"Лихорадка в крови" - читать интересную книгу автора (Сандему Маргит)

8

Солнце достигло горного хребта, его лучи отразились в бурных потоках воды и ослепили Виллему.

Оцепенев от ужаса, она смотрела, как мужчины пытались вернуть Фольке к жизни, сами не веря в успех собственных усилий.

Позади послышался слабый шорох, Виллему быстро обернулась и успела заметить человека, убегавшего с их стоянки с тяжелой ношей под мышкой.

— Они украли наши мушкеты! — закричала она.

Мужчины бросились обратно за скалу.

Кристоффер опередил всех и увидел человека, медленно бегущего к лесу с их оружием. Бежать с мушкетами было неудобно, и два или три из них он уронил на землю. Пока он мешкал, не зная бежать ему дальше или подбирать мушкеты, Кристоффер почти настиг его.

— Проклятый пес! Он мне ответит за Фольке! И за Ёте!

— Кристоффер, будь осторожен! — крикнул Доминик.

Они с Йенсом пытались нагнать его.

— Неужто я не слажу с этим оборванцем? — крикнул в ответ Кристоффер.

— Возможно, он не один!

— Тем лучше!

Вольный стрелок не стал дожидаться стычки. Он оставил на болотистой почве два мушкета и припустил дальше. Кристоффер схватил один мушкет. У него не было времени заряжать его, и он решил орудовать им как дубинкой. Доминик остановился, чтобы зарядить второй мушкет, а Йенс нерешительно последовал за Кристоффером, настигавшим вольного стрелка.

Они уже скрылись в лесу. Виллему слышала треск кустарника.

— Кристоффер, не будь дураком, вернись! — крикнула она. — И ты, Йенс, тоже! Вернитесь, пока не поздно!

К счастью, Йенс послушался ее и остановился. В то же время грянул выстрел и пуля просвистела мимо его коленей. Он упал прямо в болото.

— Их там много! — крикнул он Доминику.

— Я так и думал. Они стреляют сверху. Кристоффер! Назад!

Но было уже поздно. Из леса доносились звуки рукопашной.

Виллему, Доминик и Йенс укрылись от пуль за камнем, сейчас они ничем не могли помочь Кристофферу. Бежать через болото означало верную смерть. Вольные стрелки в лесу уже успели перезарядить мушкеты и поджидали добычу.

Однако и им не было видно, как развивалась схватка в кустах. Они находились слишком высоко на скале, а Кристоффер дрался с их товарищем у ее подножья.

— Надо же помочь Кристофферу! — всхлипнула Виллему.

— Но как? — спросил Доминик.

— Нельзя как-нибудь обойти болото?

— Стоит нам пошевельнуться, и сюда полетят их пули.

— Как он мог так легко попасться на их уловку! — причитала Виллему.

— Умные люди тоже допускают промахи, — мрачно сказал Доминик. — Теперь вопрос в том, как нам самим отсюда выбраться?

— Ты хочешь уйти без Кристоффера?

— Мы должны спасать тех, кого еще можно спасти.

Но Доминик поторопился похоронить Кристоффера. Неожиданно тот показался из-за кустов. Он еле держался на ногах, был весь в крови, но живой.

Кристоффер остановился. Несмотря на дальнее расстояние, они видели, что он сияет от радости.

— Одним вольным стрелком меньше! — гордо крикнул он. — Я трижды всадил в него нож. Один раз за Ёте, другой — за Фольке и третий — за лошадей!

Виллему почувствовала дурноту.

— Замолчи! — попросила она.

Доминик с отеческой нежностью погладил ее по руке.

Кристоффер пошел вдоль лесной опушки на северо-восток, там вольные стрелки не могли его видеть.

— Недурная мысль, — одобрил его Доминик. — Быстро спускаемся к реке и идем берегом, прячась за камнями.

— А Фольке?

— Увы, мы не можем сейчас похоронить его.

У Виллему сжалось сердце, хотя она понимала, что хоронить Фольке — это обрекать всех на гибель.

— Помолись хотя бы за него, Доминик, — попросила она.

Доминик пообещал исполнить ее просьбу, и они стали осторожно отступать к валунам, за которыми были бы в относительной безопасности.

Грянул выстрел, они едва успели вновь броситься на землю, пуля ударилась о ближайший камень. Виллему заметила движение в кустах под скалой: там, словно заяц, проворно пробирался Кристоффер. Сами они могли убежать, только пока вольные стрелки станут спускаться со скалы.

Втроем они бежали по берегу, то оступаясь в воду, то поскальзываясь и падая. Наконец они добрались до речной излучины.

— Смотрите, вон там лес подходит к самой реке, там мы наверняка встретимся с Кристоффером, — сказал Доминик.

— Эх, быть бы ему сейчас здесь — запыхавшись, проговорил Йенс. — По берегу-то бежать легче.

— Ничего, что впереди лес, там будет легче запутать следы, — сказал Доминик.

— Да и ущелье уже почти кончилось, — добавила Виллему.

— Слава тебе, Господи, — обрадовался Йенс.

— Наше положение не так уж безнадежно, — сказал Доминик. — У нас есть мушкет, даже два, если Кристоффер не потерял своего. Одолеем как-нибудь этих разбойников.

Они пробирались дальше. Им приходилось все время прятаться за крупными валунами. Небольшие водопады, что попадались им на пути, они преодолевали, держа мушкет над головой, чтобы он не намок.

Наконец ландшафт стал ровнее и течение было уже не такое стремительное, как в ущелье.

— Нам предстоит миновать открытое место, — сказал Доминик. — Надеюсь, что опасности уже нет, похоже, вольные стрелки, изрядно от нас отстали, однако советую вам бежать, и как можно быстрее!

Не так-то легко бежать после изнурительной борьбы с течением и преодоления каменистых завалов. Доминик и Йенс подхватили Виллему за руки и потащили ее за собой. Виллему казалось, что запястья у нее не выдержат. В голове стучало, лес, река, горы в дикой пляске кружились перед глазами. Катившийся градом пот и брызги воды совсем ослепили ее.

Наконец они достигли спасительного леса, где, по всем расчетам, их должен был ждать Кристоффер.

Он и ждал их. Только встреча эта была не радостной.

«Нет!» — вскрикнула Виллему. Закрыв лицо руками, она опустилась на колени — это была последняя капля.

На ветке качался мертвый Кристоффер. Узел на веревке был сделан наспех и так небрежно, что Доминику не пришлось даже доставать нож. Пока они стояли в немом отчаянии, тело Кристоффера выскользнуло из петли и мешком упало на землю.

Доминик бросился к нему в напрасной надежде оживить его. Но Кристофферу уже ничто не могло помочь — он был убит ударом ножа в спину. Вольные стрелки повесили его мертвым, таким страшным образом приветствовав добежавших до леса шведов.

— У меня больше нет сил! — зарыдала Виллему. — Они убьют нас всех. Одного за другим. Мы обречены!

— Надо бороться до конца, — сурово сказал Доминик. — Ты не имеешь права сдаваться!

Тем временем Йенс готовил Кристоффера в последний путь: он повернул его на спину, сложил ему руки на груди и накрыл их цветами. Огромный толстяк плакал, не стыдясь своих слез.

Но когда он начал таскать камни, в воздухе просвистела пуля и ударилась в дерево, возле которого стоял Доминик. Она бы неминуемо сразила его, если бы Виллему, увидев вспышку, не бросилась на Доминика и не повалила его на землю.

Доминик тут же вскочил.

— Бежим! — крикнул он.

Они по-прежнему бежали вдоль реки, поддерживая Виллему. Теперь кругом был лес, в нем можно было бы спрятаться, но лес был коварный союзник. Он мог служить прикрытием не только им…

Местность становилась все более ровной. Наконец склоны, сжимавшие реку, окончательно отступили. Перед Виллему, Домиником и Йенсом открылись смоландские пустоши, одновременно внушающие страх и манящие своим безлюдьем. Бескрайние, они ласкали глаз после узкого и предательского ущелья.

— Кажется, мы от них отбились, — проговорила Виллему через силу.

— Да, но останавливаться рано. Надо выйти на ровное место, где видно далеко вокруг, — сказал Доминик.

Виллему казалось, что легкие у нее вот-вот лопнут, ей хотелось повалиться на землю и перевести дух, но она понимала, что Доминик прав.

Теперь они уже бежали по пустоши, спотыкаясь, хрипло дыша, обливаясь потом под нещадно палящим солнцем.

Наконец Доминик счел, что можно сделать привал на пригорке, вокруг которого расстилались бескрайние просторы.

— Мушкет у меня заряжен, — все еще задыхаясь от бега, проговорил он. — Если они появятся, мы сможем их остановить.

— Где же мы сейчас находимся? — спросила Виллему, когда к ней вернулась способность говорить.

— Не знаю, но мы все время двигались на северо-восток, рано или поздно нам попадется какое-нибудь селение. Возможно, даже Эльмхульт.

— Не произноси это название, — взмолилась Виллему. — Мне сразу же вспоминается несчастный Фольке.

Йенс, как зачарованный смотрел на нее. Виллему заметила это, но виду не подала. Нашел, чем любоваться, досадливо думала она. Одета, как пугало. Мокрая, потная, все волосы в еловой хвое и паутине. Деревенщина!

— Они убили троих из нас, — задумчиво проговорил Доминик. — Стреляли в меня и в Йенса, только не в тебя, Виллему. Казалось бы, что им стоило для начала убрать самого беззащитного?

— Наверное, они видели, как Виллему купалась, — предположил Йенс.

У Доминика по лицу прошла судорога.

— Йенс прав! — выговорил он наконец. — Любой мог видеть, как ты выставила напоказ свою наготу! Непростительная оплошность!

«Я так бешусь, потому что и сам, как другие, смотрел на нее разинув рот», — виновато подумал он. Виллему опустила голову.

— Я думала, что меня никто не видит.

— Лучше бы ты так не думала! — сухо бросил Доминик.

Йенс молчал. Он вспоминал, как по обнаженному телу Виллему струилась вода, и боролся с терзавшим его желанием.

— Допустим, они и видели, как я купалась. Конечно, мне это неприятно. Но что с того? — спросила Виллему.

— А то, что, по-видимому, они приберегают тебя на закуску. — Голос Доминика невольно дрогнул. — Когда они расправятся с Йенсом и со мной, ты в два счета окажешься у них в лапах.

Виллему похолодела.

— Давайте скорее уйдем отсюда! — попросила она жалобным голосом.

— Пожалуй, нам действительно лучше поспешить, если вы уже отдохнули, — сказал Доминик, поднимаясь с земли. — Вольные стрелки облюбовали для себя Халланд и Блекинге, прежние владения датчан, но, кто знает, может, они уже начали просачиваться и в Смоланд.

— Но ведь Смоланд всегда принадлежал Швеции? — с надеждой сказала Виллему.

— Это верно. Но Смоланд всегда был одной из самых бедных шведских провинций. Сама видишь, какая тут земля. Так что если датчане придут и посулят им золотые горы, смоландцы могут не устоять перед искушением.

Виллему задумчиво брела вперед.

— У меня так тяжело на сердце, — призналась она. — Ни Ёте, ни Фольке, ни Кристоффер не были моими друзьями, я едва знала их. Но общие испытания сблизили нас. И меня неотступно преследует мысль, что мы не похоронили их толком в этом проклятом ущелье.

— Не одну тебя мучают угрызения совести. Но мы должны смотреть вперед, — наставительно сказал Доминик. — Забыть их мы не забудем, они заслуживают того, чтобы о них помнили. Но не надо мучить себя понапрасну, вспоминая подробности их гибели. Забудь об этом. Пусть они останутся в твоей памяти живыми.

Виллему благодарно кивнула, хотя ей было трудно следовать совету Доминика.

Йенс был больше не в силах скрывать, что нога, вывихнутая во время спуска на дно ущелья, доставляет ему невыносимые страдания. Пока они пробирались берегом реки, а потом бежали, он крепился, но нога болела все сильней и сильней. Щиколотка распухла так, что во время привала он не мог стянуть сапог, и теперь морщился от боли при каждом шаге.

— Так дело не пойдет, — сказал Доминик. — Пока обопрись на меня, а когда доберемся до людей, займемся твоей ногой.

— Опирайся на нас обоих, — велела Виллему, подойдя к Йенсу с другой стороны.

Голодные, усталые и беззащитные, они наугад брели по пустоши…


Лилле-Йон, атаман вольных стрелков, бранил своих людей:

— Какого черта вы выпустили их из ущелья, олухи! Разрази вас гром!

— Троих-то из них мы как-никак отправили на тот свет, — слабо защищался один из разбойников.

— А остальные двое? Бабу я не считаю. Да к тому же и мы потеряли одного человека, это уже на вашей совести. Мы должны разделаться с этими шведскими вояками. Сейчас они идут в Халларюд. Там вы их и встретите.

— Как же мы их обгоним, они же нас сразу заметят!

— Да они пешие. А у вас лошади. Поезжайте кружным путем, они вас и не заметят. Впрочем, я сам поеду с вами! Охота мне того чернявого своими руками прикончить, сдается мне, что он офицерского звания. А другой — мужик. Взять его — что гуся ощипать. Останется только баба. Ее чтобы пальцем никто не тронул, пока я вам ее сам не отдам!

— Ты получишь ее, атаман. Только, боюсь, с офицером мы намучаемся, он, видать, малый не промах! — осмелился сказать один из стрелков.

— Не каркай! Все шведские офицеры — жалкие сосунки!

Но голос Лилле-Йона звучал не слишком уверенно — он уже успел убедиться в том, что этого шведского офицера голыми руками не возьмешь.

— Мы с ним сыграем одну шутку, — пообещал он своим людям. — Предоставьте его мне, а сами выпустите кишки тому борову.

— А не лучше ли нам взять их на пустоши? У них на всех один мушкет.

Лилле-Йон с презрением глянул на говорившего:

— Вы же знаете, что я люблю поиграть в кошки-мышки, — сказал он.

Стрелки закивали — уж что-что, а это им было известно. Лилле-Йон любил истязать людей, и чем изощреннее, тем больше он получал удовольствия.

— Нам поможет пастор в Халларюде… — задумчиво сказал Лилле-Йон, — он давно уже торчит у нас, как бельмо в глазу. Шведы благоговеют перед пасторским одеянием!


Пока Виллему со своими спутниками шла по выжженной солнцем пустоши, небольшой отряд конников объехал пустошь с востока, оставшись незамеченным. Он быстро достиг Халларюда и остановился там. В конниках не было ничего примечательного, один из них спешился и зашел в церковь.

К вечеру трое путников добрели до Халларюда.

Виллему чуть не падала от усталости, плечи ныли от того, что она поддерживала многопудового Йенса.

Доминик задумчиво смотрел на небольшое селение.

— Надеюсь, к шведам здесь относятся милостивее, чем в Сконе, — сказал он. — Как-никак это исконно шведская территория. Идемте спросим, как найти постоялый двор. Надо что-то сделать с ногой Йенса.

В узком переулке, образованном низкими бревенчатыми домами, они нашли небольшой постоялый двор. Здесь можно было получить ночлег. Им предложили расположиться в малом доме, который стоял во внутреннем дворе.

Обрадованные, они зашли в дом, настолько маленький, что в нем было только одно помещение. Виллему, привыкшую к постоянному обществу мужчин, уже не пугала необходимость провести ночь бок о бок с ними. Главное сейчас было заняться ногой Йенса.

— Боюсь, придется разрезать сапог, иначе его не снимешь, — огорченно сказал Доминик.

Йенс был согласен. Слава Богу, стояло лето, а ходить босиком он привык еще дома.

Наложив на ногу Йенсу тугую повязку, они отправились есть. Никогда прежде еда не казалась им та кой вкусной. Они словно попали в рай, пройдя огонь чистилища.

Когда они закончили ужин, было уже совсем темно. К их столу подошел пастор. Он с достоинством поклонился гостям:

— Я вижу, вы офицер королевской армии, — обратился он к Доминику.

— Да, я королевский курьер, — коротко ответил Доминик.

— Тем лучше! Именно такой человек мне и нужен. Я должен просить вас передать Его Величеству сообщение государственной важности.

Такое было вполне вероятно. В этих пограничных раинах происходили события, влияющие на судьбу всей страны.

— Я прошу вас последовать за мной в пасторскую усадьбу, если конечно, вы располагаете временем.

Виллему была в ярости. Когда они приплелись в Халларюд, она была слишком усталой, чтобы думать о чем-нибудь, кроме еды и отдыха, но после сытного ужина к ней вернулась ее обычная жизнерадостность.

Она сидела, прижав колено к ноге Доминика, и думала только о том, что им предстоит спать в одном помещении. А может быть, даже в одной кровати!

Лихорадка в ее крови не унималась. И Виллему знала, что оно уймется только, когда Доминик будет принадлежать ей. И пусть хоть весь мир станет у нее на пути, она добьется своего!

— Если речь идет о судьбе государства, я готов следовать за вами немедленно, — ответил Доминик пастору.

Ему очень не хотелось оставлять Виллему наедине с Йенсом. Хотя он полагался на порядочность этого преданного малого, которого, к тому же, донимала боль в ноге.

— Ты скоро вернешься? — с тоской спросила Виллему.

Доминик с благодарностью взглянул на нее. В ее голосе он уловил страх. Ему хотелось быть рядом с нею, спать подле нее, как тогда в ущелье, защищать ее.

— Очень сожалею, — пастор повернулся к Виллему. — Наше дело потребует времени, он чрезвычайно сложное. Но к полуночи ваш спутник непременно вернется.

«А девка-то вблизи еще краше, — ухмыляясь, думал Лилле-Йон, переодетый в пасторское облачение, которое он украл в ризнице. Кого они хотели обмануть этим мужским платьем? И почему у нее короткие волосы? Сбежала из тюрьмы? Или сама их отрезала, чтобы было легче сойти за солдата? Вряд ли, баба скорее умрет, чем окорнает себя по доброй воле. Но я буду не я, если не овладею этой кралей! Только сперва нужно с этими двумя разделаться. А глазища у нее какие! Ровно у кошки, сроду таких не видывал. А курьер-то глазами на нее похож.

— Простите, господа, но вы, случайно, не родственники? — елейным голосом спросил Лилле-Йон.

— Мы двоюродные братья, — ответил Доминик.

— Однако не слишком ли молод ваш брат для военной службы?

— Молод, конечно. Но я его опекун и единственный из родных, кто у него есть на свете, — коротко объяснил Доминик. — Так я готов идти с вами.

Он быстро встал, расплатился с хозяином и приказал Виллему и Йенсу сейчас же отправляться спать. На душе у него было тяжело.

Неужели он не доверяет Виллему? Ведь он видел, что она может постоять за себя.


Йенс медленно готовил себе постель — соломенный тюфяк и овчину, чтобы укрыться. В комнате стояла одна широкая кровать, они собирались спать на ней втроем. Доминик должен был лечь посередине. Но он ушел, и расстояние между Йенсом и Виллему оказалось не слишком большим.

Кроме кровати, в доме стоял кособокий стол со скамьей, из стены торчало несколько крюков для платья. Незастекленное окно было прикрыто ставней.

Однако после зловещего ущелья дом показался им дворцом.

С тяжелым вздохом, вызванным многими причинами. Йенс улегся на постель.

Виллему, напротив, восстановила после ужина силы и почувствовала, как к ней вернулись ее прежние желания.

Ей надоело разыгрывать мужчину, она чувствовала себя женщиной до кончиков ногтей.

В прачечной постоялого двора она сняла с себя грязную драгунскую форму. Начисто вымыла волосы и вернулась в маленький домик. Там она достала из своего дорожного мешка платье.

Господи, до чего же оно было мятое! Виллему повесила его и стала разглаживать руками, но это не помогало. Ничего, отвисится, решила она.

В длинной нижней рубахе Виллему подошла к кровати и осторожно прилегла на свою половину. Когда Доминик вернется, он найдет ее чистой, благоухающей и женственной!

Йенса она не боялась. Он скромный и питает к ней глубокое уважение. К тому же он смертельно устал и намучился со своей ногой.

От нетерпения Виллему никак не могла заснуть. Когда же вернется Доминик? Она до сих пор ощущала его волнующую близость, от этого чувства у нее пылало все тело, по коже бегали мурашки. Пламя, которое погнало ее за Домиником из Дании в Швецию, сжигало ее сильнее, чем когда-либо. Скоро, уже совсем скоро он будет здесь!

Но на душе у Виллему было тревожно. Этот пастор не внушал ей доверия… Такой почтительный, смиренный, но было в нем что-то такое, что вызывало у нее беспокойство.

Рядом послышался приглушенный плач. Виллему повернула голову.

— Йенс, не горюй, довольно, им сейчас хорошо, пойми это. Что ждало Фольке дома, в Эльмхульте? Действительность имела бы мало общего с его мечтой. А Кристоффер? Он, бедняга, был слишком тщеславен: у него не хватило бы способностей и упорства, чтобы удовлетворить свое тщеславие. Да и Ёте, сколько девичьих жизней он бы еще разбил, останься он жив?

Виллему пыталась быть рассудительной, хотя ей и самой было жаль погибших товарищей. Но Йене нуждался в утешении. Он был слишком простой человек и открыто выражал свои чувства.

— Дело не в них, фрекен Виллему, — всхлипнул Йенс.

— А в чем же тогда?

— Этого я не могу вам сказать.

К горлу у него подступали рыдания. Виллему быстро повернулась к нему.

— Не глупи. Я очень многое могу понять. Забудь о том, что я женщина, и рассказывай!

Это развязало Йенсу язык.

— Вот этого я как раз и не могу забыть! Вот в чем вся беда-то!

— Почему это беда?

— Да потому что вы женщина. У меня еще ни разу не было женщины, а теперь от любви к вам у меня всю плоть ломит, мочи нет терпеть.

Виллему с трудом удержалась от смеха, до того простодушно он выражал свои чувства.

— Бедняга, — проговорила она.

Йенс пытался в темноте заглянуть ей в глаза.

— А может, можно?.. Да нет, что я такое говорю, я и сам знаю, что нельзя…

— О чем ты?

— Мне нужна женщина, фрекен Виллему. Вы сами, небось, слыхали: у нас, у мужчин, есть такая потребность. Я никогда не испытывал удовлетворения, а это опасно! Я ведь могу лопнуть!

Господи, что же делать? Она собиралась говорить с ним совсем о другом! Виллему многое знала о природе человека из книг, но собственного опыта не имела никакого. Что, например, говорят мужчине, который тебя хочет? Который думает, что умрет, если не получит удовлетворения? Особенно, когда он такой большой, сильный и лежит с тобой в одной постели?

«Ради Бога, Доминик, возвращайся скорей!» — мысленно взмолилась Виллему.

Но Доминик не мог вернуться раньше полуночи. Положение было затруднительное.

Все осложнялось и тем, что сама Виллему была охвачена тем же желанием, от которого сгорал сейчас Йенс. Только ее страсть предназначалась другому мужчине.

Что делать? Она всегда была такая отзывчивая, так жалела несчастных! В душе Виллему шла борьба. То ли разразиться негодующей тирадой и поставить тем самым Йенса на место, жестоко ранив при этом его чувства. Или, может, все-таки сжалиться над ним и оказать ему милость? Конечно, не допустить исполнения самого его желания, об этом не могло быть и речи, но показать, что она его понимает и сочувствует ему? Конечно, это был опасный путь.

Подбодренный ее молчанием, которое можно было истолковать как согласие, Йенс осторожно подвинулся к ней поближе.

Что же сказать ему? Что делать с этим большим ребенком, которому было сейчас так тяжело?

Однако Виллему была не из тех, кто не способен принять решение в таком щекотливом положении.