"Утробный рык Дракона" - читать интересную книгу автора (Контровский Владимир Ильич)ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИГРЫ С ОГНЁМДвигатели гудели ровно, словно в них – в каждом из восьми – сидело по какому-то очень сильному чудищу, волею неведомого чародейства подчинённому человеческой воле. Укрощённые и прирученные монстры соглашались нести громадный двухсотдвадцатитонный самолёт часами, но только при одном-единственном условии: чудовищ следовало своевременно и досыта кормить. А аппетитом эти крошки обладали отменным… Командир бросил быстрый взгляд на пульт управления. Привычный глаз выхватил из десятков и сотен приборов, кнопок, тумблеров часовой циферблат. Так, половина десятого… И где же эта летающая колымага, «КС-сто тридцать пятый», волокущая в своём раздутом чреве жратву для моторных демонов? Судя по показаниям контрольных приборов, детишки уже просят кашки. Ага, вот и она… «Б-52 Стратосферная крепость» и авиатанкер медленно сближались, выравнивая скорости и высоту полёта. Видимость была великолепной: ни облачка, ни клочка тумана, который так портит нервы пилотам во время выполнения сложных и ответственных маневров – а дозаправка в воздухе именно к таким и относилась. Далеко внизу, отделённая от серебристого брюха бомбардировщика девятью с лишним километрами прозрачной воздушной пустоты, раскинулась земля. С такой высоты она похожа на лоскутное одеяло, прошитое кое-где голубыми извилистыми ниточками рек. А почти половину видимого пространства заливал ультрамарин Средиземного моря. Красиво… Командир стратегического бомбардировщика любил свою работу, и не только потому, что за эту работу ему очень хорошо платили. Когда паришь в необъятной небесной сини, и когда лёгкому движению твоих пальцев подчинена поистине дьявольская мощь такого самолёта, поневоле начинаешь ощущать себя чуть-чуть Господом Богом. Отсюда, с высоты, не различить невооружённым глазом даже отдельных домов там, на земле, не то что отдельных людей. Они кажутся тебе ничтожно малыми величинами, букашками, которых можно раздавить ногой – не заметив, что под подошву кто-то попал. Тем более что на борту «пятьдесят второго», ко всему прочему, имеются оч-ч-чень серьёзные игрушки – четыре штуки. И каждая из них – каждая! – способна в мгновение ока превратить весь во-о-он тот рай под крылом в пылающий ад – до самого горизонта. Конечно, подобные мысли следовало хранить в тайне. Упаси Всевышний сболтнуть хоть что-то в этом духе: дойдёт до военных психологов, и тогда проблемы возникнут автоматически. Весь личный состав, так или иначе имеющий отношение к атомному оружию, – в том числе и экипажи «Б-52», выполняющих боевое патрулирование, – всегда жёстко контролировался. Тесты, проверки на скрытое пристрастие к наркотикам и алкоголю, последствия перенесённых заболеваний (даже вполне безобидных, вроде заурядной простуды), наследственность, сексуальная ориентация, нервные расстройства и стрессы, и прочее, и прочее… Понятное дело, когда парни в военной форме часами летают, сидя своими поджарыми спортивными задницами на мегатоннах, которые запросто могут обернуться мегасмертями, любые неприятные случайности следует исключить (или хотя бы свести к безопасному минимуму). Страшно даже подумать, что произойдёт, если какой-нибудь кретин, вообразивший себя карающей десницей Господней… И всё-таки такие мысли грели (да ещё как грели!). Сладко ощущать подвластную тебе всеразрушающую мощь, которая и не снилась всяким там великим завоевателям минувших веков. Ради одного этого стоит летать, а если ещё учесть и многие другие сопутствующие обстоятельства (хотя бы ту же солидную заработную плату или раннюю пенсию по выслуге лет и налётанным часам – а полёты на боевое патрулирование учитываются особо). В своём же психическом здоровье командир был уверен – в манию его тайное самолюбование не перейдёт. Так почему бы ни потешить своё капризное «Я» осознанием собственного величия (пусть даже кратковременного)? В конце концов, понимание личной значимости всегда было для человека такой же важной категорией, как и пришедшие от лохматых первобытных предков прочие потребности вроде еды или сексуальной удовлетворённости. В этом старик Дейл прав[22] (командиру стратегического «Б-52» по роду деятельности не требовалось знание трудов Карнеги, но, в отличие от большинства своих коллег по лётному ремеслу, этот пилот читал и ещё кое-что кроме уставов, наставлений и инструкций – что совсем не мешало ему быть на хорошем счету). Возможно, любовью к небу и желанием стать военным лётчиком командир в какой-то мере был обязан своему отцу. Тот во время Второй Мировой войны летал на «доунтлессах» и «хеллдайверах» над Тихим океаном, топил японские корабли, отправляя их команды на корм рыбам. Мальчишка заслушивался рассказами отца о пылающих авианосцах, о плотных завесах зенитного огня, о лётчиках-камикадзе, взрывавшихся вместе со своими самолётами на палубах американских кораблей. И ещё отец завидовал – и не скрывал этого – тем парням, которые вели «Б-29 Сверхкрепость» к Хиросиме. Знал бы папаша, сколько Хиросим кроется в стальных цилиндрах, которые таскает в небе над Европой его отпрыск! Но ветерану не повезло – выжив среди вихря снарядов зениток и смертельной паутины пулемётных трасс истребителей «зеро», он разбился всмятку в тривиальной автомобильной катастрофе, которую сам же и устроил. Любил старик скорость… Мысли командира текли ровно и спокойно, фоном, не мешая привычной работе, в нужный момент прячась в тень и освобождая мозг для принятия решения. А момент этот уже приближался – крылатая сигара заправщика перестала перемещаться относительно бомбардировщика, расположившись впереди него и чуть выше. Оба самолёта летели с одинаковой скоростью шестьсот километров в час и по отношению друг к другу стали теперь неподвижны. Пора. Хищное перемигивание сигнальных лампочек на пульте говорило посвященному многое. Командир действовал быстро, чётко и правильно, с высоким профессионализмом опытного человека, выполняющего привычную и нравящуюся ему работу. В своём экипаже командир также был уверен. Они налетали вместе сотни часов, и пилот знал – парни не подведут. Летающая цистерна «КС-135» выплюнула шланг, который гибкой подрагивающей змеёй потянулся к телу «стратофорта». До разъёма пятьдесят метров… Тридцать пять… Двадцать… Десять… Контакт! Шланг вошёл в приёмное гнездо и зафиксировался. Полдела сделано, теперь по этой кишке-пуповине насосы заправщика погонят в утробу «Б-52» топливо – пищу для прожорливых ртов реактивных моторов. Бортовые приборы бесстрастно зафиксировали дату и время: понедельник,17 января 1966 года, 09.52. Надсадного жужжания насосов авиатанкера слышно не было – его глушили расстояние, звукоизоляция обоих самолётов и урчание двигателей. Только пульсирование шланга, прогоняющего через себя галлоны керосина, да медленно ползущие стрелки указателей говорили о том, что заправка началась и идёт полным ходом. Нормально идёт… Командиру бомбардировщика вспомнилось шутливое высказывание бортмеханика, весельчака и балагура: «Чем отличается заправка самолёта в воздухе от заправки автомобиля на бензоколонке? Да только тем, что лётчик, в отличие от водителя, не глушит мотор!» На секунду командир оторвал взгляд от приборной доски и взглянул через панорамное остекление пилотской кабины в бездонную небесную синь, перетекающую там, внизу, в лазурь моря, очерченную дугой побережья Испании. И в это время в привычное глазу освещение пилотского отсека плеснуло багровым. А потом по ушам ударил звук. На огромном косом крыле стратегического бомбардировщика «Б-52 Стратофортресс» вместо одного из двигателей вспух огненный шар. Самолёт вздрогнул, на панелях заметались стрелки приборов и замигали красным злые глазки лампочек тревожной сигнализации; и по плоскости хищными змеями поползли-потекли жадные пламенные языки. Огонь стремительно выплеснулся вверх, в мгновение ока превратив заправочный шланг в пылающую нить, и вцепился в «летающую цистерну» беспощадными жгучими клыками. – Покинуть борт! – выкрикнул командир в переговорник ларингофона, одновременно откидывая предохранительную крышку с кнопки аварийного сброса боезапаса. «Господи боже мой, – искрой метнулось у него в сознании, – четыре водородные бомбы!» Кнопка вжалась под пальцем легко и до упора. Несколькими секундами позже, падая вниз и сжав вытяжное кольцо парашюта, пилот патрульного бомбардировщика, выполнявшего стандартный вылет, предусмотренный стратегической доктриной Запада, увидел, как его самолёт взорвался и превратился в грандиозный и жуткий фейерверк. И среди стекающих струй огненного дождя один за другим распускались серовато-белые цветы парашютных куполов[23]. Земля приближалась плавно и медленно, словно подставляя ласковые ладони своим озорным ребятишкам, слишком увлёкшимся опасными играми. Раскачиваясь на стропах, командир искал среди парашютов лётчиков другие, более крупные купола, несшие к земле другой, гораздо более тяжёлый и гораздо более опасный груз. Пилот увидел только два таких купола, и ему показалось, что все его внутренности мгновенно заледенели. Два, всего лишь два, а не четыре! А это значит, что два парашюта либо не раскрылись, либо лопнули стропы, либо купола сгорели – огня с неба падало предостаточно. И поэтому каждый следующий миг может стать последним мигом, и мягкий солнечный свет мгновенно может смениться другим, слепящим и беспощадным убийственным светом смертоносного рукотворного солнца. Успокаивало одно – почувствовать человек ничего не успеет: он сгорит молниеносно, как вспыхнувший порошок магния, сгорит быстрее, чем нервные окончания успеют передать в мозг сигнал о боли. Слабое, но всё-таки утешение… Именно потому командир не испытал ужаса, когда увидел выросший на земле багрово-чёрный гриб – настоящий взрыв органы чувств и сознание не отметили бы. Понимание пришло секундой позже – это взорвался рухнувший на берег заправщик (всего-то!). А вот ему, похоже, придётся купаться – ветер сносит парашют в сторону моря. Хотя следует признать, что водная купель всё-таки несколько приятнее купели огненной, тем более термоядерной. Вода в Средиземном море тёплая, погода прекрасная, акул здесь не водится, да и у берега наверняка крутятся десятки рыболовных судёнышек. Вот, кстати, и одна из таких посудин – чуть ли не под самыми его ногами. Если постараться, то можно сесть к ней прямо на палубу. Хотя нет, в море плюхнуться безопаснее – глупо вывихнуть ногу или сломать ребро после того, как ты благополучно выпрыгнул из взрывающегося бомбардировщика и пролетел по небу пять с лишним миль… Капитан el barco de pesca[24] Франсиско Симо наблюдал весь впечатляющий спектакль из первого, так сказать, ряда. Он видел расплывшуюся в небе огнистую кляксу, расплескавшую во все стороны горящие брызги, словно карнавальная шутиха, и слышал рокот взрыва. Но, конечно, рыбак из маленького городка, скорее даже деревушки Паломарес и помыслить не мог, что за птичка такая подпалила себе пёрышки над их голубятней[25], и что за червячка она несла в своём клювике. Утро было обычнейшим, утро понедельника, который всегда и везде по праву считается днём тяжёлым. Франсиско пришлось затратить некоторые усилия, чтобы вернуть к реальности Гонсалеса, который явно мучился от последствий передозировки того, что он принял вчера на грудь в одной из bodegas[26]; а красавчику Мигелю даже пришлось слегка дать по шее, дабы согнать с его лица осоловело-мечтательное выражение, несомненно навеянное воспоминаниями о какой-нибудь очередной пылкой chica[27], с которой Мигель провёл воскресный вечер и последовавшую за этим вечером ночь. А рыба – она, рыба, ждать не будет. На утреннем лове время дорого, надо успеть наполнить трюм живым трепещущим серебром, которое затем превратится в приятное для глаза посверкивание монет. Деньги первичны, а удовольствия вторичны: Франсиско давно усвоил эту нехитрую жизненную философию и строго ей следовал. Однако сейчас он поневоле отвлёкся – ему не часто доводилось наблюдать воочью впечатляющее зрелище авиакатастрофы (если быть совсем уж точным, то никогда ещё не доводилось). Капитан Симо внимательно следил за опускающимися с небес куполами парашютов, особенно за теми, которые явно сносило в море. До берега около пяти миль, и лётчикам будет несколько затруднительно добраться туда вплавь. Но первым – всего в какой-нибудь сотне метров от борта – приводнился не человек. Под огромным серым куполом висел металлический цилиндр длиной несколько метров и весом (на глаз) несколько тонн – парашют этот снижался гораздо быстрее других. Капитан изумлённо проводил взглядом затонувший предмет, утянувший за собой в глубину без видимого сопротивления весь парашют, и по многолетней привычке ориентироваться в море запомнил место падения странного груза. Потом он развернул свою маленькую шхуну и направился туда, где снижались три других парашютных купола. Эти купола несли к поверхности моря людей – фигуры их уже ясно различались в прозрачном и чистом воздухе, – а потерпевших по всем человеческим и божьим законам положено спасать. Из четырёх Н-бомб, аварийно сброшенных с борта горевшего «Б-52», до земли безопасно – на парашютах – долетели две. Погружение одной из них в пучину моря наблюдал капитан Симо, вторая шмякнулась на помидорные грядки, и просторный шёлк парашютного купола укутал громоздкий металлический цилиндр. Но две другие врезались в землю на огромной скорости, набранной за счёт ускорения свободного падения. Инициирующие заряды обычного взрывчатого вещества – тротила, предназначенные для мгновенного сближения разделённых частей обогащённого урана-235 и оружейного плутония-239 в общую массу, превышающую критическую, сдетонировали от силы удара, взорвались, но… Атомного взрыва, чудовищная температура которого в свою очередь запустила бы неуправляемую реакцию термоядерного синтеза – водородный взрыв, не произошло. Сдвигающие заряды-детонаторы активировались-сработали несинхронно, и в результате ядерную взрывчатку разметало-распылило окрест вместо того, чтобы сжать её в дьявольский шар – в эмбрион ядерного пекла. Потом, правда, американцам пришлось вывезти из Испании полторы тысячи тонн заражённой почвы и злосчастных помидоров, но это уже мелочи по сравнению с тем, …Эскадра из восемнадцати кораблей под командованием контр-адмирала Уильяма Гэста, заместителя командующего ударными силами флота в Южной Европе, почти три месяца утюжила море у берегов Испании. Сто тридцать военных аквалангистов и новейшее оборудование для подводных работ – батискафы «Триест-II» и «Дип Джип» и специальные аппараты «Кабмарин», «Элвин» и «Алюминаут» – добросовестно и упорно процеживали воду и шарили по дну. На свет божий извлекли несколько сотен обломков весом от фунта до десяти тонн, но желанной бомбы – той самой, четвёртой, – среди них не было. И только когда военные наконец-то вняли настойчивым свидетельским показаниям капитана Симо, который точно запомнил место падения в море серого парашюта, фортуна им улыбнулась. «Элвин» обнаружил опасную игрушку 15 марта 1966 года. Через восемьдесят минут после погружения, когда «Элвин», следуя изгибами крутого каньона, достиг глубины 777 метров, экипаж аппарата увидел в иллюминатор парашют водородной бомбы, накрывший собой зловещий трёхсполовинойметровый цилиндр диаметром в двадцать четыре дюйма. Люди, увидевшие «Роберта» (такое кодовое название присвоили объекту поиска) глазами телекамер, молчали. Криков восторга не было, поскольку бомба покоилась в донном иле на склоне подводного ущелья, в опасной близости к краю недоступной расщелины. Если она туда соскользнёт… Были многократные попытки «Элвина» и «Алюминаута» зацепить парашютные стропы тросами с корабля, и после каждой такой попытки упрямая бомба всё ближе пододвигалась к обрыву. Через трое суток эти потуги прекратили. Потом пришёл четырёхдневный шторм, и корабли качались на волнах, ожидая у моря погоды. Со второго захода «Элвин», промаявшись сутки, зацепил всё-таки блудное дитятко якорем. Спасательное судно «Хойст» начало подъём, но через какую-то сотню метров вверх по склону подводной горы нейлоновый трос перетёрся об острую лапу якоря и оборвался. «Роберт» закувыркался вниз по направлению к расщелине и глубоко зарылся в донный ил. Новое свидание – после очередного шторма – состоялось уже на глубине в 870 метров. К счастью, к парашюту успели прикрепить маяк-ответчик, и «Алюминаут» относительно легко нашёл бомбу по его сигналам. И снова начались старания зацепить «Роберта» за сбрую. Большинство из занятых в поисково-спасательной операции людей уже свыклись с мыслью, что они имеют дело с чудовищно опасной штукой, пребывающей в безопасном состоянии. Сыграли свою роль разъяснения специалистов, в один голос твердивших, что бомба абсолютно инертна, что взрыва произойти не может в принципе, и что все усилия предпринимаются только лишь для того, чтобы не оставлять на морском дне железяку с радиоактивной начинкой, каковая представляет собой угрозу для окружающей среды гораздо большую, нежели нефть с танкера «Торри Каньон», севшего на рифы Семь Камней и загадившего в результате многочисленные пляжи Франции и Англии. И только очень немногие из посвящённых понимали, что везение, имевшее место в случае с двумя разрушившимися бомбами, может и не повториться. Однако судьба хранила благосклонность. Бомба не рухнула в подводную пропасть и не напоролась там на ждущий каменный клык, контакта с которым было бы вполне достаточно для того, чтобы дремлющая в стальном цилиндре испепеляющая дьявольская Сила проснулась. В конце концов гирлянду «бомба-парашют-подводный аппарат» извлекли из тёмной глубины, и тогда люди (особенно те, которые Утром 7 апреля пролежавшую на дне 79 суток 22 часа 23 минуты Н-бомбу вытащили и ещё через 1 час 29 минут обезвредили. Паломаресский инцидент завершился благополучно. Восемьдесят четыре миллиона долларов (стоимость самой дорогостоящей подводной спасательной операции XX века) – это не слишком высокая цена за невоплотившийся термоядерный кошмар. А через два года и четыре дня, 21 января 1968, другой «Б-52 Стратофортресс» загорелся в воздухе над Гренландией, недалеко от Туле. Экипаж покинул самолёт, который ударился о лёд с большой скоростью и взорвался. Произошла детонация взрывчатого вещества в четырёх водородных бомбах, находившихся на борту: снова несинхронная детонация. Плутоний распылился на значительной площади ледяной поверхности, но поскольку помидоры в Гренландии не растут, а общественное мнение эскимосов можно не принимать в расчёт, то на сей раз глыбы радиоактивного льда с самого большого в мире острова не вывозили. Детишки продолжали с упоением играть с огнём. Если самопал-поджига в мальчишеских руках способен в худшем случае оставить изобретателя без глаз, то игры с чудо-оружием, способным обратить в дымящиеся руины весь дом, населённый многими семьями, требуют неусыпного внимания взрослых. Но вся беда в том, что эти самые Джеймс с такой силой опустил увесистый гранёный стакан на стойку, что Дэвид всерьёз забеспокоился за её сохранность. И за пальцы Джеймса – парень он крепкий, и стекло запросто может хрустнуть в его лапе. Вообще-то потемневшее от времени и от бесчисленного количества пролитого на неё за долгие годы существования бара спиртного деревянное (под старину, под легендарные времена покорения Дикого Запада) покрытие стойки видало виды: в неё бились и кулаками, и головами (бывало, что и рукоятками «магнумов»). И всё-таки… Интересно, почему власти терпят заведение со столь сомнительной репутацией здесь, в Норфолке, совсем недалеко от пирсов, возле которых дремлют громады атомных субмарин и авианосцев Атлантического флота Соединённых Штатов Америки? Ведь тут случаются и драки (почти ежевечерне), и поножовщина, и даже перестрелки. А уж о том, чтобы прикупить травки или там порошка… По углам за полутёмными столиками скучают шлюхи, раскрашенные, как индейцы-сиу на тропе войны, и вертлявые женоподобные мальчики с подведёнными глазками и жеманными манерами – удовольствия на любой вкус. Сейчас ещё рановато, час проституток обоего пола придёт позже, но они уже все в полной боевой готовности, как истребители-перехватчики «Томкэт» во время воздушного патрулирования. А может, потому и терпят, что людям в военной форме, по роду работы постоянно общающимся со всевозможными изощрёнными смертоубийственными приспособлениями и слишком хорошо представляющими себе всю хрупкость человеческой жизни, просто необходимо время от времени сбрасывать накопившееся нервное напряжение. Разрядка им требуется, причём разрядка на грани риска этой самой жизнью. А то как бы чего не вышло… Вон, даже обыватели, тихо-мирно протирающие штаны в банках и офисах и надёжно защищённые от превратностей судьбы уютной скорлупой прекрасно организованной социальной системы (важно занять в этой системе соответствующее способностям место) сытого (пожалуй, чересчур сытого) общества всеобщего процветания и благоденствия, и те обожают кровавые боевики, фильмы ужасов и фильмы-катастрофы. Нервишки желают щекотки! Так что эту грязную забегаловку можно с полным правом отнести к категории лечебно-терапевтических учреждений… – Я рассказал тебе чистую правду, Дэйв, – хриплый шёпот Джеймса вернул журналиста Дэвида Келли к действительности и оторвал от размышлений на социально-философские темы, – почему ты мне не веришь? Она была – Ну с чего ты взял, дружище, что я тебе не верю? – Дэвид успокаивающе положил руку на плечо приятелю. – Просто твоя история настолько необычна, что… – Fuck! – дернулся тот, сбрасывая руку Келли. – Если бы ты был там, в хранилище… Ну неужели ты – ты, с которым я знаюсь столько лет, – решил, что у меня вывих мозга? Да, они знали друг друга давно – ещё со времён Ноева ковчега, как иногда шутили оба. Они вместе учились в школе в Пенсильвании, вместе её закончили, были студентами одного и того же университета. Играли в бейсбол в одной команде, танцевали на молодёжных вечеринках, вместе ухлёстывали за девчонками, причём предпочтение отдавалось паре подружек. Их пути разошлись уже потом – Келли с головой окунулся в журналистику, а Джеймс Эшвуд нежданно-негаданно отправился служить в военно-морской флот. «Ну бакалавр, ну и что из этого? – объяснял Джеймс другу. – Ну не лежит у меня душа к размеренности и стереотипности: карьера, накопление сбережений, дом в кредит, машина в кредит, жена, дети, пересуды с соседями, корпоративные party с коллегами по фирме, отпуск на Великих озёрах, страховки, трепетная забота о здоровье, диета, борьба с избыточным весом, осторожное отношение к случайным связям из-за боязни заразиться СПИДом или из опасения быть обвинённым в сексуальных домогательствах, выборы мэра и телевизор по вечерам! Тьфу, тоска зелёная! Тебе охота рыться в грязном белье и гоняться за сенсациями для пускающих слюну любителей сплетен, а мне это не по нутру! И потом, война и военная служба – это удел настоящих парней! Мы зажирели, забыли, как наши предки отстреливали краснокожих там, где теперь города и диснейленды; как наши деды драли задницу самураям; как наши отцы били морду красным везде, где те осмеливались высунуть нос… А мир этот – он ведь ничего не забывает. Он глядит на нас, на американцев, завистливо и неласково, и только и ждёт случая укусить. Так что я иду на флот, Дэйв». Они продолжали дружить, и время от времени встречались, хотя встречи эти были редкими: Дэвид Келли мотался по стране и по всему миру, подгоняемый жаждой высоких гонораров и желанием прославиться, а Джеймс Эшвуд служил на ударном авианосце «Эйзенхауэр» и по полгода находился далеко от американских берегов. Дэйв не знал точно, чем именно занимается его приятель на корабле, – Джей рассказывал, но Келли не очень его понял. Что-то связанное с вооружением – бомбы, ракеты, прочие милые игрушки: их получение, хранение, консервация-расконсервация, подготовка к боевому использованию, меры безопасности. Друзья общались заочно – в век Интернета и мобильной связи это особой сложности не представляло – и старались по мере возможности видеться. Их почему-то тянуло друг к другу, хотя слово «дружба» не очень-то вязалось с прагматичными годами конца второго и начала третьего тысячелетия от Рождества Христова. С началом военных действий – а «Эйзенхауэр» отправился в Персидский залив задолго до этого, едва в воздухе запахло порохом, и в речах политиков замелькали словосочетания «диктаторский режим» и «Шок и трепет», – общение это сделалось подцензурным. Поэтому Дэвид Келли с нетерпением ждал возможности встретиться с Джеймсом Эшвудом и поболтать с ним с глазу на глаз. Самому Келли, несмотря на все его старания, так и не удалось отправиться фронтовым корреспондентом на Ближний Восток, о чём он весьма сожалел: ведь именно на таких «горячих» материалах и делают и деньги, и карьеру. И вот они встретились – в этом гадюшнике, куда и полиция-то не слишком любит захаживать. Полицейские ведь тоже люди, и тоже дорожат своей шкурой. Предчувствие не обмануло Дэвида – старый друг действительно принёс ему горячий материал, но материал этот оказался настолько – Плесни-ка мне ещё, приятель! – услышал Дэйв. Э, да старина Джей, кажется, решил надраться! Но надо отметить, что место для этого он выбрал далеко не самое удачное… – Послушайте-ка, лейтенант Эшвуд, – преувеличенно серьёзно произнёс Дэвид, наблюдая, как Джеймс вливает в себя виски, – не кажется ли вам, что наш очень содержательный разговор целесообразнее продолжить где-нибудь в более уютной обстановке, а? – Пошёл к чёрту в задницу! – огрызнулся Джеймс. – У меня есть желание напиться до полной потери мироощущения, и я этого непременно добьюсь. И мне плевать, составишь ли ты мне компанию в этом мероприятии или нет! – Джей, – негромко сказал Келли, приблизив лицо к покрасневшей физиономии друга, – я вовсе не собираюсь тебя отговаривать от этого увлекательного занятия, более того, я с удовольствием поддержу тебя, но только в другом интерьере. Я даже выслушаю всю твою историю снова, от начала до конца, и запишу её на диктофон. Пойдём, я остановился в гостинице неподалёку, и в моём номере запросто хватит места нам обоим. Идём, а то на нас уже начинают обращать внимание. Тебе это нужно? В помутневших глазах Эшвуда блеснула искорка понимания, он кивнул и сполз с высокой табуретки. Проделывая этот акробатический этюд, Джеймс пошатнулся и едва не грохнулся на пол – Келли еле успел поймать его за ремень брюк. – Помощников и сочувствующих не требуется! – пресёк Дэвид поползновения двух неопределённого пола молодых людей, направившихся было к ним. – Транспорт у нас свой! С этими словами журналист сунул правую руку за отворот куртки недвусмысленным движением, и парни молча отступили. – Вот так-то лучше… – пробормотал Келли, эскортируя с трудом удерживающего равновесие приятеля прямиком к выходу. – Выпивки у меня, кажется, хватит на весь экипаж «Эйзенхауэра», у Джеймса отпуск до послезавтра, да и дел завтра никаких. Можно даже… Джей, а не прихватить ли нам пару во-о-он тех кисок? Вспомним былое? Тебе-то уж совсем не помешало бы! Эшвуд с трудом сфокусировал взгляд на двух девицах в шортах с бахромой и в маечках-топиках на голое тело, разглядывающих обоих друзей блестящими от узкопрофессионального интереса (и от наркотиков) глазами и помотал головой. – Нет, Дэйв… После того… После кого я видел… там… Мне почему-то… Я боюсь… женщин… Она следит… за мной… Камчатку – хоть и лежит она на широте средней полосы России – трудно назвать местом с хорошей погодой. Тело полуострова, похожего на зазубренный наконечник исполинского гарпуна, вонзившегося в могучую спину Тихого океана, греет подземный жар, прорывающийся через широкие жерла вулканов и узкие скважины гейзеров, но холодным ветрам, набегающим с моря, он не помеха. Ветер течёт по улицам города, вползает во все щели, пробует на прочность стены домов и хрупкие стёкла окон. Даже здесь, в центре, – на Пятаке, как его иногда называют, – у озера, заслонённого кряжистыми плечами нависающих над Петропавловском сопок, ощущается дыхание ветра, заставляющее поплотнее закутаться и прикрыть лицо. Молодая женщина в шубке и в белом шерстяном платке, спешащая к автобусной остановке, зябко вздрагивала. Уколы ветра заставляли её опускать голову и прятать нос в тёплую шерсть и в мех воротника. Вот тебе и Восьмое марта, праздник весны… Хорошо хоть снега нет, да ногам не холодно в сапогах! Вот если бы она, как последняя дура, вырядилась бы в туфельки… Это вам, девушка, не Севастополь! Севастополь… А ведь они должны были поехать именно туда – Коля, как отличник, имел право выбора. И место на Черноморском флоте было, а лодки – так они везде лодки! Так нет, поступил по-своему, совсем не принимая в расчёт её, Юли, мнение… «Черное море – это не море, – заявил Николай молодой жене. – Там за борт плюнешь – плевок обязательно угодит на плешь кому-нибудь из разлёгшегося на пляжах высокого начальства. Это во времена Ушакова и Нахимова Черноморский флот был истинно боевым, встречавшим врага на южных границах России, а теперь… Мышеловка, которая захлопывается одним поворотом ключа в замке Босфора! Моряк должен дышать солёным ветром океана!». Да уж, чего-чего, а этого самого ветра здесь – дыши не хочу… Тут, на краю земли, в богом забытых местах, в укромных бухтах таились китообразные тела подводных лодок, среди которых всё больше становилось настоящих крейсеров, оснащённых атомными реакторами. Ворота в океан распахнуты настежь, – никакими сетями не перекроешь, – поэтому и стал Тихоокеанский флот (на пару с Северным) одним из двух основных ударных флотов Советского Союза. И хищные железные чудища, вылупившиеся из отложенных Драконом по всем берегам огромной страны яиц, одно за другим уходили на долгие месяцы за горизонт. Куда – этого семьям знать было не положено. «В автономку», «на боевое дежурство» – вот и вся информация. Ни проводов, ни встреч – это появится потом, лет через тридцать, когда юные жёны молодых офицеров-подводников сделаются бабушками (если, конечно, раньше не станут вдовами). В «холодной войне», как и в любой другой, бывают потери… И куда это запропастился этот треклятый автобус? Холод нахально лезет под одежду, пробирается к телу – этому наглецу пощёчину не влепишь… А потом ещё долго трястись в дребезжащей железной коробке… И куда? В пустую комнату в военном городке, с минимумом мебели и соседями, чьи интересы – в подавляющем большинстве – не простираются дальше сплетен и выпивки. И так день за днем, которые похожи друг на друга, словно капли воды, текущей из прохудившегося крана на кухне… И одиночество, одиночество, от которого хочется выть… И неизвестность: где А ведь можно было бы не стоять тут и не мёрзнуть, ожидая старенький «пазик», словно манны небесной. Можно было остаться там, где свет, и тепло, и музыка, и разгорячённые вином люди. И ведь ей предлагали остаться – да ещё как предлагали! На праздничный вечер на судоремонтном заводе Юлю зазвала Клава, её, в общем-то, случайная подруга, с которой они познакомились в очереди в универмаге, когда там выкинули (такое случалось довольно редко) что-то дефицитное – женские сапоги, кажется. Клава расположила Юлю к себе своей неуёмной жизнерадостностью и бесхитростностью – качествами, которой самой Юлии не хватало. Они стали встречаться время от времени (времени у Юли хватало), хотя были очень разными людьми с разным уровнем интересов. Клавдия работала в заводской администрации, и всегда была в курсе всех новостей Петропавловска-Камчатского. Для Юли, задыхавшейся в душной неизвестности военного городка, подруга сделалась чем-то вроде бюро ТАСС камчатского масштаба. И ещё Клава была в свои неполные двадцать пять разбитной бабёнкой, что называется. Выскочившая замуж в семнадцать, она развелась в восемнадцать, и с той поры вела свободный образ жизни, без лишних угрызений совести подкинув шестилетнюю дочку бабушке – своей матери, жившей в маленьком домике в Елизово, пригороде и аэропорте Петропавловска. «Эх, Юлька! – говаривала Клава. – Нам ли, камчатским бабам, да горе горевать? Мужиков тут – пруд пруди: хоть беленьких, хоть чёрнявых, хоть рыжих, хоть в мелкую крапинку! И моряки, и рыбаки, и старатели, и геологи, и любые-прочие, до баб охочие! А нас-то, красавиц свободных, – раз, два и обчёлся! Подолом помаши, да даться не спеши, а там из любого мордатого-женатого верёвки вей! Всё забудет и ручной будет, как пёсик на цепочке!». Юлии не слишком нравилось такое легкомыслие, но беззаботность Клавы, жившей сегодняшним днём, словно пичуга весной, невольно подкупала. Клавдию же, в свою очередь, привлекала в Юле цельность её натуры и внутренняя сила, не сразу бросающаяся в глаза. «И чего ты будешь киснуть в четырёх стенах? – уговаривала Клава подругу. – Восьмое марта как-никак, нашей сестры праздник! Что, лучше в окошко на туман смотреть да подушку ночью грызть? Тоже мне, занятие… Успеешь ещё! Пойдём, у нас весело будет!». «Слушай, Клав, – отнекивалась Юля, – да как ты не понимаешь: я люблю своего мужа! Он там, в море, только-только ушёл, а я что, тут же буду здесь кому-то глазки строить? И потом, у нас в военном городке такие мегеры – чего не было, и то наплетут! Как я ему потом в глаза посмотрю?». «А я что, тебя на блуд подбиваю, что ли? – округлила глаза Клавдия. – Это, подруга, дело добровольное! А вот только сиднем сидеть тебе вовсе не по годам, так тебе и скажу! Бабий век короток – когда ещё покрасоваться, на людей посмотреть, да себя людям показать. А насчёт сплетен – плюнь и разотри, на каждый роток не накинешь платок! А что до Коли твоего ненаглядного – так он, коли любит тебя, так и верить должон, а не сплетням уши подставлять! Мегеры… А то я не знаю, какие они там у себя выкрутасы организуют! Пошли, брось дурью маяться!». И ведь уговорила… На вечере действительно оказалось весело. Много музыки, света и людей – весёлых и жизнерадостных. И мужчины – почти все – не слишком злоупотребляли водкой, куда больше внимания уделяя присутствовавшим женщинам. Юлия ощущала на себе мужские взгляды, – такие разные по степени откровенности, – и ей становилось жарко и сладко от осознания своей привлекательности и своей женской силы. Её наперебой приглашали танцевать, говорили что-то приятное и угощали вином. Пила она более чем умеренно, стараясь не терять головы, хотя вся эта игра с огнём на грани рискованности ей нравилась. Леонид – старший механик со стоявшего в заводе БМРТ – большого морозильного рыболовного траулера – произвёл на Юлию впечатление (чего уж там лукавить перед самой собой!). Старше её лет на двенадцать, высокий, сильный, уверенный в себе… И привыкший к успеху у женщин – его серо-стальные глаза и лицо с короткой светлой бородой, делавшей Леонида похожим на викинга (этакий морской волк из рассказов Джека Лондона), явно не оставляли их равнодушными. Юля и не заметила, когда и как они оказались в коридоре, в полутёмном закутке у торцевого окна трёхэтажного здания заводоуправления, в актовом зале которого и был устроен праздничный вечер. Сопротивляться рукам Леонида было невероятно трудно, и всё-таки, когда одна из них властно легла на бедро Юлии, а другая расстегнула пару пуговиц на блузке, женщина нашла в себе силы вывернуться из его объятий, прервав поцелуй. «Нет, Лёня, нет… – прошептала она (а как хотелось покорно лечь в эти сильные руки!). – Я не могу… нельзя мне… идти надо, поздно уже…». «Да почему, Юля? – удивился Леонид. – Ночь длинная, пойдём ко мне – мы здесь рядом стоим». «Нет, нет, нет!» – повторила Юля, словно придавая себе этим немудрёным заклинанием сил, вырвалась и побежала вниз, на первый этаж, к гардеробу. Потом она торопливо шла, бежала почти, к озеру и автобусной остановке подле него. Шубку Юлия просто накинула, но ветра поначалу даже не замечала, остужая бурлящую кровь. «Вот ведь глупость какая…» – смятенно думала она. Леонида Юля вовсе не обвиняла – он действовал именно так, как привыкли действовать мужчины во все века. Одинокая молодая баба (то есть не одинокая в полном смысле слова, а соломенная вдова, но это сути дела не меняет), красивая, приехавшая из Ленинграда, с берегов Невы на край земли, в дурь армейского быта и тоскующая без мужика по несколько месяцев (да и видящая его урывками даже тогда, когда лодка стоит в базе), без серьёзного дела-занятия, без ребёнка – это ж полным придурком надо быть, чтобы пройти мимо! Скорее она винила себя – в том, что пошла на поводу у этой барабоши Клавдии. Ей-то что, она птица вольная, вот и порхает… «Прости меня, Коля, – мысленно обратилась Юля к далёкому-далёкому мужу, находящемуся в стальной сигаре подводной лодки где-то там, среди свинцовых волн. – Прости, пожалуйста, а?». А впрочем, за что просить прощения? Ну прошлась по самой грани дозволенного, ну потешила самолюбие, но черту-то ведь не переступила! Сумела усмирить, удержать в узде бунтующую плоть. Ничего не было – значит, и прощения просить не за что! Да где же этот чёртов автобус… Долгожданный свет фар наконец-то прорезал сгустившуюся тьму надвигавшейся ночи. Усевшись поудобнее на потёртом клеёнчатом сидении, Юля прислонилась к раме окна и задремала под тарахтение и подрагивание автобуса. Сон её был не глубок и не долог, и оборвался он внезапно, словно отрезанный ножом. Юля вздрогнула и огляделась по сторонам. Да нет, всё нормально: несколько пассажиров в железном чреве автобуса рассеянно смотрят в окна, за которыми мелькают редкие огоньки. Тогда почему же сердце её вдруг сдвоило удары, приостановилось, а потом судорожно заколотилось, словно накрытый ладонью мотылёк? Почему? …8 марта 1968 года дизельная подводная лодка Тихоокеанского флота «К-129» (бортовой тактический номер «574»), вышедшая из пункта базирования на Камчатке 24 февраля на внеплановое боевое патрулирование в восточную часть Тихого океана и имевшая на борту три баллистические ракеты «Р-13» с подводным стартом и ядерными боеголовками большой мощности, а также две торпеды с ядерными зарядами, в поворотной точке маршрута не дала обусловленный боевым распоряжением короткий сигнал о проходе контрольного рубежа. Первым обратил на это внимание оперативный дежурный на центральном командном пункте ВМФ, который и объявил тревогу. Спустя некоторое время силами Камчатской флотилии подводных лодок, а в последующем и всего флота (с привлечением даже авиации другого флота – Северного) были организованы поисковые действия в обширном районе с центром в расчётной точке маршрута «К-129». Однако никаких результатов поиск не дал. Подводная лодка исчезла бесследно. Атомная подводная лодка ВМС США «Меч-рыба» была одной из трёх (со «Скатом» и «Морским драконом»), построенных вслед за «Наутилусом» – первой в мире подводной лодкой с атомным реактором в качестве энергетической установки. «Меч-рыба» относилась к классу торпедных, или атакующих, подлодок (Attack Submarines) – по классификации, принятой в американском военно-морском флоте. Лодки этого типа предназначались для атак торпедами боевых кораблей и транспортных судов (классика подводных лодок), но с появлением в составе ВМФ СССР подводных ракетоносцев (сначала дизельных, а потом и атомных) боевое назначение Attack Submarines было кардинально изменено. Теперь они прежде всего перенацеливались на слежение за советскими лодками с баллистическими ракетами на борту и на их немедленное (до запуска ракет) уничтожение в случае конфликта. Атомные подводные лодки оказалась самыми эффективными противолодочными кораблями, далеко превосходя по своим боевым возможностям – прежде всего по продолжительности пребывания под водой, а также по скорости и маневренности – современные им дизель-электрические подлодки, составлявшие большую часть многочисленного подводного флота Советского Союза. «Меч-рыба» села на хвост «К-129» ещё в Авачинском заливе и шла за ней неотступно, ведя скрытое слежение и удерживаясь в её так называемых кормовых теневых секторах (курсовой угол 150-180-210 градусов) на малошумных скоростях малых ходов. …Старпому не очень нравилась принятая среди командиров лодок-охотников (и заслужившая молчаливое одобрение начальства) практика сближения с сопровождаемой целью на опасно близкую дистанцию (вплоть до подныривания под неё – с особым шиком!). Океан – это не прерии Дикого Запада, а ракеты – не патроны в шестизарядном кольте. Кроме того, лихой ковбой рискует в основном всего лишь своей собственной шкурой – пара шальных выстрелов вряд ли приведут к Третьей Мировой, а вот когда в стволах водородные пули… Однако чиф благоразумно держал своё мнение при себе: деньги (и хорошие деньги!) и карьера – вещи тоже очень серьёзные и весьма значимые. Да и сейчас, когда русская субмарина, подвсплыв на перископную глубину, заряжает свои аккумуляторные батареи, она шумит так, что в радиусе ста миль глохнет вся рыба. Все посторонние звуки заглушаются грохотом работающих дизелей, так что практически исключено, что русские обнаружат в пассивном режиме прослушивания почти неслышной змеёй стелющуюся в глубине «Меч-рыбу». …Удар стал полной неожиданностью для всех находившихся в центральном посту американской Attack Submarine – в отсеках скрежетало, трещало, лопалось. Чувствуя катящийся от желудка к горлу липкий спазматический ком, старпом почти физически ощутил трёхмильную пропасть под ногами. Им не надо трёх миль, обшивка лодки лопнет под чудовищным давлением воды гораздо раньше, едва будет пройдена предельная глубина погружения. Наверно, так и было на «Трешере» в шестьдесят третьем. Доигрались… Появился дифферент на нос – что-то очень большое со скрежетом перемещалось по корпусу «Меч-рыбы» от рубки к носовой оконечности. Профессиональный моряк-подводник, старпом понял, что происходит: тяжёлое (без малого две тысячи тонн) тело смертельно раненой русской подлодки, разрубленное топорообразной рубкой Attack Submarine, соскальзывало с палубы «Меч-рыбы», неотвратимо падая в ждущие объятия холодной глубины. – Продуть балласт! Аварийное всплытие! В отсеках: осмотреться и доложить! – командир «Меч-рыбы» тоже был хорошим подводником, и действовал он быстро и правильно. Разбираться (и докладывать в штаб) будем потом… Когда командир и его старший помощник выбрались на верхнюю палубу, на которую лениво заплескивали невысокие волны, то первое, что они увидели – это смятое и искорёженное ограждение боевой рубки. На воде же не было видно ни единого обломка – ни следа от только что разыгравшейся здесь трагедии. – Если бы в кабине сидел водитель, его пришлось бы выскребать оттуда чайными ложками, – нервно пошутил командир, осматривая повреждения. – И вообще, чиф, нам чертовски повезло: воткнись мы им в борт носом, да среагируй на такое невежливое обхождение наши дремлющие в торпедных аппаратах малютки, мы всем экипажем уже составили бы компанию этим парням… Старпом не ответил – шутить ему почему-то совсем не хотелось. К солёному дыханию океана примешивался резкий запах солярки – кровь убитой ими субмарины широко растеклась по поверхности, выглаживая гребни волн. – Это было непреднамеренное столкновение, – командир щёлкнул зажигалкой, – акустики прозевали резкое и неожиданное изменение курса цели. Дьявол их дёрнул… И ещё, коммандер Бакли, – добавил он официальным тоном, вглядываясь в тёмное лицо своего помощника, – это война! Самая настоящая война, что бы там не болтали политики в крахмальных воротничках! Уничтожен враг – у Советов стало на одну гадину с ядовитыми зубами меньше. Ты не был в Нью-Йорке в октябре шестьдесят второго, во время Карибского кризиса, нет? А я был! Мы сидели с Нэнси на кушетке, в тёмной квартире и смотрели в окно… Сидели обнявшись и ждали, что вот-вот за окном вырастет этот проклятый гриб, убивающий всё живое! Врагу своему не пожелаю… Так что, чиф… – Точно такой же гриб мог бы вырасти здесь, кэптен Галлахер, – ответил тот, глядя на фосфоресцирующую воду, взбаламученную винтами «Меч-рыбы», – если бы их малютки обиделись на то, что мы столь бесцеремонно их потревожили. Наше счастье… – Сэр, из штаба флота! – с этими словами вынырнувший из рубочного люка радист протянул командиру листок бумаги. Тот пробежал глазами колонки цифр с расшифровкой и снова повернулся к старпому. – Быстро же они там… сообразили. Приготовится к погружению! Следуем в Йокосуку, для аварийно-косметического ремонта. Будем припудривать синяки, Бакли, и замазывать их тональным кремом… Да, ещё, – всему экипажу предписано сделать подписку о неразглашении: без этого ни одна живая душа с борта не сойдёт. Займись этим, Бакли. И внимательнее в отсеках – вдруг по дороге ещё где-нибудь проявятся последствия нашего поцелуя с русской красоткой… – Знаешь, Джеф, мне ещё не доводилось встречать День Независимости в таких необычных условиях. Хорошо ещё, что наша с тобой работа начнётся только после того, как наш «Гломар» абсолютно точно займёт своё место над тем, что лежит там, на глубине в пять тысяч сто восемьдесят метров. Так что сегодня мы можем даже позволить себе немного выпить. Пошли ко мне – у меня есть пиво! – и коллега дружески хлопнул Джозефа по плечу. Четвёртого июля 1974 года специально спроектированное и построенное судно, названное в честь Говарда Хьюза, миллиардера и авантюриста (именно он – его энергия и его деньги – и превратил этот поистине фантастический проект в реальность), прибыло в намеченный район в 750 милях северо-западнее Гавайских островов. Ещё несколько дней потребовалось для того, чтобы вывести «Эксплорер» в заданную точку, выверенную по спутниковой навигационной системе. И тогда комплекс невиданных по мощности, сложности и уникальности механизмов, скрытый от посторонних глаз обводами корпуса и надстройкой корабля, пришёл в движение. Финальный этап операции «Дженифер» начался. С самого начала постройки «Хьюз Гломар Эксплорер» была запущена официальная – для печати и, естественно, для дезинформации потенциального противника – версия назначения судна: проведение подводных буровых работ на глубоководном материковом шельфе и подъём со дна морского тяжеловесных конкреций, содержащих полезные ископаемые. Внешний вид «Эксплорера» на тщательно отобранных для опубликования фотографиях этой версии вполне соответствовал, и дезинформация удалась. На самом же деле цель создания этого уникального плавучего инженерного сооружения была одна-единственная – вытащить из океанских глубин только одну «тяжеловесную конкрецию»: останки «К-129» вместе с её «полезными ископаемыми» (ракетами и торпедами с их ядерными боевыми частями). «Геологов» из Пентагона очень интересовали эти «полезные ископаемые»… Глаза Джозефа (когда-то его звали Юзефом) Камински не отрывались от экрана монитора. В «комнате призраков» – в центральном посту управления всей операцией, куда вход был разрешён немногим, – висела напряжённая тишина, лишь тихо пощёлкивали реле в пультах, да мягко урчала система кондиционирования воздуха. Створки дна заполненного водой «лунного бассейна» – двухсотфутовой прорези в центральной части «Хьюз Гломар» – медленно разошлись в стороны. Гигантская клешня – захват, управляемый гидроцилиндрами, – поползла вниз. Система обеспечивала непрерывную подачу трубных 60-футовых секций со стеллажа: как только предыдущая труба уходила в воду до определённого уровня, к ней пристыковывалась следующая. Нажатие кнопки – тормоз отпущен. И снова стальная колонна уходит вниз, а к месту сочленения уже подаётся очередное колено. И так каждые десять минут: «Эксплорер» тянул и тянул свою всё удлиняющуюся исполинскую руку с железными пальцами к тёмному океанскому дну, на котором покоился изуродованный расчленённый труп «К-129». Прихлёбывая обжигающий кофе, Джеф взглянул на часы – с начала спуска прошло около четырёх часов. Всего-то… А ему показалось, что уже минула вечность. По расчётам, клешня-захват окажется над лодкой через сорок восемь часов – это если не случится чего-либо непредвиденного. Главные двигатели «Гломара» и пять его подруливающих устройств – три носовых и два кормовых, без малого девять тысяч жеребцов в пяти упряжках, – работают постоянно, удерживая судно в заданной точке. Допустимое смещение не должно превысить семи-девяти метров, иначе «рука» сомкнётся на пустом месте. Конечно, если налетит шторм, то судно попросту сдует с его строго определённой точки, но прогноз погоды на ближайшие дни благоприятен, и двигатели «Гломара» пока удерживают позицию «плавбуровой» – отклонение в пределах приемлемого. До следующей вахты можно спокойно поспать. Через двое суток захват оказался прямо над разодранной пополам подводной лодкой. Наступил решающий момент. Гигантские стальные пальцы, между которыми находилась носовая часть «К-129» с полуразрушенной боевой рубкой (а самая аппетитная начинка именно там и располагалась), подчиняясь командам операторов, начали сходиться. Подводные телекамеры транслировали изображение происходящего, но качество картинки оставляло желать лучшего – темно всё-таки на трёхмильной глубине, да ещё эти клубящиеся тучи ила и песка, поднятые со дна движением железной клешни. Есть! Обломок субмарины зажат «рукой» и оторван от океанского ложа. Теперь пойдёт обратный процесс: выходящие из-под воды секции многокилометровой трубы будут отсоединяться и укладываться – одна за другой – на стеллажи. И так следующие двое суток, пока трофей не окажется в «лунном бассейне». И только тогда можно будет перевести дух. Непредвиденное стряслось, когда подъём уже был наполовину завершён. То ли из-за неравномерности давления в системе гидравлики, то ли из-за смещения корпуса «Гломара» под воздействием ветра и волн, то ли ещё по какой неустановленной причине клешня дёрнулась вбок. Две с половиной тысячи метров полой стальной нити спружинили, и захват отклонился от своего строго горизонтального положения. Вроде бы не так уж и намного, но этого оказалось достаточно – изуродованный обломок подводной лодки чуть приподнял свою носовую часть… Глаз телекамеры бесстрастно отобразил всё это на экранах «комнаты призраков»: из развороченного вздутия позади рубки субмарины – из ракетного ангара – вывалилось длинное заострённое серое туловище. Камински почувствовал, как по хребту скатилась горячая капля пота. Матка бозка Ченстоховска… Ракета помедлила, словно размышляя, затем протиснулась между пальцами железной руки – зазоры между ними были достаточными, ведь не золотой же песок собирались черпать создатели этого исполинского механизма, – и устремилась вертикально вниз, к тёмному океанскому дну. «Сколько времени нужно ракете, – лихорадочно соображал Джеф, – чтобы достичь дна? Её разгоняет ускорение свободного падения и тормозит более плотная, чем воздух, водная среда… В любом случае счёт идёт на минуты, не более того. А потом… Океанское дно там, где покоилась субмарина, мягкое – ил и песок. А если металлическая сигара с чудовищным содержимым – по закону подлости – возьмёт да и отыщет какой-нибудь торчащий из этого ила камень (единственный на сотни миль вокруг)? Что тогда? Ракета пролежала под водой больше шести лет, но это вовсе не значит, что её крупнокалиберная боеголовка бесповоротно „протухла“. Когда поднимали затонувшие во время Второй Мировой транспорты с боеприпасами, то бомбы и снаряды иногда имели обыкновение взрываться. Но то были обычные бомбы, а если грохнет эта…». Воображение услужливо нарисовало Юзефу апокалиптическую картину: увенчанный султаном кипящей пены гигантский водяной столб, выпирающий в небеса и возносящий к тучам такую крошечную – по сравнению с огромной массой взбесившейся воды – скорлупку «Гломара». Если водородный заряд взорвётся, то пятикилометровая водная толща не станет серьёзной преградой для его всесокрушающей мощи. Наоборот, в воде ударная волна обретает ещё большую разрушительную силу, достаточную для того, чтобы проломить днище находящегося за много миль от эпицентра взрыва линкора или авианосца. Ракета пропала из поля зрения телекамер через секунды, поэтому никто не видел, как в нескольких сотнях метрах от усеянного каменными обломками дна она вдруг замедлила своё падение, повернулась боком и продолжала опускаться уже неспешно. Опасную игрушку словно подхватила осторожная и сильная рука, бережно уложившая её на песчаную лужайку среди подводных камней. И этого тоже никто не видел. Здесь, внутри гигантского корабля (не корабля даже, а, скорее, плавучего рукотворного острова), всегда тихо. Метры и метры стали палуб и переборок отсекают корабельное нутро от внешнего мира. Когда находишься тут, то понимание того, что ты на корабле, пропадает напрочь. У корабля всегда чуть-чуть подрагивает палуба от дыхания работающих машин; с борта корабля видно море; корабль, наконец, покачивает – ведь океан не твердь земная. А здесь ничего этого нет: ни ощущения движения, ни морского пейзажа, ни качки. Тропический тайфун смог бы расшевелить стотысячетонную громаду ударного авианосца, но подобные ураганы в этих местах очень большая редкость. Два атомных сердца-реактора бьются бесшумно, а прочие звуки – свист паровых турбин, рокот турбозубчатых агрегатов, передающих стремительное вращение турбинных роторов на неспешные гребные валы, и бормотание вспомогательных механизмов – не выбираются за пределы машинных отделений. Корабль может бежать со скоростью более тридцати узлов, – от Аденского залива до Персидского около суток полного хода, – но скорости этой не чувствуешь, как не чувствует человек быстроты бега его планеты сквозь чёрную пустоту космоса. Плавучий остров плотно заселён: на борту его свыше шести тысяч разумных существ, занятых самыми разными делами. Но все дела всех Носителей Разума, топчущих его палубы, подчинены одной-единственной цели, ради которой и создан этот технологический монстр: как можно более эффективному уничтожению себе подобных, считающихся врагами. И для этой цели здесь, в обширном хранилище (когда-то на куда более примитивных военных кораблях подобные отделения именовались крюйт-камерами), заботливо разложены по уютным гнёздам-стеллажам убийственные По мере надобности эти опасные игрушки извлекаются наверх. Там их подвешивают к подрагивающим от нетерпения крылатым машинам, и те, обдав палубу жаром реактивных двигателей, уносятся в небо. Через считанные минуты машины-убийцы появятся над целью – над древним городом, столицей некогда могущественного арабского халифата, – и их когти вонзятся в его плоть, кроша в щебень и дворцы, и лачуги. Город практически беззащитен – против этих птиц у него заклинаний нет. И оружия, которое могло бы подрезать им их скошенные крылья, тоже нет. Остаётся лишь посылать бессильные проклятья к равнодушному раскалённому небу… Птицы прилетают по ночам. Нет, они совсем не боятся дневного света, просто людям, управляющим птицами, это время привычнее – ведь у них дома, в Стране-между-Океанами, в это время разгар рабочего дня. Убивать – это ведь такая же работа, как и любая другая (только платят больше), а для работы существуют специально отведённые рабочие часы (сверхурочные оплачиваются особо). И потом, ночью обитатели города возвращаются в свои жилища, а значит, рушащиеся стены похоронят их под собой. Ночная атака эффективнее. Людям, управляющим птицами, нет никакого дела до прошлого этого некогда великого города. Они – в подавляющем большинстве своём – не читали и даже не слышали о Шехерезаде и Синдбаде-мореходе, о джиннах и сокровищах Али-бабы. Нет, о сокровищах кое-что слышали: сокровища – это то, что можно взвесить, оценить и унести с собой. И люди, управляющие железными зверями (теми, что ползут сейчас через пески), так и поступят – когда войдут в побеждённый город. Всё на свете имеет свою цену – особенно чёрная кровь земли. Хозяева птиц и ползучих железных зверей убеждены в этом. Человек, несущий дежурство в хранилище боезапаса (один из многих людей, занятых этим делом), не видит ни взлёта самолётов с палубы авианосца, ни, тем более, рычащих танковых колонн, рвущихся к Багдаду. У него другая работа – следить за тем, чтобы доверенные его присмотру У человека достаточно времени для размышлений – почти всю работу за него делает хитрая электроника, – но он не слишком приучен предаваться занятиям подобного рода. Полезны только те мысли, которые можно превратить в доллары, а остальные – это просто никчёмный мусор. Лейтенант Джеймс Эшвуд посмотрел на дисплей, на котором монотонно, раз за разом, высвечивались колонки цифр, выдаваемых системой обегающего контроля. Всё в порядке – как всегда. Ещё не было случая, чтобы требовалось вмешательство оператора. Ему приходится действовать, когда сюда прибывают команды заряжания – они аккуратно выкатывают на тележках тяжкие туши бомб и ракет к подъёмникам. А он, лейтенант Эшвуд, обязан следить, чтобы никто из них не нарушал правил обращения с опасным грузом, и фиксировать в памяти компьютера, сколько боевых единиц оружия изъято из хранилища, и каких именно. Скучновато, конечно, но что поделаешь: он, Джеймс Эшвуд, добросовестно выполняет свои обязанности – как и тысячи других одетых в военную форму людей на борту огромного корабля. Парням, которые сидят в кабинах «хорнетов» и «томкэтов», понятное дело, веселее. Задачу встречи управляемой ракеты класса «воздух-поверхность» с целью решает бортовой компьютер, однако команду на запуск даёт пилот. Приятно, наверно, ощущать себя повелителем такой мощи, перед которой спасуют все восточные ифриты вместе взятые. Об этом, собственно, и мечталось, когда Джеймс подписывал контракт: лететь, уклоняясь от зенитных ракет, прорываться, чтобы обрушить на голову врагов свободы и демократии огненный смерч. Не вышло… Ну что ж, каждому своё! Он, Джеймс Эшвуд, тоже в строю, и его вклад в общую победу тоже есть – пусть и не очень заметный. Этот зазнавшийся диктатор, осмелившийся противиться воле Первой Страны мира, своё получит! А в том, что развалившая дворец восточного деспота авиаракета сработала безотказно, есть несомненная заслуга оружейников авианосца (в том числе и лейтенанта Эшвуда). Джеймс ещё раз взглянул на экран – всё нормально. Почему-то захотелось вдруг откинуться на спинку подвижного кресла и положить ноги на пульт, но Эшвуд удержался. В хранилище установлены камеры видеонаблюдения – можно запросто нарваться на неприятность. Особенно если сейчас на дежурстве в центральном этот высокомерный зануда из Иллинойса… 18.33., время нью-йоркское. По-местному половина третьего ночи, тёмной южной ночи, которую рвут над Багдадом вспышки разрывов. А там, дома, люди торопятся с работы домой, клянут автомобильные пробки, спеша скорее скрыться в раковины личной жизни. Уитни, наверно, уже дома. Или не дома, а где-нибудь ещё… И не одна, а с кем-то… Такая девчонка никогда не останется без должного мужского внимания… Славно они с ней оттянулись тогда, в его прошлый отпуск… Повторится ли такое ещё? Вот заявится он (пусть даже в ореоле героя победоносной войны) и услышит: «Знаешь, darling, ты слишком долго отсутствовал. Я не люблю терять время зря, ведь время – деньги!». А что до лаврового венка победителя, так многие в Штатах (и Уитни в том числе) почему-то не слишком одобряют эту войну, в отличие от войны девяносто второго года. Ну и чёрт с ней! Что он, пропадёт, что ли? На его век девчонок хватит – и не таких чересчур умных, как эта Уитни! Свободное время, деньги, мужественная внешность и имидж настоящего парня, американского солдата – что ещё нужно для покорения женского сердца? На борту авианосца девушки тоже есть (и немало), но вот только правила строго запрещают любые контакты (кроме чисто служебных) между военнослужащими разного пола. И соблюдаются эти правила неукоснительно. И тут лейтенант Джеймс Эшвуд увидел женщину. Это было невозможно, но, тем не менее, было именно так. Здесь, в святая святых, за несколькими бронированными дверями (для открытия такой двери мало предъявить магнитную карту с личным кодом, идентификация подтверждается ещё из центрального поста и контролируется визуально, и это понятно – ведь в хранилище находится не только обычные боезаряды, но и ядерные), в шаге от дежурного оператора склада боепитания в свободной позе стояла женщина. Эшвуд готов был поклясться чем угодно, что её он никогда раньше не видел. На авианосце сотни и сотни женщин, несущих службу по контракту, но эту он среди них не встречал. Конечно, корабль так велик, что в некоторых его отсеках Джеймс никогда и не был, но бывают же иногда общие сборы экипажа (например, когда ждали прибытия на борт президента), а уж такую яркую особу лейтенант заприметил бы – непременно. И выглядела незнакомка как-то странно. Вроде обычная униформа-комбинезон, но вот цвет… Отливает голубизной, или это отсвет ламп? И волосы: девушки здесь или носят короткую спортивную стрижку, или целомудренно прячут причёску под головной убор, строго следуя наставлениям по снижению степени стресса для мужской части населения плавучего острова. А эта – густые чёрные локоны до плеч, словно явилась на вечеринку соблазнять всех и каждого… И вообще, внешность у девочки – лечь и не встать без посторонней помощи! Идеальные черты лица; матовая, чуть золотистая, кожа; тёмные глазищи, в глубине которых перебегают искорки; фигурка (даже под одеждой заметно) такая, что… Но, чёрт побери, как она сюда попала?! Через палубы и переборки прошла, как в фантастическом фильме? И почему до сих пор внутренняя связь не взорвалась проклятьями по поводу столь вопиющего нарушения устава? Не видят они её, что ли?! Гостья чуть наклонила голову на точёной шее и улыбнулась – Джеймса окатило волной жара. От такого видеоклипа точно удар хватит, особенно после трёхмесячного пребывания в этом плавучем монастыре… – Ты сомневаешься в том, что я живая? – услышал Эшвуд. – Можешь протянуть руку и потрогать меня – я вовсе не привидение. Голос женщины звучал мягко и приветливо, говорила она по-английски чисто и правильно, без малейшего акцента, даже вворачивала сленговые словечки, но вот оттенок речи… Так, наверно, могла бы говорить ожившая машина, невероятно совершенная и неотличимая (почти!) от человека, но – машина. – Я не машина, – отозвалась женщина. – И беспокоиться тебе не стоит – я не причиню ни малейшего вреда ни тебе, ни кому бы то ни было ещё. Я пришла поговорить. Джеймс почувствовал, как по его спине царапнуло колючим ознобом: губы женщины – Я… ты… вы… как вы здесь оказались?! – промямлил он. – Это не имеет большого значения. Ты правильно догадался: я не с вашего корабля – и даже не из вашего Мира. Ты показался мне достаточно разумным – ещё тогда, в прошлый раз, когда ты был совсем другим (О чём это она?). Поэтому я и выбрала тебя. Слушай меня внимательно и постарайся понять правильно. Женщина чуть пристальнее посмотрела на Эшвуда, улыбнулась ещё раз, и нараставшее беспокойство лейтенанта, грозящее вот-вот обернуться неконтролируемой паникой, улеглось и сникло. – Мы Хранители. Наша миссия – так тебе будет понятнее – оберегать Жизнь от всего, что может подвергнуть её опасности. А вы, дети, заигрались с вашими опасными игрушками – так недолго не только палец порезать, но и весь дом спалить. Мы следим и стараемся вовремя отбирать у вас спички, но можем когда-нибудь и не уследить – уж больно вы шустрые. Заметь, пока я говорю только о неприятных случайностях, а не о сознательных ваших действиях. Пока. – Послушайте, мисс… мэм… или как вас там… Я сейчас нажму кнопку, и через минуту здесь будут крепкие парни из внутренней охраны, и тебя… – Как всё-таки трудно говорить с детьми, – вздохнула женщина. – Ты им толкуешь о мировых проблемах, а у них в голове каша из комиксов и шпионских фильмов. Можешь ли ты хоть чуть-чуть напрячь свой бесценный дар – твой собственный разум? Неужели до тебя не доходит, что уж если я сюда прошла незамеченной, то нажимать любые кнопки бесполезно – никто на это даже внимания не обратит. Сиди спокойно и слушай. Джеймс подавленно замолчал, а женщина продолжала: – В вашем Мире гордыня уже неоднократно губила великие народы и разрушала могущественные империи. Существует непреложные Законы, о которых вы, живущие в тенётах вами же сами придуманных законов, и понятия не имеете. Вы гордитесь своей силой – ты, например, искренне считаешь свою страну всегда и во всём правой, – и не привыкли принимать в расчёт мнение других, особенно когда это угрожает тому, что вы называете выгодой. Почему вам кажется, что вы вправе диктовать всем остальным, как им жить? – Потому что мы несём свободу! Мы избавляем народы от диктаторов, приносящих им неисчислимые страдания! (Ого, я даже могу спорить с этим существом!). – Красиво сказано. Но свободу не приносят насильно, на кончиках мечей. Вы несёте не свободу, а свой собственный образ жизни. А почему вы считаете, что созданная вами (точнее, подсказанная вам) модель идеальна? Почему все прочие Носители Разума вашего Мира должны носить джинсы, пить «Кока-колу» и молиться Золотому Тельцу, вашему Богу (который, кстати, ничуть не лучше – а может, и гораздо хуже, – древних Кровавых Богов)? А что до диктаторов, так вон там, в Африке, – женщина повела тонкой ладонью, – правит другой диктатор, который поедает своих врагов – в прямом смысле слова. Но вас это почему-то совершенно не волнует. Вы, Избалованные, лезете в драку только тогда, когда это выгодно вашему Богу, – и тогда, когда вы уверены в том, что победа вам обеспечена. Я могла бы привести тебе много примеров, но не буду этого делать – у меня не так много времени, – она посмотрела куда-то вверх и закончила: – Так вот, у озорников отбирают чересчур опасные игрушки, – а Меч Демонов очень опасная игрушка, – но непослушных наказывают, если их шалости заходят слишком далеко. – Ты… угрожаешь? – хрипло выдавил Джеймс. – Нет, я объясняю, – покачала головой гостья. – И очень хочу, чтобы ты объяснил это другим. В твоей стране много разумных людей, но неразумных больше (особенно среди служителей вашего Бога). Только не надо думать, что нам так уж нравится наказывать – просто это приходится делать. Иногда. А чтобы у тебя не было сомнений в наших возможностях… С этими словами (хотя слов как таковых и не произносилось) странная женщина повернулась и бесшумно скользнула-проплыла к шахте ближайшего грузового лифта. У Джеймса что-то случилось со зрением. Он, не вставая со своего дежурного кресла, одновременно как бы находился рядом с этой Женщина (и взгляд Эшвуда вместе с ней) легко миновала шахту, две тяжёлые двери, прошла между длинными рядами спящих ракет, а затем так же легко и просто – будто и не броня была перед ней, а всего лишь завеса тонкого тумана, – оказалась в дальнем отсеке, где хранились те самые-самые. И ни один сверхчувствительный датчик, ни одна система оповещения ровным счётом никак не среагировали на столь бесцеремонное вторжение. Существо – какая живая женщина способна на такое! – неспешно приблизилось к чёрному телу водородной бомбы, покоившейся здесь с того времени, как её загрузили (с принятием всех мыслимых мер предосторожности) в чрево авианосца, и положила свои совершенной красоты руки на холодный металл. А дальше – дальше пошло такое, что Эшвуд почувствовал себя опасно близким к помешательству. Тонкие и хрупкие женские руки начали погружаться в воронёный металл, будто в воду. И Джеймс видел, как эти руки, ничуть не утратившие своей плоти и формы, осторожно продвигались внутри бомбы, пока не добрались до глобулы инициирующего атомного заряда. Ладони легли на шар, сжали его (не проникая на этот раз внутрь), и шар чуть уменьшился в размерах, словно его положили под сферический гидравлический пресс. – Мы можем проделать это, – услышал лейтенант Эшвуд. – В нескольких местах одновременно. Ты ведь изучал устройство Меча Демонов и знаешь, что произойдёт. И поверь, всё будет выглядеть, как техническая неполадка – у вас их было предостаточно. Джеймсу показалось, что мир переворачивается, и что палуба под ногами становится потолком. Головокружение длилось секунду-другую, не более, а когда оно прекратилось, женщина снова стояла перед ним, у пульта контроля – на расстоянии протянутой руки – и внимательно глядела ему прямо в глаза. На этот раз без улыбки. – Ты всё понял? Тогда прощай – мне надо идти. И запомни: теперь я всегда буду неподалеку. На тот случай, если тебе захочется о чём-нибудь спросить. И вообще – на всякий случай… Эшвуд моргнул – веки прикрылись всего-то на долю секунды – и тут же протёр глаза. Перед ним никого не было. Бред… – Не бред. Явь. Реальность, – и ладони Джеймса вдруг коснулась появившаяся из пустоты тёплая женская ладонь – та самая, которая только что на его глазах копалась в потрохах ядерной бомбы. Но пахли тонкие пальцы вовсе не металлом и не смазкой, а неуловимо-нежным ароматом неведомых цветов… Лейтенант Джеймс Эшвуд ощутил себя пловцом, вынырнувшим на поверхность моря на остатках воздуха в лёгких. Часы показывали 18.36. Всё видение длилось около трёх минут. Когда говорят, что Колумб в 1492 году открыл Америку, то это не совсем верно. До берегов собственно американского материка великий генуэзец добрался позже, во время своего третьего плавания в Новый Свет. А тогда, в первый раз, он открыл острова Гаити (мореплаватели назвали его Эспаньолой – Маленькой Испанией) и Кубу. Райский уголок, земля, утопающая в зелени, омываемая лазурными водами тёплого моря и согреваемая лучами тропического солнца; край вечного лета, словно специально созданный Всевышним для жизни, радости и любви… Но вышло так, что именно этот благословенный остров едва не стал тем роковым камешком, который чуть не сорвал лавину, способную увлечь в бездонную пропасть весь Мир Третьей планеты системы Жёлтой звезды. Вокруг Кубы десятилетиями хищными пираньями кружили голландские и французские буканьеры; в запутанном клубке колониальных войн остров переходил из рук в руки – от испанцев к англичанам и обратно. Наконец, после испано-американской войны 1898 года и разгрома у Сантьяго эскадры адмирала Серверы, на Кубе прочно обосновались североамериканцы, превратившие её в загородную виллу (и по совместительству в публичный дом) для Дяди Сэма. Такое положение вещей почему-то не очень нравилось самим кубинцам (смешанным потомкам кастильских конкистадоров, индейцев-караибов и вывезенных из Африки негров-рабов), и в первый день тысяча девятьсот пятьдесят девятого года горстка революционных романтиков-бородачей братьев Кастро прикладами винтовок выгнала с острова заведующего тропическим борделем Батисту и решила обустроить жизнь по-новому – по примеру первой в мире страны победившего социализма. Результат получился достаточно кислый – Куба десятилетиями жила по карточкам, кубинки отдавались иностранным морякам прямо на золотистых пляжах за кусок мыла или за банку сгущёнки, а жители благодатного острова норовили при первом удобном случае добраться до Флориды чуть ли не вплавь, – но это проявилось несколько позже. А тогда, в конце пятидесятых – начале шестидесятых годов прошлого века энтузиазм бил через край, и построение подлинного Рая на райской земле Кубы казалось делом близким и вполне осуществимым. А события (в которые оказались вовлечёнными самые грозные и непримиримые силы планеты) между тем развивались таким образом, что Рай, населённый мужественными «барбудос» и прекрасными сеньоритами, вот-вот должен был превратиться в пылающий Ад – в атомный Ад. – Общая стратегическая обстановка, – министр обороны откашлялся, – сложившаяся вокруг нашей страны, крайне неблагоприятна. Мы в кольце: американские ракеты средней дальности, размещённые в Европе и Турции, – особенно в Турции, – со временем подлёта, исчисляемым минутами, способны практически беспрепятственно достичь Ленинграда, Москвы и других крупных городов и промышленных центров в европейской части Советского Союза. Наша система ПВО достаточно эффективна против самолётов – «У-2» Пауэрса сбили первой ракетой, – но вот что касается ракет… Конечно, мы успеем нанести – и нанесём – ошеломляющий удар возмездия, но от страны к этому времени не останется ничего, кроме дымящихся радиоактивных руин. Мы живём под постоянным прицелом, и если стрелок нажмёт на спусковой крючок, то остановить выпущенные в нас пули мы не сумеем. Это объективный факт, горький, но факт, с которым нельзя не считаться. Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв промолчал. Он обладал живым и богатым воображением – иногда это помогало ему, иногда мешало, – и благодаря этой своей особенности очень ярко представил себе, что произойдёт, если проклятые империалисты, насмерть напуганные обещанной им советским лидером «кузькиной матерью» (той самой, успешные испытания которой были проведены на Новой Земле), решат-таки ударить первыми. А что, ситуация-то для них удачная – СССР и ответить нечем: ракеты наземного базирования, укрытые в шахтах за Уралом, долетят до Нью-Йорка и Вашингтона к шапочному разбору, а ракетоносный подводный флот ещё в стадии создания. Бомбардировщики Туполева? Машины, конечно, хорошие, да вот только посбивают их прямо над Европой, не дав дотянуться до вражьих столиц. Можно через Северный полюс, но тогда придётся преодолевать аляскинский пояс ПВО, а потом ещё лететь через всю Канаду до того, как нажать кнопки бомбосбрасывателей. Что же делать? Авантюризм и бесшабашность также были присущи Никите Сергеевичу (именно эти черты его натуры помогли ему одолеть в пятьдесят третьем всемогущего Берию, откровенно рвавшегося к наследию Сталина – к верховной власти в стране). И позже нестандартность принимаемых Первым секретарём решений неоднократно ставила в тупик его политических противников – до поры до времени (пока непредсказуемость Хрущёва им не надоела). «Ну, погодите, мать вашу, – подумал он, – сыщем мы на вас управу!». «Тьфу, ну и стоянка! Это ж надо – ни в ресторан вечером не выскочить, ни просто в город за парой пузырей сгонять! А уж о том, чтобы причалить к какой-нибудь местной дамочке да обрести на ночь уютную гавань в её койке, и говорить нечего. Монахи бы на такую стоянку обзавидовались… И это после шестимесячного рейса! И ладно бы в иностранном порту стояли с его правилами поведения советского моряка за границей, а то в родном Калининграде, где всё словно специально приспособлено для того, чтобы доставить моряку-рыбаку-китобою максимум нехитрых удовольствий и при этом максимально облегчить его карманы путём добровольного изъятия из них излишних денежных знаков». Праведный гнев боцмана с «Долинска» был вполне понятен. С самого прихода теплохода в порт всё шло как-то наперекосяк. Сначала их отогнали на самый дальний причал, откуда топать до города – ноги сотрёшь по самое некуда; потом почему-то не разрешили вызвать из Ленинграда семьи (обычно в любом советском порту проблем с этим никогда не возникало, особенно после таких продолжительных рейсов). Замены тем, кто собирался в отпуска и отгулы, из отдела кадров пароходства тоже не прибыло – без всяких объяснений. А проверить на собственных пятках изнурительность дороги от судового трапа до ближайшего гостеприимного кабачка даже не пришлось – паспорта моряков экипажу на руки не выдали. А без этого нечего и надеяться преодолеть кордоны бдительных вохровцев на проходной. Можно, конечно, попробовать через забор (или через дыру в оном), но подобное рискованное предприятие чревато: изловят по дороге туда (или, паче чаяния, обратно – когда ты уже загружен бутылками), и пиши пропало! Вот тебе море, а вот тебе виза! Но самое интересное началось потом. Под погрузку подали запломбированные вагоны, охраняемые крепкими ребятами в военной форме без знаков различия. Сама погрузка происходила исключительно по ночам (похоже, что отправителей таинственного груза нисколько не волновал простой судна), а днём прекращалась. Грузили тяжёлые (потому как стрелой-тяжеловесом) и длинные (более двадцати метров) крепко сколоченные ящики и ящики меньших размеров, но тоже очень добротные – уж в этом намётанный глаз боцмана ошибиться никак не мог. Он этих ящиков видел – и считать бесполезно. Грузили те же самые «псевдоармейцы» (не очень-то похожие на обычных солдат срочной службы), которые охраняли состав, и грузили бережно и осторожно, словно в ящиках было упаковано нечто донельзя хрупкое (хотя никаких знаков типа рюмки или надписей «Не кантовать!» на таре не имелось). Ни докеры, ни матросы к грузовым операциям не допускались – даже на лебёдках стояли военные, и управлялись они с этим делом вполне профессионально. Что в ящиках – никто из экипажа «Долинска» не знал. Не было и ответа на вопрос, который обычно более всего волнует моряков перед рейсом: куда идём? Обычно о таких вещах узнают заранее, зачастую даже в конце предыдущего рейса, и заранее прикидывают, где, в каком порту можно просто расслабиться, а где потратить подкопленные валютные копейки на отоварку. А сейчас – ну полная неизвестность! И, похоже, неведением охвачен не только рядовой состав – во всяком случае, по растерянным глазам помполита можно было сделать вывод, что и он знает не больше матроса-уборщика. Чёрте-что и сбоку бантик… Отходили тоже ночью, быстро и как-то воровато. Отходили «в никуда» – на выход из Балтики. И только в Северном море, когда Каттегат со Скагерраком остались позади, кое-что прояснилось. Вечером весь свободный от вахт экипаж был собран в столовой команды, и капитан предоставил слово странному пассажиру, севшему на борт в Калининграде (в судовую роль он был записан как дублёр старшего помощника). Собственно говоря, пассажир пребывал на борту не в единственном числе, были и другие «дублёры», но начальствовал над всеми ими, похоже, именно этот. – Товарищи! Свободолюбивый народ Кубы попросил нас о помощи. Американские империалисты, движимые звериной злобой к первому социалистическому государству в Западном полушарии, вынашивают планы вторжения на Остров Свободы. Им мало того урока, который преподали их наймитам наши кубинские братья на Плайя-Хирон! Они не успокоятся, пока не добьются своего – или пока не получат достойный отпор, такой, который раз и навсегда отобьёт у них охоту покушаться на завоевания кубинского народа! И мы, советские люди, выполним свой интернациональный долг, поможем братской Кубе отстоять свою свободу и независимость! Но свободу не защищают голыми руками, и поэтому мы везём на Кубу оружие, которое передадим в надёжные руки наших кубинских товарищей. Я надеюсь, – оратор обвёл цепким взглядом притихшую аудиторию, – что весь экипаж вашего теплохода полностью осознаёт ту огромную меру ответственности, которая возложена на каждого из вас! Аплодисменты были, – а как же без них! – а после, в курилке, такая ошеломляющая новость сделалась предметом живейшего обсуждения. Однако обсуждения носили весьма осторожный характер (кто его знает, что за тип рядом с тобой смолит «беломорину») и сводились к тому, что янки, конечно, обнаглели, и что приструнить их надо непременно, и вообще – наше дело правое! А Куба – ну что ж, Куба лучше какой-нибудь там Анголы. Кубинки – девушки очень покладистые (в смысле ложатся охотно), да и ром там дешёвый и крепкий. Купить там, правда, нечего, зато на обратном пути непременно будет заход в Гибралтар или в Антверпен за вожделенными тряпками (отоварка – святое дело!). На худой конец, можно взять и чеками – в «Альбатросе» шмотки тоже ничего… На этой оптимистической ноте неофициальная часть собрания завершилась, и моряки разошлись по каютам. Завтра рабочий день – в море выходных нет. «Долинск» резал холодные – здесь и в августе не бывает жарко – волны Северного моря, направляясь в Центральную Атлантику. Летевший на огромной (свыше двадцати двух тысяч метров) высоте самолёт-шпион «У-2» свою работу сделал качественно. Сотни метров фотопленки поступили на дешифровку в лабораторию, и результаты оказались настолько ошеломляющими, что специалисты ЦРУ и Пентагона поначалу отказывались им верить. Но это быстро прошло… – Господин президент, данные аэрофотосъёмки неоспоримы: на Кубе находятся русские ракеты среднего радиуса действия, способные нести водородные боеголовки. Правда, на снимках не зафиксированы сами ракеты, однако, судя по тому, что мы обнаружили – подъездные пути, вспомогательное оборудование, стартовые площадки, – они там, господин президент. Вся инфраструктура присутствует – до такой степени не блефуют. Соединённые Штаты Америки перед лицом самой страшной угрозы своему существованию со времён провозглашения Декларации Независимости, господин президент. Президент США Джон Ф. Кеннеди обратился к американскому народу, сообщил ему в своей речи о наличии на Кубе советских атомных ракет, потребовал от СССР их немедленного вывода – угрожая в противном случае прибегнуть к силе – и объявил военную блокаду Кубы. Поскольку термин «блокада» автоматически переводил Соединённые Штаты и Советский Союз в состояние войны, Кеннеди назвал её «карантином». Американский военно-морской флот вышел в море и приступил к выполнению приказа Верховного Главнокомандующего вооружёнными силами страны. Во избежание обострения конфликта советским судам, доставлявших вспомогательное снабжение для группировки войск на Кубе, было дано указание изменить курс; однако часть транспортов, не обращая внимания на предупреждения со стороны американских боевых кораблей, всё же прорвалась к острову. Орудийные башни американских крейсеров молчали – огонь открыт не был. 27 октября 1962 года, «чёрная суббота». Действуя в соответствии с приказом Фиделя Кастро о том, что любой военный самолёт, вторгшийся в воздушное пространство Кубы, должен быть сбит, командующий ПВО группы советских войск на Кубе дал команду на открытие огня по очередному самолёту-шпиону «У-2». Цель была поражена первой ракетой. Пилот «У-2» Андерс погиб. События нарастали катящимся снежным комом. …Расчёты межконтинентальных баллистических ракет «Минитмэн» дежурили на своих постах по боевому расписанию, и сизый дым сигарет казался первым дымом занимавшегося мирового пожара… …Тяжёлые тягачи, утробно рыча, выворачивали вековые деревья в сибирской тайге, волоча туши ракет к заранее выбранным пусковым позициям… …Стратегические бомбардировщики отрывались от бетонных полос аэродромов, неся под крыльями мегатонные бомбы… …Авианосцы разворачивались против ветра, лифты-подьёмники извлекали из ангаров на полётные палубы штурмовики «Виджилент» – носители термоядерного оружия, – и обслуживающие команды подкатывали их к паровым катапультам… …Командующий группой советских войск на Кубе генерал Исса Плиев с кровожадностью истинного абрека ждал, когда же, наконец, можно будет взмахнуть ядерной шашкой: решение о применении тактического атомного оружия в случае вторжения американских войск на Кубу уже было принято… …Прямой провод между Кремлём и Белым Домом раскалился от «горячей» информации, трансформированной в электрические импульсы… …Подавляющее число обитателей Третьей планеты системы Жёлтой звезды А между тем недрожащие пальцы уже легли на красные пусковые кнопки. Мир повис на тонком-претонком волоске. – Шумы винтов трёх… четырёх эсминцев с правого борта, – доложил акустик. – Курсовой двадцать восемь. Нарастают – цели приближаются. Командир «Б-59», крейсерской подводной лодки 69-й бригады Северного флота, преодолел соблазн всплыть на перископную глубину и осмотреться: американцы только этого и ждут. У них здесь целая армада: и крейсера, и эсминцы, и противолодочные фрегаты. Десятки и сотни глаз, усиленных окулярами биноклей, обшаривают горизонт и поверхность моря. И ладно бы одни только человеческие глаза, это всё-таки инструмент довольно несовершенный… В тесных рубках гидроакустики запечатали уши блямбами наушников, отсекая все посторонние внешние шумы и концентрируясь только на шумах подводных. Гидролокаторы распустили щупальца импульсов, обшаривая толщу воды. Неприятное ощущение, когда эти импульсы нащупывают лодку – по корпусу словно молотком стучат. Ладони радаров непрерывно вращаются, и они способны засечь даже высунувшийся из воды кончик перископа, не говоря уже о рубке или о части корпуса лодки. В воздухе висят противолодочные самолёты с магнитными обнаружителями, а вертолёты опустили в воду гидроакустические буи, перекрыв весь район чуткой тревожной сетью. Сунься только – мигом засекут! Конечно, штатники вряд ли тут же разрядят по обнаруженной субмарине реактивные бомбомёты или выпустят самонаводящиеся торпеды – не война всё-таки. Будут гонять до изнеможения, до полной разрядки аккумуляторных батарей, когда всплыть придётся волей-неволей. Хотя не исключено и применение оружия: кто его знает, что там, наверху, творится – связи-то с Главным штабом ВМФ нет… Нет связи и с другими лодками бригады – где-то в этом же районе океана их ещё три: «Б-4» Кетова, «Б-36» Дубивко и «Б-130» Шумкова[28]. Задача у всех лодок одна – не допустить атаки советских торговых судов и (в случае развития конфликта) атаковать противника (то есть американские корабли) любыми имеющимися силами и средствами. К берегам Кубы должны были направиться атомные подводные крейсера (уж они бы поводили янки за нос), но почему-то (то ли в силу неготовности атомоходов, то ли из-за вечной российской безалаберности) в море вышли дизель-электрические подводные лодки типа «буки». Неплохие корабли, океанские, с большим радиусом действия, с серьёзным вооружением и с хорошими прочими тактико-техническими данными (не чета «морским волкам» Деница, которые в этих же местах обильно пускали кровь американцам в сорок втором), но для настоящей борьбы и прорыва плотной современной противолодочной обороны уже не годящиеся. Военный корабль зачастую устаревает, ещё стоя у достроечной стенки, а то и на стапеле. Количество шумов боевых кораблей возросло, и они приближаются. Обнаружили? Вошли в контакт с лодкой? Офицеры, находившиеся в центральном посту «Б-59» хранили напряжённое молчание, но Савицкий кожей лица ощущал их взгляды. Сейчас всё зависит от него, от командира, от царя и бога этого маленького мирка, ограниченного сталью прочного корпуса. Но как же тяжелы две звезды на погонах… Лодка вздрогнула – мигнули и затрепетали, словно в испуге, подволочные светильники. У поверхности, на незначительном углублении, разорвались глубинные бомбы. Что это значит? Пугают? Или просто ошибка в прицеливании? Что происходит там, наверху, в конце-то концов!? Быть может, там Новая серия взрывов и победный рокот винтов над головой. Прошёл прямо над лодкой – эсминец типа… (да какая, к чёрту, разница, какого он типа, вражина – и всё тут!). Валентин ощутил, как внутри закипает обжигающее бешенство. В казаки-разбойники играем, да? – Мы сейчас по ним шарахнем! Сами погибнем, их потопим всех, но флот не опозорим![30] – на скулах командира подводной лодки вздулись желваки. – Торпедист! – Есть! – командир БЧ-3[31] отозвался мгновенно. – Изделие «четыреста» к пуску изготовить! – Есть! «Мне показалось, – подумал капитан 2-го ранга, – или действительно была секундная задержка с ответом? Да нет, показалось… Экипаж верит мне: если командир сказал, значит, так и надо, так и должно быть!». …Весы качаются. На одной их чаше – слово Носителя Разума, одетого в военно-морскую форму; на другой – голубой шар планеты, окутанной лёгким флёром облаков, сквозь который просвечивают контуры океанов и тёмные пятна континентов… Остаётся только отдать команду (которая А на крашеной шаровой краской стальной переборке, прямо перед глазами командира проявляется вдруг невидимое для остальных прекрасное женское лицо, непохожее в своей пугающей красоте ни на что когда-либо виденное моряком раньше. Женщина внимательно смотрит подводнику прямо в глаза, и во взгляде её укоризна. Она молчит, не произносит ни слова, но всё и так ясно – без слов. Затем женщина поднимает правую руку и слегка поводит указательным пальцем из стороны в сторону – жест, понятный даже детям. А потом лицо женщины медленно тает, и вот уже на переборке нет ничего, кроме унылой серой краски. Командир помотал головой, прогоняя галлюцинацию. – В носовом торпедном! – Есть! – Пуск имитаторов из аппаратов номер два и номер четыре! Товсь! – Есть! – Пли! «Пускай-ка эти умельцы наверху погоняются за ложными целями. Будем отрываться!». …Считается, что в разрешении Карибского кризиса основная заслуга принадлежит политикам, а именно Никите Хрущёву и Джону Кеннеди. Это так, они нашли в себе достаточно благоразумия и здравого смысла, чтобы сделать шаг назад от края пропасти. Но при этом как-то упускают из виду, что командиры советских подводных лодок у берегов Кубы, зажатые и даже – в прямом смысле этого слова – атакованные американскими кораблями, не имеющие ровным счётом никакой информации о том, что же в действительности творится в мире, «…и я не знаю, правильно ли я понял всё то, что она мне говорила – или хотела сказать? Мне очень не по себе, Дэйв, от понимания того, что мне открылось, и от ощущения пропасти, на самом краю которой я – точнее, все мы, – стоим…». Диктофон еле слышно щёлкнул: кончилась запись. Дэвид Келли отрешённо посмотрел в окно, за которым привычным обрамлением раскинулась панорама Нью-Йорка. Дэйв любил этот город, воплотивший в себе квинтэссенцию того, что сделало Америку первой страной мира: напористость, энергию, целеустремлённость, умение работать и умение сделать из цента доллар – любым способом, общепринятым или не очень. Когда смотришь на щетинящийся небоскрёбами Манхэттен, то в голове не укладывается, что каких-то четыреста лет назад здесь был густой лес, под сенью которого индейцы с воинственными воплями снимали скальпы с голов своих врагов – как краснокожих, так и бледнолицых. Ведь надо же, купить такой кусок земли за сумму, на которую сейчас и машину-то толком не заправить… Тому парню, который провернул эту сделку, сам Сорос позавидует! Вот такие люди и сделали нынешнюю Америку и построили один из величайших городов мира на месте дикого леса. Вот только после 11 сентября великолепие Нью-Йорка чуть-чуть пострадало: глаз более не находит величественных башен World Trade Center. Голливудская улыбка деловой столицы Америки потеряла пару красивых зубов… Ничего, стоматологи здесь отменные, надо будет – протез окажется ничуть не хуже оригинала. А с террористами – с ними разберёмся, найдутся у нас и крутые парни, и оружие, и деньги. Саддаму вон дали под зад коленом, несмотря на все его истерические угрозы превратить землю Ирака в пылающий ад для захватчиков, управимся и со всеми остальными. По очереди, – а можно и скопом, сил у нации хватит! И людей – хотя бы таких, как Джеймс Эшвуд. Хотя со стариной Джеем явно что-то не в порядке… Плёнку, записанную в отеле Норфолка, Келли прослушал от начала до конца несколько раз. Джеймс тогда пришёл в себя на удивление быстро (обдуло ветерком в машине, да вообще он выпить всегда был не дурак), и речь его была связанной и чёткой – даже какой-то И всё-таки, если бы Дэвид Келли не знал бы Джеймса Эшвуда столько лет, он не придал бы ровным счётом никакого значения этому мистическому триллеру. Но Джеймс… С головой у парня всегда было всё в порядке, увлечения паранормальным за ним тоже никогда не замечалось – наоборот, он всегда отличался исключительно рациональным, типично американским образом мышления. И потом, Эшвуд истинный патриот – тут Дэвид готов был поклясться чем угодно. Никогда не закрались бы в голову лейтенанта Эшвуда сомнения в справедливости права Америки поступать именно так, как она привыкла поступать – и поступает. Нет, Джей услышал всё это явно от кого-то другого… И сам антураж этой фантастической истории – не мог Джеймс его так детально придумать. Не его это стиль – старина Джей всегда был приверженцем куда более простых и привычных понятий и действий (кулаком в челюсть или семьдесят центов плюс доллар пятьдесят будет два двадцать). Чтение книг не относилось к числу его хобби (в отличие от, скажем, девушек или спорта), а уж Брэдбери или Толкиена он отродясь не брал в руки. Неужели всё-таки психоз? С человеком, месяцами сидящем в тёплой компании бомб, ракет и ядерных боеголовок, может случиться всё, что угодно – каким бы железным нервным здоровьём он не обладал. Значит, публиковать этот материал нельзя, поскольку тогда лейтенант Эшвуд или вылетит с флота, или – как минимум – будет переведён на менее ответственную (и, следовательно, ниже оплачиваемую) должность. А друзей подводить нельзя! Дэвид Келли лгал сам себе. Опасение оказать медвежью услугу старому приятелю вовсе не являлось основной причиной его нежелания заниматься этой историей вплотную. И не отсутствие документальных или материальных подтверждений – мало ли что публикуется в погоне за сенсацией и в угоду зажравшемуся обывателю! Уфологи, например, в такой материал вцепятся всеми тридцатью двумя зубами: некий гуманоид с Хрена Центавра в облике секс-бомбы проникает неведомым способом в склад боевых ракет одного из лучших военных кораблей флота США и пытается соблазнить офицера ВМФ, угрожая при этом ядерным Апокалипсисом! Да что там уфологи – в Голливуде за такой сценарий (особенно если в титрах будет стоять «Основано на реальных событиях») отвалят жирный куш и слепят потрясающий эротический боевик со стрельбой из бластеров, мордобоем и обнажённой натурой на фоне водородной боеголовки! Нет, стопроцентный американец Дэвид Келли не мог принять саму мысль о том, что его страна, его Америка, хоть в чём-то может быть не права. Такого не может быть, потому что не может быть никогда! И именно поэтому журналист Келли никому об этой странной истории ничего не расскажет. Можно, конечно, слегка её (историю) отретушировать и подать потребителю в более удобоваримом для его (потребителя) желудка, но Дэвиду почему-то казалось (и не казалось даже, а он был уверен в этом), что Плеск воды в ванной сменился тихим мурлыканьем. Лена (она любила, чтобы он звал её именно так, а вовсе не Хелен) всегда негромко напевает, когда вытирается полотенцем после душа. Дэвид представил, как она промокает махровой тканью грудь, живот и бёдра, и на душе у него потеплело – даже холодный страх перед В последнее время Дэвида всё чаще посещала мысль о женитьбе на Лене (причём она сама не делала абсолютно никаких телодвижений, чтобы подтолкнуть его к этому решению). И вообще Лена совсем не походила на прагматичных американок, интересующихся прежде всего не чувствами жениха, а состоянием его чековой книжки. Она была просто женщиной – во всех хороших смыслах этого слова (не говоря уже о том, что она выделывала в постели!). Недаром американцы предпочитают в последнее время выбирать себе спутниц жизни из славянок (особенно среди русских) – к неописуемой ярости соотечественниц. Такой выбор удобен по всем статьям – ты получаешь хорошую жену, свободную от не слишком приятной для мужчины чрезмерной самостоятельности, воспитанной западным образом жизни, и пожизненный статус принца-благодетеля, вырвавшего бедную Золушку из кошмара постперестроечной России. Хотя нет, с Леной такой номер не пройдёт: она сделала себя сама – цепкости у неё на дюжину американок хватит. Лена приехала в Штаты в девяностых, спасаясь от разгула демократии в своей собственной стране. Тогда из России бежали многие – большинство, правда, соблазнившись красивой сказкой о том, что мостовые в Нью-Йорке выстланы стодолларовыми купюрами, которые лишь стоит не полениться поднять. Но Лена к таковым не относилась. Она работала baby-sitter’ом за жалкие гроши, харчи и кушетку в одной комнате с доверенным её заботам ребёнком. Плакала, но держала себя в железных тисках самодисциплины, упорно добиваясь поставленной цели. Выкраивала время для чтения книг по специальности (а она была программистом, и неплохим) и учила язык. Пережила предательство мужа, который, убоявшись трудностей, бросил её одну в чужой стране на произвол судьбы и вернулся в Россию. А Лена, за внешней мягкостью которой крылась стальная твёрдость, не согнулась и добилась своего: и green card[32], и высокооплачиваемой работы в весьма солидной компании. Так что принц ей если и нужен, то исключительно любящий, а вовсе не покупающий её принц. Дэвид щёлкнул выключателем кофеварки – приятно делать приятное близкому человеку. Когда Лена выйдет из ванной в халатике, он встретит её дымящейся чашечкой кофе. И получит в награду улыбку (улыбка у неё – фотомодели повесятся от зависти на собственных волосах!) и поцелуй. И ещё к кофе хороши свежеподжаренные (а не разогретые в микроволновке) тосты. Сейчас мы этим займёмся… Нарезая хлеб (Лена любила ломтики потолще, – боязнь испортить фигуру не относилась к её фобиям, – поэтому Дэйв пренебрёг нарезанным батоном), Келли зашипел от боли и чертыхнулся. С острыми предметами надо быть осторожным! Кончик ножа слегка чиркнул по указательному пальцу левой руки – выступила капелька крови. Дэйв сунул палец в рот и поискал глазами аптечку – залепить ранку пластырем. Но почему-то вдруг передумал: с Леной ему всегда хотелось выглядеть настоящим мужчиной, а что это за мужчина, которого беспокоит ничтожная царапина! Лена открыла дверь ванной комнаты как раз в тот момент, когда Дэвид Келли, утапливая кусочек хлеба в прорези тостера, коснулся порезанным пальцем металлической окантовки приёмной щели прибора. Поёживаясь от утреннего холодка, Джеймс быстро шагал (машину он оставил у ворот) к пирсу – опаздывать из увольнения на утреннее построение не положено. Несмотря на большое количество выпитого вчера и бессонную ночь, проведённую с честно отработавшей свой гонорар проституткой, лейтенант Эшвуд шёл твёрдо. Пошатнуться его заставил только внезапно зазвучавший в его сознании голос: Джеймс сжал кулаки и ускорил шаг. Эшвуд уже почти бежал, стараясь не смотреть по сторонам. – А иди-ка ты знаешь куда! – заорал Джеймс, вскинув лицо к серому утреннему небу, по которому спешили редкие рваные облака. – Чего ты ко мне привязалась, а? Fuck you ass hole… – Эшвуд грязно выругался. – Катись обратно в ту бездну, которая тебя выхаркнула! И не пугай меня, слышишь, ты, Голос промолчал, и лишь несколько минут спустя, когда приободрившийся лейтенант Эшвуд уже пересекал широкое открытое пространство между складскими помещениями, похожими друг на друга, словно братья-близнецы, в мозгу его еле слышно прошелестело: « Машина – обычный армейский джип – выскочила из-за угла приземистого здания совершенно внезапно. Джеймс Эшвуд только-только начал поворачивать голову на шум мотора, когда джип вдруг непредсказуемо-стремительно рванулся в его сторону и секундой позже буквально впечатал человека в бетонную стену пакгауза своим «кенгурятником»… На следствии водитель клялся-божился, что перед ним появилась какая-то мэм в форме traffic police[34] (правда, почему-то странного голубого цвета) и повелительным жестом указала ему направление движения. Дисциплинированный шофёр послушно повернул руль, причём ему показалось даже, что рулевое колесо развернулось само, опережая усилие рук. Никого он перед радиатором не видел вплоть до того самого момента, когда автомобиль врезался в стенку склада, и на асфальт посыпались осколки разбитых фар. Как показала медицинская экспертиза, водитель был трезв – абсолютно. – Несчастный случай, – полицейский инспектор закрыл тонкую пластиковую папку. – Тостер оказался неисправен – точнее, это заводской брак. В вилке оказались перепутаны провода – питающий подсоединён вместо заземляющего. – Может, он сам их пересоединил неправильно? – предположил его помощник. – Да нет, – покачал головой инспектор, – вилка запрессована. Чтобы пересоединить провод, её нужно специально резать. Монтаж изготовителя на клеммах самого нагревателя тоже не менялся. – Тогда получается, – не отставал помощник, – что этот злополучный тостер работал в режиме электрического стула с самого дня покупки? Почему же этого никто не заметил раньше? Ведь не в первый же раз бедняга Дэйв включил этот аппарат-убийцу в свой недобрый час? – А вот этого я сам никак в толк не возьму, – инспектор пожал плечами. – Вероятно, раньше мистер Келли просто не прикасался к металлу корпуса тостера, когда тот был включён. Правда, остаётся не очень понятным, как он вообще тогда работал и грел. А вот с обстоятельствами смерти этого парня всё более-менее ясно. Бедняге здорово не повезло: он дотронулся до находящегося под током корпуса прибора свежей ранкой на пальце. Эпителий кожи составляет большую часть электрического сопротивления человеческого тела, а тут это сопротивление отсутствовало. Поэтому-то удар током и привёл к летальному исходу. Если бы не эта мелочь, то Дэвид отделался бы лёгким испугом – величина напряжения бытовой электросети, как правило, не представляет серьёзной угрозы для жизни или здоровья человека. За исключением особых случаев: самоубийства или преднамеренного убийства. – Тогда быть может… это она его? – Брось, – фыркнул инспектор. – Заголовок «Русская террористка изощрённо убивает видного журналиста свободной страны с помощью тостера!» годится для жёлтой прессы, но никак не для заключения судебно-медицинской экспертизы. Кроме того, не тебе первому пришла в голову эта идиотская мысль – такая версия проверялась. Он сам порезал себе палец, нарезая хлеб, – на лезвии ножа следы его крови, а на рукоятке – отпечатки его же пальцев. И ещё одно обстоятельство: убивают мужей, рассчитывая получить наследство; любовников, не желающих признавать своих детей и норовящих смыться; но женихов – с этим я как-то не сталкивался. – Женихов? – удивился помощник. – Ну да. Дэвид Келли собирался вступить в брак с Еленой Козинцевой – в его бумагах найдено незаконченное письмо к отцу, где он прямо сообщает родителю об этом своём намерении. Сама невеста в больнице – у неё сильнейший нервный шок. Психиатрическая экспертиза этот факт подтвердила – это не симуляция. Представляю, что она испытала, когда её возлюбленный рухнул на пол прямо у неё на глазах… – А плёнка в диктофоне? Может, наш журналист нарыл какой-нибудь суперматериал, компрометирующий какого-то очень крутого типа, и Келли убрали, – да так, что комар носа не подточит? – Тебе вредно читать детективы на ночь. На плёнке любовные ахи и охи – многие парочки этим занимаются. Записывают саунд-трек своих сексуальных игрищ, а потом слушают в своё удовольствие. Или пишут прямо на видео… – Несчастный случай, значит… Я бы на месте мисс Козинцевой, которой не удалось стать миссис Келли, нанял бы хорошего адвоката, да подал бы в суд на компанию-производитель тостера. Содрал бы с них компенсацию за физический и моральный ущерб миллионов этак в десять! Мне бы такой несчастный случай… – мечтательно произнёс помощник инспектора. – Угу, и жену заодно поменял бы на новую, – ехидно прищурился его начальник, – избавившись от старой таким оригинальным и высокодоходным способом. Подцепил бы какую-нибудь эмигрантку из бывшего Восточного блока – она на тебя молилась бы до второго пришествия и приносила бы тебе в зубах ночные тапочки! – Да ну тебя! Я же так, к слову… – Вот и я к слову. Вот только, думаю, не будет Хелена затевать тяжбу – даже если какой-нибудь доброхот вроде тебя (естественно, за комиссионные) и подаст ей такую идею. – Это ещё почему? – Она русская, а они другие. Не все, конечно, но очень многие… – Тебе не кажется, Эйви, – голос Селианы был строг, – что твои действия несколько не соответствуют нормам, принятым нами, эсками? Правилам, касающимся отношения Магов к Юным? Какого Хаоса ты устроила этот спектакль на военном корабле Страны-между-Океанами? Кто дал тебе право изображать из себя Карающего Посланца? А не пришла ли тебе в голову простая мысль: сумею ли я управиться с Мечом Демонов так, чтобы не прервать своё собственное воплощение? Успею ли я скользнуть в другое измерение и избежать испепеляющей мощи Меча? Это очень непростая задача даже для гораздо более опытного Мага, чем ты, Эйви. А если бы ты вызвала самую настоящую катастрофу, которая привела бы к гибели Третьей? Не забывай, ты появилась там, в хранилище боезарядов, во время войны! – Мудрая, – почтительно ответила Эйви, опустив глаза, – я считала, что мои действия совпадают с намерениями Королевы – она ведь вовсе не испытывает чрезмерной приязни к этому Миру. Разве не так? «Ого! Да она действительно способная девочка, если сумела проникнуть в тайные мысли Эн-Риэнанты! Не зря мы выдернули её тогда, семьдесят лет назад. И всё-таки…». Селиана размышляла спокойно – она была уверена, что через её защиту Спасённой не пробиться. А само наличие защиты никаких обид (если понятия «обида» и «сверхсущество» вообще совместимы) никогда не вызывало – старшие прикрывают свои мысли от младших, и это естественно. Среди эсков-Магов существует определённый этикет общения. – Намерения Звёздной Владычицы и Королевы Объединения становятся для всех её Магов руководством к действию тогда, – и только тогда! – когда эти намерения высказаны, а не подслушаны, – холодно изрекла Глава Синклита. – Это понятно? – Да, Мудрая, понятно, – подтвердила Эйви с той же почтительностью. – Вот и прекрасно. Далее: почему ты прервала воплощения этих людей? Обоих – и моряка, и журналиста? Ведь они были совершенно беззащитны перед тобой! Раньше – при спасении Лиэз, например, – за тобой такого не замечалось. – Моряк не так понял всё то, что узнал, – объяснила Спасённая. – У меня возникло опасение, что полученная им информация, неверно доведённая до сведения других Носителей Разума на Третьей, скорее принесёт вред – вред всей этой Юной Расе, – чем пользу. С журналистом – то же самое. И поэтому… «Совсем не поэтому. Просто ты слишком привыкла убивать, будучи жрицей Танит… И тебе нравится карать – я помню, как непринуждённо ты расправилась с обидевшими тётушку Тесс… Влияние на Первичную Матрицу воплощений в служителях Кровавых Богов изучено очень слабо. Но это влияние есть, и оно явно негативное. Впрочем, это вопрос особый…» – подумала Верховная Мудрая, а вслух спросила: – Значит, ты сначала явилась перед ним, ошеломила, перевернула вверх дном все его представления об окружающем мире, сделала из него игрушку, а потом, когда эта игрушка оказалась не слишком понятливой, – или просто-напросто наскучила тебе, – взяла да и сломала её? У тебя даже не хватило терпения помочь этой несовершенной Сущности! – Я виновата, Мудрая. Ты права, моё прошлое… «Она что, и меня читает? – изумилась Глава Синклита. – Надо подкрепить защиту…». – …веригами весит на мне. Наверно, мне лучше… – Что будет лучше, – перебила её Селиана, – решит Синклит. Да, ещё одно: зачем тебе понадобилась вся эта кутерьма с отключением энергии чуть ли не на целом континенте? Вот уж этого я никак в толк не возьму! – Это не она. Прости, что вмешиваюсь в вашу беседу, – из-за колонн, окаймлявших Зал Принятия Решений, появилась высокая фигура Главы фратрии Ночи. – Это сделал я. – Грольф? Вот уж от кого-кого, а от тебя я такого никак не ожидала! Интересно… – Это был всего лишь аргумент, – пояснил Маг, – в маленьком споре с Технодетьми. Я наглядно продемонстрировал им хрупкость и ненадёжность техногенной цивилизации. Надеюсь, ты не слишком на меня рассердишься за это, Селиана? Ведь никто из обитателей Третьей в результате не пострадал. – Ладно, с тобой мы поговорим особо. Ты всё поняла, Эйви? Тогда иди и жди моего слова. «Спасённые прекрасно ориентируются в своём былом Мире, и решение использовать их именно там было правильным, – думала Селиана, провожая взглядом удаляющуюся стройную фигуру бывшей жрицы. – Просто мы не учли того, что доверять им можно далеко не всё – из-за цепкости прошлых воплощений. Хотя в прошлый раз – в истории с Амулетом – Эйви оказалась на высоте…». Верховная Мудрая Селиана не знала одной незначительной, на первый взгляд, детали. Лейтенант-оружейник Джеймс Эшвуд с ударного авианосца «Эйзенхауэр» был когда-то центурионом Гаем Сервилием, приказавшим сжечь храм Танит в Кар-Хадташте, а журналист Дэвид Келли – вожаком разбойников, жаждавшим изнасиловать маленькую пленницу. А Эйви-Спасённая, – она же в прошлом женщина с именем ночной птицы[35], – знала об этом. И обоих этих людей, уже погибших две с лишним тысячи лет назад, смерть настигла снова – в их новых воплощениях. Когда Эйви ушла, голубая эскиня повернулась к Грольфу. – И какие новости ты принёс мне на этот раз, воин? Что там, на Третьей? Террористы дорвались до Меча Демонов? Галактиане полностью взяли под контроль весь технический прогресс на планете? Появился очередной мессия Серебряных Всеведущих? Ты изловил беглых Разрушителей? Или выявились новые отрицательные последствия Эксперимента Тллеа?[36] А может быть, следы Разыскиваемых? Я слушаю. – На Третьей? Там прорастает злое семя, но… Сель, я пришёл сегодня вовсе не для того, чтобы обсуждать судьбы Мироздания. Я просто захотел тебя увидеть, Инь-Ворожея, и не только увидеть. Никакой другой причины побеспокоить Главу Синклита Мудрых и правую руку Королевы Объединения Пяти Доменов у меня нет. И я… Селиана, с лёгкой полуулыбкой слушавшая пылкую речь Янтарноголубого, подняла руку и накрыла ладонью губы Грольфа. – Достаточно, Маг. Твоя причина признаётся более чем весомой… |
||
|