на лице которого лежал лёгкий, призванный скрыть старение слой грима, начал:

— Я не могу говорить всего, но мы знаем точно — именно в центре мирозданья надо искать причину затемнения. Уже разработано оборудование для восстановления испорченного…

(конечно, такого оборудования на Нокте не существовало, так как Ноктцы и не знали, что испортилось).

— …Мы полетим внутри радуг. Для этого разработан особый аэроцикл… Здесь говорят, что это всё я придумал. Не — это не точно. Я только подал идею, а воплотили её в реальность наши замечательные учёные.

Корресподент задал вопрос:

— А как по вашему: возможно ли, что в дальнейшем именно внутри радуг будут совершаться путешествия?

— Думаю, здесь существуют некоторые сложности, и именно поэтому не советуем никому даже пытаться повторить наш маршрут. Но всё же именно для нашего путешествия к центру этот способ подходит наилучшим способом.

Апрач уставился злобным взглядом на Аннэю, и она выглядела неуверенной; казалось — хотела спрятаться. Словно бы чувствовала этот, направленный на неё из будущего взгляд.

Бывший телохранитель скрипел:

— Знаем мы эту идею, это торжество науки. Молотами по камням будут стучать и перелетать с мира на мир. Это мы уже проходили…

Из соседнего домишки прозвучал ворчливый вопрос:

— Чего ты там бормочешь?

— Не твоё дело! — рявкнул Апрач.

С противоположной стороны с некоторым запазданием пришёл тот же самый вопрос: "Чего ты там бормочешь?".

Апрач снова выругался, и придвинулся к телевизору уже вплотную, едва не впечатываясь лицом в экран. Главным образом он взглядывался в Аннэю, но и на Эвана тоже поглядывал.

Эван говорил:

— Мы стартуем с Баджа, и со скоростью света долетим до Центра.

Здесь Эван сделал паузу, так как вспомнил, что ему не положено говорить, сколько именно продлиться эта экспедиция. Кое-кто на Нокте вполне правильно рассудил, что простым гражданам вовсе не обязательно знать, что экспедиция, в лучшем случае, займёт двадцать пять месяцев. Тут бы даже и пристиж Эвана не спас положения.

Власти собирались многократно, и от случая к случаю потчивать гражан заверениями, что свет вернётся на небо в самое ближайшее время.

Кулаки Апрача были сжаты. Он хрипел:

— Знаю я, этот «хитроумный» замысел! Всего-то и нужно — хлопнуть по радужному камню молотом… Улетели, стало быть? Ну, ничего, я ещё до вас доберусь, я вас ещё выпотрошу. У меня ведь тоже есть кое-что.

Репортёр задал вопрос Аннэя:

— Мы знаем вас, как успешную киноактрису. Ваши роли в таких фильмах, как "Защитница Закона", "Власть Любви", "В краю облаков", запомнились многим зрителям. И вот вы отправляетесь к Центру мирозданья…

Аннэя вздохнула и порывисто ответила:

— Конечно, я могла бы сказать, что это просто огромная честь для меня. Да. Так оно и есть. Я, клянусь, что все силы отдам, чтобы только вернуть свет на небо. Ведь я искренне волнуюсь за обитателей многочисленных миров. Среди них есть и хорошие и плохие. Самые разные. Но все хотят жить, и особенно сейчас, когда такая опасность нависла над ними. Но и ещё — почему я так стремилась в эту экспедицию, почему мне удалось преодолеть все преграды, и попасть в число этих избранных — это потому, что я надеюсь найти там, в центре мирозданья, своего возлюбленного.

— Как романтично! — воскликнул корресподент позитивным тоном. Этот позитивный возглас был направлен на то, чтобы зрители, что таким героям будет очень легко вернуть свет на небо. Словно бы они не в неизвестность отправлялись, а выполняли задание в очередном телевизионным шоу.

Аннэя уже прямо смотрела в камеру, и говорила громко, воодушевлённо:

— Я говорю это, потому хочется мне верить в чудо. Что, если вопреки всему, он меня услышит?.. Вдруг этот возглас долетит до него! И вот я говорю ему, и пусть все-все знают: я люблю тебя, Дэкл! Люблю и всегда буду любить, милый мой… Прости, если сможешь, за то, что однажды изменила тебе… Но теперь я лечу к тебе…

И снова на экране стоял корреспондент. Теперь он уже в киностудии находился. Улыбался, говорил энергичным, игривым голосом:

— Ну, думаю, теперь уже никаких сомнений ни у кого не осталось: такие герои вернут свет на небо!

Продолжения его речи Апрач уже не слышал. Это продолжение не имело для него никакого значения. Ударом ноги он вышиб дверь в соседний домишко; и уставился выпученными глазами на сидевшего там на диване тощего мужичка. Этот мужичок сидел на таком же замусоленном, как и Апрач, диване, в одних трусах. Живот победно возвышался над впалой грудной клеткой.

Он был так поражён вторжением обычно отсижившегося у себя Апрача, что даже не смог испугаться.

Он только раскрыл рот, и выдохнул:

— Что?

Апрач подошёл к нему вплотную, и глядел на мужичка с таким выражением, что у того никаких сомнений не осталось в том, что, если он не ответит на его вопрос, то Апрач свернёт ему шею.

Вот, что говорил Апрач:

— Тебе придётся напрячь свои мозги. Ты готов?

Мужичок молча кивнул.

— Так слушай. К центру они полетели…

— О да-да. Полетели-полетели. Я видел. Радуга эта появилась в темноте. Такая яркая-яркая. Ага! Появилась! Ага! Она в эту возвышенность ударила. Туда, где, вроде этот камень стоит. Потом таять стала. Потом и вовсе исчезла. Ага! Ага! Я тогда и не знал, что это такое. Думал — так. Ерунда думал, какая-то! Ага!

— Ты, дурак, не «агакай», а меня внимательно слушай. Как они, по твоему полетел и…

Мужичок умудрился вжать живот. Он, если бы это было возможно, весь, полностью, вжался бы в воздух, спрятался бы, таким образом, от Апрача; но, так как это невозможно было осуществить, он вынужден был оставаться на месте, на своём замусоленном диване, и пялится на незванного, ужасного гостя. Он никак не решался ответить "не знаю".

Апрач приблизился к нему ещё на пол шага и прошипел:

— Подсказываю: существует некий молот. Ударяешь им по камню этому гадскому, и появляется радуга…

— Ага! А дальше что? Ага!

— Я тебя спрашиваю? Как они так быстро полетели? От мира к миру! Далеко. К самому центру мирозданья…

— Так, наверное, там на каждом мире такой камень находится. Ага!

— Правильно! Так они что — по нему каждый раз молотом стучат, что ли?..

— Так… Ага! Может, он просто под ними находится! Ага!

— Кто под ними находится?

— Ну, молот этот… Они, как появляются на новом мире, так его тяжестью своей придавливают, и это взамен удара… Вот! Ага!

Так этот перепуганный мужичок, который и читать-то толком не умел, оперативно придумал то, над чем весьма долго размышляли видные Ноктские учёные.

— Так, если бы у меня такой молот был, и я за ними хотел в погоню отправиться, то как бы мне его своей тяжестью придавить?..

Мужичок успел по настоящему испугаться. Измученный маниакальным присутствием Апрача, он выговорил:

— Так ты на него, на молот, то бишь, встань. Ага! Ты же тяжёлый! Ага!..

Апрач резко развернулся и зашагал к выходу. Мужичок простонал ему вслед:

— Но ты ж не полетишь? Ага!

Апрач обернулся к мужичку, и уставился куда-то мимо него. Глаза его видели нечто другое. Он спросил хриплым, безумным голосом:

— Чего?!

Мужичок уже и сам пожалел, что остановил его. Пробормотал слабым голосом:

— Ничего! Ага!

Апрач вихрем ворвался в свою комнатушку, начал разгребать, разбрасывать в стороны покрывавшие пол гладкие камни. Один из этих камней попал в телевизор, разбил экран. Уже ничего не показывал экран, а из динамика всё нёсся возбуждённый поток рекламы.

Наконец, Апрач достал молот, зверем зарычал, ударил им в стену. Вообще-то, он собирался ударить только один раз, а потом распахнуть дверь на улицу. Но ударив один раз, уже не мог остановиться, и наносил страшные удары до тех пор, пока полностью не проломил стену.

После этого выскочил в пролом, и быстро растворился в царившей снаружи темноте.

Тем временем, у любившего «агакать» пузатого мужичка собирались соседи. И хотя они прекрасно слышали, всё, что здесь происходили, они начали расспрашивать его о подробностях. Мужичок с радостью начал рассказывать. Голос его дрожал, слюна слетала с губ, "Ага!" звучали чаще, чем обычно.

И уже каким-то образом узнали об этом происшествии женщины, жилища которых находились с другой стороны коровьей фермы. И они тоже прибежали, набились в это крошечное помещение. Казалось, что стены не выдержат такой толкучки, и рухнут.

— Неужто он полетит?! — кричала одна женщина.

— А молота-то у него нет! Ага! Как же он полетит?! Ага!

— А кто ж, как не он, с молотом побежал? Я видела…

— Откуда же он молот взял?! Ага!

— Так он же с ума сошёл! А молот… значит, был у него молот…

Воздуха не хватало, собравшиеся начинали задыхаться. Кто-то чихал, кто-то кашлял, кто-то ругался, некоторые закурили.

Не в силах выдерживать это дальше, начали выбегать на улицу. Там собирались в толпу, ёжились от прохлады, к которой так и не смогли привыкнуть, и выжидательно глядели в небо.

И — дождались! Яркая радуга вычертилась в темноту, к миру, присутствие которого угадывалось только из-за синеватых огней, стоявшего на нём селения.

— Значит, всё-таки улетел.

— Ну, и хорошо! Ага! Надеюсь, никогда не вернётся! Ага!.