Глава 4

В то время, когда Луи бешеным галопом въезжал в свой родовой замок, в Сансере, в другом, не менее славном, чем Париж, городе, происходило немало удивительных событий. Но мы не станем останавливать на них пристального внимания, а обратимся к более незначительным.

Во все времена Орлеан являлся неотъемлемым доменом французского королевства. По заведённому порядку титул герцога Орлеанского получал второй по старшинству сын короля Франции, впрочем, как и весь город с прилежащими окрестностями. Орлеан, безусловно, не мог сравниться в великолепии с Парижем, здесь не было двора в том значении, которое придавалось ему в Париже, но, тем не менее, жизнь в городе бурлила с неменьшим подъемом. Едва ли не главной достопримечательностью города, по утверждению самих горожан, являлся сам дворец герцогов Орлеанских, расположенный в западной части города. Прямо перед дворцом находилась площадь с каменной мостовой. Посередине площади стоял величественный памятник Карлу V.

Площадь являлась излюбленным местом горожан. Именно здесь брали начало все сплетни, ходившие по городу. Местная знать наряжалась в свои лучшие одежды и подчас целыми семействами прогуливалась по площади. Большинство разговоров на площади начинались с восклицания: «А вы знаете?»

Находясь на площади, можно было видеть второй и третий этажи дворца герцогов Орлеанских с массивными окнами. Первый был скрыт от взора стеной, окружавшей территорию дворца по всему периметру Прямо напротив статуи находились глухие железные ворота. Два стражника днём и ночью стерегли въезд во дворец. Правое крыло первого этажа дворца занимала прислуга, здесь также находилась кухня и другие подсобные помещения. Поднявшись на второй этаж, мы могли увидеть огромный пиршественный зал, где обычно устраивались балы и приёмы. Здесь же находился личный кабинет и приёмная герцога Орлеанского. Третий этаж состоял из целой вереницы комнат, служивших опочивальнями для хозяев и гостей замка. Дворец отличала роскошь во всём. Позолоченные светильники сочетались с резной мебелью из ценных пород, на этажах стояли скульптуры и многое другое, что и не стоит перечислять. Однако это великолепие не шло ни в какое сравнение с чудесным садом, разбитым позади дворца. Сразу при входе в сад начиналось несколько рядов низкорослых деревьев. Через двадцать шагов они разбивались на три части, образовывая три аллеи. Вдоль средней аллеи вился благоухающий цветник. Он спускался почти к самому берегу маленького озера, созданного посередине сада. Вокруг озера росли деревья, ветви которых почти касались поверхности озера. В конце цветника, у кромки самого озера, была сооружена небольшая площадка, где стояла скамейка. Сев на неё, можно было опустить ноги в воду.

Именно этим и занималась девятнадцатилетняя дочь герцога Орлеанского Генриетта. Подняв полы платья с весьма незатейливыми узорами, она болтала ногами в воде, разбрызгивая вокруг себя тысячи брызг. На какое-то время она остановилась, наблюдая за расходившимися кругами на воде. Кроме неё самой, правом беспрепятственного входа в сад обладал лишь один человек — её садовник. Всем остальным обитателям дворца, включая её отца, запрещалось без её разрешения входить на территорию сада. Генриетта являлась единственной дочерью герцога Орлеанского. Несмотря на ангельскую красоту Генриетты, ни во дворце, ни в городе не нашлось бы человека, отзывавшегося о ней хорошо, ибо Генриетта обладала весьма скверным характером, о котором знали все, включая короля Франции. В последний год даже гости перестали приезжать во дворец по причине нежелания общаться с Генриеттой.

Несмотря на прекрасное воспитание, выражения, которые использовала Генриетта, приводили окружающих в ужас. Бесцеремонность, своенравие и грубость являлись неотъемлемой частью её характера. Герцог Орлеанский перепробовал все средства, чтобы изменить дурной нрав своей дочери, но все попытки заканчивались неудачами, равно как и его настойчивое стремление выдать Генриетту замуж. К каким только ухищрениям ни прибегал герцог Орлеанский, на протяжении пяти лет пытаясь выдать замуж свою дочь, но все они разбивались об упрямство Генриетты. Она и слышать не желала о замужестве. И чем больше проходило времени, тем больше таяли надежды герцога выдать её замуж, но он не оставлял попыток.

Болтая ногами в воде, Генриетта не заметила своей кормилицы, которая незаметно подошла к ней и встала у неё за спиной.

— Генриетта, дитя моё, — негромко позвала её кормилица, нарушая своим голосом окружающую тишину и одиночество Генриетты.

Генриетта, не вставая со скамейки, обернулась к пожилой женщине.

— Тётушка Жюли, — протянула Генриетта, — я не помню, чтобы звала тебя.

— Прости меня, — поспешно ответила кормилица, — твой отец послал за тобой, иначе я бы не посмела прийти сюда.

Генриетта подозрительно уставилась на кормилицу. Явно что-то происходило во дворце, иначе отец не послал бы за ней кормилицу, услугами которой пользовался в особых случаях.

— К чему такая спешка? — поинтересовалась Генриетта.

Кормилица замялась с ответом, прекрасно понимая, какую реакцию вызовут у Генриетты её слова, но деваться было некуда, и ей пришлось ответить.

— Приехал молодой человек!

— Очередной жених, — Генриетта произнесла эти слова так, как будто в рот попало нечто неприятное и она спешит выплюнуть это, — когда же закончатся эти дурацкие попытки выдать меня замуж?

— Герцог желает тебе добра, Генриетта.

— В таком случае пусть оставит меня в покое, — резко ответила Генриетта, — не желаю выходить замуж, и точка. Моё решение твёрдо. Его никто не изменит.

— Мне ли этого не знать, — с лёгкой грустью произнесла кормилица.

— Вот и отлично, — подытожила Генриетта, — передай ему, пусть выходит замуж, если хочет, или пусть пошлёт жениха к чёрту, на его выбор.

— Брак священен для всех людей: и для мужчин, и для женщин. Попытайся понять это и смириться.

— Вот как? — насмехаясь, спросила её Генриетта. — Так по-твоему, я должна сидеть дома, пока этот мерзкий похотливый козёл будет развлекаться с другими и, вполне возможно, на мои же деньги?

— Брак выглядит совсем иначе, — попыталась возразить кормилица, но Генриетта её перебила.

— В моих глазах он выглядит именно так. И хватит нравоучений. Занимайся своим делом и не лезь, куда не следует.

— Хорошо, миледи, — упавшим голосом покорно произнесла Жюли.

— А теперь оставь меня, — приказала ей Генриетта.

— А как быть с приказом вашего отца?

— Похоже, вы от меня не отстанете, — разозлившись, Генриетта вскочила со скамьи и быстро пошла по направлению к дворцу.

— Терпеть не могу этого непотребного оценивающего взгляда, которым меня встречают, — пробормотала Генриетта, открывая дверь в кабинет отца.

При её появлении молодой человек, сидящий в кресле напротив герцога Орлеанского, поднялся и отвесил ей глубокий поклон. Приседая перед ним в реверансе, Генриетта заметила жадный взгляд, который прошёлся по ней с ног до головы.

«Наверняка представляет, что под моей одеждой, мерзавец, — возмущённо подумала Генриетта. — Ну почему все мужчины норовят в первую очередь заглянуть под одежду? Неужели эти самодовольные индюки считают, что только у них есть душа, а женщина обладает лишь телом, единственное предназначение которого — услаждать низменную похоть мужчин. Ну, погоди у меня!»

— Слухи о красоте вашей дочери, монсеньор, и в малейшей степени не соответствуют слухам. Какие дивные голубые глаза, какие прекрасные белокурые волосы! Она сложена как богиня. Я потрясён, я уничтожен и больше всего на свете мечтаю назвать вас своей супругой! — молодой человек говорил с таким же восторгом, как и смотрел на Генриетту.

Генриетта изобразила на губах подобие улыбки. «Этот к тому же льстец», — подумала она.

— Дитя моё, — мягко заговорил герцог Орлеанский, — граф — третий сын герцога Саксонского. Он прибыл по весьма важному для всех нас делу. Я прошу выслушать его со всевозможным вниманием и уважением.

— Воля ваша, отец, — смиренно ответила Генриетта.

— Правда? — герцог Орлеанский не мог скрыть облегчения. — Я оставлю вас наедине, чтобы вы могли поговорить без помех.

Радостный герцог Орлеанский вышел за дверь и осторожно закрыл её за собой. Снаружи его встретила кормилица.

— Всё идёт как нельзя лучше, — шёпотом сообщил ей герцог.

В ответ Жюли лишь покачала головой.

— Как же плохо вы знаете вашу дочь.

Тем временем молодой граф опустился перед Генриеттой на колени и, протянув руку с пафосом воскликнул:

— Я безумно люблю вас, миледи. В ваших руках моё счастье и надежда видеть вас в качестве моей супруги!

«Быстро же он влюбился», — подумала Генриетта, сверху вниз наблюдая за трогательной сценой.

— Садитесь, — пригласила Генриетта, когда граф поднялся с колен.

— Я стоя выслушаю свой приговор!

— Как желаете, — Генриетта уселась в кресло и продолжала, — я очень рада оказанной мне чести, вы храбрый и, безусловно, мужественный человек.

— Именно так! — гордо подтвердил граф. — Я вижу, вы прекрасно осведомлены обо мне.

«К тому же самодовольный дурак», — сделала очередной вывод Генриетта, при этом награждая графа обворожительной улыбкой. Она продолжала вкрадчивым голосом:

— Безусловно, граф, иначе чем объяснить ваше сватовство? Лишь очень мужественный человек мог решиться жениться на мне после всего, что произошло.

Граф непонимающим взглядом уставился на Генриетту.

— С вашего позволения, миледи, я бы хотел узнать, что вы имеете в виду?

— Моего бывшего супруга, — с печальным видом сообщила Генриетта. — Бедняга…

— Вашего бывшего супруга?

— Я вдова! Разве отец не говорил вам?

— Вдова? Нет, не говорил, — граф неприлично открыл рот от удивления.

— Как это на него похоже, — грустно продолжала Генриетта. — Отец всегда пытался защитить меня.

— Почему же, миледи? Вашей вины нет в смерти мужа. Все мы смертны. Рано или поздно нам придётся предстать перед Господом.

— Благодарю вас! У вас доброе сердце, но видите ли, всё дело в том, что это я убила моего мужа.

— Вы? — граф в сильнейшем смятении опустился в кресло.

— Я! Это случилось в брачную ночь. Мне не понравилось, как он целуется. Я дождалась, пока он заснёт, а потом всадила нож в спину моего супруга.

Генриетта едва сдержала смех, когда увидела, с какой поспешностью граф покидал комнату. Но после его ухода она разразилась смехом, весьма довольная собой и своей выдумкой.

Веселье Генриетты было прервано появлением разъяренного герцога Орлеанского.

— Что ты ему сказала? Он уехал, даже не попрощавшись.

— Скатертью дорожка, — отозвалась Генриетта.

— Твоё поведение вынуждает меня применить наказание. Все твои сверстницы давно обзавелись детьми, а ты не только отказываешься выходить замуж, но и умудряешься выставить меня всеобщим посмешищем!

— Сами виноваты, — Генриетта пожала плечами, — не следовало присылать женихов. Я не меньше сотни раз твердила вам, что не собираюсь замуж, и меня никто не заставит.

— Твои желания меня не интересуют! — закричал герцог Орлеанский. — Ты выйдешь замуж.

— Вам меня не заставить, — со спокойствием, выводящим из себя, ответила Генриетта, — следующего жениха, который появится во дворце, я убью.

— Это просто уму непостижимо, — в сильнейшем гневе герцог покинул комнату. Кормилица с одного взгляда поняла состояние герцога. Она мягко взяла его за руку.

— Генриетта никогда не изменится, монсеньор!

— Неужели мне суждено умереть, не повидав внуков? — прошептал в отчаянии герцог. — Нет, нет, Жюли, я поеду к моему брату, поеду в Париж, я заставлю Генриетту выйти замуж… Вели приготовить карету. Я еду в Париж.