"Прогулки по линии фронта" - читать интересную книгу автора (Оверчук Алексей)

Грозный форева

Утром на двух БМП и одном УРАЛе наша маленькая ватага покатила в Грозный. Грохот взрывов и выстрелов не прекращался ни на минуту. Мы с напарником стали уже привыкать к этим звукам.

В одном из переулков, не доезжая сотни метров до перекрестка бронегруппа остановилась. Из-за домов слышались звуки боя. Рядом с нами оказался окопчик, в котором тупо ходил кругами всеми покинутый часовой. В отличие от остальных бойцов: чумазых, одетых как попало, этот боец был в шинели, автомат держал за спиной, вверх торчал штык нож. Ни дать, ни взять часовой военного продовольственного склада из мирной глубинки. Наши спутники попрыгали с брони. Нам с фотографом приказали остаться. БМП сразу же разъехались по разным сторонам улицы и изготовились к бою. Как дурак я сидел на башне БМП, точно одинокий тополь на плющихе, и глазел по сторонам. Мой одиночный идиотизм не мог мне подсказать, что я выгляжу великолепной мишенью.

Кравчено с группой побежал к часовому, спросить про обстановку. Но он только руками развел и снова, как заводной заходил кругами. Группа разделилась и нырнула в соседний двор. Они хотели выйти на другую сторону перекрестка дворами.

Я проводил взглядом убегающую в развалины группу Кравченко. Потом принялся изучать окрестности.

Тут я буквально почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Я огляделся. Никого. Часовой все также ходит кругами. Взгляд заскользил по крышам и на одной из них я увидел снайпера. Он смотрел на меня в оптический прицел. Размышляя о том, чей это может быть снайпер я достал из кармана сигарету, закурил, выпустил дым и помахал ему рукой. Он отвлекся от окуляра, помахал мне в ответ и снова припал к оптическому прицелу.

Интересно чей это стрелок? — подумал я. Наш или боевик? Я снова посмотрел на снайпера. Он по-прежнему изучал меня в окуляр.

Ну, фигли с ним сделаешь? Если это боевик, то мне все равно кранты. Я уже от него никуда не денусь. Если наш — то пусть разглядывает мне не жалко. Надо наверное не показывать виду, что ты его боишься. Я демонстративно отвернулся от него, точно он меня больше не интересовал и стал разглядывать другие крыши. Наконец из двора показалась наша группа. Я хотел крикнуть, что на крыше снайпер, но когда посмотрел в его сторону, крыша была уже пуста.

Кравченко энергично замахал нам рукой, чтобы мы бежали к нему. БМП устремилась по улице следом. Мы выскочили на перекресток, свернули вправо и я оторопел. Через каждые двадцать-тридцать метров — стояли остовы сгоревших танков и БМП. Башни танков валялись чуть ли не в ста метрах от корпуса. И трупы, трупы, трупы. Везде. Невозможно шагу ступить, чтобы не наткнуться на убитого. Мы стремглав бежали вдоль улицы. БМП вышла на середину и развернула ствол в сторону кирпичного забора. За ним находился какой-то завод. И там как раз шла отчаянная перестрелка.

— Бегом крикнул Кравченко, — Не останавливаться! Держаться за БМП!

Мы рванули по улице что есть мочи. И тут я понял какой я богохульник. Я молился Богу вперемешку с матом. Над головой то и дело слышался посвист пуль.

— Стой! — закричал мне Кравченко и показал на солдата. Пуля угодила ему точно в лицо. Он лежал на спине, раскинув руки. На нем был новенький бронежилет.

— Скорее снимай, я подожду, — он присел рядом с автоматом на изготовку.

— Что снимать? — я стоял как дурной разводя руками.

— Бронежилет, идиот, снимай.

— Я, я, я не могу, — в груди у меня все сжалось от страха.

— Вот бля! Бежим тогда, нехуй тут околачиваться, — крикнул Сергей и мы снова рванули по улице. По стенам домов лупили шальные пули.

Мы подбежали к пролому в кирпичном заборе. Здесь уже притаились на корточках офицеры из нашей группы. За забором бешено вертелась перестрелка. Ухали взрывы гранат.

— Кто там? — спросил я.

— Хер его знает, — ответили мне, — Иди, спроси, мы так и быть подождем, — хихикнули офицеры.

— Ага, если че, зови на помощь, — добавил кто-то из них.

Я промолчал.

— Раз не хочешь идти, — продолжил офицер-приколист, — Тогда надо туда ебнуть. А потом посмотрим, что случится.

Он уже достал гранату, как тут из подъезда, позади нас выскочила группа в грязно-белом ментовском камуфляже и сферических касках.

— Не стреляйте, — заорали они, — Там наши духов по заводу гоняют.

— Вы кто?

— Мы из Софринской бригады.

— Тут ваши земляки из Москвы, — показал на нас Сергей.

Но нашим подмосковным софринцам было по хер. Они на нас глянули мельком и стали обсуждать что-то с офицерами.

Обстановка оказалась сумбурной. Как таковой линии фронта не было. Бои шли повсюду. Зачастую один дом или двор принадлежали федералам, а соседний — боевикам. Мы оказались примерно между двумя зонами, которые контролировали боевики. Впереди софринцы вышибали из завода противника. Отходить можно было только по той же дороге, по которой мы сюда и приехали. Это было не хорошо. Вполне возможно, что боевики тоже об этом знают или скоро узнают. Значит они могут сомкнуть кольцо у нас в тылу и устроить нам при отходе засаду.

Подкатили наши БМП с УРАЛом. На улице сразу стало людно.

Помимо экипажей и десанта из БМПэшек, на улице оказались и горожане. Они вылезали из каких-то немыслимых щелей среди развалин. Здесь были люди всех возрастов и национальностей. В руках у них были сумки, жестяные банки, пластиковые бутылки.

Женщины, старики, дети подходили к машинам и солдаты отливали им керосин в жестяные банки и пластиковые бутылки. Доставали коробки с консервами, делились лекарствами. Мне так и не удалось ни с кем из них толком переговорить. Грозненцы отвечали как-то все односложно и узнав, что я журналист спешили поскорее отойти. С таким же успехом я мог представляться ФСБэшником. Я поделился с одним из военных своей проблемой:

— Не мудрено, — сказал офицер, — Среди них есть наводчик от боевиков. Они его знают, но никогда не выдадут. Боятся. Они не только с тобой не хотят говорить. Я сейчас отведу тебя к одному человеку, он тебе такое понарасскажет.

Мы зашли за БМП. Нужный человек, как раз отдирал примерзший труп солдата, кошкой на веревке.

— Минируют трупы, суки, — пояснил он, — Вот и приходится сначала зацеплять его кошкой, а потом в сторонке дергать за веревку.

Ему объяснили мой вопрос: — Знаешь, — и кадык этого подполковника заходил вверх-вниз, — Я тут мать свою встретил. Кинулся к ней, а она сделала вид, что не узнала меня. Зашла за машину, я за ней. А она мне говорит: сынок не называй меня мамой, а то меня боевики убьют. Я даже забрать ее не мог. Она ехать не хотела, за друзей по подвалу волновалась… — подполковник отвернулся и крикнул солдатам, чтобы помогли отнести труп в машину.

Мой напарник фотограф все это время безостановочно фотографировал. Его кадры, на которых видно, как собаки до костей обглодали трупы, облетели весь мир. Собаки жрали все, до чего могли добраться: съедали, например, лицо, но шлемофон при этом не трогали. Представляете, какая жуть получалась: розовый череп с пустыми глазницами в шлемофоне. Или съедали обгоревшего танкиста, оставляя нетронутыми сапоги. Скелет в сапогах.

(Уже весной наши солдаты от голода отстреливали этих самых бродячих собак и ели). Я пишу это не для издевки или смакования, а чтобы вы представили, какая была обстановка вокруг.

Меня особенно поразил убитый танкист. Перед смертью он пытался выбраться из башни горящего танка, но был сражен в спину насквозь гранатометным выстрелом из РПГ-7. Взрыватель не сработал. Танкист так и застыл опершись руками на край люка, с торчащей из груди гранатой. С ним было очень много хлопот, потому что сперва надо было достать гранату, которая могла сработать в любой момент.

Глядя на танки и БМП, из которых гранатометные выстрелы сделали дуршлаг, я понял, что боевики запаслись гранатометами под самую крышу. Откуда столько оружия у них? Ведь одна граната от РПГ-7 — стоит дороже цинка патронов?

— Пиздец, да? — рядом очутился незнакомый мне офицер.

— Это ужас. Я об этом буду орать на всех углах, — сказал я.

— Ты еще не знаешь, что трупы наших ребят и раненых, эти скоты раздевают догола и подвешивают в окнах. А сами из-за них стреляют по нам.

— Этого не может быть!

— Не вершишь? Михалыч! — позвал военный, — Ты был на последнем выходе, подтверди.

Подошел офицер: — Я лично видел это. Это было при штурме Совмина, в президентском дворце — такая же хуйня. Так что пиши смело, не бойся, эти скоты еще и не на такое способны, — он сплюнул и пошел по своим делам.

Потом и другие офицеры подтвердили мне тоже самое.

Я еще раз пообещал, что при первом же звонке в редакцию, когда буду зачитывать материал, расскажу об этом. (Забегая вперед, замечу, что пообещал зря. Романтиком был. Из Грозного мне казалось, что московская редакция довольно серьезно относится к моей работе и уважает меня за то что я делаю. Но главный редактор запретил это печатать заявив, по словам моих друзей: что я сижу пьяный в какой-нибудь гостинице Моздока и сочиняю омерзительные сказки).

Мне потом часто вспоминался убитый старший лейтенант, судя по петлицам — из артиллеристов. Кавказкой внешности, он лежал у забора раскинув руки, смотрел мертвыми глазами в небо и счастливо улыбался во все свои золотые зубы. Потом, когда мне в очередной раз приходилось неприятно объясняться со своим журналистским начальством по военным вопросам, я всегда почему-то вспоминал его улыбку. Он словно говорил мне: «да забей ты хуй на этих подонков! Кому ты объясняешь? Жирным ублюдкам, которые сидят в бане с девками, целуются с теми, кто послал нас умирать, берут от них ордена, медали, а сами отмазывают своих сыновей отморозков от армии и при этом поливают нас погибших грязью? Так что не трать свое драгоценное время на унизительные объяснения. Просто живи и наслаждайся. Чтобы не было потом стыдно и умереть, когда придется».

— Да, — соглашаюсь я с ним мысленно, — Я постараюсь придерживаться этих правил.

Закоченевшие трупы складывали в УРАЛ. Но сначала, как я уже говорил, к каждому убитому сначала прицепляли кошку, отходили за броню или просто приседали и дергая за веревку переворачивали труп. На этот раз подложенных гранат не было. Мы с Сергеем иногда помогали грузить трупы. Но большей частью я старался поговорить с военными. Я знал, что после этого выхода они все разойдутся по своим подразделениям и хрен потом кого из них найдешь.

Неожиданно бой на заводе закончился. Софринцы забегали по каким-то своим заботам. Понесли в пролом перевязочные пакеты. Что-то предавали по рации. Но тут неожиданно пропали местные жители. Для военных из нашей группы это послужило сигналом. (Об этой примете почему-то даже софринцы не знали).

— Уебываем, бля! По машинам! — заорал на бегу, какой-то офицер. Сейчас начнется бля!

Техника и люди — все пришло в движение. Заревели двигатели на БМП. Стволы башен заметались по сторонам, готовые отразить нападение.

Горожане оказывается не только знали о наводчике, но и внимательно следили за его поведением. Как только наводчик исчезал, горожане тоже торопились укрыться. Потому что наводчик передавал боевикам информацию о подразделениях федералов, и как правило после этого начинался бой.

Вся наша группа рванула по улице обратно. Сначала бегом, потом мы сели на БМП.

— Запомни, — заорал мне в ухо какой-то военный, — Всегда смотри за местными, если они вдруг исчезают, значит бля сейчас начнется. И надо уебывать самому как можно быстрее! Народная примета такая! — он заржал.

И действительно началось. Вокруг загрохотало. Оглянувшись назад я увидел как софринцы рванули в свой подъезд. Дорогу, на которой мы только что стояли посыпались с неба минометные мины.

Долетев на БМП до перекрестка, мы остановились.

— Слезай! — крикнул Кравченко.

Мы попрыгали с брони. Кравченко с группой рванул во дворы, чтобы выскочить с другой стороны перекрестка.

— Этих в десант! — показал он нас кому-то и скрылся среди развалин битого кирпича.

— Нахуй в десант, — заорал я протестующе. Там я ничего ведь не увидел бы. Полное неведение того, что творится вокруг меня пугало до тошноты.

— Полезай, бля! — заорал в ответ военный, — На броне тебя снимут, как дурака! — и нас силой затолкали в открытый люк. Потом я понял, что это было действительно единственно верным решением.

Мы с фотографом Серегой припали к триплексам. Но ничего не было видно. Мелькали развалины, да слышалась стрельба. Но поскольку стрельба вообще никогда не смолкала над городом, то и понять по нашу ли душу стреляют — было невозможно.

БМП стала выписывать маневры. С воплем доисторического динозавра закрутилась башня и начала долбить по домам. Потом нас лихо занесло на гололеде, и машина на полном ходу вмазалась в стену. Заработал башенный пулемет. Ударила пушка. Я уже не знал, что и думать. Самое страшное — это ведь неизвестность.

— Эй! — заорал я солдату за пулеметом. Мне была видна только его нижняя часть. Он нагнулся к нам из-за приборов: — Чего?

— Что там происходит?

— Да я хуй его знаю! Нашли кого-то в развалинах. Выгоняют.

Вот те бля и засада! — подумал я. Дорога-то у нас одна. Хер объедешь.

— И чего мы ждем? — заорал я.

Но солдат уже приник к прицелу и не реагировал.

Знакомо до боли задзенькали по броне пули. Наш БМП рванулся от стены, словно караулил кого за углом, и со всех стволов ударил по врагу. Вокруг заухали взрывы. Машина снова стала выписывать виражи. Мимо нас пролетел знакомый УРАЛ. БМП выскочила на дорогу и пятясь назад долбила вдоль улицы.

— Значит мы замыкающие, — подумал я. По броне застучали шаги. Это села группа Кравченко.

— Давай бля! — послышался крик. Машина развернулась и рванула за УРАЛОМ. Наверху долбили из автоматов и ухали подствольники.

Как только мы миновали опасную зону, нас выпустили на броню.

— Чего было то? — спросил я Кравченко.

— Да ни хуя! Вовремя мы поспели. Они уже расположились нас потрепать. А мы им в тыл ебанули. Мы тоже кое-чему тут учимся.

Он улыбнулся.

Я понял, что Серега специально не рассказывает нам всего: бережет наши нервы.

— А то ты потом сюда хер еще раз приедешь, — обронил он как-то.