"ЭДЕМ-2160" - читать интересную книгу автора (ПАНАСЕНКО Григорий)

Глава 2

—...Критерии евгенического отбора формировались в течение долгого времени, однако современный их вид не является конечной стадией развития, и предполагает эволюцию по мере изменения внешних условий. Таким образом, евгеническая программа выступает как динамическая система. Из сегодняшней лекции вы узнаете о методах и критериях контроля рабочего материала. Историю тех или иных методов мы рассмотрим с вами позже.

Сначала давайте определимся с понятием "статус", а также рассмотрим его формы. Запишите определение: статус – это определенный набор признаков, отвечающих или не отвечающих данным условиям евгенического контроля. Исходя из последней дихотомии, статус подчиняется градации. То есть, мы можем выделить несколько переходных фаз статуса по мере убывания признаков, отвечающих требованиям программы. Иными словами, существует несколько форм человеческих эмбрионов, в разной степени удовлетворяющих требованиям современной науки. Давайте поподробнее остановимся на этих формах.

Первый статус – условно называемый "зеленый". Эмбрион этого образца максимально полно удовлетворяет требованиям программы, однако диапазон признаков остается достаточно широким, и мы выделяем в рамках зеленого статуса следующие подгруппы.

Первая подгруппа А-0 или на профессиональном жаргоне инженеров-генетиков и евгенистов – "золотой статус". Процент допустимых отклонений, согласно этому статусу, не выше единицы. Однако подобные случаи составляют лишь сотую долю процента всех эмбрионов в мире.

Следующая подгруппа А-1 предусматривает изменения не выше пяти процентов. Таких эмбрионов встречается не более половины процента. Посмотрите, пожалуйста, на диаграмму на экране.

Саймон лазерной указкой включил голографический проектор и поочередно вывел круговую диаграмму, список патологических отклонений и краткие аннотации к каждому "статусу". Пока студенты старательно копировали материал, он перевернул несколько листков и, поправив очки, которые он надевал лишь для солидности, продолжил лекцию:

— Далее у нас идет группа А-2 с отклонениями не выше семи процентов. К ней мы можем отнести каждого пятидесятого новорожденного. Все это вы уже видели на экране.

Для следующей группы существует обозначение "пограничный статус" с шифром А-3. Это двенадцать процентов новорожденных, у которых процент отклонения не превышает десяти. На практических занятиях вы встречали четырех-, а иногда и шестизначные числа после той или иной литеры. Все следующие цифры кода обозначают конкретное отклонение в генетическом коде и его величину.

Для "зеленого статуса" также необходимо учитывать, что отклонения могут быть только в области пяти органов чувств, альбиносность, меланизм и некоторые виды аллергии. Людям, обладающим "зеленым статусом" разрешается беспрепятственно заводить ребенка. Однако встречаются патологии, при которых у родителей с "зеленым статусом" рождается ребенок с "красным статусом". Таким родителям необходимо пройти всесторонний повторный контроль на подтверждение статуса, после чего им может быть дана еще одна попытка. В случае повторной неудачи они имеют право заключить брак с другим партнером не ниже А-3 уровня. Если при повторном зачатии у эмбриона "желтый статус", ему дается годичный испытательный срок. Родители в любом случае теряют право на третье зачатие. – Саймон недовольно оглядел загомонившую аудиторию и продолжил. – Если же первое зачатие привело к появлению эмбриона с "желтым статусом", ему дается трехгодичный испытательный срок, в случае подтверждения нежизнеспособности родителям дается еще две попытки. Да, запишите еще один интересный момент, родители с А-0 статусом, согласно статье сто сорок четыре, параграф три, пункт пять Международного Евгенического кодекса имеют право на второго, необлагаемого налогом ребенка.

Студенты опять притихли, старательно фиксируя его слова. Саймон одобрительно усмехнулся. Но тут же снова принял серьезный вид:

— Теперь давайте разберем также по пунктам "желтый статус". Он обозначается литерой В. Категория В-1 является самым распространенным уровнем среди жителей земли. На нее приходится одна пятая новорожденных и тридцать восемь процентов населения планеты. Для сравнения на "зеленый статус" приходится сорок пять процентов ныне живущих на планете. Вероятность отклонения эмбрионов категории В-1 не превышает пятнадцати процентов. Этой категории дается испытательный срок до возраста физического совершеннолетия – четырнадцати лет. В случае выявления патологий их ожидает принудительная стерилизация.

Категория В-2 имеет семнадцатипроцентный ограничительный барьер. Таким новорожденным дается трехлетний испытательный срок. В случае проявления отклонений родители могут обжаловать согласно статье двести шесть, часть два судьбу ребенка, и если отклонение не является физическим уродством, ребенка стерилизуют. В противном случае применяется эвтаназия.

Статус В-3 с отклонением в девятнадцать процентов разрешает годичный испытательный срок. В неудачном случае опять же применяется эвтаназия. Стерилизация используется только в частных случаях и только с разрешения особой комиссии генетического контроля. Всего из ныне живущих шесть сотых населения обладают статусом В-2 и только одна сотая – В-3.

Согласно современным требованиям евгеники допускаются "желто-зеленые" браки, однако статус "желтого" партнера должен быть не ниже В-1. В противном случае "желтый" партнер насильственно стерилизуется, а родители могут прибегнуть к услугам суррогатных матерей и отцов. Категории лиц "желтого" статуса могут вступать в брак в любых вариациях кроме В-3/В-3. В браках В-2/В-3 партнер с более низким статусом стерилизуется по аналогии с "желто-зеленым" браком. В "желто-зеленом" браке дозволяется только три попытки иметь ребенка. При этом ни одна из них не должна опускаться ниже В-3 статуса. "Красный статус" эмбриона аннулирует все попытки.

Некоторые студенты заметили, что на этих словах Саймон как бы запнулся, однако через секунду он продолжил тем же ровным голосом:

— Всем категориям "желтых" пар дается не более двух попыток. При этом уровень ребенка не должен опускаться ниже старшего статуса одного из родителей.

К сожалению, большинство эмбрионов относится к "красному статусу". Это половина зачатых детей. Однако среди населения планеты к ним относится десятая часть. "Красный статус" обозначается литерой. С и подразделяется на С-1 категорию – лица с отклонениями до двадцати четырех процентов. В крайне редких случаях их оставляют в живых, но тут же стерилизуют. Эмбрионы категории С-2 с отклонениями двадцать пять процентов и выше уничтожаются до рождения.

Здесь Саймон перевел дух, чем воспользовался какой-то студент с галерки:

— Скажите, каким же образом у нас набралось десять процентов населения с "красным статусом"?

Саймон взглянул на него поверх очков и пояснил:

— Это лица старше двадцати пяти лет, то есть рожденные до принятия евгенической программы. В свое время они подверглись принудительной стерилизации. Однако стоит отметить следующий интересный момент. Для учета и контроля над мутациями был введен так называемый "белый статус". Хотя таких эмбрионов в буквальном смысле слова единицы, но все же они существуют. Таким зародышам проводится всесторонний анализ, и, в случае если, мутация признается предположительно полезной, им дается шестнадцатилетний испытательный срок и "синий статус".

Здесь спасительный звонок прервал шквал вопросов, и Саймон поспешил ретироваться из университета. Вечерняя лекция заканчивалась очень неудобно – сейчас уже было почти пять часов вечера, а Саймону еще предстоял перелет в Австралию. Рейсовый стратоплан вылетал в девять вечера, поэтому надо было торопиться, чтобы поесть дома, собрать вещи и, наконец, просто отдохнуть.

Чтобы не терять время на дорогу, Саймон взял аэротакси. С высоты вечерний город казался бескрайним морем огней или огромным сердцем, бешено гнавшим неутомимые огни автомобилей по артериям дорог и автомобильных развязок. Но Саймону было не до того, сейчас он был в мыслях о будущей командировке в другое полушарие.

Дома, наскоро поужинав, он уселся за терминал и начал обзванивать подчиненных, раздавая указания на будущую неделю. Напоследок, попросив секретаршу опечатать на завтра кабинет, Саймон занялся проверкой материалов для поездки. Он заработался до того, что Джулия не выдержала и, нарушив негласный закон не мешать мужу во время работы, отогнала его от монитора и заставила подремать хотя бы часа полтора.

Когда Саймон проснулся его уже ожидало такси, а Джулия собрала его вещи в чемодан и приготовила в дорогу пару сэндвичей.

Без задержек пройдя контроль, Саймон взошел на борт стратоплана. После старта разрешили расстегнуть ремни и он расслаблено откинулся в своем кресле у иллюминатора: стратоплан оставил далеко внизу барашки облаков – отсюда они казались мелким ворсом – и теперь косматое солнце, поднимаясь из-за горизонта, немилосердно било в глаза, сверкая в густо-синем, почти черном небе. Стюард убаюкивающим голосом предупредил о пятиминутной готовности к невесомости. Его напарница, рекламно улыбаясь, разнесла напитки и закуски по салону люкс. Саймон взял тоник и пару бисквитов. Сейчас он сосредоточенно просматривал курс лекций, ради которых в данный момент пересекал Индийский океан на высоте сто десять километров. До пункта назначения, порта Сидней, где его должны были ждать представители австралийского евгенического центра, оставалось полчаса.

Незаметно для себя Саймон расслабился и погрузился в посторонние мысли. В памяти всплыл последний разговор с Эйнджилом, когда они спорили о демографических проблемах, и он невольно стал вспоминать, что же он знает об Австралии.

Эта страна за последние триста лет, казалось, почти не изменилась: те же бескрайние просторы пустынь, стада верблюдов и кенгуру, овцеводство и вместе с тем мощная энергетика и неплохой промышленный комплекс в Тасмании и Новой Зеландии, позволяющий Австрало-Новозеландскому Союзу удерживать первенство в регионе. Когда-то давно, задолго до Китайской демографической экспансии, Австралия ввела очень жесткий закон об эмиграции, который действовал и сейчас. Вкупе с евгенической программой он позволял Австралии оставаться второй страной в мире после России со столь малой плотностью населения. Здесь были крупные мегаполисы, где сотни миллионов людей жили на небольшой площади. По сути, это был один сверхгород на юго-востоке Австралии, а в центральной пустыне, хотя и сильно изрезанной каналами, но все еще суровой, можно было за целый день пешего пути не встретить ни одного человека. Однако пограничные с Китайской Империей территории испытывали страшное давление и поэтому региональные новости пестрели объявлениями о насильственном выдворении за границу все новых и новых партий подпольных азиатских эмигрантов. Эйнджил как-то назвал такое положение негласной осадой.

Неожиданно Саймон почувствовал, что стакан в его руке потяжелел. Он автоматически взглянул на часы и понял, что стратоплан начал посадку. Как бы подтверждая его мысли, стюард попросил всех пристегнуть ремни и приготовиться к десятиминутным перегрузкам. Саймон уселся поудобнее и стал смотреть в окно на стремительно приближающийся желтовато-бурый край континента.

В аэропорту Саймона приветливо встретили первый заместитель начальника австралийского отделения с секретаршей. За оградой автостоянки притаился большой белый "Роллс-Ройс", в котором Саймона повезли в гостиницу. Поглотив городской шум, плотные двери машины закрылись за Саймоном. Автомобиль мягко покатился к выезду из аэропорта на автостраду. Он быстро проехал парковую зону, Саймону понравились высокие светлые эвкалиптовые аллеи, и углубился в каньоны сиднейских улиц. По обе стороны возвышались небоскребы и по европейским меркам очень большие. "Да, при такой плотности застройки они смогут прокормить и три миллиарда".

— А недалеко отсюда у нас центр по переработке морепродуктов, – с плохо скрываемой гордостью заметил заместитель и по совместительству бесплатный гид.

"Они там все помешаны на гидропонике и морских фермах", вспомнил Саймон шутку Эйнджила. Как оказалось, это была чистая правда.

Лето, а в этом полушарии сейчас как раз стояла неимоверная жара, выбелило стены зданий и залило отраженными от стеклянных витрин и панно каскадами света бездонные провалы улиц и площадей. В отличие от по-европейски тяжеловесного и грубо утилитарного Брюсселя Сидней пестрел легкими формами и вычурными ансамблями. За разглядыванием австралийской столицы, Саймон и не заметил, как машина доехала до места назначения.

— Вот мы и прибыли, – перед ними высился небоскреб гостиничного комплекса "Трайдент". – Ваш номер четыреста третий на семидесятом этаже. Портье проводит вас. Машина будет ждать через сорок минут у входа. Вас встретит мой напарник. Его зовут Майкл Харви.

Саймон кивнул и не спеша направился к центральному входу.

Одноместный номер был шикарным: отдельный санузел, прихожая, большая кровать с пуховым одеялом, мощный терминал в углу и в довершение ко всему тяжелые портьеры. Саймон потянул за шнурок и в комнату хлынул полуденный, солнечный свет.

"Хорошо здесь, наверное, в парке", мечтательно подумал Саймон. Однако времени оставалось в обрез. Он аккуратно разложил вещи, вызвал портье и попросил, чтобы к вечеру ему был заказан столик в ресторане и меню. Пролистав еще раз лекции и сверив часы, Саймон посмотрелся в зеркало, пригладил волосы и поправил галстук, после чего со спокойной совестью взял ноутбук и направился к выходу.

У подъезда на этот раз стоял черный "Бентли", а водитель-негр услужливо придерживал распахнутую дверь. В салоне уже сидел Майкл Харви. Это оказался молодой высокий коротко стриженный блондин с кроткими голубыми глазами. Голос был подстать хозяину, отчего Саймону показалось, что Харви смотрит на мир с бесконечным ангельским удивлением. Они поприветствовали друг друга, и лимузин мягко тронулся.

— Сегодня вам предстоит вводная лекция для аспирантов, потому попытайтесь проследить, кто из них на ваш взгляд, заслуживает индивидуального подхода, – Харви пытался, как показалось Саймону, привлечь его внимание и выслужиться.

Саймон кивнул, но в душе его возникло чувство недовольства: он был хороший лектор, а педагогика его никогда не прельщала. Впрочем и педагогических талантов он не был лишен. И, разумеется, ради своей репутации, а вовсе не ради карьеры Харви, он постарается.

К тому времени, как машина подъехала к центральному зданию евгенического центра, Саймон уже был готов к занятиям. Зал встретил его аплодисментами и возгласами одобрения: его знали, его работы служили академической науке. Саймон улыбнулся и прошествовал на трибуну.

За полчаса лекции в аудитории никто не проронил ни слова. И под конец Саймон, вспомнив поручение Харви, отдал пятнадцать минут на вопросы. Хотя они сыпались, как из рога изобилия, ему удалось выделить троих. Он отметил их в списке с пометкой "отрекомендовать". Теперь можно было покинуть зал, что Саймон и сделал с чувством выполненного долга.

Однако помимо студенческой аудитории в этот день его ждали более интересные дела. Ему предстояло участвовать в подтверждении "синего" статуса. Лаборатория австралийского центра ничем особенным не отличалась от подобной же в Брюсселе или в любом другом центре Земли. На таком знакомом приборном столе уже находился образец тканей эмбриона. Саймону уступили почетное место и одновременно, как он понял, право начать анализ. До рези в глазах вглядываясь в двойную спираль, Саймон исследовал отклонения.

К его изумлению, все они оказались в пределах нормы – эмбрион заслуживал "золотого статуса", однако единственную странность Саймон опознал как потенциальное многоплодие. В норме количество двойняшек и тройняшек у человека невелико. Эта же особь должна была из каждой оплодотворенной яйцеклетки сделать сразу несколько эмбрионов. Более того, у нее удлинялся срок беременности еще на четыре-пять недель, для вынашивания этих детей. Саймон понял, что ответственное решение предстояло принять ему, в связи с чем, он обратился к директору центра:

— Я составлю протокол, куда включу свое компетентное мнение. За вами, как за начальником сектора остается право подписать или не подписать его. Однако прошу учесть, что в повторной экспертизе я уже не смогу принять участие, – Саймон вежливо кивнул.

— Разумеется, необходимое число подписей будет стоять под вашим решением, – директор особенно выделил слово "будет".

Пальцы Саймона запорхали по клавиатуре, и вскоре принтер выдал форму заключения. Оно гласило, что абонент номер 677001 получает "синий" статус на шестнадцатилетний период с момента рождения. В связи с тем, что мутация (далее следовал подробный отчет о мутации) предварительно признана положительной, все остальные отклонения не превышают пределов "золотого" статуса, эмбрион признан гарантированно полезным. В приложении Саймон порекомендовал социальным службам проследить заключение брака до пятнадцати лет. В противном случае применить искусственное оплодотворение даже без согласия абонента и родственников.

"Да, авторитет сильная вещь", думал про себя Саймон, глядя, как все без колебания ставят свои подписи на документе. На этом экспертиза завершилась.

Позже состоялся небольшой банкет, на котором все присутствующие тепло отзывались о работе Саймона. И хотя он не был тщеславен, ему польстили подобные речи, и настроение портила только неожиданно появившаяся зубная боль.

Без пятнадцати шесть Саймон был уже в гостиничном номере. Он аккуратно сложил бумаги и отчеты, переоделся в вечерний костюм с темным однотонным галстуком и, оставшись довольным своим отражением в зеркале, отправился к лифту. Желудок уже давно требовал внимания к себе. День выдался напряженным, тем более, что Саймон почти не спал, перелетев в утро из вечера.

В ресторане было людно, но шум странным образом рассеивался. Очевидно, работали хорошие звукопоглотители – заведение оправдывало свое имя. В этом крыле отеля располагался "Брисбен" – самый шикарный ресторан Сиднея. Отдельные уютные кабинки тут и там были разбросаны среди экзотических, тропических зарослей и стеклянных ширм с пузырьками воздуха и водяными потоками. В центре зала рос огромный сорокаметровый эвкалипт, и его крона находилась на высоте четвертого яруса. Второй ярус балконом опоясывал полусферу ресторана, где у дальней от входа стены с него изливался искусственный водопад. Третий ярус представлял из себя большие вычурные карнизы, а четвертый был цепочкой площадок на каркасе ажурных переходов.

Для тех, кто жаждал компании, а не уединения, в центре зала стояли столики, а у дальней стены находились танцплощадка и сцена. Живой оркестр подыгрывал местной поп-диве, бросавшей томные взгляды в публику. За ее спиной огромный голографический экран повторял все ее движения, а лазерные лучи разрисовывали прозрачные струи водопада.

"Представляю здешние цены, если они раскошелились даже на живой оркестр", без энтузиазма подумал Саймон. Однако скупость ему была не свойственна, тем более, что конверт с сегодняшними премиальными был весьма увесист. Саймон заметил спешащего к нему метрдотеля, с которым обменялся любезной улыбкой.

— Вам заказан столик в первом ярусе. Вы хотите поближе к сцене? – метрдотель застыл восковым изваянием, всей позой выражая вопрос и желание услужить.

— Пожалуй, – Саймон небрежно кивнул.

— Гейл, проводите мистера Мерфи к месту номер сто восемь и проследите за заказом. Приятного вечера мистер Мерфи, – метрдотель испарился почти мгновенно.

Саймон последовал за вертким официантом и обнаружил свой столик в тенистой куще буквально в дюжине ярдов от сцены.

Как раз в этот момент волоокая дива исчезла за кулисами и ее сменила сестра-близнец, отличавшаяся от предшественницы еще большей томностью взгляда и более глубоким контральто. Она бросила на Саймона обжигающе страстный взгляд и благосклонно кивнула оркестру.

По мановению руки метрдотеля перед Саймоном появился ужин, и он углубился в экзотику австралийской кухни. Минут через десять за соседним столиком появилась очень эффектная молодая женщина, казалось нимало не интересовавшаяся происходящим вокруг. Она курила тонкую длинную сигарету, и по ее лицу было видно, что она глубоко задумалась о чем-то своем. Саймон заинтересованно посматривал в ее сторону, но женщина упорно не замечала его взглядов.

От созерцания соседки его оторвал вежливый вопрос:

— Извините, у вас не занято?

Саймон поднял глаза и резкие слова, которые он собирался сказать, исчезли. Перед ним стоял ничем не примечательный человек. Таких называют "серыми". Но что-то в его взгляде заставило Саймона подчиниться.

— Я не отниму у вас много времени, – мужчина сел, так и не дождавшись приглашения. – Мистер Мерфи, я к вам по поводу сегодняшнего эксперимента. Ведь это вы сегодня присвоили девочке "синий" статус?

— Вы проявляете поразительную осведомленность обо мне и моих делах, – в голосе Саймона скользнула язвительность.

Собеседник оставил, однако, этот выпад без внимания и продолжил:

— Нам нужна ваша подпись под актом. Остальные обязательно подпишутся, нам важны именно вы. Разумеется, на ваш счет уже завтра будут перечислены комиссионные. Подпишите, пожалуйста, – незнакомец протянул Саймону бумагу.

Тот бегло просмотрел содержание, а собеседник, как бы развеивая последние сомнения, добавил:

— Надеюсь, нет необходимости уточнять ведомство, в котором я состою.

— Разумеется, – хрипло сказал Саймон.

Он быстро черкнул в трех местах документа и передвинул его по столу соседу.

— Всего хорошего, мистер Мерфи, – собеседник удалился. Слегка задев листья гинкго над столом.

"Чертовы спецы! Вечно лезут, куда ни попадя", Саймону было неприятно, что сейчас он отдал будущее неизвестной ему девочки в руки спецслужб. Как он мог забыть, что все гарантированно полезные мутации переходят в ведение Бюро Генетического Контроля при Мировом Совете. Мать той нерожденной девочки, которую он сегодня исследовал, наверняка уже под каким-нибудь благовидным предлогом перевозят в спецклинику, где будут сторожить как легендарный Форт-Нокс. Но больше всего Саймона злило то, что он не мог ничего с этим поделать: он знал себе цену, с его мнением считались тысячи людей, но здесь он был бессилен.

Саймон скомкал салфетку и бросил ее в тарелку. Вечер был безнадежно испорчен.

Часом позже, уже в своем номере, Саймон, мучаясь от подкатившей опять зубной боли, пытался заснуть. В голову лезла всякая чушь, и он никак не мог сосредоточиться на завтрашней лекции. В конце концов, к трем часам утра ему удалось сомкнуть глаза, однако вскоре его разбудил холод. Саймон непонимающе посмотрел на будильник, где веселый кенгуру подпрыгивал между праздничными цифрами пять – ноль – восемь.

За окном глухо грохнуло, отчего стекло тоненько зазвенело. Саймон ступил на холодный пол и, поджимая ноги как от битого стекла, подошел к радиатору.

"Холодный, собака", он прошипел ругательство сквозь зубы и набрал номер портье на терминале. Вместо бодрого лица на экране засветилась надпись "доступ временно ограничен". Секундой позже ему в номер постучали. Недовольно ворча, Саймон поинтересовался:

— Кто там?

— Это портье, – ответил молодой голос за дверью. – Наша администрация просит вас не беспокоиться. Мы выплати неустойку за все неудобства.

— А что случилось, – крикнул Саймон в уже открытую дверь, но там никого не было, и только еще два-три соседа по этажу заспано разглядывали полутемный коридор.

Вопрос Саймона остался без ответа, и он поспешил закрыть дверь.

На улице посветлело. Саймон пытался разглядеть все еще темное дно городского каньона, где скрывалась улица. Там что-то происходило, шевелилась какая-то тёмная масса. Неожиданно внизу блеснула тусклая вспышка, и здание вздрогнуло.

"Взрыв", догадался Саймон. Теперь он понял, что глубоко внизу улица была перекрыта и на ней копошилась в тени людская толпа. Сам не понимая, зачем он это делает, Саймон стал лихорадочно одеваться.

Лифт не работал, поэтому он потратил немало времени, спускаясь на первый этаж. Холл был пуст. Темно-синий ковролин был смят у самого выхода и явно нуждался в чистке. За зеркальными дверями глухо лязгнуло.

Саймон приоткрыл входную дверь и увидел медленно проезжавший по улице тяжелый армейский танк "Бегемот". В крадущихся сумерках, через сизую гарь он разглядел идущих цепью солдат в "хаки". Неожиданно из-за колонны вынырнул полицейский и, направив ему в глаза свет фонарика, резко спросил:

— Ваши документы!

Саймон залез во внутренний карман и протянул копу идентификационную карту. Только сейчас он заметил в руках полицейского пистолет и осознал свою оплошность – ведь тот мог подумать, что Саймон вооружен, и выстрелить. С такого расстояния он бы не промахнулся.

Полицейский пристально всмотрелся в фотографию, в Саймона и еще раз в фотографию, после чего, взяв под козырек, сказал:

— Мистер Мерфи, будет лучше, если вы пройдете в гостиницу. Здание теперь охраняется, – в подтверждение его слов откуда-то вынырнули человек двадцать солдат и охватили вход цепью.

Половина из них вошла внутрь гостиницы.

— Оцепить все здание, – рявкнул над ухом мегафон, по команде которого с топотом промчалась полурота солдат.

— Что случилось? Переворот? – Саймон не узнал свой голос, таким он был слабым и запуганным.

Однако полицейский вглядывался куда-то в дым и поэтому невпопад ответил:

— Конечно, мистер Мерфи. Солдаты вас проводят.

Саймону ничего не оставалось, как снова вернуться в гостиницу. Мрачный детина с винтовкой М-34 наперевес старательно пыхтел за спиной. Саймон так и не добился от него, что же случилось и, входя в свой номер, сердито хлопнул дверью. Однако мрачный потомок гориллы, судя по всему, остался сторожить этаж.

Чтобы отвлечься Саймон посмотрел на часы. На них было без четверти шесть. Он включил терминал. По программе шли глупые детские мультики и ни слова о событиях.

"Чип!", позвал Саймон. Тот подозрительно долго молчал. Саймон начал злиться. Неожиданно внизу на улице раздалась пальба и отдаленный рев разъяренной толпы. Он снова выглянул в окно: стало совсем светло, но разглядеть что-то внизу было невозможно. Дым тяжелыми черными клочьями наползал от перекрестка. Минут пять Саймон напряженно вглядывался в происходящее, но тут его отвлек частый топот на лестнице. Он услышал, как кто-то яростно заколотил в дверь. Затем стук еще приблизился. Казалось, некто пытается вломиться во все двери по очереди. Наконец частые удары посыпались в дверь Саймона. Он тупо стоял и смотрел в окно. На лестнице раздались новые шаги, приглушенные крики и тупой звук выстрела. Что-то с шумом повалилось. Затем Саймон услышал звук, как будто перетаскивают что-то тяжелое.

— Еще одного поймали, – отчетливо услышал он.

Только сейчас Саймон почувствовал, что его лоб покрыт холодной испариной. Он бессмысленно взглянул на терминал. До него не сразу дошли слова диктора, чуть раньше он приглушил звук:

— ...На данный момент последний очаг сопротивления около гостиницы "Трайдент" подавлен. Как ни странно, это был первый за последние тридцать лет бунт, направленный против евгенической программы "Ноев Ковчег". Никто из сотрудников ведомства не пострадал...

Диктор заливался соловьем, однако перед глазами Саймона остался только кадр: женщина, в руках которой плакат с его – Саймона – фотографией и жирной надписью "Убийца!".

Как будто со стороны он увидел свою руку, тянущуюся к коммуникатору и голос, заказывающий билет до Брюсселя.

До самого отлета он больше не сомкнул глаз и лишь лежал, бесцельно глядя в потолок. Саймон был потрясен и раздавлен. За пару часов до начала лекции он позвонил руководителю Сиднейского сектора и попросил отменить лекцию, заявив, что в условиях волнений он отказывается от соглашения и требует выплатить неустойку за моральный ущерб и отсутствие должной охраны. Глава центра рассыпался в извинениях, но Саймон, сославшись на обратный рейс, попрощался и выключил терминал.

Аэротакси быстро довезло его до аэропорта, где под охраной Саймон был доставлен минуя контроль прямо в салон. Через четверть часа стратоплан уже летел в Брюссель.

В салон вышла стюардесса как две капли воды похожая на ту, что была в рейсе на Сидней. Она весело прощебетала о том, что через двадцать минут будет невесомость, и попросила не забывать о ремнях.

Саймон довольно грубо отказался от предложенного ленча и хмуро уставился в окно. Восточную часть континента заволакивало облачной рябью. Со стороны Большого Барьерного рифа надвигался тайфун. Однако здесь на большой высоте косматое огненное солнце все также беспощадно высвечивало каждую заклепку на крыле. Резкий контраст густой синевы моря и нестерпимой белизны крыла вызывал ощущение нереальности всего происходящего: казалось, что это сон или фильм. Саймон почувствовал, как к горлу подступает тошнота: стратоплан проходил высшую точку баллистической кривой.

"Зачем они это делали?" – эта мысль уже минут двадцать не покидала головы Саймона. Перед глазами стояла то женщина с плакатом, то бравый полицейский, то мордоворот в "хаки". Саймон все также тщетно терзался вопросом о причинах бунта. "Неужели непонятно, что программа создана для их же блага. Чего можно хотеть еще? Неужели того, чтобы расплодились ублюдки? Неужели можно позволить, чтобы каждый имел сколько угодно детей, и самое главное – каких угодно детей? Неужто они собираются сами накормить эту орду инвалидов и больных?", незаметно для себя Саймон разъярился.

"Нет, конечно, они это свалят на плечи государства: раз оно облагодетельствовало их, пусть оно облагодетельствует и их детей. Они же сами себе могилу роют. Китай и так висит непомерной тушей над всем миром. А если позволить многодетные семьи, Китай только числом раздавит нас всех. Ему даже не понадобится оружие. Да уж куда до таких высоких материй этим жалким людишкам! Они в своей жизни ничего, кроме мелодрамы по сети и дешевой рабочей пайки не видели, да и не они это все затеяли. Но тогда кому это могло понадобиться? Ведь простой работяга горазд, только орать, а за ниточки дергает кто-то другой, но кто?"

Саймон не заметил, как стратоплан коснулся взлетной полосы и очнулся только от сильного рывка: заработали тормозные двигатели. От резкого толчка Саймон ткнулся носом в переднее кресло, из-за того, что забыл подтянуть ремень. И хотя стюардесса принесла ему санитарный пакет, белая рубашка была безнадежно испорчена. Сосед по ряду старался не смотреть в его сторону, но Саймону казалось, что почти весь салон стратоплана потешается над его разбитым носом.

К счастью трап подали без задержек. Ругаясь сквозь зубы, Саймон протиснулся через плотную толпу и поймал аэротакси до дома.

Там его встретила перепуганная жена. Еще целый час после приезда она суетилась, бегала с лекарствами, подушками и примочками. Саймон безучастно лежал на диване.

— Дорогой, – Джулия осторожно присела рядом и погладила его по руке, – обещай мне, что ты больше не поедешь в Австралию. Это счастье, что с тобой ничего не случилось. Я ведь видела этот транспарант.

Она выделила слово "этот".

Саймон посмотрел на нее и снова уставился в потолок:

— Хорошо, я обещаю тебе, что больше не поеду в Сидней, – он перевернулся набок и посмотрел на жену. – Мне тоже не хочется смотреть на тупых люмпенов.

Рука Джулии слегка вздрогнула: обычно Саймон не позволял себе таких грубых выражений. Она чувствовала, что он готов взорваться, поэтому ничего не сказала и осторожно положила ему на лоб прохладную руку, успокаивая.

— Погладь мне чистую рубашку, – Саймон порывисто поднялся и начал собирать свой портфель.

— Куда ты собрался? – Джулия недоуменно посмотрела на него.

— Мне надо на работу.

— Зачем? У тебя еще не истекла командировка, – Джулия попыталась остановить его, но Саймон осторожно снял ее руки со своих плеч и повторил:

— Мне надо на работу.

Когда за мужем закрылась дверь, Джулия еще долго водила пальцем по замысловатым узорам ее пластиковой обивки.

На работе Саймона ожидала куча нерешенных дел и изумленный взгляд секретарши. Буркнув дежурное приветствие, он быстро прошел в свой кабинет. На рабочем столе аккуратными стопками лежали бумаги, лазерные диски, дискеты и чип-карты. Педантичность была его коньком, однако никакого желания работать у Саймона сейчас не было, а потому, изобразив на лице вялые следы деятельности, он набрал на терминале номер шефа. Заставка вызова мерцала довольно долго, пока на том конце не отозвались:

— Евгенический центр Лейпцига. Офис доктора Совиньи. Чем могу быть полезна? – Кукольная секретарша, настоящая живая Барби, отработанной улыбкой встретила Саймона.

"И где их таких штампуют?", подумал Саймон, а вслух попросил девушку соединить его с шефом. После секундного молчания, та мурлыкнула "пожалуйста" и на экране появилось непроницаемое лицо шефа. Однако тут же брови его удивленно приподнялись, но лишь чуть-чуть, почти незаметно.

— Саймон, ваши лекции уже закончились?

— Не беспокойтесь мистер Совиньи, наше отделение получит неустойку, – Саймон кисло улыбнулся, – просто не очень хочется стать жертвой бунтовщиков.

— Да, я уже смотрел репортаж, – шеф присмотрелся к лицу Саймона. – Вы, я вижу, все-таки пострадали?

— Да нет, – пошутил Саймон, – "жесткая" посадка.

Совиньи посмотрел на него без малейшей тени веселья.

— Отчет по поездке вышлите моей секретарше, а сами возьмите два дня и отдохните. Настоятельно рекомендую.

— Спасибо, шеф. Я, пожалуй, поработаю, – ответил Саймон.

Совиньи пожал плечами и, попрощавшись, отключил связь.

Посмотрев на горы бумаги, Саймон вздохнул, но уже через минуту настроился на привычный лад. Бесконечный рабочий день продолжался.