Валерий Михайлов «НА ТВОЙ ПРЕЧИСТЫЙ СВЕТ...»

***

Наши погостики лёгкие, милые,

Крашены краской какой-то голубенькой,

Крестики там покосилися, хилые,

Звёзды из тоненькой жести нарублены.

Нету почти там гранита тяжёлого,

Мрамора ясно-холодного, скользкого,

И на оградках потрескалось олово.

Кустики, яблоньки... столько в них свойского.

Наши погостики славные, нищие,

Дождиком вымыты, солнышком крашены,

Там воробьи важно кормятся вишнями,

Стопкой гранённой бродяжки уважены.

Наши погосты, как небо, свободные.

Чисто жилось — так добром поминается...

Значит, такие здесь Богу угодные,

Стало быть, так оно и полагается...

***

Неужто это я бегу по тёплым лужам

Под дождик проливной, сшибая пузыри,

Как будто бы земле до капельки я нужен,

Как эти пузыри, с их радостью внутри...

И, пятками блестя счастливыми, босыми,

На солнышке слепом в прогалах быстрых туч,

Неужто это я под струями косыми

На всю катушку жив и, словно дождь, певуч...

А как просохнет степь — вслед за бумажным змеем

Неужто это я воздушною душой

Взмываю в небеса и долго-долго рею

И весь наш вижу мир, прекрасный и большой...

Но целый век прошёл — и притомилось сердце

Гнать медленную кровь по кругу лет и жил.

На пустоту времён ничем не опереться...

Неужто это я когда-то где-то жил?..

***

Он вспомнил степь, горячий лик небес,

Клубки сухой травы, волну печали

И вопль немой: "Зачем, зачем я здесь?"

Всё, что судьба дала ему вначале.

В тот миг душа, рыдая, поняла,

Что родина, как миф, недостижима.

Лишь речь родная сына приняла,

Всё остальное прокатилось мимо.

"Земля чужая, я ль тебе чужой,

Когда тебе впервые удивился.

Земля родная, я ль тебе родной,

Когда я на чужой земле родился.

О, детства сон и невозвратный след,

Тоска по родине, как кровь, сырая.

Полуседой, на твой пречистый свет

Вернулся я. А вот зачем, не знаю".

***

Он ничего не говорил,

А только песни пел и слушал,

И ни глотка не пригубил,

Не потревожил зельем душу.

Она и так больным-больна,

И без того ей нет покою,

Как та родная сторона,

Что стала словно неродною.

Потом он вышел на крыльцо,

Под небесами очутился,

И, запрокинувши лицо,

Вновь тихим звёздам подивился.

Они сверкали в вышине

И медленно куда-то плыли,

И, понимая всё вполне,

Ни слова не произносили.

***

День измерен сияньем златых куполов.

Поутру из окошка подъездного серого

Михаила Архангела вижу покров —

Три креста средь бетона, как мир, оголтелого.

А пройдёшь филиал преисподней — метро,

И душе, после толп сумасшествия тихого,

Благородной отрадой повеет остро

От могучего шлема Ивана Великого.

Переулок арбатский тоскою томит:

Крив и тесен, от ветхости нету спасения.

Но за мрачным изгибом он вдруг подарит

Золочёным крестом. Это храм Вознесения.

Не прикажешь вовеки ни сердцу, ни снам,

И душа не летит за границу чухонскую.

В небеса ли уйдёт... но уже где-то там

У крестов над московской страной вавилонскою.

***

Во мгле моей пустынно и сурово

Под сводами небесной немоты,

Лишь несказанно где-то брезжит слово,

А в слове том как свет сияешь ты.

Ты словно свет негласна, незакатна,

Ты просто льёшься из самой себя.

Вся тьма моя тебя вбирает жадно

И исчезает, смерть свою любя.

Я ухожу в пространствия иные,

Мне целый мир не больше, чем тюрьма,

И на лучи твои на светло-золотые

Душа моя летит к тебе сама.