"Дюна" - читать интересную книгу автора (Герберт Фрэнк)

***

— А теперь, Джессика, что ты скажешь в свое оправдание? — спросила Преподобная Мать. Солнце клонилось к вечеру, заканчивался день испытания Пола. Женщины остались вдвоем в утренней комнате Джессики, а Пол ожидал в соседней — звуконепроницаемой медитационной палате.

Джессика стояла лицом к южным окнам. Она и видела и не видела, как вечерние тени наползают на пойму и реку. Она и слышала и не слышала этот вопрос Преподобной Матери.

Такое испытание уже было… много лет назад. Тощая девчонка с шапкой отливающих бронзой волос, истомленная зовом созревающей плоти, переступила порог кабинета Преподобной Матери Гейус Хелен Мохайем, старшего проктора школы Бинэ Гессерит на Уаллахе IX. Джессика глянула на свою правую ладонь, шевельнула пальцами, припоминая боль, ужас и гнев.

— Бедный Пол, — шепнула она.

— Я задала тебе вопрос, Джессика, — придирчивым тоном повторила старуха.

— Что? Ох… — вздохнула Джессика, отрываясь от воспоминаний, и обернулась к Преподобной Матери, сидевшей спиной к каменной стене меж двух выходивших на запад окон. — Что вы хотите услышать от меня?

— Что я хочу услышать от тебя? Что я хочу услышать от тебя? — жестко передразнила ее старуха.

— Да, я родила сына! — вспыхнула Джессика, прекрасно понимая, что старуха намеренно старается рассердить ее.

— Тебе было приказано рожать Атридесу лишь дочерей.

— Но сын так много значил для него, — с мольбой сказала Джессика.

— И ты в гордости своей решила, что можешь родить Квизац Хадерача!

Джессика горделиво подняла голову:

— Я почувствовала такую возможность.

— Ты думала лишь о том, что твоему герцогу нужен сын, — отрезала старуха. — А его желания не имеют ничего общего с нашими потребностями. Дочь Атридеса можно было выдать за наследника Харконнена и окончить вражду. Ты безнадежно запутала ситуацию. Теперь мы можем потерять обе наследственные линии.

— Даже ваши схемы небезошибочны, — возразила Джессика и выдержала прямой взгляд старухиных глаз.

Наконец та пробормотала:

— Сделанного не воротишь.

— Я поклялась никогда не сожалеть об этом решении, — сказала Джессика.

— Как это возвышенно с твоей стороны, — насмешливо отозвалась старуха. — Не сожалеть ни на каплю. Посмотрим, что ты запоешь, когда станешь скитаться, а за голову твою будет назначена награда, и рука каждого мужчины будет вправе безнаказанно взять и твою жизнь, и жизнь твоего сына.

— Разве нет иного выхода?

— Иного выхода? И меня спрашивает об этом сестра, Дочь Гессера?

— Я спрашиваю лишь о том, что видите в нашем будущем вы, при ваших высших способностях?

— В будущем я предвижу лишь то, что уже предвидела в прошлом. Ты прекрасно знаешь положение дел, Джессика. Сознание расы чувствует собственную смертность и боится застоя наследственности. Она же в нашей крови… эта потребность смешивать гены… без всякого плана. Империя, компания КАНИКТ, все Великие Дома, — все они лишь щепки, которые несет поток.

— КАНИКТ, — пробормотала Джессика. — Я думаю, они уже решили как следует перераспределить доходы Арракиса.

— Что есть КАНИКТ, как не флюгер для ветров нашего времени? — сказала старуха, — Император и его приближенные сейчас контролируют пятьдесят девять целых шестьдесят пять сотых процента голосов директоров КАНИКТ. Естественно, все они чуют наживу, а раз ее чуют и прочие, похоже, число голосов за него возрастет. Вот и вся история, девочка.

— Она-то и интересует меня теперь, — сказала Джессика. — Исторический обзор.

— Не остроумничай! Ты не хуже меня знаешь, какие силы нас окружают. У нашей цивилизации три опоры: императорский Дом противостоит Федерации Великих Домов Ландсраада, а между ними лавирует Гильдия с ее чертовой монополией на межзвездные перевозки. Политический треугольник наиболее нестабильная из всех структур. И все было бы куда хуже, если бы в Империи доминировала несложная феодальная торговая культура, обратившаяся спиной к науке…

Джессика горько произнесла:

— Щепки на поверхности потока… вот эта — герцог Лето, эта — его сын, а эта —…

— Заткнись, девчонка. Ты ввязалась в эту историю, с самого начала представляя последствия.

— «Я из Бинэ Гессерит: я живу чтобы служить людям», — процитировала Джессика.

— Именно, — произнесла старуха, — и теперь нам остается лишь надеяться сохранить в грядущем всеобщем пожаре ключевые генетические линии.

Джессика закрыла глаза, чувствуя, как подступают к ним слезы. Она подавила внутреннюю дрожь, потом внешнюю, выровняла дыхание, пульс, высушила внезапно вспотевшие ладони. Наконец она произнесла:

— Я сама заплачу за свою ошибку.

— И твой сын заплатит вместе с тобой.

— Я буду защищать его всеми силами.

— Защищать, — фыркнула старуха. — Ты прекрасно понимаешь, что может тогда получиться. Защищай его понадежней, Джессика, и он вырастет слишком слабым для любой судьбы.

Джессика отвернулась к окну, за которым сгущалась ночь:

— А она и впрямь так ужасна, эта планета Арракис?

— Достаточно скверное местечко, но все-таки Миссинария Протектива побывала там и несколько смягчила обстановку. — Преподобная Мать тяжело поднялась на ноги и разгладила складку на одеянии. — Позови сюда мальчика, мне пора уезжать.

— А это необходимо?

Голос старухи подобрел:

— Джессика, девочка, я хотела бы оказаться на твоем месте и разделить твои страдания, но у каждого своя судьба.

— Я знаю.

— Ты дорога мне не менее собственных дочерей, но я никогда не позволяла материнским чувствам брать верх над обязанностями.

— Понимаю… необходимость…

— Что ты натворила, Джессика, и почему… обе мы понимаем. Но по благосклонности своей я вынуждена тебе сказать: шансы на то, что твой мальчик окажется Всеобщностью Бинэ Гессерит невелики. Так что не следует слишком уж обольщаться.

Джессика сердито смахнула слезы из уголков глаз.

— Вы снова заставляете меня вспоминать мой первый урок, — она звучно произнесла — «Человек не должен подчиняться животным побуждениям, никогда». — Сухое рыдание передернуло ее тело. Она прошептала — Мне было так одиноко!

— Это, кстати, один из критериев, — веско проговорила старуха. — Настоящий человек почти всегда одинок. А теперь позови мальчика. У него был сегодня долгий и страшный день. А потом — было время обдумать и припомнить… Теперь я должна еще расспросить его об этих странных снах.

Джессика кивнула, подошла к дверям комнаты для медитации и открыла дверь:

— Пол, войди, пожалуйста.

Пол появился в дверях подчеркнуто неторопливо. На мать он глядел словно на незнакомку. Взгляд его тревожно затуманился, когда он перевел глаза на Преподобную Мать, поприветствовал он ее коротким кивком, как равную. Он услышал, как мать затворила за ним дверь.

— Молодой человек, — обратилась к нему старуха, — давайте-ка поговорим о ваших снах.

— Что вы хотите узнать? — спросил он.

— Сны тебе снятся каждую ночь?

— Не всегда такие, что стоит запоминать. Я мог бы припомнить каждый свой сон. Большую часть их можно забыть, но другие нет.

— А как ты их различаешь?

— Я просто знаю.

Старуха глянула на Джессику, потом снова на Пола:

— Что тебе снилось вчера? Этот сон стоило запомнить?

— Да, — Пол закрыл глаза. — Мне снилась пещера, очень большая… и вода… и худенькая большеглазая девушка. В глазах ее сплошь синева, белков нет, и я говорю с ней о вас, о том, что встречал Преподобную Мать на Каладане. — Пол открыл глаза.

— А то, что ты рассказывал девушке, исполнилось сегодня?

Пол подумал и проговорил:

— Да, в какой-то мере. Я сказал во сне девушке, что вы явились и отметили меня особой печатью.

— Особой печатью, — выдохнула старуха и вновь бросила взгляд на Джессику, а потом перевела глаза на Пола. — Скажи мне правду, Пол, часто ли тебе случается видеть такие сны, что сбываются после?

— Да. И девушка эта мне уже снилась.

— О? Так ты ее знаешь?

— Нет, но когда-нибудь я узнаю ее.

— Расскажи мне о ней.

Пол снова закрыл глаза.

— Мы с ней в маленьком укрытии в скалах. Уже почти ночь, но еще жарко, через расщелину в скале вдали виднеется песчаная равнина. Мы… ждем чего-то… мне предстоит встреча с какими-то людьми, я должен уходить. Она испугана, но скрывает свой страх от меня, а я волнуюсь. Она говорит: «Расскажи мне о водах своего мира — Усул». — Пол открыл глаза. — Ну, разве не странно? Имя моего мира — Каладан. Я никогда не слыхал о планете, которую звали бы Усул.

— Ну, и это все? — подтолкнула его Джессика.

— Нет. Но может быть, она звала меня этим именем, я только что подумал об этом. — И Пол снова закрыл глаза. — Она просит меня рассказать ей о водах. Я беру ее за руку. И говорю, что прочту ей стихи. И я читаю ей… только приходится пояснять некоторые слова… пляж, и прибой, и водоросли, и чайки.

— А какие стихи? — спросила Преподобная Мать. Пол открыл глаза.

— Одну из грустных тонических поэм Гарни Холлека.

За спиной Пола Джессика начала:

— Да-да, именно это, — подтвердил Пол.

Старуха долго глядела на Пола, а потом сказала:

— Молодой человек, как проктор Бинэ Гессерит я ищу среди людей Квизац Хадерача, мужчину, который истинно подобен каждой из нас. Твоя мать считает, что ты можешь стать им, но она смотрит на тебя глазами матери. Такую возможность не исключаю и я, но только возможность, не более.

Она замолчала, и Пол понял, что она ждет его слов. Но промолчал.

Наконец она произнесла:

— Ну, как хочешь. Ты глубок. Я уверена в этом.

— Я могу идти? — осведомился он.

— Разве ты не хочешь, чтобы Преподобная Мать рассказала тебе кое-что о Квизац Хадераче? — спросила Джессика.

— Она уже объяснила мне, что все, кто пытался им стать, погибли.

— Но я могу намекнуть на причины неудачи, — сказала Преподобная Мать.

«Она говорит — намекнуть, — подумал Пол. — Значит, она на самом деле не знает». И сказал:

— Намекайте.

— И будьте прокляты, — сухо усмехнулась старуха всей сеткой морщин на лице. — Правильно то, что изменяет правила.

Он удивился. Она говорила о таких элементарных вещах, как напряженность значения. Неужели она думала, что мать ничему не учила его?

— И это намек? — переспросил он.

— Мы здесь не для того, чтобы играть в слова и болтать об их смысле, — отрезала старуха. — Ива покоряется ветру и процветает, и однажды на пути ветра оказывается много ив. В этом предназначение ивы.

Пол глядел на нее. Она сказала «предназначение», и он ощутил, как это слово врезалось в него, вливая в кровь ужасное предчувствие. Он вдруг рассердился: старая ведьма и сама бестолкова, и речи ее банальны.

— Значит, вы считаете, что я могу оказаться этим Квизац Хадерачем, — сказал он. — Но это все обо мне, и пока я не слышал ни единого слова о том, как помочь отцу. Я слышал, как вы говорили с матерью… словно отец уже умер. Он жив!

— Если бы для него можно было хоть что-нибудь сделать, мы бы сделали это, — проворчала старуха. — Хорошо, если нам удастся спасти вас двоих. Едва ли, правда, но это возможно. Но что касается твоего отца… сделать нельзя ничего. И когда ты сумеешь отнестись к этому просто как к факту, тогда ты поистине усвоишь урок Бинэ Гессерит.

Пол заметил, как эти слова потрясли мать. Он ожег старуху взглядом. Как посмела она такое сказать об отце? Откуда такая уверенность? Ум его негодовал.

Преподобная Мать глянула на Джессику.

— Ты учила его Пути, — я вижу признаки, и сама я поступила бы точно так же на твоем месте, и к чертям все правила.

Джессика кивнула.

— Но я предупреждаю, — сказала старуха, — нельзя нарушать регулярность его тренировок. Голос нужен ему для собственной же безопасности. Начал он неплохо, но мы обе знаем, сколько ему еще предстоит усвоить… это жестокая необходимость. — Она шагнула к Полу и посмотрела на него. — До свидания, юный человек. Я надеюсь, ты справишься. Но если нет… впрочем, я думаю, мы преуспеем.

И снова она глянула на Джессику. Мгновенное взаимопонимание было в этом взоре. А потом, шурша одеянием, старуха заторопилась к выходу, ни разу не обернувшись. Словно вдруг позабыв о тех, кто оставался в комнате.

Но прежде чем Преподобная Мать отвернулась, Джессика успела заметить в ее взгляде слезы… капли слез на морщинистых щеках. И слезы эти были ужаснее всего, что услышала она и увидела за весь день.