"Жить воспрещается" - читать интересную книгу автора (Каменкович Илья Исакович)

СКРИПКА В ЛЕСУ

Вам приходилось слышать скрипку в лесу? Мне довелось однажды, и воспоминание об этом еще живо, хотя с тех пор прошло два десятка лет…

…Дунай сердито спорил с берегом. Ветер трепал седые космы волн. Мотались, прыгали на волнах лодки, привязанные к причалу. Ветер уносился в степь и дальше — к черной громаде леса. Там, уже вполсилы, он раскачивал густые кроны деревьев, рождая тот глуховатый шум, который беспричинно волнует в лесу.

Мы направлялись в лес, где, по слухам, бродила группа гитлеровцев. Война только что закончилась. Хотелось верить, что слухи о банде преувеличены или просто выдуманы. Но, так или иначе, лес надо было прочесать. Вскоре мы втянулись в сумеречную неизвестность леса. В звене нас было трое. Пройдя сотни две шагов, мы неожиданно услышали мелодичные звуки.

Представьте себе чужой лес. Тревожная тишина. И вдруг — скрипка… Ее грустный голос то сливался с шорохом листвы, то вдруг нарастал, отчетливо выделяясь в лесных шумах.

В третий раз за день начинался дождь, Будто просеянные сквозь сито капли тихонько шелестели в листьях. Скрипка жаловалась и негодовала. Она тревожила, она бередила душу. Я вспомнил, не знаю почему, бои на холмах Буды, товарищей в братских могилах…

Да, смычком водила опытная рука.

Я вел звено по узкой лесной тропе. И вот мы увидели скрипача. Это был пожилой цыган невысокого роста, обросший и худой. В его буйных, тронутых сединой волосах блестели бисеринки дождя. На цыгане было что-то вроде серой арестантской робы. Черные полосы на ней выгорели. Он шел впереди нас. Шел неровно, припадая на одну ногу, босой и какой-то неприкаянный. Между плечом и подбородком была зажата скрипка. За ним тянулась мелодия, которую трудно забыть и еще труднее передать.

Тропинка вывела к поляне. Мы увидели группу людей возле лесной сторожки. Мои солдаты вскинули автоматы, но я остановил их, заметив переводчика Иштвана — коренастого парня в островерхой шапке. Возле него стояло еще несколько венгров. А на полозьях перевернутых саней сидело трое пленных немцев. Они жались друг к другу, одичавшие и опухшие — должно быть, с голоду. Увидев нас, они вскочили.

И вдруг голос скрипки взлетел и оборвался на высокой ноте. Цыган увидел немцев. Не то вопль, не то крик ярости вырвался у него. Скрипка полетела в сторону. Размахивая смычком, цыган бросился на одного из немцев и вцепился ему в горло. Они покатились по земле. Цыган что то хрипло кричал, немец, задыхаясь пытался оторвать его руки от горла…

Старшина Замчевский с трудом оттащил обезумевшего цыгана от пленного.

Я подошел к цыгану. Он дрожал… Я кивнул Замчевскому, и тот отпустил его. Предложил цыгану папиросу, но он не обратил на нее внимание. Он вытащил из кармана куртки матерчатый треугольник и ремешок с металлической биркой и протянул их мне. На кусочке алюминия были выбиты какие-то цифры. Цыган выкрикнул что-то бессвязное.

Я обернулся к Иштвану, ожидая перевода. Тот пожал плечами и сделал пальцем жест возле виска мол у него «не все дома».

Цыган подобрал скрипку и, не оглядываясь на нас, пошел в лес, припадая на ногу и бормоча что-то. Мы молча смотрели ему вслед.

Вот он подошел к каменному распятию, стоящему на краю поляны. Оно было облупленное и исхлестанное дождем. Нелепо торчала проржавленная жесть ореола вокруг головы Христа. Цыган остановился перед распятием — и вдруг что было силы ударил по нему скрипкой. Треск дерева, оборвавшийся звон струн… Будто простонала скрипка…

Цыган постоял еще немного, потом резким взмахом отбросил смычок и побрел дальше. Вскоре лес поглотил его…

Один из венгров быстро заговорил. Иштван перевел его слова:

— Вот какое дело, капитан. Этого цыгана зовут Чорба Янош. Его даже в Будапешт приглашали играть на скрипке. Немцы увезли его с семьей в концлагерь. Куда-то в Австрию. Вместе со всеми нашими цыганами. Их сжигали в печах, а Чорба… Его заставили каждую партию провожать со скрипкой к печам… Вот оно как…

Я закурил и покосился на немцев. Они все еще стояли по стойке «смирно». Тот, на которого набросился Чорба, равнодушно жевал сухарь.

Подавляя очень злое, что подымалось во мне, я подал команду строиться и приказал Замчевскому отвести пленных в лагерь.