"Дюна" - читать интересную книгу автора (Герберт Фрэнк)***Сафир Хават скользнул в тренировочный зал Каладанского замка, мягко прикрыв за собою дверь. И на мгновение замер, почувствовав себя старым, усталым и измочаленным. Левая нога прибаливала, ныл рубец, полученный на службе еще у старого герцога. «Третье поколение…» — подумал он. Громадная комната была ярко освещена льющимся из потолочных окон дневным светом. Мальчик сидел спиной к нему, углубившись в разложенные на Г-образном столе бумаги и карты. Сколько же раз надо говорить юнцу, что нельзя усаживаться спиной к двери! Хават легонько кашлянул. Пол не отрывался от дел. Облачная тень прошла над потолочными окнами. Хават снова прочистил глотку. Пол выпрямился и, не поворачивая головы, проговорил: «Знаю, я сижу спиной к двери». Спрятав улыбку, Хават шагнул вперед. Пол глянул вверх, седовласый старик остановился рядом с углом стола. Глаза Хавата, два прозрачных озерца на загорелом морщинистом лице, поблескивали энергией и готовностью. — Я слышал, как ты шел внизу через зал, — сказал Пол. — И как ты открывал дверь. — Эти звуки можно сымитировать. — Нет, я замечу разницу. «Он способен и на это, — подумал Хават. — Эта ведьма, его мать, воистину учит своего сына. Интересно, что думает обо всем этом ее драгоценная школа. Может быть, они и заслали сюда старуху проктора, чтобы поставить нашу милую леди Джессику на место». Пододвинув кресло, Хават уселся наискосок от Пола, лицом к двери, откинулся на спинку и принялся изучать комнату. Он делал это с подчеркнутым вниманием. Внезапно она показалась ему странной, теперь, когда большая часть обстановки уже отправлена на Арракис. Оставался стол для занятий и фехтовальное зеркало… кристальные призмы его были темны, истрепанный фехтовальный манекен застыл рядом, словно старик-пехотинец, изрубленный и израненный в битвах. «Как я», — подумал Хават. — Сафир, о чем ты думаешь? — позвал его Пол. Хават посмотрел на мальчика: — Я думал о том, что скоро уже мы оставим это место и наверняка впредь его не увидим. — Это печалит тебя? — Печалит? Чепуха! Печально расставаться с друзьями, а дом — всего лишь только дом. — Он глянул на разложенные на столе карты. — На Арракисе будет новый дом. — Тебя послал сюда отец посмотреть, чем я занимаюсь. Хават нахмурился — мальчишка видел его насквозь — и кивнул: — Ты хотел бы, конечно, видеть его самого, сам понимаешь, герцог так занят сейчас. Он сказал, что зайдет попозже. — А я изучал бури на Арракисе. — Бури. Вижу. — Довольно скверная штука. — Скверная штука — слишком мягко сказано. На равнине эти бури проходят шесть-семь тысяч километров. Их порождает все, что несет энергию: кориолисова сила, другие бури, все, в чем есть хоть унция энергии. За час они могут продвинуться на семь сотен километров и несут с собой все, что попадется на пути… песок, пыль, все… Такая буря не только сдирает с костей всю плоть, даже кости истачивает в щепки. — Почему же они не управляют погодой? — У Арракиса свои проблемы, там все дорого… а еще обслуживание и ремонт. Гильдия требует ужасную сумму за метеорологический спутник, а Дом твоего отца не из самых больших и богатых. Ты это знаешь, парень. — А ты видел кого-нибудь из фрименов? «Ум парнишки сегодня так и мечется», — подумал Хават. — Мог бы и не видеть, — ответил он. — О людях низин и грабенов особо сказать нечего. Ходят они все в этих болтающихся одеяниях. И воняет от них в любом помещении просто непредставимо. Это от костюмов, что они носят. Там их называют конденскостюм, — они сохраняют испаряемую телом воду. Пол глотнул, вдруг почувствовав влагу в собственном рту, — в том сне ему очень хотелось пить. «Люди на этой планете настолько нуждаются в воде, что им приходится сохранять воду своего тела…» — От этой мысли на него повеяло отчаянием. — Да, вода там — драгоценность, — произнес он. Хават кивнул и подумал: «Быть может, я сам навожу на него эти мысли, об этой планете нужно думать как о враге. Было бы безумием соваться туда, забыв об этом». Пол глянул на потолок, почувствовав, что начался дождь. Серое метастекло затягивала влага. — Вода, — произнес он. — Ты узнаешь скоро, что значит нуждаться в воде, — сказал Хават. — Как сын герцога, конечно, ты не будешь страдать от жажды. Но вокруг тебя… Пол смочил губы языком и вновь подумал о встрече с Преподобной Матерью неделю назад. И она тоже говорила что-то о жажде. — Ты узнаешь о Погребальной Равнине, о великих пустынях, где нет ничего, только специя и песчаные черви, — говорила она. — Ты будешь чернить веки, чтобы не слепило солнце. А убежищем станет низина, где нет ветра, и ездить будешь на своих двоих — не на топтеремобиле, не верхом. И Пол почувствовал, что его завораживали не ее слова… голос, певучий, вздымающийся волной и опадающий словно прибой. — Для тех, кто живет на Арракисе, — говорила она. — Пуста кхала — земля, луны — друзья, а солнце — враг. Пол почувствовал, что мать подошла поближе, покинув свой пост у двери. Она поглядела на Преподобную и спросила: — Значит, нет никакой надежды, ваше преподобие? — По крайней мере, для отца. — И старуха махнула рукой, чтобы Джессика умолкла, и глянула на Пола — Заруби себе на носу, юноша, мир держится на четырех ногах… — Она подняла вверх четыре костлявых пальца с крупными суставами. — …на знаниях мудрых, справедливости великих, молитвах праведных, доблести храбрых. Но все это ничто, — она сжала руку в кулак, — …без правителя, который знает искусство правления. Запомни же эту науку. Неделя прошла с того дня, проведенного вместе с Преподобной Матерью. И смысл ее слов только сейчас начинал доходить до него в полной мере. Теперь, сидя в учебной комнате перед Сафиром Хаватом, Пол вдруг почувствовал острый приступ страха, он глянул на озадаченного нахмурившегося ментата. — Где же ты болтался все это время? — спросил Хават. — А ты встречался с Преподобной Матерью? — С ясновидящей ведьмой императора, — в глазах Хавата блеснул интерес, — я встречался с ней. — Она… — Пол заколебался и понял, что не смеет заговорить об испытании. Запрет глубоко въелся в разум. — Да? Что ты хочешь сказать? Пол дважды глубоко вздохнул. — Она кое-что сказала мне. — Он закрыл глаза, припоминая слова, и, когда заговорил, бессознательно имитировал интонации старухи — «Ты, Пол Атридес, потомок королей и сын герцога, должен научиться править. Кое-кто из твоих предков так и не научился этому». — Пол открыл глаза и продолжал — Это рассердило меня, я сказал, что мой отец правит целой планетой. А она ответила: «Он теряет ее». Я возразил: «Но он же получает более богатую планету». Она ответила: «Он потеряет и ее». Я хотел бежать и предупредить скорее отца, но она сказала, что его уже предупреждали многие — ты, мать, другие… — Достаточно верно, — пробормотал Хават. — Тогда зачем же мы отправляемся туда? — требовательно спросил Пол. — Потому что так приказал император, и потому что кое-какая надежда у нас есть, что бы ни говорила ведьма-шпионка. Ну, что же еще излилось из древнего фонтана премудрости? Пол глянул вниз, на сжатую в кулак под столом правую руку. Медленно, усилием воли, он заставил мускулы расслабиться. «Она каким-то образом овладела мной, — подумал он. — Но как?» — Она попросила меня объяснить, что значит править, — сказал Пол, — и я ответил: это когда один командует. Тогда она сказала, что мне уже придется переучиваться. «Прямо в цель», — подумал Хават и кивнул, чтобы Пол продолжал. — Она сказала, что правитель должен уметь убеждать, а не заставлять. Она сказала, что наилучший кофейный прибор он должен предложить достойнейшим людям, чтобы привлечь их. — Как же она узнала, каким именно способом твой отец привлек таких людей, как Гарни и Дункан? — спросил Хават. Пол пожал плечами: — Еще она сказала, что хороший правитель должен выучить язык, на котором говорит его мир, а языки различны на всех планетах. Я решил, что она подразумевает язык обитателей Арракиса, но она возразила, что имеет в виду язык камней и трав, язык, который нельзя постичь только ушами. Я сказал тогда: «Это то, что доктор Юэ зовет тайной жизни». Хават хихикнул: — И как она это проглотила? — Я подумал, что она рехнулась. Она сказала тогда, что тайна жизни — это не загадка, которую надо решить, а реальность, которую надо прожить. Тогда я процитировал первый закон ментата: «Процесс нельзя понять, остановив его. Постижение процесса развивается, следуя за ним, догоняя его, сливаясь с ним». Это ее удовлетворило. «Он осилит и это, — подумал Хават, — но старая ведьма его напугала… зачем?» — Сафир, — спросил Пол, — а на Арракисе и в самом деле так скверно, как она говорит? — Ну, совсем плохо быть не может, — сказал Хават, выдавив улыбку. — Взять, например, Вольный народ, этих бродяг пустыни. По результатам аппроксимационного анализа я могу тебе сказать, что их много… Много больше, чем числит Империя. Люди живут на этой планете, парень, очень много людей и… — Хават тронул глаз узловатым пальцем —… они ненавидят Харконненов лютой ненавистью. Ты не должен никому даже заикаться об этом. Я рассказываю тебе лишь как помощнику собственного отца. — Он рассказывал мне о Салузе-Секундус, — отозвался Пол. — Знаешь, Сафир, она весьма похожа на Арракис… Может быть, там не столь плохо, но не многим лучше. — Ну, о теперешней Салузе-Секундус мы ничего не знаем, — сказал Хават. — Только о том, какой она была… Действительно, там почти как на Арракисе. — А фримены помогут нам? — Возможно, — Хават встал. — Сегодня я отправляюсь на Арракис. А ты тем временем позаботься о себе ради старика, который в тебе души не чает, э? Будь хорошим мальчиком, иди сюда и сядь лицом к двери. Я вовсе не думаю, что в замке тебе угрожает опасность, — это просто привычка, которую я хочу в тебе воспитать. Пол встал, обошел вокруг стола. — Ты уезжаешь сегодня? — Сегодня, а ты последуешь завтра. Следующий раз мы встретимся с тобой уже на земле нового мира. — Он ухватил Пола за бицепс на правой руке. — Ну-ну, и не напрягай руку с ножом, а щит включай на полную мощность. — Он отпустил руку Пола, хлопнул его по плечу, резко повернулся и быстро зашагал к двери. — Сафир! — позвал его Пол. Хават обернулся в дверном проеме. — Ты тоже не садись там спиной к дверям, — заметил Пол. Ухмылка поползла по изборожденному морщинами лицу: — Чего-чего — этого-то я делать не буду. Поверь мне, парень. Он вышел, мягко закрыв дверь. Пересев на место, где только что сидел Хават, Пол расправил бумаги. «Еще один день, — подумал он и огляделся. — Мы уезжаем». И отъезд стал для него вдруг куда более реальным, чем когда-либо… Он припомнил, старуха сказала тогда, что мир складывается из многого: людей, грязи, растений, лун, приливных течений, солнц — величина эта неизвестна и называется природой, она не знает, что такое «сегодня». И он подумал: «Что есть природа?» Дверь напротив Пола с шумом распахнулась, и внутрь ввалился уродливый коротышка с охапкой оружия в руках. — Ну, Гарни Холлек, — обратился к нему Пол, — тебя назначили главным оружейником? Холлек пяткой притворил дверь: — Знаю, тебе бы хотелось, чтобы я сыграл тебе. Оглядев комнату, он заметил, что люди Хавата уже прошлись по ней, обеспечивая безопасность наследника герцога. Во многих местах об этом свидетельствовали кодовые знаки. Коротышка заторопился с грудой оружия к столу, девятиструнный бализет свисал за спиной, у головки грифа в струны был продет медиатор. Холлек вывалил оружие на стол для занятий и принялся раскладывать рапиры, кинжалы, станнеры, стреляющие медленными пулями, пояса щитов. Косой шрам на его лице искривила улыбка. — Итак, чертенок, ты не хочешь мне пожелать доброго утра, — сказал Холлек. — Какой колючкой ты подколол старого Хавата? Он пронесся мимо меня в зале, словно опаздывал на похороны врага. Пол ухмыльнулся. Из всех людей своего отца больше всего он любил Гарни Холлека, знал его настроения, прихоти и привычки и считал его скорее другом, чем наемником. Холлек скинул с плеча бализет, принялся настраивать его и буркнул: — Хочешь молчать — молчи. Пол встал, пересек комнату, громко обращаясь к Холлеку: — Ну, Гарни, какая же сейчас может быть музыка, раз ныне — время битвы. — Так сегодня говорят все начальники, — согласился Холлек. Он тронул струну на инструменте, кивнул. — А где Дункан Айдахо? — спросил Пол. — Разве не он обучает меня владению оружием? — Дункан командует второй волной отправляющихся на Арракис, — ответил Холлек, — и тебе оставили только бедного Гарни, забросившего битвы и налеты ради музыки. — Он тронул другую струну, прислушался к ней, улыбнулся. — И на совете решили поучить тебя музыке, раз уж ты совсем никудышний боец, чтобы жизнь твоя не прошла понапрасну. — Может быть, ты споешь мне балладу, — сказал Пол. — Я бы хотел послушать, как не следует этого делать. — Ах, ха-ха, — расхохотался Холлек и затянул «Галасианских девиц», рука его мелькала над струнами: — Не так уж плохо для такой корявой руки, — объявил Пол, — но если моя мать услышит, что ты допускаешь такие вольности, она велит украсить твоими ушами стену замка. Гарни тронул левое ухо: — Хорошего украшения из него не получится: натер о замочную скважину, подслушивая, как один известный мне молодой человек наигрывал довольно сомнительные частушки на своем бализете. — Значит, ты уже забыл, как себя чувствуешь, обнаружив в своей постели песок. — Пол потянул пояс щита со стола, застегнул его на груди. — Тогда придется биться! Глаза Холлека раскрылись от притворного удивления. — Так! Значит, злодейство это было содеяно твоей рукой! Защищайся, молодой хозяин, защищайся! — Он подхватил рапиру и взмахнул ею в воздухе. — Душа моя жаждет мести. Пол взял парную рапиру, согнул в руках, встал на изготовку и выставил ногу вперед, передразнивая торжественную манеру доктора Юэ. — Что за дурня прислал мне сегодня отец для занятий с оружием! Этот неумеха Холлек забыл первое правило, известное каждому, кто не впервые берет в руки щит и оружие, — объявил Пол, нажал на груди кнопку и включил щит, ощутив знакомое пощипывание и покалывание на лбу и вдоль спины. Звуки в комнате стали глуше, проходя через силовое поле щита. — В поединке со щитами защищаются быстро, атакуют медленно, — сказал Пол. — Атака. Цель атаки — заставить соперника ошибиться, открыться для решительного удара. Щит отражает быстрый удар, но уступит медленному кинжалу. — Пол поднял рапиру, сделал финт и, отразив воображаемый удар, сделал медленный выпад, чтобы преодолеть бездумное сопротивление щита. Холлек недвижно наблюдал и уклонился лишь в последнюю секунду, когда затупленное острие готово было соприкоснуться с его грудью. — Скорость великолепна, — сказал он. — Только ты был все время открыт для контрвыпада под руку. Раздосадованный Пол отступил. — Я тебя выпорю за такое безрассудство, — сказал Холлек. Он поднял обнаженный кинжал со стола. — В руке врага он может выпустить твою кровь, а с нею и жизнь! Ты способный ученик, не более, но я тебя уже предупреждал, что даже в игре нельзя доверяться человеку со смертью в руке. — Похоже, у меня сегодня нет настроения для фехтования, — ответил Пол. — Настроения? — гнев в голосе Холлека глухо доносился через пару щитов. — Кого интересуют твои настроения? Человек принимает бой, когда вынужден, а не когда у него появляется настроение пофехтовать. Настроения бывают у животных… У человека они для любви или для музыки. Но к законам поединка настроения не имеют никакого отношения. — Извини, Гарни, мне очень жаль! — Еще мало жаль! Холлек выключил собственный щит и согнулся, выставив снизу кинжал в левой руке, высоко подняв вверх правую с рапирой. — А теперь, говорю тебе, защищайся по-настоящему. — Он высоко отпрыгнул в сторону и ринулся в яростную атаку. Пол отступил парируя. Поле потрескивало, когда щиты соприкасались, отражая друг друга. Ток мурашками покалывал кожу. «Что это с Гарни? — спросил он себя. — Так не прикидываются!» Шевельнув левой рукой, Пол вытряхнул нательный нож из ножен у кулака. — Значит, оказалось, что одного клинка мало? — осклабился Холлек. «Неужели предательство? — мелькнуло в голове Пола. — Нет, только не Гарни!» Схватка перемещалась по комнате, удар — защита, выпад — контрудар. Воздух в силовых пузырях становился спертым, — силовые барьеры щитов плохо пропускали воздух. Щиты с треском соударялись вновь и вновь, и запах озона становился все сильнее. Пол медленно отступал, но теперь уже двигался к тренировочному столу. «Если я смогу заставить его повернуться у стола, тогда… Я кое-что покажу тебе, Гарни, — подумал Пол. — Ну, еще шажок». Холлек шагнул. Пол отбил удар книзу, рапира Холлека вонзилась в край стола. Пол уклонился вправо, высоко взметнул рапиру и ударил наручным ножом. Удар он остановил в дюйме от сонной артерии Холлека. — Ты этого добивался? — прошептал Пол. — Глянь-ка вниз, парень, — запыхавшись, вымолвил Гарни. Пол повиновался и увидел, что над крышкой стола выступает острие кинжала, — почти у его собственной ноги. — Ничья, мы оба покойники, — объявил Холлек. — Следует признать, что ты бился гораздо лучше, когда тебя вынудила необходимость. Похоже, к тебе пришло настроение. — И он по-волчьи оскалил зубы в улыбке, кривой шрам стягивал кожу на челюсти. — Ты так на меня навалился, — ответил Пол. — Ты бы и в самом деле взял мою кровь? Холлек убрал кинжал, выпрямился. — Если бы ты бился хоть на йоту хуже, чем можешь, пришлось бы малость потерпеть, этот шрам ты бы запомнил. Я не могу допустить, чтобы мой любимый ученик пал жертвой первого же попавшегося на пути бродяги Харконнена. Пол выключил щит и согнулся к столу перевести дух. — Я заслужил трепку, Гарни. Но отец наверняка бы разгневался, если бы ты ранил меня. И я не могу допустить, чтобы тебя наказали за мою собственную ошибку. — В твоей ошибке есть и моя собственная. И не следует обращать внимания на какую-нибудь парочку шрамов на занятиях. Тебе везет, и у тебя их так мало, а что касается твоего отца, герцог накажет меня, лишь если я не сделаю из тебя первоклассного бойца. И я бы сделал громадную ошибку, если бы немедленно не доказал тебе вздорность всех этих настроений, которые у тебя вдруг завелись. Пол выпрямился, вложил наручный нож в ножны на кисти. — Это не игра, — произнес Холлек. Пол кивнул. Необычная серьезность Холлека, напряженное выражение его лица внушали изумление. Он глянул повнимательнее на кривой шрам свекольного цвета на щеке мужчины и припомнил историю о том, как Холлек получил эту рану от Твари Раббана, будучи невольником, в бою гладиаторов на Гайеди Прим. И вдруг Пол почувствовал стыд — за то, что хоть на мгновение усомнился в Холлеке. Вдруг до Пола дошло, что шрам этот от лозы и рана ведь болела тогда и теперь, и, быть может, боль, перенесенная воином, была ничуть не меньше, чем та, что крылась в шкатулке Преподобной Матери. Эту мысль он постарался отбросить, уж больно она была неуютной. — А неплохо бы поиграть, — сказал Пол. — Слишком уж серьезными стали все вокруг. Холлек отвернулся, чтобы спрятать лицо. Глаза его горели, словно в них догорало то, что время безжалостно отсекло когда-то. «Как рано мальчику приходится становиться мужчиной, — подумал Холлек. — Скоро придется ему заполнять эту печальную строку в мозгу: покойные родственники». Не оборачиваясь, Холлек произнес: — Я чувствовал, что ты хочешь поиграть, я так люблю участвовать в твоих играх. Только игры окончились. Завтра мы отправляемся на Арракис. Это — реальность. И Харконнены тоже. Пол прикоснулся ко лбу поднятой вертикально рапирой. Холлек обернулся, заметил салют и ответил на него кивком. Жестом он показал на тренировочный манекен. — А теперь поработаем на время. Покажи мне, как ты умеешь наносить этой штуке смертельный удар. Я буду управлять отсюда, здесь хорошо видно. Предупреждаю, сегодня будешь иметь дело с новыми контрударами. Настоящий враг тебя предупреждать не станет. Чтобы расслабиться, Пол потянулся, привстав на носках. Внезапно ему пришло в голову, что жизнь — только цепь перемен, почему-то эта мысль наполнила его душу непонятной торжественностью. Он подошел к манекену, тронул выключатель на его груди концом рапиры и ощутил, как защитное поле отбросило его клинок. — Защищайся! — крикнул Холлек, и манекен перешел в атаку. Холлек манипулировал переключателями и наблюдал. Ум его словно разделился на две части: одна следила за тренировочным боем, другая же порхала вокруг и жужжала как муха. «Я — хорошо тренированное фруктовое дерево, — думал он. — Увешанное плодами: тонкими ощущениями и развитыми способностями, ну просто обсыпанное ими, приходи и собирай». Почему-то ему вспомнилась младшая сестра, личико юного эльфа возникло перед внутренним взором. Но она уже давно умерла… в веселом доме для солдат Харконненов. Она любила анютины глазки или же маргаритки? Забыл… Он забыл и потому расстроился. Пол отразил медленный замах манекена, поднял левую руку в третью позицию. «Умен, чертенок! — подумал Холлек, не отрывая глаз от вьющейся руки Пола. — Он занимается сам, и старательно. Это не в стиле Дункана. И я сам ничему подобному его не учил». Но эта мысль лишь увеличила печаль Холлека. «Он заразил меня настроением. — И подумал — Приходилось ли уже мальчику со страхом вслушиваться в ночное молчание?» — Если бы желания были рыбками, все бы забрасывали сети, — пробормотал он. Так говорила его мать, и сам он частенько припоминал эти слова перед очередной черной невзгодой. А потом подумал, насколько странны покажутся эти слова на планете, не знавшей ни рыб, ни морей. |
||
|