"Зловещее наследство" - читать интересную книгу автора (Сандему Маргит)

13

Лив лежала в постели и слушала завывание ветра. По окнам била снежная крупа. Она задумалась о том, что пряталось на чердаке. Что нашли Тарье и Колгрим. Лив была не в силах понять.

И все же только она должна была знать об этом. Но, то, что она проделывала двадцать восемь лет назад, она полностью забыла.

Четверо молодых людей тем временем поднимались на чердак по лестнице, которую нельзя было назвать узкой и крутой. Они пытались двигаться по возможности беззвучно, боясь, как бы не скрипнули ступени.

Перед Габриэллой уже была поставлена задача. Ей надлежало стоять наверху лестницы с тем, чтобы воспрепятствовать неизвестному существу проскочить этим путем.

Задача, как ей думалось, была не из приятных.

Еще меньше ей понравилось и то, что ей в руку вложили стальное оружие и что все они вооружились, чтобы наброситься на сброд троллей, если это понадобится.

Итак, все они оказались наверху. Перед ними открылся огромный неизвестный чердак.

Никто не знал помещения, даже Маттиас. И свечу они с собой не захватили. Все должно было произойти в условиях исключительной секретности.

Снежный шквал обрушивался на крышу, сквозь щели и под балками на чердаке с воем прорывался ветер.

Он пел жалобную стонущую скорбную песню, заглушая звуки, которые они должны были услышать. Чердак навевал тоскливые думы. Сюда были заброшены некогда любимые вещи, теперь никому ненужные.

Так думала Габриэлла, душой которой овладела мрачная грусть.

Гораздо хуже было чувство неудовлетворенности, почти страха, охватившее каждого на чердаке. Все, что укрывалось здесь, было неизвестным, полным тайн…

А эта ночь была исключительно неприятной.

Ибо они знали, что кто-то находится в этом огромном помещении, тараща на них глаза.

Габриэлла видела, как мальчики удалялись от нее, исчезая в темноте. В панике она схватила чью-то руку и попыталась удержать хотя бы одного из них.

Он сделал шаг назад и быстро успокаивающе обнял ее одной рукой за плечи. По его росту она поняла, что это Калеб.

Но вот исчез и он.

Удивительно, он впервые отнесся к ней приветливо! Эта чудесная мысль настолько завладела Габриэллой, что она даже забыла о страхе. В ее сердце снова появилась теплота. И новое чувство. Не сомнение в том, будет ли ее любить Симон. Это было нечто новое. Это было чувство взрослой женщины. Сильное и чудесное, возбуждающее.

Калеб был также поражен.

Габриэлла никогда не понимала его холодности. Не сознавала, что причиной агрессивности Калеба была она сама. Ему казалось, что девушка относится к нему снисходительно и с презрением, подчеркивая различие в их происхождении. Все его резкие слова вызывались лишь желанием «принизить ее немного».

И вот она внезапно стала искать его руку.

Его руку!

Он не сознавал, что его рука случайно оказалась рядом. Напротив, все существо его наполнилось огромной нежностью, мгновенно он смог глазами Габриэллы увидеть случившееся с ней несчастье. Он уже не считал ее кислятиной, занятой только собой, «высочеством», а видел испуганное, неуверенное, жаждущее утешения маленькое существо, выброшенное в темную пустоту этим дурно воспитанным аристократом.

Калеб подавил в себе страстное желание вернуться и рассказать все это Габриэлле.

В том, что они не понимали друг друга была виновата в некоторой степени Сесилия. Она смертельно боялась, что дочь может случайно оказаться в таком же положении, в какое попала она в молодости, что горячая кровь Людей Льда заведет ее в такую ситуацию, управлять которой она окажется бессильной. Сесилия уступила мужчине, которого не желала. И произошло это только потому, что она изголодалась по любви и сгорала от страстного чувства к мужчине, которого получить не могла. Подобного не должно случиться с Габриэллой. Поэтому Сесилия, не желая того, воспитала дочь существом, сдержанно и строго относящимся к мужчинам.

Калеб ничего этого не знал. Он чувствовал только жгучую боль в груди от тоски или грусти, сознавая, что она аристократка, а он просто Калеб.

Он на мгновение зажмурил глаза и, чтобы сконцентрировать внимание на чердаке, сделал глубокий вдох.

В темноте невозможно было увидеть даже собственную руку. Поэтому он стоял и слушал.

В завываниях снежной бури он слышал осторожные крадущиеся шаги своих товарищей, продвигавшихся вперед дюйм за дюймом. Иногда ноги цеплялись то об один предмет, то о другой, он слышал приглушенные проклятия. Видимо, их произносил Андреас — Маттиас никогда не ругался.

Внезапно все они услышали из-за угла резкий щелчок. Затем тягучий звук.

Габриэлла, чтобы не закричать, закрыла рот рукой.

«Что Колгрим и Тарье нашли здесь? — подумала она. — Какие тайны прошлого Людей Льда скрывались на чердаке?»

Волшебный корень…

Нет, это было бы слишком страшно, так жутко, что просто стало бы смешно.

Но Габриэлла в этот момент совершенно не испытывала желания смеяться. Абсолютно никакого!

Мужчины быстро и беззвучно шмыгнули в угол, из которого раздался звук. Один из них споткнулся о нечто, зазвеневшее как железный ящик. Калеб беззвучно замер.

Под одной ногой он почувствовал что-то мягкое, из ткани. Он немного подвигал ногой и решил, что это, должно быть, стул, обитый ковром.

Затем на фоне оконного пролета он увидел силуэт Маттиаса. Он был черным, а сзади него виднелось ночное небо, заполненное снегом. А Андреас находился справа от него, это он знал.

Габриэлла стоит у лестницы.

Кто же слева от него? В углу…

По спине пробежал холодок.

Задержав почти полностью дыхание, он услышал, как совсем рядом с ним кто-то дышит. Почувствовал тепло живого существа.

Он быстро выбросил вперед руку и схватил ткань, прикрывавшую плечи. Низкое, маленькое создание, которое тут же вырвалось. Калебом на мгновение овладели нелепые мысли. О голосах Тарье и Колгрима в долине Людей Льда. Слова, которые донес до него ветер, слова, предназначавшиеся не ему: Колгрим, рассказывающий о маленьком зловещем создании с носом, напоминающим клюв, и Тарье, объясняющий, что это не Сатана, а Тенгель Злой из рода Людей Льда, который умер 400 лет тому назад.

Эта мысль словно молния проскочила в его голове, но в то же время достаточно медленно, так как в страхе он разжал руку. Что-то как ветер промчалось по чердаку. Все побежали следом. Калеб споткнулся о железный ящик, который словно нарочно оказывался на пути у всех. Он услышал, как тот поехал по полу под комод и глухо ударился о стену. Калеб мгновенно поднялся на ноги, и тут услышал крик Габриэллы.

Он предоставил мальчикам одним преследовать нечто, скатившееся вниз по лестнице, а сам бросился на помощь Габриэлле, которая, плача, лежала на полу.

— Как Вы себя чувствуете? — обеспокоенно спросил он, поднял ее с пола и, утешая, обнял. Она благодарно приникла к нему.

— Сейчас все хорошо, — прошептала она в его волосы.

Все было так прекрасно. Но едва осознав, в каком положении находится, она тут же в смущении отпрянула и прошептала:

— Извини.

Он пришел в себя:

— Не за что, Ваше сиятельство. Идем, мы должны помочь остальным.

Калеб помог ей осторожно спуститься по лестнице, его рука была такой сильной и надежной. Габриэлла чувствовала, как от двойного напряжения сильно бьется ее сердце.

Еще на лестнице они услышали сильный шум внизу в коридоре. Они быстро спустились и тут же оказались вовлечены в настоящую битву. Габриэллу укусили в запястье, и она закричала от боли и испуга. Не зная, с кем бьются, они вели себя несколько сдержанно, а это делало битву еще более продолжительной.

Но наконец им удалось взять этого тролля в плен.

Он шипел и плевался, на их головы посыпались проклятия и грубые ругательства, поток непристойных слов в нелепой смеси.

Они никогда не слышали ничего подобного.

Или слышали? Этот хриплый, шипящий голос…

— Хватит! Успокойся! — холодно произнес Калеб. — И объясни, что ты здесь делаешь?

— У меня такие же права находиться здесь, как и у Фреды. Я хорошо относилась к ней, но она получила возможность хорошо поесть и жить в прекрасном доме. А я что, не человек?

Прибежали Лив и другие обитатели дома, заспанные, в ночных рубашках, со свечами, которые сейчас были так нужны.

— Конечно, человек, — сказала Габриэлла, настроение которой было такое, что она готова была обнять весь мир. — Об этом мы не подумали. Ты же еще просто ребенок. Подымите ее, мальчики!

— Но у нас нет места, — возразил Калеб. — И она окончательно испортит остальных детей. В особенности Фреду.

— Место найдем, — спокойно вмешалась в разговор Лив. — Она может разделить постель со своей сестрой. Как тебя зовут?

— Это тебя не касается, старая карга, — по старой привычке произнесло это любезное существо, но тут же спохватилась, осознав, что ведет себя распущенно. — Олина, — промямлила она. — Проклятое имя, которое навязали мне. Ангелина или Марианна подошли бы мне лучше, и я хотела бы, чтобы меня так звали. Куда вы дели Фреду, черти?

— Фреда сейчас спит, — сказала Лив.

Она отдала приказ служанкам приготовить ванну. Никогда еще в ней не было такой огромной потребности, как сейчас.

— Ты сегодня будешь спать на прекрасной кровати, — пообещал Маттиас. — А завтра утром я осмотрю тебя всю с ног до головы.

— У, бесстыдник! — игриво сказала Олина.

— Ты голодна? — спросила Лив.

— Голодна ли! У вас в кладовке плохой порядок. Все лучшее где-то спрятали, скупердяи!

Мыться она отказывалась категорически! Прижималась спиной к стене и плевалась в каждого, кто к ней приближался.

Лив пыталась ее уговорить.

— Фреда, когда пришла сюда, тоже должна была искупаться. Все дети делают так, это непременное условие, если хочешь остаться у нас. Присутствовать будут только женщины.

— Что? Бабы будут глазеть на меня? Э, нет, благодарю! Во всяком случае не эта соплячка! — Крикнула она, указав на Габриэллу. — Она дьявольски противна, нежна и худа, еще утопится от зависти, увидев, как должна выглядеть девчонка! Не хочу быть причиной ее смерти. Вот так. И пусть она до меня не дотрагивается своими тощими пальцами! Лучше в преисподнюю!

Слезы, которые Габриэлла сдерживала в течение многих недель, сдавили ей грудь. Выбегая из прачечной, она еще успела услышать, как Калеб возмущенный крикнул: «Тебе это было нужно, злая тварь!» — и быстро поднялась в свою комнату. Здесь спряталась она за дверями, прижалась к стене, борясь с давившими ее слезами.

«Все говорят — худая, противная, тощая. Неудивительно, что Симон бросил меня! Но именно сейчас я не хочу этого слышать. Не сейчас, когда я испытала счастливые минуты».

Она почувствовала на своих плечах пару нежных рук.

— Фрекен Габриэлла…

Голос Калеба был так нежен и мягок. Удерживать слезы она уже больше не могла!

— Думаю, Вам надо выплакаться, Ваше сиятельство. Вы еще не плакали? Сдерживать дальше слезы вредно для здоровья.

Она продолжала крепиться.

— Надеюсь, Вы понимаете, что Олина всего лишь маленькая ревнючка? Вы живете здесь, окруженная молодыми мужчинами. Она так понимает жизнь, что посчитала нас всех вашими любовниками.

Габриэлла, все еще всхлипывая, рассмеялась. Чудесное, возбуждающее чувство вспыхнуло в ней при мысли о Калебе…

Нет, ох, о чем она думает?

Но его слова оказали и другое воздействие. Она престала сдерживаться, прильнула к его плечу и расплакалась горькими слезами, которые так долго накапливала в себе.

Калеб оказался внимательнее, чем она думала. Пока вдали раздавались ужасные крики Олины, которую, видимо, затолкали в ванную, он тихо прошептал:

— Любимая, маленькая маркграфиня! Вы принадлежите другому миру, но здесь я ничем не могу помочь. Мне кажется, что Вы самая прекрасная и самая красивая во всем мире. Извините меня, что осмелился произнести эти слова!

Продолжая рыдать, Габриэлла сказала:

— Говори, Калеб. Такое я смогу вытерпеть. Я нуждаюсь в этих словах именно сейчас.

Она перестала плакать и попыталась взглянуть на него, но в темноте ничего не смогла рассмотреть.

— А я была так несчастна, что ты не мог терпеть меня!

— Те же самые несчастные мысли о Вас терзали меня, маркграфиня. Сейчас чувствуете себя лучше?

— Да, спасибо, намного лучше. Помогло, что я поплакала немного. И то, что услышала такие теплые слова.

— Я мало говорил Вам таких слов. Мне стыдно за мое грубое отношение. Но просто я хотел защитить себя от своей собственной нескромной преданности Вам. Я боролся с этим всеми силами, пытался найти в Вас тысячи недостатков. Заставлял себя верить, что Вы высокомерны и заняты лишь своей персоной. Но вы совершенно не такая! Простите меня, если сможете!

Габриэлла горячо кивнула поникшей головой.

— Прекрасно, — произнес он. — Может, пойдем вниз, на помощь? По сдержанным ругательствам, которые сменили крики, мы можем заключить, что Олину, видимо, уже отмыли?

— Да, — улыбнулась Габриэлла и неохотно высвободилась из его приятных объятий. — Калеб, в силах ли мы потягаться с ней?

— Будет ужасно трудно. Но Ваша бабушка полна оптимизма. Мы будем решать проблемы постепенно, по мере их появления.

Габриэлла вздохнула.

— Боюсь, что все они навалятся на нас одновременно.

Так хорошо, так бесконечно прекрасно обсуждать что-то с Калебом, сознавая, что он .ее друг, что они понимают друг друга!

Если и раньше у них были трудности в работе с детьми, то сейчас, с появлением Олины, они удвоились. Своими грубыми выражениями, бесстыдными нападками на мужчин и всеми своими болезнями она постоянно приводила их в отчаяние. Маттиас вынужден был использовать все свои ресурсы, чтобы вылечить ее от ужасной болезни.

Они также нашли объяснение тем тягучим звукам, которые раздавались с чердака. Олина с возмущением рассказала, что там вверху было очень холодно и она была вынуждена вытащить старую кровать и устроиться по возможности удобней.

Самое удивительное, что она проявляла желание к сотрудничеству, правда, в определенной степени. И кое в чем она преуспела. Ирья застала ее в собственном гардеробе за примеркой красивых шелковых юбок. По старой привычке она продолжала красть еду, которую могла свободно получить через несколько минут.

Она воспылала любовью к Андреасу, который стороной обходил это маленькое нахальное существо. От нее сильно пахло дегтем, который Маттиас втирал в нее, как лекарство от чесотки, и она утверждала, что в этом причина нежелания Андреаса дотронуться до нее.

— Дайте мне только избавиться от этой гадости, — говорила она, — он за мной бегать будет…

— Прекрати! — резко сказал Калеб. — Здесь же дамы.

Это колкое замечание Олина пропустила мимо ушей.

Она была старательной на уроках и далеко не глупой, быстро догнала остальных, научившись читать. Счет ей давался трудно, поскольку считать непонятные вещи казалось ей делом нудным, и она грубо отказывалась от уроков. Поэтому Лив позволила ей довольствоваться самым элементарным — считать деньги. Что она будет делать с высшей математикой?

Она уважала мягкие глаза Маттиаса, чувствуя, что ничего не значит для него.

— Он кастрирован, могу поклясться, — фыркала она, утешая себя.

В малый Сочельник, когда весь Гростенсхольм ходил ходуном от суматохи и ожиданий, приехал рождественский гость.

Габриэлла, гулявшая с детьми, услышала голос, когда входила в зал, и лицо ее запылало.

Симон? Здесь?

Все находились в большой гостиной, стояли в официальном строе: Симон, Лив, Маттиас, Калеб, Таральд и Ирья. Габриэлла отправила детей со служанкой. Калеб, как она заметила, был бледен.

Симон направился к ней с распростертыми объятиями.

— Габриэлла, дорогая моя, я только что объяснил всем им, что все это было просто ужасным недоразумением. Как можно было подумать, что я сбежал в Германию с другой женщиной? Меня так спешно призвали к ложу умирающего родственника, что я даже не успел ничего сообщить…

Габриэлла смотрела на этого выхоленного человека, не испытывая никаких чувств.

— А юная дама? Ее тоже пригласили к одру умирающего родственника?

Симон отбросил назад свои прекрасные каштановые с блеском волосы.

— То, что она выехала одновременно со мной, абсолютная случайность. Мы до встречи в карете даже не были знакомы.

Это была совершенно иная версия, отличная от той, которую он доверил своему другу…

Возникла пауза.

— Ты разговаривал с папой и мамой? — Равнодушно спросила Габриэлла.

— Нет еще. От друзей я узнал, что ты уехала в Норвегию, и помчался прямо сюда, чтобы заверить тебя в своей преданности.

— Итак, она прощает вас… а другие? — сухо произнес Калеб.

Симон раздраженно повернулся к нему.

— Я не понимаю, почему вмешиваются посторонние. На такие неслыханные поклепы я отвечать не намерен. Габриэлла, можем мы поговорить в отдельной комнате?

— Этого не требуется, — ответила она, гордо подняв голову. — Ты обесчещен, не правда ли? У тебя отнято офицерское звание, твоя семья отвернулась от тебя, и у тебя больше нег денег. Другими словами, ты потерял всякую надежду. Я не знаю, что ты сделал со своей подругой, но видимо, Калеб прав в своем предположении. Сейчас ты приехал ко мне, потому что я гадкий и глупый утенок, который с благодарностью примет тебя и расскажет всем, как несправедливо они обращались с тобой. Так ты решил, не правда ли? Тебе вернут звание, и ты получишь то огромное приданное, которое мой отец хотел дать нам. Для всего этого есть смысл пожертвовать своей жизнью и получить взамен некрасивую, безобразную жену.

— Но, Габриэлла, — возразил он растерянно. — Как ты могла только подумать такое? Я хочу тебя в жены, и мне больно от того, что ты думаешь обо мне так плохо! Нельзя ли нам поговорить с глазу на глаз? — закончил он, бросив раздраженный взгляд на остальных, которые спокойно продолжали стоять рядом.

Голос Лив был мягкий, но тон жесткий.

— Я не думаю, что Габриэлла желает остаться наедине с Вами, господин граф. Ей не нужны ваши новые попытки соблазнить ее, ваши льстивые слова и знаки внимания. За время после того ужасного унижения, когда вы столь невероятным и трусливым способом предали ее, Габриэлла многое поняла.

Симон раздраженно возразил:

— Повторяю, что никогда не думал унизить ее!

В разговор вмешался Маттиас.

— Вы слишком долго собирались сообщить ей, что это было только недоразумение. Впрочем, Габриэлла уже интересуется другим человеком.

Симон посмотрел на Габриэллу.

— Это правда, — серьезно сказала она. — Мое чувство к тебе было лишь восхищением ребенка. Сейчас я знаю, что значит полюбить.

— Габриэлла! Подумай, что ты со мной делаешь! Выбрасываешь меня в кромешную тьму!

— Об этом ты мог бы подумать раньше. Теперь же я рада, что все получилось так, как получилось. Искренне благодарю тебя за твой позорный поступок! А сейчас можешь идти. Кучер довезет тебя до Кристиании.

Мгновение он молчал. Затем предпринял последнюю отчаянную попытку:

— Ты гонишь прочь рождественского гостя? Это приносит несчастье, ты знаешь.

— И это ты придумал? Нет, я не гоню тебя. Ты можешь пойти к кухонной двери и протянуть руку. Служанка положит в нее хлеба. Прощай, Симон. Дорогу ты найдешь сам.

Она вышла из комнаты и, не оборачиваясь, стала подниматься по лестнице. Но Симон, который наконец увидел возможность остаться с нею глазу на глаз, быстро побежал за ней и схватил ее за руку. В его глазах отразился истерический страх.

— Габриэлла, неужели ты не понимаешь? — прошептал он хриплым голосом. — Мне остается только пустить себе пулю в лоб!

Габриэлла сочувственно взглянула на него и оттолкнула его руку так, как отбрасывают ненужную вещь.

— Ты хочешь вину возложить на меня? — спросила она печально. — Нажать на мою совесть, чтобы я снова благоволила к тебе? Как же низко ты пал?

И она двинулась дальше по лестнице.

Спустя некоторое время Габриэлла услышала уходивший все дальше и дальше по дороге звук колокольчика.

Вошли Лив и Калеб, стали у двери и молча смотрели на Габриэллу, которая, сжав руки, сидела на кровати.

Лив сказала:

— Мы слышали последние слова Симона. Хорошо, что ты не поддалась на такую дешевую уловку.

— А если он застрелится?

— Самоубийцы о таких вещах заранее не кричат. Это была лишь пустая угроза. Тебе известно, что только ты можешь сейчас восстановить его честь.

— Меня не должна мучить совесть, правда?

Бабушка вздохнула.

— Поняла, как он перевернул все? А ты сидишь страдаешь от какого-то чувства вины. После того, как он полностью втоптал тебя в грязь. Радуйся, благодари Бога, что избавилась от такого человека! Или ты все еще питаешь к нему нежные чувства?

— Упаси Боже!

Она выпрямилась.

— Наоборот! Сейчас я поняла, как прекрасно, что освободилась от него.

— Калеб разговаривал со мной, Габриэлла, — тихо произнесла Лив. — Он хотел бы просить твоей руки, если это возможно.

— Почему невозможно? — робко спросила она, забыв о стыде.

Бабушка села рядом с ней.

— Потому что ты Паладин, девочка моя. Даже Симон для тебя был шагом вниз. Твой отец не сможет одобрить брака между тобой и человеком, вообще не имеющим дворянского звания. Ему самому пришлось идти к королю и просить разрешения жениться на твоей матери, Сесилии, хотя она была баронессой. Калеб не просит твоей руки. Он хочет только, чтобы ты знала о его любви к тебе.

Габриэлла посмотрела на него и увидела наполненные любовью глаза. Она вскочила и бросилась в его объятия, спрятала лицо у него на груди.

— Он также любим, — промолвила она и смущенно улыбнулась.

Руки Калеба ласково сжимали девушку в осторожных объятиях, и в это время взгляд ее встретился с умными глазами бабушки, которая произнесла:

— Готовы ли вы бороться за свою любовь? Достаточно ли она крепка, чтобы вы захотели этого?

— Моя — да, — горячо воскликнула Габриэлла. — А Калеб? Может, его намерения несерьезны? Не он ли… не он ли…

Голос ее замер, и она, расстроенная, освободилась от его объятий.

— Не он ли мечтал о здоровой белокурой крестьянке, на которую я совсем не похожа?

— Но фрекен Габриэлла, не верьте этой чепухе, — произнес, смутившись, Калеб. — Это были просто необдуманные слова, которые я сказал в пятнадцать лет, выйдя из шахты, где работал в абсолютной темноте и вообще не видел девушек, а только выдумывал, как они выглядят. Сейчас я знаю: любят не за внешность. Любовь зарождается в самые трудные моменты, такие, как сейчас у нас с Вами.

Габриэлла еще не совсем освободилась от своих навязчивых мыслей.

— Но я такая невезучая, — сказала она.

— Фрекен Габриэлла, никакая Вы ни невезучая! Я люблю Вас такой, какая Вы есть, неужели Вы этого не видите? Я научился любить Вас. Этого недостаточно?

— Достаточно, достаточно, — вспыхнула она. — Бабушка, что вы имели в виду под словами бороться?

— Теперь послушайте, — начала Лив. — Сама я была простого происхождения, когда вышла замуж за барона Дага Мейдена. Сесилия получила в мужья маркграфа Паладин, несмотря на ее простое происхождение. Ирья не была аристократкой, выходя замуж за барона Таральда. Тарье же женился на столбовой дворянке Корнелии. Теперь нам ясно, что Калеб должен попытаться. Мама Габриэллы сразу даст согласие. Все зависит от того, что скажет отец.

Габриэлла кусала губы.

— Папа — самый милый человек на свете, и он все сделает для Танкреда и меня, но он ужасно щепетильно относится к нашему положению в обществе… Как нам следует поступить?

— Во-первых, я хочу дать вам время получше узнать друг друга. Первая вспышка влюбленности может оказаться короткой. Попытайтесь только избежать таких ситуаций, которые могут привести к слишком большим соблазнам! Вы понимаете, что я имею в виду?

Калеб серьезно кивнул головой. Габриэлла энергично сказала:

— Не беспокойтесь, бабушка! Мама постоянно и строго предупреждала меня об этом. Я твердо убеждена, что не наделаю глупостей до замужества.

Лив и Калеб слегка улыбнулись ее словам.

— Прекрасно, — сказала Лив. — Затем мы втроем поедем к тебе домой и поговорим с родителями. Заодно я повидаюсь с родней в Дании. Мы уже давно не встречались.

Это было разумное предложение, и все его одобрили.

Наконец наступило Рождество. За обильный праздничный стол уселись все, взрослые и дети, торжественные и нарядно одетые. Глаза у пятерки ребят блестели, и Габриэлла с волнением вспомнила, как проходили их рождественские вечера в прошлом.

Переполненная искренним чувством Олина после того, как Таральд прочел рождественскую молитву заявила:

— Черт возьми, до чего все прекрасно!

Калеб и Габриэлла сели в сани и поехали раздавать рождественские подарки всем крестьянам и арендаторам Гростенсхольма. Их всюду угощали вином и, несмотря на то, что Габриэлла лишь осторожно смачивала в нем губы, в голове у нее немного зашумело. Все были так приветливы. Было Рождество, и она чувствовала себя такой счастливой. Свободна! Свободна и любима!

Что еще нужно человеку?

Очень скоро она познает это!

По дороге домой она удобно и беззаботно прильнула к Калебу под медвежьей шкурой. Ехали молча, испытывая огромное счастье. Калеб выпил больше нее. И когда они проезжали лесом после визита к последнему арендатору, его рука проникла довольно далеко под ее лифчик. Габриэлла спокойно подвинулась к нему ближе. Он остановил лошадь. Сумерки уже наступили, и на дороге никого не было. Калеб притянул высокородную фрекен Габриэллу к себе и прижался лицом к ее шее. Она легко и радостно вздрогнула: наконец она свободна от всех тех препятствий, которые внушало ей молодое самокритичное отношение к себе. Ее рука почти конвульсивно погрузилась в его волосы.

Губы их сами нашли друг друга. Габриэлле, которую раньше никто так не целовал, показалось, что она плывет по чудесным теплым волнам. Она ответила на его поцелуй со всей искренностью, порожденной легким опьянением и не стала протестовать, когда руки Калеба продвинулись еще дальше. Наоборот.

Первым очнулся он.

— Мы должны ехать, — прошептал он, задыхаясь. — Я поступил нехорошо.

Габриэлла выпрямилась и поправила на себе одежду.

— Да.

Она была потрясена. Боже мой, как легко впасть в соблазн. И так трудно противиться. Если бы Калеб вовремя не очнулся, то все ее принципы, всю ее добродетель сдуло бы словно ветром, и предупреждения ее дорогой мамочки оказались бы совершенно напрасными.

Габриэлла не думала, что ею владеют такие сильные инстинкты.

— И я даже не пропищала ничего против, — тихим голосом невесело сказала она. Калеб легко догадался, какие мысли привели ее к такому искреннему выводу. Он взял ее за руку.

— Я тоже забылся. Ты очень привлекательна, Габриэлла. Знаешь ты об этом?

Она смущенно улыбнулась, прошептав:

— Ты тоже. — И крепко сжала его руку, словно не желая отпускать ее никогда. Сани, скользя по снегу, двигались вперед сквозь начинавшуюся рождественскую ночь.

— Завтра день рождения Маттиаса, — сказала Габриэлла.

— Да. Хороший парень. Самый лучший мой друг. Удивительно, как нужда и несчастья привязывают людей друг к другу. После того ужасного времени в шахте нас с Маттиасом связывают невидимые узы.

— Понимаю, — тихо произнесла Габриэлла.

Калеб немного помолчал, а затем сказал:

— Этот Симон — элегантный мужчина. Ты была сильно влюблена в него?

— Но это я могу искренне ответить: нет, — сказала Габриэлла, совершенно естественно восприняв сейчас его обращение к ней на ты, ведь руки его уже обнимали ее. — Я была одурманена мыслью, что такой мужчина, как Симон, хочет меня. Одновременно была испугана и взволнована, не верила, что смогу справиться с тем, что мне предстоит в браке, и я не испытывала ни капли любви. Даже не знала, что существуют такие чувства.

— Какие?

— Как… Как мое к тебе.

— Почему не «наше»?

Она не ответила.

— Ты до сих пор не веришь, что я способен любить тебя?

— Мне кажется, что это слишком смело с моей стороны. Чересчур самонадеянно.

Калеб помолчал мгновение.

— Ты хочешь, чтобы я также сомневался в твоих чувствах?

— Нет, — тихо ответила она. — Извини меня. — И еще тише добавила: — Моя любовь к тебе безгранично велика, Калеб. Это так прекрасно.

— Повтори громко, — улыбнулся он. — Неужели ты не можешь быть откровенной и сказать именно то, что хочешь сказать?

Она широко улыбнулась:

— Нет, но я могу сделать то, чего я больше всего желаю. — Она обняла его за шею и притянула его лицо вниз к своему. Калеб дал лошади возможность искать дорогу самой без его помощи. Но в этот момент они уже почти въехали во двор.

В Новый год они приехали в Данию. Габриэлла по-прежнему была скромна и в хорошем настроении. К своему удивлению они узнали, что Александр ничего не имеет против этого брака.

— Нет проблем, — заявил он. — Я вижу, что Габриэлла счастлива и спокойна, как никогда ранее. А что Калеб хороший юноша, мы уже знаем давно. В Норвегии дворянства не существует! И нам, видимо, нет необходимости отказывать норвежцу потому, что у него нет дворянского звания? Поскольку молодые хотят поселиться в Норвегии, мы построим для них там поместье, не правда ли, Сесилия? А если тот или иной сноб при дворе спросит, я отвечу только, что моя дочь вышла замуж за норвежского помещика.

Калеб улыбнулся. Он был ошеломлен. А Габриэлла обняла родителей. Они решили еще некоторое время пожить в Гросгенсхольме, чтобы присматривать за детьми. И Маттиас был в полном восторге от того, что его друг Калеб стал членом их семьи.

В уезде перед врачом — Маттиасом — все преклонялись. Он предпочел работать в провинции, хотя мог получить важный пост в государстве, стать, например, придворным врачом, стоило ему только захотеть. Но он пожелал остаться в Гростенсхольме, ибо других наследников у его родителей не было. И он предпочел лечить своих пациентов — простых людей, понимая, что они могут попасть в плохие руки. Они шли к Маттиасу из-за его доброты и мягких глаз издалека так же, как когда-то к Тенгелю. Так приятно было рассказывать о своих мучениях тому, кто понимает…

Мальчиков Никодемуса и Дрозденка отдали в ученики к ремесленнику и следили, чтобы они не испытывали нужды. Хуже обстояло дело с двумя дикими сестрами. Лив и остальные не решались отпускать их от себя, поэтому они остались в Гростенсхольме и работали служанками. Прежде всего Олина. Фреда была еще слишком молода, и ей давали только легкие поручения, чтобы время у нее было занято, и она не болталась бы без дела. Обе девочки с удовольствием жили здесь, так как с прислугой в Гростенсхольме обходились лучше, чем в других поместьях.

Олина, как всегда, устроила бучу, совратила сына кучера, и, чтобы замять скандал, спешно сыграли свадьбу. Но сын кучера и сам по уши влюбился в нее, не замечая недостатков у своей легкомысленной невесты. Олина стала расторопной, темпераментной хозяйкой. Она прикидывалась хорошей женой, но стала злой, несмотря на блестящее воспитание, которое дала ей Лив. Ругательства то и дело раздавались на дворе Гростенсхольма.

Маленькая Эли после того, как умер дедушка, тоже жила здесь. Она стала ловкой маленькой служанкой, искусно выполнявшей в усадьбе швейные и другие подобные работы. Никогда не подымала шума, а пыталась всем услужить быстро и старательно.

Казалось, что у Габриэллы и Калеба детей не будет. Только через три года им улыбнулось счастье. Тогда они и начали строить свой дом недалеко от Гростенсхольма. Деньги на строительство, естественно, дал Александр Паладин, но бабушка Лив помогала. Дом был еще не готов, и поэтому они продолжали жить в Гростенсхольме. Недолго осталось ждать и появления на свет ребенка.

Однажды Лив, Аре и Габриэлла сидели в гостиной и разговаривали. Калеб с пастухами уехал в горы, пора было гнать скот на зиму домой. Маттиас ушел по вызову к больному, а Ирья и Таральд были в Эйкебю. Слуги отправились в церковь на вечерню. Они в доме были одни. Внезапно Габриэлла почувствовала сильные боли.

— О, дорогая, — воскликнула Лив. — Скоро начнутся роды! Нет даже времени позвать повивальную бабку! Это, конечно, чан с бельем, который ты сегодня подняла, глупышка!

Родить Габриэлле еще не пришло время, но все бросились помогать ей. Аре налил в чан воды, а Лив в это время отвела Габриэллу в спальню и уложила свою внучку в постель. Все произошло страшно быстро и мучительно. Лицо Лив стало бледным, когда она осознала, что происходит.

— Аре! На помощь! — крикнула она, обезумев от ужаса. Габриэлла, которая никогда не была сильным человеком, от боли потеряла сознание.

И хорошо, что так случилось.

Лив уставилась на новорожденного, который так неожиданно быстро появился на свет, а затем сомкнула веки.

— Нет! — прошептала она. — Нет, нет, нет!

Когда в комнату вбежал Аре, то увидел, что его сестра неподвижно стоит с закрытыми глазами.

— Лив! Ты с ума сошла. Возьми ребенка и шлепни его по попе! Он же не дышит!

— Аре, — только и сказала она невнятно. Он взглянул на маленькую девочку, лежавшую расслабленной и без признаков жизни.

— О, Боже, — прошептал он. — Вот где проклятие на этот раз нанесло свой удар.

— Это же ведьма Ханна, Аре, — опустошенно промолвила Лив. — Я абсолютно отчетливо вспомнила, как она выглядела. А теперь Калеб и Габриэлла! — со стоном молвила она. — Они так долго ждали, были так рады и полны надежд!

— Нет, они не заслужили этого, — хрипло сказал Аре.

Лив выдавливала из себя слова:

— Ты помнишь, как мы просили, чтобы Колгрим остался жив? Когда отец хотел убить новорожденного мальчика? Мы спасли его. А он пытался отнять жизнь у Маттиаса, убил нашего любимого Тарье и загнал в могилу моего Дага.

Закрыв глаза, она прошептала:

— Не хочу больше, Аре! Не хочу! О, Боже, что мне делать?

Аре посмотрел на неподвижный, ужасный, опасный маленький комочек, лежавший на кровати.

— Она родила слишком рано, не так ли? Выйди, Лив, это дитя твоей внучки, а не моей. Иди, пока Габриэлла не очнулась, я позабочусь обо всем.

Предприняв энергичные усилия, они еще могли бы заставить девочку дышать. Заботливым уходом они могли бы добиться, чтоб она осталась жить…

— Аре… — начала Лив со слезами на глазах, и вышла из комнаты.

Калеб и Габриэлла никогда не увидели дочери. Мертвый ребенок был положен в гроб и погребен на кладбище. А всей семье сообщили, что ребенок родился мертвым и что девочка была отмечена проклятием Людей Льда. Сказать об этом было их долгом. Чтобы поколение Габриэллы могло чувствовать себя уверенным и рожать нормальных, желанных детей.

Габриэлла долго не могла прийти в себя от скорби. В первые дни только Калебу разрешалось быть около нее. Это было их личное горе, и они утешали себя единственной мыслью: «Что произошло — то к лучшему. Могло быть гораздо хуже». Эти слова они повторяли все время.

Когда Габриэлла несколько оправилась, она говорила с ним об этом более открыто.

— Поверь, Калеб, это лучшее из всего, что могло случиться, я знаю, о чем говорю. Отмеченные проклятием не только приносят несчастья другим, но и сами бывают глубоко несчастны. Нашей маленькой девочке сейчас хорошо там, у Бога, который не делает различия между злом и добром.

На этот раз Калеб не стал возмущаться, что Габриэлла доверяется каким-то высшим милосердным силам. А Лив и Аре пошли в церковь, где опустившись на колени, долго, искренне молились. Они вынуждены были сделать нечеловеческий выбор. Сейчас же они будут доживать жизнь, убежденные в правоте содеянного или, вернее, не содеянного. Они могли попытаться вдохнуть жизнь в только что родившуюся девочку. Но они даже не пытались сделать это. И ни с кем, кроме Бога, они не могут говорить об этом? Ибо никто не догадывался, на что они решились в тот вечер…

Они медленно брели по липовой аллее, направляясь домой. Ветер пел реквием в кронах голых деревьев. Аре вздохнул.

— Во всяком случае, будущее поколение будет жить спокойно.

— Да, — сказала Лив, спокойно распрямляя спину. — Думаю, мы должны быть благодарны, что все так произошло. Что мы тогда были одни и никто не узнал.

— Да. Представляю, если бы это случилось при Маттиасе. Проклятие бы снова пало на семью Таральда. А он страдал уже достаточно! Вместо этого несчастье ушло на ветвь Сесилии, а ее оно до сих пор щадило.

— Правда. Это могло бы произойти и с Андреасом, что было бы весьма несправедливо, ибо никто кроме тебя и твоего рода не испытал таких тяжелых ударов проклятия.

Аре кивнул.

— Ребенок, помеченный проклятием, мог родиться и у Танкреда, но хуже всего было бы, если бы он появился у Микаела, который вообще об этом ничего не знает. О, Микаел, внучек мой, сын моего любимого Тарье, где ты теперь? Тебе надо знать многое. О Людях Льда.

Лив вздрогнула.

— Слышишь, как жалуются деревья, Аре? Идет зима.

Он остановился и взглянул вверх на два самых старых дерева.

— Да. А наши деревья еще крепки, сестра.

— Я больше никогда не смотрю на них, — ответила она. — Нет, я больше думаю о другом, о великом проклятии. Когда наша несчастная семья избавится от него?

Аре улыбнулся.

— Согласно легенде проклятие может быть снято тогда, когда будет найдено место, где когда-то в XIII веке Тенгель Злой спрятал ужасный горшок, и он будет выкопан. Если верить всему этому.

— В нашей семье произошло так много удивительных событий, что будешь в это верить, сколь бы невероятным это ни казалось, — заметила Лив. — Но как отыскать это место? Оно может находиться в любом уголке Норвегии.

Они двинулись дальше. Лив и не представляла, что однажды она, немного более четверти века тому назад, держала ответ в своих руках. И положила его в железную шкатулку на чердаке. Колгрим нашел шкатулку и понял. Тарье тоже разобрался. Но оба они мертвы.

А Лив забыла, что положила дневник своей матери в шкатулку, прекрасный, разрисованный дневник, который Силье получила от Бенедикта. В нем она подробно рассказывала о жизни в долине Людей Льда. Там она начертила карту долины и дороги, которая ведет в нее. Силье точно, ничего не подозревая, описала место, где Суль видела «опасного человека». Но Тарье не видел карты потому что крошки пирожного, которое ел Колгрим, склеили страницы… А сейчас железная шкатулка была засунута под громоздкий шкаф.

— Война, наконец, закончилась, — сказал Аре. — Тридцать лет продолжалась она. А для чего? Тысячи убитых, десятки тысяч разрушенных домов. Только кое-кто из правителей, может, и прибавил к своим владениям небольшой кусочек территории. Но он ведь также умрет. Так для чего все это?

— Этот 1648 год запомнится, поверь мне! Мир перемешал государства и границы. Его величество король Кристиан скончался. Он сделал многое для своих двух стран. Были у нас короли и похуже, а может и получше. — И вдруг спросила: — Андреас не собирается жениться?

— Ему сначала надо найти женщину, — улыбнулся Аре. — Твой Маттиас гораздо старше. Он так и останется холостяком?

— Это было бы грешно, — ответила Лив.

Много еще произойдет событий до того, когда Андреас и Маттиас встретят своих женщин, и когда Андреас на пашне усадьбы Липовая аллея обнаружит удивительную вещь… Тот год станет для Андреаса Линда из рода Людей Льда беспокойным и в то же время прекрасным. Но ничего этого не могли даже предположить Лив и Аре, когда медленно шли по двору усадьбы Липовая аллея…

В Гростенсхольме Калеб и Габриэлла позвали к себе маленькую Эли, которая застенчиво и быстро последовала за ними в их комнату. Калеб сел на подоконник и положил руки на ее тщедушные плечи.

— Эли, ты знаешь, что мы потеряли нашу маленькую дочь…

Она по-взрослому кивнула головой.

— И я вовсе не уверена, что у меня будут еще дети, — сказала Габриэлла, стоявшая рядом с ним. Глаза у них немного блестели, и оба они выглядели торжественно. Калеб продолжал:

— Тебе также известно, что скоро будет готов наш новый дом, и мы переедем в него…

— О, я хотела бы, чтобы вы остались здесь! — прошептала она грустно. Они таинственно улыбнулись.

— Эли, — сказал Калеб. — Не можешь ли ты доставить нам радость и переехать вместе с нами? Ты хочешь стать нашей дочерью?

Лицо Эли стало пурпурным.

— Нашей собственной дочерью, — улыбнулась Габриэлла неуверенно. — Мы с удовольствием заберем тебя с собой навсегда. Мы любим тебя, ты знаешь.

Подбородок у Эли задрожал:

— Жить у вас? Постоянно?

— Во всяком случае, до тех пор, пока пожелаешь, — улыбнулся Калеб. — Может быть, ты однажды встретишь мужчину и захочешь переехать к нему.

— О, нет, такого я не захочу никогда! — заверила она, почти не дыша. — Я буду делать все, чтобы стать хорошей дочерью! Я знаю, что не смогу заменить вам вашу настоящую дочь, которую вы потеряли, но я буду делать все, это я обещаю, — произнесла она на одном дыхании.

— Спасибо, Эли, благодарим за то, что ты хочешь поехать с нами, — воскликнула Габриэлла и сжала ее в своих объятиях. Девочка нежно обняла Калеба, а тот в ответ крепко прижал ее к себе. Эли вылетела из комнаты и понеслась вниз по лестнице. В зале она встретила Лив и Аре. Калеб и Габриэлла слышали ее детский голосок, разносившийся по залу:

— Вы слышали? Габриэлла и Калеб берут меня с собой, как свою дочь! У меня будут мама и папа, и я перееду вместе с ними в их дом, буду работать как раб, чтобы они были довольны мной.

Калеб быстро вышел к перилам лестницы.

— Нет, Эли, нет, ты не будешь работать на нас. Ты наша дочь, понимаешь?

Девочка стояла внизу, прижав руки к груди.

— О, я так счастлива, так счастлива, что боюсь не выдержу!

Лив вздохнула:

— Это самое лучшее из всех событий, происходивших здесь! Мы должны это отпраздновать! Мы все заслужили это!

Так для семьи наступил конец продолжительного и трудного периода. Затем, вплоть до 1654 года, последовало шесть спокойных, прекрасных лет. Но это тоже был не плохой год. Даже, если он и начался ужасно.

Так жила семья в Норвегии.

Но и с датской ветвью рода Людей Льда за это время также случилось многое…