"Шутка" - читать интересную книгу автора (Туманова Ольга)

Глава первая. Лето

В безоблачном небе победно сияло солнце, и плавился асфальт, и жар с привкусом битума, задевая редких прохожих, лениво тянулся по переулку.

И вдруг — как грибной дождь — падает на сонный переулок громкий девичий смех. И, очнувшись от дремотных дум, прохожие поднимают головы.

В окне три девушки сидят за столом, и стол сплошь завален бумагами. Ну, что смешного в серьезных бумагах, хмурятся прохожие и вновь уходят в полудрему.

А в бумагах и, правда, смешного нет ничего. И задание, что поручено девушкам, более чем серьезное. И серьезен был начальник, когда зашел к ним перед отъездом. Бывший именитый спортсмен, он давно утратил и спортивную форму, и поклонниц и вовсе неизвестен, как знаменитость, им, юным созданиям, что родились в годы его спортивного заката; и манерность его жестов, и походка кота, что привык тешиться в восторге девичьих взглядов, кажутся девушкам в пожилом мужчине так нелепы и так смешны. Впрочем, они мало им озабочены и всегда рады, когда начальник (наконец-то!) куда-нибудь исчезает.

А бумаги — личные дела спортсменов; тех ждет праздник, поездка за границу на международные студенческие игры, а девушкам приходится тосковать над чьей-то писаниной. Анкеты спортсменов, их автобиографии, справки, подписи, печати — все должно быть в наличии, ведь тот, чью характеристику забыли снабдить круглой гербовой печатью или закорючкой секретаря райкома, никуда не поедет, будь он хоть потенциальным или даже уже свершившемся олимпийцем. Известное дело, не спортивные достижения главное условие поездки. Главное допуск КГБ.

Малейший недосмотр, и лавровая ветвь чемпиона отправится во враждебную державу, но девушки так далеки и от чужих держав, и от своего КГБ, и от Большого спорта, и от работы… Окончив год назад школу и не пройдя на дневное отделение в университет, они пришли в организацию, что первой попалась им на пути, поскольку не работать, даже если родители вполне способны и прокормить, и одевать своих чад, нельзя; то накатанная дорога в ряды тунеядцев, которыми занимается все то же КГБ, и могло то КГБ любую из них выслать из города куда-нибудь… далеко. К тому же, все трое благополучно поступили на вечернее отделение, и институты требовали справки о работе, ведь только тот, кто трудится днем, имеет право вечером учиться. Так и оказались три разные девы в одном очаровательном старинном особнячке. По прихоти не слишком разборчивой (а быть может, весьма изощренной?) судьбы. И были девчонки со стороны очень похожи друг на друга. Это потом, когда они закончат вузы и станут работать в солидных организациях и расти по службе, и работа у одной будет престижная, со словами уважения, у другой — с постоянным наблюдением партийных органов и их постоянными окриками и выговорами, а работа третьей — так, ничего интересного, не заметная и, пожалуй, никому не нужная; и личная жизнь сложится у них по-разному: у одной муж, как говорится, хороший, у другой муж нехороший, а у третьей — муж бывший; и дети — у одной будут расти тихие, без нареканий учителей и двоек в дневнике, другую соседи с бранью станут поджидать на лестнице, чтобы высказать ей все, что думают о ее сорванцах, что снова спалили в почтовом ящике газеты, измазали краской кнопки лифта и…, а у третьей детей не будет вовсе — вот тогда они, ныне юные девочки, начнут меняться и отличаться друг от друга и с годами станут совершенно друг на друга не похожи. И одна будет массивная, округлая, с одышкой; другая худущая до неприличия, а третья статная, как юная леди. Походка у одной тяжелая, у другой нервозная, у третьей плавная. Одежда у одной: все своими руками по выкройкам модных журналов, у второй — что придется, лишь бы подешевле да без особых хлопот, а у третьей — из дорогого ателье. И разговоры у них станут разные: кто про сюрреализм да стиль Кардена, кто про дороговизну детской одежды, что рвется каждый день, кто… Но они еще не представляют себя там, во взрослой жизни. Когда-то она будет. И будет ли. А то, что они иногда представляют себе как свое будущее, так далеко от него, что…

А сейчас девчонки разнятся лишь цветом волос, но кто узнает их по волосам? Окликнешь, думая: идет та, блондиночка, а оглянется блондиночка, а то не она вовсе, а та, что вчера была брюнеточка. А эта жгучая брюнетка — та самая, что только что проходила мимо в пепельном ореоле. (Это потом они не будут постоянно менять цвет волос: одной недосуг, а другая потому, что не любой цвет к лицу с возрастом.) Фигурка на всех одна: худенькая, юбчонки коротенькие, такие короткие, что только ноги и видны. Вот ноги и, правда, разные, по ногам их и различают. Но они о том не знают.

Они проверяют документы, и в этой рутине находят повод для веселья. Одна читает характеристики казенным тоном, другие — предугадывают, что написано дальше. И не ошибаются. Что там, за казенными бумагами, девочки не знают: ребята все им незнакомы, но девочки понимают, что, как и всегда, на соревнованиях окажется пестрая компания, и парни будут на любой вкус: и коренастые и стройные, и высокие и широкоплечие, и блондины и брюнеты, и голубоглазые и черноглазые, и весельчаки и зануды, и уравновешенные и психи, и галантные и грубоватые и откровенное хамье попадется среди них непременно, и будут парни из разных городов (и больших, и не очень), будут и те, что приехали учиться в город из деревушки; но все это будет когда-то потом и где-то там, а сейчас, когда девушки смотрят на характеристики, кажется, что все спортсмены-студенты — близнецы-братья: серые, однотипные, все, как один, хорошо учатся, принимают участие в общественной жизни, морально устойчивы, в быту скромны, общественные поручения выполняют добросовестно и в коллективе пользуются уважением.

Вот опять одна из девушек, та, которую мужчины отдела узнают по стройным ножкам, а подружки называют Катей, берет из кипы бумаг анкету, и девочки, готовые смеяться, спрашивают: "Кто?! Примерный семьянин или морально устойчивый холостяк?"

Глаза бегут по строчкам, и Катя просит:

— Девочки, подождите, — и в голосе вместо смеха интерес и удивление. — Девочки, не смейтесь. Вы послушайте. "Володя — чуткий отзывчивый товарищ, готовый всегда прийти на помощь".

Девушки притихают. После безудержного потока канцеляризмов, штампов, равнодушных шаблонных отписок простые человеческие слова звучат тепло и объемно, и оживает тот, кто скрыт за тонким листом бумаги.

Девочки думают. О чем? Да так. Ни о чем, и сразу обо всем: вот бы про них кто-нибудь где-нибудь когда-нибудь… Вот бы их избранник… Вот бы их друзья…

И почему другие характеристики такие… бездушные? И почему люди такие разные? И злые, и равнодушные, и великодушные… Ведь живут все вместе, все рядышком, одинаково, в сущности, живут, так отчего же? Как хорошо, наверное, жить, когда твой друг, как тот, как его, а, ну да, Володя. Какие у него друзья? А какая у него улыбка? А глаза? И у него есть девушка? Какая она, девушка такого парня? А он, что, и правда, такой хороший человек, этот спортсмен?

Кто-то вопрос произносит вслух, и, очнувшись от грез, все трое вновь смеются.

И слово просит Лена. (Лена — студентка института народного хозяйства, и это — что-то новое, необычное, да и что это такое, народное хозяйство? У них в стране все народное, ну и что? А впрочем, это они так, поговорили и забыли, интересно им другое. А вообще-то Лена хозяйственная, у нее постоянно какие-то идеи, всегда деловые, и она не мечтает так, как Катя, ради самого процесса мечтания, а всегда стремится претворить свои идеи в жизнь.) Лена встала и постаралась выдвинуть вперед живот, что было более чем непросто, поскольку ни у одной из троих живота еще как бы не было, и голосом, вернее тоном напоминая главного начальника этого особнячка, произнесла:

— Товарищи! Мы собрались здесь по поводу и в связи и должны заслушать сообщение, и в свете вышеуслышанного возникло некое подозрение, весьма, впрочем, не проверенное, но заслуживающее, тем не менее, внимания, что, по некоторым данным, требующим дальнейшей проверки, в пределах нашей, так сказать, грешной земли появилась странная особь мужеского полу, обладающая уникальными, я бы сказала, не могующими быть свойствами, а именно — особь порядочная. Тут сразу возникает масса вопросов. Насколько порядочна данная особь, в каких, так сказать, пределах и масштабах и в какое время суток, каков, так сказать, радиус действия его порядочности? С кем именно порядочна данная особь? С коллегами? Родственниками? Либо с человечеством? Такой же вопрос я бы позволила себе задать о его отзывчивости. В каких пределах и в каком диапазоне?

Тут Лена хихикнула и нормальным голосом сказала:

— Девчонки, давайте напишем ему письмо. В анкете есть домашний адрес.

— А я знаю тот адрес, куда он нас пошлет, — съязвила Лиза. (Лиза учится на биофаке и готовится мужественно резать лягушек, о чем часто говорит девочкам своим низким глуховатым голосом и начинает объяснять и необходимость, и высокую значимость для человечества данного поступка, но девочки в ужасе визжат и не желают ее слушать, и Лиза, бравируя новым статусом, вносит в свой тон нотки грубоватости.)

— Елизавета! Ты забыла?! Он — чуткий и отзывчивый. И вообще, это ведь шутка, — и Лена обняла за плечи Катю, которая еще не успела высказать свое мнение об идее Лены, а только приготовилась сказать что-нибудь яркое, но Лена твердо усадила Катю на стул и сказала:

— Девочки, ведь скучно же. Давайте скрасим себе трудовые будни. Вот тебе, Катя, бумага, ручка. Прояви, филолог, свои способности, продемонстрируй миру свое владение словом. Это тебе экзамен на зрелость или на профпригодность, как хочешь: сумеешь ли ты написать так, чтобы он, заинтересованный и взволнованный, тут же станет строчить нам ответ.

— Давай, — поддакнула и Лиза. — А то и, правда, скучно.

И девочки склонились над столом, и долго над сонным переулком летал смех.