"Тайна «Libri di Luca»" - читать интересную книгу автора (Биркегор Миккель)

2

Каждый раз перед тем, как ему предстояло присутствовать на судебном заседании, Йон Кампелли спал крайне неспокойно, если, конечно, ему вообще удавалось заснуть. Вот и нынешняя ночь не стала исключением. В конце концов, устав ворочаться, он сдался — поднялся с постели, натянул темно-синий домашний халат и побрел на кухню. Там он приготовил себе кофе во френч-прессе и, прихлебывая ароматный напиток, принялся заново перебирать листки с набросками своей завтрашней заключительной речи. Несмотря на то что минувшим вечером он несколько раз внимательно просмотрел их, Йон вновь внимательно перечитал все написанное и даже попытался озвучить некоторые фразы, произнося их на разные лады, чтобы добиться наиболее убедительного звучания. Поэтому в четыре часа утра можно было услышать, как из квартиры в пентхаусе на Компанистрэде^[4] доносятся звуки сильного поставленного голоса, произносящего раз за разом одни и те же обороты, словно актер репетировал очередную роль.

Поупражнявшись так пару часов, Йон выглянул за дверь, взял утреннюю газету и вернулся на кухню, где сварил себе свежий кофе и начал завтракать, пробегая глазами сообщения о последних событиях. Тем не менее при этом проект судебной речи по-прежнему находился в поле его зрения; время от времени он откладывал газету в сторону, брал листки и снова перечитывал отдельные места, прежде чем опять вернуться к ознакомлению с новостями и поглощению пищи.

Никто из его коллег даже понятия не имел, какой гигантский объем работы лежал в основе произносимых Йоном заключительных судебных речей, однако именно этот упорный труд являлся причиной того, что, несмотря свою молодость, он уже стал известен как непревзойденный мастер своего дела. В результате, благодаря такой репутации, этот тридцатитрехлетний адвокат пользовался практически несомненным успехом у своих коллег, заставлял досадливо морщиться оппонентов и неизменно являлся объектом некоего безотчетного недоверчивого отношения со стороны пожилых представителей судебного сословия.

Поэтому на тех судебных заседаниях, где он присутствовал, всегда собиралось много публики. Вот и сегодня с большой долей вероятности можно было предсказать аншлаг в зале, и это несмотря на то, что исход дела выглядел предопределенным заранее. Клиент Йона, иммигрант во втором поколении по имени Мухаммед Азлан, обвинялся в скупке краденого — впрочем, довольно безосновательно, как и трижды до этого. Вообще-то это уже тянуло на предвзятое отношение и полицейский произвол, однако Мухаммед воспринимал все обвинения и предпринятые против него действия на удивление спокойно и довольствовался лишь встречным иском о возмещении ущерба.

Йон допил кофе и отправился в ванную. Включив душ, он сбросил на пол халат и, дожидаясь, пока вода нагреется до нужной температуры, взглянул на свое отражение в большом зеркале. Захватив большими и указательными пальцами складки над бедрами, он оттянул их в стороны и принялся внимательно изучать, как будто это было нечто, появившееся на теле в течение минувшей ночи. Пять лет назад у него был плоский, похожий на стиральную доску, живот с поперечными линиями мускулов, однако со временем, несмотря на все предпринимаемые им героические усилия для того, чтобы не допустить этого, весь рельефный рисунок мышц стерся, как будто его в одночасье слизнула волна морского прилива.

Когда Йон стоял под душем, зазвонил мобильный телефон. Йон спокойно смыл шампунь и, нисколько не торопясь, закончил свой обычный утренний ритуал. Лишь после этого он взял наконец телефон и прослушал оставленное звонившим сообщение. Это был Мухаммед. В характерной для него чуть ленивой манере он сообщал, что продал свои «колеса» и поэтому просит подкинуть его к зданию суда. Йон попытался было перезвонить, однако номер оказался занят, так что ему пришлось тоже пообщаться с автоответчиком и поведать тому, что уже выезжает.

На улице моросил дождь. Добежав до своей машины, «мерседеса» SL-класса цвета «серый металлик», Йон торопливо открыл дверь, бросил свой портфель на пассажирское сиденье и забрался внутрь, где было сухо. Сквозь мокрое лобовое стекло казалось, что мир снаружи медленно течет и переливается, разноцветные дождевики прохожих расплывались, делая их похожими на какие-то фантастические существа, изображенные неопытной рукой ребенка. Как только он включил зажигание, «дворники» усиленно заработали. Вместе с каплями воды исчезли и фантастические существа; их сменили вполне реальные фигуры соотечественников Йона, одни из которых с недовольным видом спешно шли куда-то сквозь пелену дождя, а другие уныло застыли на месте, ежась под зонтами.

Движение в направлении Нёрребро,^[5] несмотря даже на непогоду, было вялым; Йон то и дело нетерпеливо поглядывал на часы. Опоздание в зал суда обычно являлось дурной приметой вне зависимости от того, насколько выигрышным казался процесс, к тому же Йон всегда считал своевременное прибытие в суд делом собственной чести. Наконец ему все же удалось свернуть с Речного бульвара на Гриффенфельдсгаде, по которой он добрался до Стенгаде,^[6] где обитал Мухаммед. Он проживал в облицованном кирпичом типовом бетонном строении, где, однако, для каждой квартиры был предусмотрен либо палисадник, либо балкон. Возле этого здания, как, впрочем, и возле соседних домов, был просторный двор с хилым газончиком, невзрачной детской площадкой и выгоревшими на солнце скамейками.

Мухаммед занимал квартиру на первом этаже, что делало его счастливым обладателем палисадника площадью шесть квадратных метров, окруженного полутораметровой плетеной изгородью ядовито-зеленого цвета; когда-то, вероятно, она была окрашена в белый цвет. Гости Мухаммеда, как правило, предпочитали пользоваться входом через «парк», как называл садик сам хозяин, поэтому Йон пересек двор и решительно потянул на себя скрипучую калитку палисадника. Весь небольшой газон был завален пустыми картонными коробками, ящиками из-под молочных бутылок и поддонами, оставленными здесь хозяином после того, как они выполнили свое предназначение, и дожидавшимися того дня, когда консьерж наконец велит Мухаммеду избавиться от этого мусора. По всей ширине квартиры здесь был устроен довольно просторный навес, под которым стояли, укрытые от дождя, какие-то новые нераспечатанные коробки, ящики и поддон с двадцатикилограммовыми мешками собачьего корма.

Йон постучал в окно. Ждать ему пришлось недолго. За стеклом почти сразу же возникла фигура Мухаммеда. Из одежды на нем были лишь трусы, футболка и, что важнее всего, слуховая гарнитура мобильного телефона. Спереди на футболке крупными буквами была выведена надпись «Инородец», что было в общем-то типично для Мухаммеда — он обожал такие маленькие провокации с использованием наиболее скандальных стереотипов и предрассудков. Вставить фитиль чистопородным датчашкам — любителям «Экстраблад»,^[7] как он сам это называл, — было для него чем-то вроде хобби. Вместе с тем, в отличие от многих иммигрантов, он поступал подобным образом вовсе не от горечи или злости, а исключительно ради забавы и даже с некоторой долей самоиронии.

Дверь распахнулась, и Мухаммед, широко улыбаясь, жестом пригласил Йона войти, одновременно продолжая беседовать по мобильному телефону. Насколько Йон мог судить, разговаривал он по-турецки. Помещение, в котором оказался Йон, служило Мухаммеду одновременно и гостиной, и рабочим кабинетом, и складом. Иногда также казалось, что хозяин использует его и в качестве сауны: здесь всегда стояла безумная жара и духота — по-видимому, специально для того, чтобы Мухаммед мог круглый год разгуливать по квартире в шортах и футболке.

Мухаммед был профессиональным «конкурсантом-чемпионом». Этот термин был изобретен им самим и придавал более романтичный ореол его роду деятельности, чем подразумевалось ее содержанием. С наступлением эры Интернета многие фирмы убедились в том, что наилучшим способом заманить потенциальных покупателей на свой сайт является проведение какого-нибудь конкурса или же лотереи, участники которых могут выиграть разного рода товары, деньги, поездки и многое другое. Эффективной приманкой могут являться также электронные казино и проведение «блошиных аукционов». Самое главное здесь, что большинство из этих конкурсов не предусматривает никаких географических ограничений, что дает участникам, в какой бы точке земного шара они ни находились, поистине массу возможностей, и число этих возможностей постоянно растет.

Участие в возможно большем количество всех этих состязаний и конкурсов было для Мухаммеда — вне зависимости от того, что именно разыгрывалось, — вопросом добычи ежедневного пропитания, причем во многих случаях чуть ли не в буквальном смысле слова. Часть добычи, которую Мухаммед не использовал на личные нужды, он перепродавал, отчего его жилище стало похожим на торговый склад. Повсюду в его квартире громоздились картонные коробки и ящики с моющими средствами, продуктами для завтраков, чипсами, игрушками, разными сладостями, вином, минералкой, кофе, предметами личной гигиены, а также более габаритные товары, такие как морозильная камера фирмы «Атлас», электрическая плита «Занусси», велотренажер, тренажер для гребли и пара переносных круглых грилей Вебера. С точки зрения человека непосвященного жилище Мухаммеда походило на притон скупщика краденого, и потому его квартиру регулярно обыскивала полиция, принимая ее за склад подобного рода.

— Ну что, как дела, шеф? — приветствовал Йона вопросом Мухаммед, подавая ему руку. По всей видимости, он уже окончил свою беседу, хотя полной уверенности в этом быть не могло, так как он почти никогда не расставался со своей телефонной гарнитурой.

Йон пожал его протянутую руку.

— У меня-то все готово, — сказал он, бросая выразительный взгляд на футболку своего клиента. — А что с тобой?

— Эй, эй, от меня всего-то и требуется, что сидеть себе с невинным видом. — Мухаммед протестующе выставил перед собой руки.

— Тогда смени свою футболку, — сухо посоветовал Йон.

Мухаммед с готовностью кивнул.

— Давай, приводи себя в порядок. Чтобы через секунду был готов.

Клиент Йона поспешно покинул комнату, а сам он стал осматриваться, тщетно стараясь найти местечко, где можно было бы присесть. Наконец, решительно сняв с коричневого кожаного дивана ящик с консервами, он присел, положив портфель себе на колени. В углу комнаты стоял большой обеденный стол. Это было рабочее место Мухаммеда. Над столом возвышались три плоских компьютерных монитора, при виде которых почему-то рождались ассоциации с надгробиями. Офисное кресло у стола было размерами с кресло стоматолога и, судя по количеству всяких рычажков и рукояток, имело примерно такое же количество функций.

— Что там слышно о возмещении ущерба? — громко поинтересовался из спальни Мухаммед.

— Мы не можем подать иск, пока не выиграем дело о незаконном обыске, — прокричал в ответ Йон.

В дверях спальни появился Мухаммед; темный костюм с белоснежной сорочкой и начищенные до зеркального блеска туфли полностью его преобразили. В довершение всего он еще пытался — правда, довольно неумело — завязать серый галстук.

— Тем не менее на этот раз сумма иска может быть весьма значительной, — продолжал Йон, указывая на лицо Мухаммеда.

Мухаммед прекратил свои героические усилия и отбросил галстук в сторону.

— Да уж, им придется-таки лишиться mucho евро, — сказал он, осторожно потрогав бровь. — Сколько получает в час парень, изображающий из себя боксерскую грушу?

Йон лишь молча пожал плечами.

Во время своего последнего визита сюда полицейские — их было шестеро — попытались войти в квартиру через парадную дверь, не подозревая, что прихожая заставлена ящиками с консервированными томатами, коробками с памперсами, кухонными электроприборами и вином. Разумеется, им было невдомек, что именно по этой причине все посетители Мухаммеда пользуются ходом через палисадник. Полицейские сочли, что входную дверь намеренно забаррикадировали, и потому последующее задержание было проведено ими излишне жестко. Когда Мухаммеда опрокинули на пол, ему сломали два ребра и рассекли бровь. Ситуацию вовсе не улучшило то, что, привлеченные шумом, на помощь Мухаммеду решили прийти восемь его друзей, живших по соседству, и полицейским пришлось вызывать подкрепление.

В утренней газете вчерашние действия полиции были названы «успешной операцией по разгрому турецкого синдиката скупщиков краденого». И несмотря на то, что днем позже на предварительных судебных слушаниях был сделан совсем иной вывод, ни извинений, ни хотя бы кратких опровержений газета так и не напечатала.

Мухаммед поправил воротник рубашки и развел руки в разные стороны, демонстрируя свой наряд:

— Теперь все о'кей?

— Замечательно, — ответил Йон, поднимаясь. — Ну что, поехали?

— Стоп! — воскликнул Мухаммед. — С моей стороны было бы не по-дружески отпускать тебя просто так, не предложив чего-нибудь с солидной скидкой. — Подойдя к башне из коробок, он открыл верхнюю. — Что скажешь по поводу первосортной фантастики? — С этими словами он достал из коробки и протянул Йону две книжки. — Отдам по сходной цене.

Судя по обложкам, это были научно-популярные брошюры, при этом отнюдь не лучшего качества, так что Йон лишь улыбнулся и отрицательно покачал головой:

— Нет, дружище, спасибо. Я теперь больше не читаю. — Он постучал согнутым указательным пальцем по виску. — В детстве меня этим перегрузили.

— Хм, — разочарованно произнес Мухаммед и бросил книжки обратно в коробку. — Смотри, а то есть еще и детективы и, насколько я помню, пара психологических драм с криминальным уклоном. Может, это подойдет? — Он с надеждой покосился на Йона, но адвокат, судя по его виду, оставался непреклонен.

— А как насчет тампаксов? — не унимался Мохаммед. — Для подружки, разумеется. — Он громко рассмеялся. — Я выиграл годовой запас тампаксов в ходе конкурса, объявленного каким-то там дамским журналом. Победительнице там досталась поездка на Тенерифе. — Он с досадой дернул плечом. — Ну и ладно, нельзя же вечно быть первым. Между прочим, здесь есть один пикантный момент: они обещали, что, когда явятся сегодня вечером вручать приз, приведут с собой фотографа — хотят сделать снимки счастливой конкурсантки, чтобы разместить их в следующем номере журнала. — Мухаммед сцепил руки в замок на затылке и сделал несколько круговых движений тазом. — Так что теперь я стану фотомоделью. — Он снова рассмеялся.

— Смотри, как бы тебе размеры годового запаса не урезали, — пошутил Йон. — Тем не менее спасибо за предложение. Вот только, видишь ли, подружки у меня сейчас нет.

— Не понимаю. — Мухаммед покачал головой. — Мне казалось, что с твоей внешностью любовничка-латинянина на этом фронте никаких проблем у тебя быть не должно.

Йон пожал плечами. Цвет его кожи, разумеется, был не таким темным, как у Мухаммеда, однако заметно отличался от оттенка лица большинства датчан; к этому следовало прибавить еще и иссиня-черные волосы. Однако, являясь итальянцем лишь наполовину, ростом он был где-то около метра восьмидесяти, то есть немного выше соотечественников отца, и все же не таким смуглым, как они. Вероятно, поэтому ему никогда не приходилось испытывать на себе никаких проявлений расистских настроений, в том числе и со стороны противоположного пола.

Мухаммед щелкнул пальцами и поспешно шагнул к своему рабочему месту; сев в кресло и глядя на экран одного из мониторов, он правой рукой взялся за мышку, а пальцы левой руки резво забегали по клавиатуре.

— Слушай, шеф, а ведь женщину-то я тебе тоже могу раздобыть. Тут вот один копенгагенский ночной клуб объявил конкурс, в котором можно выиграть ночь с… как бишь там ее?..

— Эй, стоп, хватит! — прикрикнул Йон. — Положение вовсе не такое отчаянное, я еще до этого не дошел.

Пожав плечами, Мухаммед откинулся на спинку кресла, которое сразу же с готовностью приняло его в свои объятия.

— Ты только скажи. У меня там на их сайте свой «агент».

Мухаммед был дипломированным специалистом по информационным технологиям, однако, как и многие другие иммигранты во втором поколении, так и не смог найти работу по специальности в этой области, которая, вообще-то, задыхалась от нехватки кадров. Будучи весьма талантливым программистом, он все же в конце концов вынужден был смириться с тем, что имя подчас значит гораздо больше, чем любая квалификация, и счел за благо для себя открыть собственное дело. Заняться торговлей пиццей, с точки зрения не выносившего стереотипов Мухаммеда, было как-то слишком уж банально, и потому он решил стать «чемпионом-конкурсантом». С одной стороны, это гарантировало ему известную свободу, а с другой, давало возможность использовать свои знания и способности для создания целой сети «агентов». «Агентами» он называл маленькие компьютерные программы, предназначенные для заполнения различных форм и регистрационных карточек конкурсов, которые он отыскивал в Интернете. Стоило Мухаммеду заполнить одну из форм, как «агент» сразу же повторял процедуру, забивая в последующие формуляры имена и адреса из картотеки хозяина, что, разумеется, значительно повышало его шансы на выигрыш. В картотеку входили родственники Мухаммеда, его друзья, знакомые, соседи и вообще все те, кого ему удавалось уговорить, в том числе и Йон. Так однажды Йону позвонили из одной крупной сети магазинов игрушек, и восторженная девушка сообщила, что он выиграл детскую коляску с колесами повышенной проходимости и съемным складным верхом.

В качестве компенсации за то, что их данные фигурируют в картотеке Мухаммеда, все, кто значились там, время от времени получали от него какие-либо призы, которые он был не в состоянии продать или использовать, либо предложение приобрести с приличной скидкой кое-что из товаров, хранившихся у него на складе.

Наконец Мухаммед рывком освободился из объятий своего замечательного кресла и кивнул на дверь со словами:

— Что ж, ладно, давай покончим с этим.

Покинув квартиру и оказавшись под дождем, который и не думал утихать, они побежали к машине Йона.

— А что случилось с твоим «пежо»? — поинтересовался Йон по дороге к зданию суда.

— Наконец удалось от него избавиться. Правда, цену пришлось сбавить до ста тонн, хотя на самом деле можно было взять и все двести. — Мухаммед пожал плечами. — Думаешь, много желающих покупать тачку у чурки?

— Что ж, по-моему, все равно неплохой навар за час работы.

— Ну да, круто. Зато мне пришлось выкинуть два поддона с упаковками кукурузных хлопьев — кончился срок годности. Так что, можно сказать, практически в ноль вышел.

— И чем же ты теперь, несчастный, питаешься? — с усмешкой спросил Йон.

— Ну уж продуктов-то у меня завались. Две недели назад я выиграл пятьдесят готовых блюд от «Тулипа»,^[8] так что на ужин у меня теперь вовсе не то, что нормальные люди привыкли лопать на завтрак.

Как и ожидалось, зал суда был переполнен. Публика состояла частью из друзей Мухаммеда, частью из коллег Йона и его прежних однокурсников, вместе с которыми он изучал юриспруденцию. На этой стадии рассмотрения дела все были в предвкушении заключительной процедуры — кульминации последних слушаний. Сами слушания протекали обыденно, без какого-либо особого энтузиазма с обеих сторон. Да и присяжные откровенно скучали. Решение по делу предстояло вынести усеченному составу жюри в количестве пяти человек, что вызывало у Йона легкое недовольство. Он чувствовал себя гораздо лучше, выступая перед полным составом жюри присяжных — непредвзятых и не знакомых ни лично с Йоном, ни с его прежними делами.

Прокурор был тощим, лысым человечком. Поминутно запинаясь, он прочел свою обвинительную речь, в общем-то довольно складно составленную, однако после нее уже ни у кого не осталось ни малейших сомнений в исходе дела. Никаких прямых доказательств он попросту не мог привести, а все его рассуждения и предположения по поводу якобы незаконной деятельности Мухаммеда звучали в лучшем случае достаточно сомнительно.

Когда настала наконец очередь Йона выступить со своим резюме, в зале воцарилась полная тишина. Он медленно поднялся с места и встал перед скамьей присяжных. Многие из коллег-адвокатов во время заключительной судебной процедуры предпочитали импровизировать, однако Йон был не из их числа. Его выступление было тщательно и разборчиво записано на листках, которые он держал в руках, и отклонялся он от заготовленного заранее текста крайне редко.

Йон начал читать, однако слушатели воспринимали то, что он произносил, вовсе не как чтение вслух записанного текста, а многие даже не замечали, что он постоянно обращается к своим бумагам. Данной иллюзии ему удавалось добиться с помощью сочетания различных изобретенных им самим технических приемов, которыми он со временем овладел в совершенстве. К примеру, текст был поделен таким образом, чтобы Йон мог использовать естественные речевые паузы для перевертывания страниц, а структура абзацев позволяла быстро отыскать нужное место, если в какой-либо момент ему требовалось оторвать глаза от записей. Он даже, на манер фокусника, изобрел особый метод поглядывать в листки тайком от публики, либо незаметно скосив взгляд, либо маскируя это специальными жестами.

Целью такой тщательной подготовки и постоянных обращений к тексту было то, что Йон, по мере чтения, имел возможность полностью сконцентрировать свое внимание на способе подачи материала. Хотя содержание и оставалось неизменным, он мог за счет варьирования интонации расцвечивать речь в зависимости от реакции публики: подчеркивать одни места и затушевывать другие, расставлять акценты так, как ему казалось нужным.

В тот первый и последний раз, когда он попытался объяснить одному из коллег принципы используемой им техники, он сравнил ее с работой дирижера. При этом музыкальным инструментом был он сам, а приемы и способы исполнения могли выбираться им в зависимости от надобности и ситуации точно так же, как дирижер может при желании изменить звучание музыкальной фразы. Коллега смотрел на него как на полоумного, и с тех пор Йон никогда даже не пытался рассказать кому-нибудь о своей методике или тем более обучить ей кого-то, хотя самого его она еще никогда не подводила.

Сработала она и на этот раз. Спустя совсем немного времени после начала речи адвоката всеобщее внимание оказалось накрепко приковано к нему. О настроении публики говорили довольное выражение лица друзей Мухаммеда и чуть заметные одобрительные кивки коллег Йона. Даже стоя спиной к залу, Йон ощущал их поддержку, как если бы был футболистом, игравшим на своем поле. Присяжные напряженно замерли, наклонившись вперед на стульях, от прежней их индифферентности не осталось и следа, глаза внимательно ловили каждый жест Йона. Зато прокурор все больше и больше съеживался в своем кресле, нервно перебирая лежащие перед ним бумаги. Поражение ясно читалось на его лице. Йон даже отважился с нескрываемой иронией отозваться о действиях полиции в этом деле, чем вызвал веселое оживление в зале.

Все окончилось как-то внезапно. Дочитав последнее предложение из своих записей, Йон несколько мгновений постоял молча, затем сложил бумаги и вернулся на адвокатское место, сопровождаемый дружными аплодисментами зала и голосом судьи, призывающего к порядку.

Клиент с восторгом похлопал его по плечу.

— Ну прямо вылитый Перри Мейсон,^[9] — с улыбкой шепнул Мухаммед. Йон подмигнул ему в ответ, изо всех сил стараясь сохранять бесстрастный вид.

Присяжные удалились на совещание; публика понемногу начала покидать зал — медленно и нехотя, как школьники после интересной экскурсии. Обвинитель подошел к сопернику и с одобрительным кивком молча пожал ему руку. Мухаммед присоединился к своим ликующим друзьям, а Йон тем временем разобрал свои материалы и разложил их на две аккуратные стопки.

— Поздравляю, Кампелли, — раздался у него за спиной хриплый голос, и Йон почувствовал, как кто-то хлопнул его по плечу. Обернувшись, он оказался лицом к лицу с Франком Хальбеком — одним из владельцев адвокатской конторы, где он служил.

Как и его служащий, владелец фирмы был одет в строгий черный костюм — по оценке Йона, от Валентино, — однако его маникюр красноречиво говорил о том, что, в отличие от своих работников, он не привык особо утруждаться. Совладельцем фирмы он стал пятью годами ранее в возрасте 45 лет и теперь, судя по внешнему виду, тратил все свое время на посещение парикмахерских салонов, соляриев и фитнес-центров.

— Дело-то элементарное, но заключительная речь была на высоте, — сказал Хальбек, крепко пожимая Йону руку. Затем, так и не разрывая рукопожатия, он склонился к адвокату и, кивая в сторону прокурора, доверительно шепнул: — Похоже, беднягу Стайнера она совсем доконала.

Йон кивнул.

— Это дело вообще не следовало доводить до суда, — прошептал он в ответ.

Хальбек выпрямился, выпустил наконец руку Йона и отступил на шаг, словно желая еще раз хорошо его рассмотреть. Серо-голубые глаза Хальбека пристально и испытующе вглядывались в адвоката, в то время как на губах играла легкая улыбка.

— А как насчет того, чтобы немного попотеть, Кампелли? Возьмешься за дело, которое тебя и вправду достойно?

— Разумеется, — ни секунды не медля, ответил Йон.

Хальбек удовлетворенно кивнул:

— Именно на это я и рассчитывал. Ты производишь впечатление человека, на которого в нужный момент всегда можно положиться. — Он поднял руку, жестом имитируя, будто прицелился в Йона из пистолета. — Дело Ремера — отныне оно твое. — Он широко улыбнулся. — Загляни ко мне завтра, обсудим детали.

Не дожидаясь реакции Йона, Хальбек повернулся на каблуках и решительно зашагал к выходу. Йон растеряно провожал его взглядом вплоть до того момента, как перед ним возник, закрывая обзор, низенький плотный человечек в светло-сером костюме.

— Ого, да это никак был сам Хальбек? — спросил он, вертя головой и глядя поочередно то на Йона, то на удаляющегося Хальбека. Человечек этот был коллега Йона, Аннерс Хелльстрём, специалист по делам, связанным с ДТП, пиву «Гиннес» и ирландским пабам.

— Собственной персоной, — рассеянно ответил Йон.

— Невероятно. Я уже даже не помню, когда последний раз видел его в зале суда. — Хелльстрём был явно заинтригован. — И что же ему было нужно?

— Правда, я не совсем уверен, — задумчиво проговорил Йон, — но, похоже, мне достается дело Ремера.

Хелльстрём с недоверием посмотрел на молодого коллегу:

— Дело Ремера? — Он тихо присвистнул, и во взгляде его появился оттенок сочувствия. — Одно из двух: тебя это либо озолотит, либо угробит.

— Весьма признателен за поддержку, — сухо произнес Йон, криво усмехаясь.

— Погоди, то ли еще будет, когда все остальные узнают, — сказал Хелльстрём, в предвкушении потирая руки, и принялся крутить головой в поисках знакомых. — Как бы там ни было, Йон, но заключительная речь и впрямь была чертовски хороша, — добавил он напоследок, развернулся и поспешил в противоположную часть зала, где заметил группу коллег.

Йон ощутил настоятельную потребность выйти на воздух. Ему казалось, что взгляды всех присутствующих по-прежнему обращены на него, несмотря на то, что выступление уже давно окончилось. Он решительно двинулся к выходу, проталкиваясь сквозь публику, при этом поминутно ощущая одобрительные похлопывания по плечу и слыша несущиеся ему вслед поздравления. Мгновение спустя он вышел из дверей и остановился на длинной лестнице здания суда. Дождь прекратился, и в просветах среди светло-серых облаков видны были маленькие участки голубого неба. Йон засунул руки глубоко в карманы и полной грудью вдохнул свежий воздух.

В деле Ремера речь шла о мошенничестве высшей пробы — массовом банкротстве фирм. Главное действующее лицо, Отто Ремера, обвиняли в том, что на протяжении ряда лет он обанкротил не менее ста пятидесяти компаний. Разумеется, с точки зрения морали такие действия были более чем предосудительны; что же касается вопроса об их противозаконности, здесь возникали большие сомнения. Рассмотрение дела продолжалось уже три года, и среди тех, кто был вовлечен в эту работу, в ходу была шутка, что количество информации и сложностей достигло такой критической массы, что дело превратилось в самостоятельный разумный организм, живущий своей собственной жизнью.

Материалы процесса составляли уже целый самостоятельный архив, а для постоянно меняющихся адвокатов был даже выделен специальный кабинет, где во время работы их никто не мог потревожить. Дело это было из категории «пан или пропал», и до сих пор все занимавшиеся им юристы терпели поражение за поражением. Зато при удачном исходе можно было почти с полной уверенностью предсказать, что победитель станет одним из совладельцев адвокатской конторы. По крайней мере, таковы были слухи, ходившие среди товарищей Йона по сословию.

Трудность работы над делом вовсе не исчерпывалась огромным количеством информации и сложностей. Говорили, что сам клиент, Отто Ремер, был сущим наказанием. Многие юристы были сами вынуждены отказаться от продолжения сотрудничества с ним, поскольку Ремер на дух не переносил адвокатов и наотрез отказывался предоставлять им какую-либо документацию по своим сделкам. Он держался так, будто его абсолютно не волнует серьезность собственного положения, и не отказывал себе в удовольствии отправиться куда-нибудь в горы кататься на лыжах или же предпринимал деловые поездки в самые ответственные моменты процесса.

Воздух после недавнего дождя был все еще прохладным и напитанным влагой, и Йон в своем тонком пиджаке зябко поежился. Из здания суда вышли покурить двое мужчин в рубашках с короткими рукавами. Поднеся язычки пламени к сигаретам, они принялись жадно затягиваться, беспрестанно топчась на месте, чтобы не замерзнуть.

Внезапно раздался звонок мобильного телефона, и Йон машинально сунул руку во внутренний карман. Оказалось, впрочем, что звонил не его телефон, тем не менее Йон обнаружил, что в течение первой половины дня кто-то трижды пытался дозвониться до него с одного и того же номера. Не глядя на клавиши, он привычно набрал комбинацию цифр, чтобы включить автоответчик.

С все возрастающим удивлением он прослушал оставленное сообщение. Это был служащий уголовной полиции по фамилии Ольсен, который деловитым тоном сообщал, что звонит по поводу отца Йона, Луки Кампелли. Йон нахмурился. Он, разумеется, привык к тому, что ему звонят из полиции, но даже подумать не мог, что один из звонков будет связан с его отцом.

В тот самый момент, когда он уже собирался перезвонить, из дверей зала судебных заседаний вышел служащий суда и пригласил его внутрь. Голосование присяжных окончилось, и вердикт был готов.

Решение суда, прозвучавшее в наполовину опустевшем зале, было, в общем-то, вполне ожидаемым: дело против Мухаммеда прекращалось за отсутствием состава преступления и все обвинения автоматически снимались. Те из друзей Мухаммеда, кто еще оставались в зале, встретили решение присяжных ликующими возгласами, а сам подзащитный принялся энергично пожимать руку Йона.

— Отличная работа, законник! — с видимым удовольствием произнес он.

Йон улыбнулся в ответ и едва заметным кивком поблагодарил восторженную публику.

— Обратно тебя подвезти или будешь праздновать со своими болельщиками?

— Раз уж ты решил не оставаться, то и я, пожалуй, поеду, — ответил Мухаммед. — Мы ведь рабочие лошадки, и никто за нас трудиться не будет.

В то время как Йон убирал в портфель разложенные бумаги, к его столу подходили с поздравлениями многочисленные коллеги и знакомые, и ему пришлось отклонить несколько приглашений на обед. Как правило, после выигранного процесса он сам приглашал друзей на обед, однако сегодня он не чувствовал обычного в таких случаях прилива энергии. Беседа с совладельцем фирмы произвела на него довольно странное впечатление, и его нынешнее состояние меньше всего располагало к празднованию.

Мухаммед, по-видимому, понял это, когда, уже сидя в машине, шутливо толкнул Йона в плечо со словами:

— Ну что, с победой?!

— Да-да, извини, — пробормотал в ответ Йон и слабо улыбнулся. — Я что-то немного устал.

Вероятно, удовлетворившись таким объяснением, Мухаммед начал рассуждать по поводу предстоящей подачи иска о возмещении ущерба. Он прикидывал, какие суммы потребовать за испорченную входную дверь и разбитую бровь, а также подлежит ли денежной компенсации урон, нанесенный этим случаем его доселе незапятнанной репутации в квартале.

Сосредоточившись на том, чтобы как можно скорее добраться до Нёрребро, Йон отделывался короткими замечаниями. Когда они были уже почти на месте, неожиданно ожил мобильный телефон Йона, и он, надев гарнитуру, ответил на звонок. Это был все тот же следователь Ольсен, который, наскоро представившись, сразу же перешел к сути того, почему он связался с господином Кампелли. Слушая его монотонный голос, Йон время от времени вставлял скупые междометия, по большей части для того, чтобы звонивший не подумал, будто связь прервалась.

Когда разговор окончился, Йон снял наушники, и с губ его сорвался тяжкий вздох.

— Очередной поклонник таланта? — с иронией поинтересовался Мухаммед, скосив глаза на водителя.

Йон покачал головой:

— Я бы так не сказал. Мой отец умер.