"Иоанна — женщина на папском престоле" - читать интересную книгу автора (Кросс Донна Вулфолк)

Глава 5

— Нет, нет, нет, — в голосе Эскулапия звучало нетерпение. — Буквы надо писать гораздо мельче. Смотри, как пишет твоя сестра. — Он постучал по листу Джоанны. — Относись с уважением к пергаменту, мой мальчик. Чтобы изготовить один лист, убивают одну овцу. Если монахи Андернаха будут растягивать свои слова таким вот образом, то стада Аустразии исчезнут через месяц!

Джон бросил упрямый взгляд на Джоанну.

— Это слишком трудно. Я так не могу.

— Хорошо, — вздохнул Эскулапий, — упражняйся на восковой дощечке. Когда подучишься, попробуем на пергаменте снова. — Он обратился к Джоанне: — Ты закончила De invention?

— Да, учитель.

— Назови шесть основных вопросов, используемых для определения условий поведения человека.

Джоанна с готовностью ответила.

— Quis, quid, quomodo, ubi, quando, cur? — Кто, что, как, где, когда, почему?

— Хорошо. А теперь дай определение риторических constitutiones.

— Цицерон выделяет четыре различных constitutiones: спор о факте, спор об определении, спор о природе поступка и…

Гудрун постучала в дверь и вошла, сгибаясь под тяжестью деревянных ведер с водой. Джоанна поднялась, чтобы помочь матери, но Эскулапий положил руку ей на плечо, вернув на место.

— И?

Джоанна колебалась, глядя на мать.

— Продолжай, дитя, — тон Эскулапия говорил о том, что он не потерпит непослушания.

Джоанна поспешила ответить.

— Спор о юрисдикции, или процедуре.

Эскулапий удовлетворенно кивнул. Проиллюстрируй третий статус. Напиши на своем пергаменте, но так, чтобы его стоило сохранить.

Гудрун суетилась, разводя огонь. Она поставила воду греться и стала накрывать на стол. Раз или два Гудрун обиженно посмотрела через плечо.

Джоанна почувствовала себя виноватой, но сосредоточилась на работе. Время было драгоценно: Эскулапий приходил только раз в неделю, а своими занятиями она дорожила больше всего на свете.

Но работать под гнетом материнского взгляда было трудно. Эскулапий, вероятно, заметил это, но решил, что уроки отвлекали Джоанну от домашних обязанностей. Однако Джоанна знала настоящую причину. Занимаясь, она предавала закрытый для всех, кроме нее и матери, мир саксонских секретов. Изучая латынь и христианские тексты, Джоанна вступала в общение с тем, что ненавидела мать — с христианским Богом, который разорил родину Гудрун, но самое главное с каноником, ее мужем.

Правда, Джоанна работала в основном с дохристианскими классическими текстами. Эскулапий сохранил «языческие» тексты Цицерона, Сенеки, Лукиана и Овидия, которые большинство современных ученых признавали кощунственными. Он обучал Джоанну греческому языку по древним текстам Менандра и Гомера, которые каноник считал богохульством. Наученная Эскулапием ценить чистоту стиля, Джоанна никогда не задавалась вопросом, соответствует ли поэзия Гомера христианской доктрине. В его поэмах присутствовал Бог, потому что они были прекрасны.

Джоанне хотелось объяснить это матери, но она знала, что ей не удастся ничего изменить. Для Гудрун не имело значения имя Гомер, Цицерон или Святой Августин. Все это не саксонское, а значит чужое.

Внимание Джоанны рассеялось, она запнулась и сделала безобразную кляксу на пергаменте. Подняв глаза, она встретилась взглядом с Эскулапием.

— Ничего, девочка, — неожиданно мягко сказал он, хотя обычно невнимание вызывало его недовольство. — Это не страшно. Начни снова.


Жители Ингельхайма собрались вокруг пруда, оживленно разговаривая. Сегодня испытывали ведьму. Это событие должно было вызвать у людей ужас, сожаление и удовлетворение, стать долгожданной передышкой от монотонности жизни.

— Benedictus, — начал благословить воду каноник.

Хротруд попыталась сбежать, но двое мужчин поймали ее и притащили к канонику. Тот грозно нахмурил брови. Хротруд ругалась и сопротивлялась, когда ее руки связали за спиной полосками льняного холста так, что она закричала от боли.

— Maleficia, — прошептал кто-то рядом с Джоанной и Эскулапием, стоявшими среди толпы зевак. — Святой Варнава, спаси нас от злого глаза.

Эскулапий молча покачал головой.

Он прибыл в Ингельхайм этим утром, чтобы заниматься с детьми. Каноник же потребовал, чтобы они присутствовали на испытании Хротруд, считавшейся деревенской повитухой.

— Увидев это святое судилище, вы лучше узнаете о путях Господних, чем из любых мудреных книг. — Каноник пристально посмотрел на Эскулапия.

Джоанне не понравилось, что уроки отложены, но ее заинтересовало испытание. Она размышляла, как это будет происходить. Никогда прежде Джоанна не видела ничего подобного, но Хротруд ей было жалко. Джоанна любила Хротруд, потому что та была честной женщиной и не лицемеркой. Она всегда откровенно разговаривала с Джоанной, была к ней добра и не высмеивала, как другие сельчане. Гудрун рассказала дочери, как Хротруд помогла при тяжелых родах. Она считала себя обязанной Хротруд за то, что та спасла жизнь ее и Джоанны. Глядя на толпу односельчан, Джоанна подумала, что Хротруд помогла появиться на свет почти всем собравшимся здесь, по крайней мере тем, кто прожил шесть зим и больше. А теперь в ней уже не было необходимости. С тех пор, как ее руки стали изуродоваными, она не могла работать повитухой и жила, собирая подаяние и продавая целебные травы и снадобья собственного приготовления.

Именно в этом ее и обвинили. Хротруд умела лечить бессонницу, снимать зубную и головную боль, боль в животе, и люди считали это колдовством.

Совершив благословение, каноник повернулся к Хротруд.

— Женщина! Ты знаешь преступление, в котором тебя обвиняют. Не повинишься ли ты теперь в своем грехе, ради спасения твоей бессмертной души?

Хротруд внимательно посмотрела на него.

— Если я признаюсь, вы отпустите меня?

— В Святом Писании, — покачал головой каноник, — это строго запрещается. «Не позволяй колдунье жить», — и добавил для важности: — Исход, глава двадцать вторая, стих восемнадцатый. Но ты умрешь праведной и мгновенной смертью, и через нее получишь неизмеримую радость на Небесах.

— Нет! — решительно заявила Хротруд. — Я христианка, а не ведьма, и всякий, кто скажет иное, грязный лжец!

— Колдунья! Ты будешь вечно гореть в аду! Ты не смеешь отрицать очевидное! — достав засаленный полотняный пояс с завязанными на нем узелками, каноник презрительно швырнул его Хротруд. Та вздрогнула и отступила.

— Видите, как она отпрянула? — прошептал кто-то рядом с Джоанной. — Она точно виновна, и ее нужно сжечь!

«Каждый вздрогнет от такой неожиданности, — подумала Джоанна. — Ничего это не доказывает».

Каноник поднял пояс над головой, чтобы толпа разглядела его.

— Это принадлежит Арно, мельнику. Пояс пропал две недели назад. Сразу после этого Арно слег в постель, мучимый страшной болью в животе.

Лица у всех стали серьезными. Арно никому особенно не нравился, подозревали, что он сильно обвешивает всех. «Кто на свете всех смелей?» — начиналась загадка, которую все очень любили. «Рубашка Арно, что за глотку держит вора каждый день!» Тем не менее болезнь мельника для всей деревни была большой неприятностью. Никто кроме него не мог молоть зерно, потому что по закону ни один житель деревни не смел сам молоть свой урожай.

— Два дня назад, — осуждающе и мрачно звучал голос каноника, — этот пояс нашли в лесу возле дома Хротруд.

Послышался испуганный ропот толпы, и прозвучали отдельные голоса:

— Ведьма! Колдунья! На костер ее!

Каноник обратился к Хротруд.

— Ты выкрала пояс и сделала на нем эти узлы, чтобы совершить свое дьявольское колдовство, от которого Арно чуть не умер.

— Никогда! — негодующе крикнула Хротруд, снова отчаянно пытаясь вырваться из пут. — Я ничего такого не делала! Никогда раньше не видела этого пояса! Я никогда…

Каноник нетерпеливо подал знак тем, кто держал Хротруд. Они подняли ее, как мешок с овсом, раскачали несколько раз и отпустили. Хротруд вскрикнула от страха и злости, пролетела по воздуху и упала в воду прямо посередине пруда.

Джоанна и Эскулапий столкнулись, когда люди подались вперед, желая все увидеть. Если Хротруд появится на поверхности пруда и поплывет — это значит, что освященная вода отвергла ее. Тогда колдовство будет разоблачено, и Хротруд сожгут на костре. Если же она утонет значит — невиновна и будет спасена.

Люди стояли в напряженном молчании; взгляды всех были прикованы к поверхности пруда. От того места, куда упала Хротруд, по спокойной воде расходились круги.

Каноник подал сигнал мужчинам, и те тотчас нырнули, чтобы найти Хротруд.

— Она невиновна в том, в чем ее обвиняли, — объявил каноник. — Восславим Господа.

Джоанне показалось, что он сильно разочарован.

Люди продолжали нырять. Наконец один из них появился с безжизненной, с опухшим и бледным лицом Хротруд. Он вытащил ее на берег. Хротруд не двигалась. Он нагнулся над ней, чтобы послушать дыхание.

Через минуту он сообщил:

— Мертва.

Над толпой поднялся гул.

— Прекрасно, — сказал каноник. — Но она умерла невиновной в том, в чем ее обвиняли. На все воля Божья. Да упокоит Он ее душу.

Селяне стали расходиться: одни приближались к телу Хротруд, с любопытством рассматривая его, другие разделились на небольшие группы, тихо обсуждая событие.

Джоанна и Эскулапий молча направились к дому. Смерть Хротруд очень расстроила Джоанну. Ей было стыдно, что она испытывала возбуждение, глядя на суд. Но в тот момент она не думала, что Хротруд умрет. Конечно же Хротруд не была ведьмой, поэтому Джоанна верила, что Бог докажет ее невиновность.

И Он сделал это.

Но почему же Он позволил ей умереть?


Джоанна не говорила об этом до тех пор, пока не начался урок. Не дописав слово, она опустила перо и спросила:

— Почему Бог это сделал?

— Возможно, Он не делал этого, — ответил Эскулапий, сразу поняв, что она имела в виду.

Джоанна уставилась на него.

— Вы полагаете, что такое могло случиться помимо Его воли?

— Возможно, нет. Но ошибка порой сокрыта в природе самого суда, а не в природе воли Господа.

Джоанна задумалась.

— Отец сказал бы, что именно таким испытаниям подвергали ведьм в течение сотен лет.

— Верно.

— Но это не обязательно соответствует истине, — Джоанна посмотрела на Эскулапия. — А как правильно?

— Именно это ты и должна мне рассказать.

Джоанна вздохнула. Эскулапий так сильно отличался от ее отца и даже от Мэтью. Он отказывался объяснять ей, а вместо этого требовал, чтобы она сама находила правильный ответ. Джоанна коснулась кончика носа, как делала это, размышляя над проблемой.

Конечно! Как она сразу этого не заметила? Цицерон и его De inventione — раньше это было лишь отвлеченное понятие, риторическая уловка, упражнение для ума.

— Риторические вопросы! — воскликнула Джоанна. — Почему нельзя было использовать их в этом случае?

— Объясни, — велел Эскулапий.

— Quid: имеется пояс с узелками — это неоспоримо. Но спорным остается вопрос, что это означает. Quis: кто завязал узелки и оставил пояс в лесу? Quomodo: как он пропал у Арно? Quando, Ubi: Когда и где его украли? Видел ли кто-нибудь пояс у Хротруд? Cur: зачем Хротруд желать зла Арно? — Джоанна говорила быстро, вдохновленная возможностями этой идеи. — Для опроса следовало привлечь свидетелей. Можно было также допросить Хротруд и Анро. Их ответы доказали бы невиновность Хротруд. И… — Джоанна сделала решительный вывод, — и ей не пришлось бы умирать, чтобы доказать это!

Они вторглись в запретную зону и знали это. Они молча сидели рядом, и Джоанна осознавала величие того, что внезапно поняла: применение логики к Божественному откровению, возможность установления справедливости на земле, если судьбу вершить путем рационального изучения и подкреплять веру силой разума.

— Пожалуй, не стоит рассказывать о нашем разговоре отцу, — сказал Эскулапий.

Праздник Святого Бертина только что прошел, дни стали короче, а потому короче стали и занятия детей. Солнце уже клонилось к закату, когда Эскулапий поднялся.

— Дети, на сегодня достаточно.

— Можно уйти? — спросил Джон, и Эскулапий жестом отпустил его. Мальчик вскочил и поспешил выйти из дома.

Джоанна печально улыбнулась Эскулапию. Ее очень огорчало, что брат не хочет учиться. С Джоном, нерадивым и глупым учеником, Эскулапий был часто несдержан и даже резок. «Не могу этого сделать», — ныл он при малейшей трудности. Порой Джоанне хотелось встряхнуть его и крикнуть: «Попытайся! Постарайся! Откуда ты знаешь, что не можешь, если ни разу не пробовал!»

Потом Джоанна упрекала себя за такие мысли. Джон просто не способен учиться лучше. Если бы не он, то в последние два года вообще никаких уроков бы не было, и жизнь без занятий совсем утратила бы смысл.

Как только Джон ушел, Эскулапий серьезно посмотрел на Джоанну.

— Хочу кое-что сказать тебе. Мне сообщили, что в школе в моих услугах больше не нуждаются. На должность учителя назначается другой, франкский ученый. И епископ считает, что он более подходит для этой должности, чем я.

Это потрясло Джоанну.

— Как такое возможно? Кто он такой? Этот человек не знает столько, сколько вы!

— Твои слова, — улыбнулся Эскулапий, — свидетельствуют о лояльности, а не о мудрости. Я встречался с ним. Он отличный ученый, и круг его интересов более подходит для преподавания в школе, чем мой. — Видя, что Джоанна не совсем поняла его, он продолжил: — Для тех знаний, которые мы с тобой обрели, есть место, Джоанна, но оно за пределами монастыря. Помни, что я тебе говорю, и будь осторожна: эти мысли очень опасны.

— Понимаю, — сказала Джоанна, хотя на самом деле ничего не поняла. — Но… что вы теперь будете делать? Как жить?

— В Афинах у меня есть друг, преуспевший как купец. Он хочет, чтобы я учил его детей.

— Вы покидаете нас? — Джоанна не верила своим ушам.

— Он процветает и сделал мне весьма щедрое предложение. Мне остается только принять его.

— Вы пойдете в Афины? Это так далеко! Когда же вы отправляетесь?

— Через месяц. Меня бы уже не было здесь, если бы занятия с тобой не доставляли мне такую радость.

— Но… — Джоанна быстро сообразила, как предотвратить-то, что должно случиться. — Вы могли бы жить здесь с нами, стали бы нашим наставником, и мы занимались бы каждый день.

— Это невозможно, моя дорогая. Твоему отцу едва удается прокормить семью в течение зимы. В вашем доме для постороннего нет места ни у очага, ни за столом. Кроме того, я должен идти туда, где смогу продолжить свою собственную работу. Теперь кафедральная библиотека закрыта для меня.

— Не уходите. — Джоанну охватила почти осязаемая печаль. — Пожалуйста, не уходите.

— Моя дорогая девочка, я должен. Хотя, признаться, мне этого не хочется. — Он ласково погладил Джоанну по белокурым волосам. — Обучая тебя, я многому научился сам. Едва ли у меня скоро появится такой же замечательный ученик. У тебя редкий ум, это от Бога; не отрицай этого. — Он многозначительно посмотрел на нее. — Ни за какую цену.

Джоанна молчала, опасаясь, как бы голос не выдал ее чувств.

Эскулапий взял ее руку в свои.

— Не беспокойся. У тебя будет возможность продолжить учебу. Я позабочусь об этом. Пока не знаю, где или как, но я сделаю это. Ты слишком умна и талантлива, чтобы пропадать зря. Я постараюсь найти способ помочь тебе, обещаю, — он крепко сжал ее руку. — Верь мне.

Эскулапий ушел, а Джоанна сидела за своим маленьким столом в сгущающихся сумерках, пока не вернулась мать с дровами для очага.

— А, стало быть, вы закончили? — спросила Гудрун. — Отлично! А теперь помоги мне развести огонь.

* * *

Эскулапий пришел попрощаться. Он был в длинном синем плаще, приготовленном для странствия. В руках он держал полотняный сверток.

— Для тебя. — Эскулапий вручил Джоанне сверток.

Джоанна развернула полотно, и у нее перехватило дыхание. Она увидела книгу, переплетенную на восточный манер: дерево было обтянуто кожей.

— Это моя собственная, — пояснил Эскулапий. — Я сам сделал ее несколько лет назад. Гомер. Первая часть книги написана по-гречески, а во второй части латинский перевод. Читай, и ты не забудешь язык, пока не возобновишь учебу.

Джоанна онемела. Своя собственная книга! Такой привилегией обладали только монахи и учителя высочайшего ранга. Она открыла ее и стала читать строку за строкой, написанные Эскулапием аккуратными буквами. Страницы заполняли слова невыразимой красоты. Эскулапий, наблюдал за ней, прослезился.

— Не забывай, Джоанна. Никогда не забывай.

Он распахнул обьятья. Она прильнула к нему, и впервые они обнялись. Они долго стояли, прижавшись друг к другу: маленькая Джоанна и высокий и широкоплечий Эскулапий. Его синий плащ стал влажным от слез Джоанны.

Сжимая книгу так сильно, что у нее заболели руки, она осталась в доме. Джоанна не хотела смотреть, как он уезжает.

Джоанна знала, что отец не разрешит ей сохранить книгу. Он никогда не одобрял ее занятий, и теперь, без Эскулапия, никто не помешает ему настоять на своем. Поэтому книгу она спрятала, аккуратно завернув ее в лоскут и засунув подальше под солому со своей стороны кровати.

Джоанне страстно хотелось почитать книгу, увидеть слова, восстановить в памяти радостную красоту поэзии. Но это было опасно, в доме или возле него всегда кто-то находился, и она боялась разоблачения. Но после того, как в доме все засыпали, Джоанна спокойно читала, не опасаясь, что ей помешают. Нужен был только свет — свеча или какое-то масло. Семья запасала на год только две дюжины свечей. Каноник неохотно брал их из церкви, и свечи старательно берегли. Воспользоваться хотя бы одной незаметно было невозможно. Но в церковной кладовой хранилось много воска. Жители Ингельхайма должны были поставлять воск в церковь сотнями фунтов каждый год. Если бы Джоанне удалось раздобыть немного воска, она сделала бы свечу.

Джоанна с трудом накопила воск, изготовила маленькую свечку, соорудив фитилек из кусочка веревки. Работать при таком слабом свете было бы тяжело, но для занятий его вполне хватало.

Первую ночь она проявляла чрезвычайную осторожность. Джоанна дождалась, когда родители ушли в свою спальню за перегородкой, и отец захрапел. Только тогда она выбралась из кровати и, стараясь не потревожить спящего Джона, вынула книгу из-под соломы, отнесла ее на маленький сосновый стол в дальнем углу комнаты и зажгла свечу от углей в очаге.

Вернувшись к столу, Джоанна держала свечу низко над книгой. При очень слабом и неровном свете она все же различала строки, написанные черными чернилами. Казалось, аккуратные буквы танцуют в мерцающем свете, маня и зазывая ее. Джоанна замерла, наслаждаясь моментом, и, перевернув страницу, приступила к чтению.

Теплые дни и прохладные ночи октября, месяца сбора винограда, прошли быстро. Сильные северо-восточные ветры налетели раньше обычного, пронизывая до костей. И снова окно в доме заколотили досками, но холодный ветер все равно проникал во все щели. Чтобы согреться, приходилось поддерживать огонь в очаге весь день, отчего помещение заполнял сизый дым.

Каждую ночь, когда засыпала семья, Джоанна поднималась с постели и часами читала в полумраке. Свеча ее выгорела, и снова пришлось терпеливо копить воск для новой. Когда Джоанне опять удалось приступить к занятиям, она безжалостно истязала себя. Закончив книгу, она снова начала читать ее, на этот раз изучая сложные формы глаголов и старательно переписывая их на свою дощечку, пока не выучила наизусть. От работы при плохом освещении у Джоанны болела голова, глаза покраснели, но мысль о том, чтобы прекратить занятия, даже не приходило в голову.

Наступил и прошел праздник Святого Колумбана, но никаких сведений о продолжении обучения не было. Однако Джоанна верила обещанию Эскулапия. Пока у нее его книга, повода для отчаянья нет. Она училась и делала успехи. Несомненно, скоро что-то случится. В деревню приедет учитель, спросит о ней, или ее вызовет епископ и скажет, что она принята в школу.

Теперь Джоанна начинала заниматься каждую ночь немного раньше. Иногда даже не дожидаясь, пока захрапит отец. Проливая воск на стол, она даже не замечала этого.

Однажды ночью Джоанна работала над особенно сложным и интересным случаем синтаксиса. Спеша поскорее начать, она села за стол почти фазу после того, как улеглись родители. Не прошло и нескольких минут, когда послышался тихий шорох за перегородкой.

Задув свечу, Джоанна замерла и прислушалась. Сердце у нее бешено колотилось.

Прошло несколько минут. Ни звука. Должно быть, показалось. Она с облегчением вздохнула, но еще долго не решалась встать из-за стола. Потом направилась к очагу, зажгла свечу и снова вернулась на место. Пламя свечи образовало небольшой светлый круг над столом. На краю этого круга из темноты появилась пара ног.

Это были ноги отца.

Он вышел из темноты. Инстинктивно Джоанна попыталась спрятать книгу, но было слишком поздно.

Его лицо, освещенное снизу неровным огнем, выглядело устрашающе.

— Что еще за безобразие?

— Книга, — прошептала Джоанна.

— Книга! — он уставился на книгу, словно не веря своим глазам. — Откуда она у тебя? Что ты с ней делаешь?

— Читаю. Она моя. Мне дал ее Эскулапий. Она моя. Удар отца сбросил ее со стула. Джоанна упала, уткнувшись щекой в холодный земляной пол.

— Твоя! Наглый ребенок! В этом доме хозяин я!

Джоанна поднялась на локте и беспомощно смотрела, как отец наклонился над книгой, пытаясь разглядеть слова в слабом свете. Через мгновение он выпрямился, перекрестив воздух над книгой.

— Господи Иисусе, спаси нас. — Не отрывая взгляда от книги, он поманил к себе Джоанну. — Подойди.

Джоанна поднялась. Голова кружилась, болела, и сильно звенело в одном ухе. Она медленно приблизилась к отцу.

— Это не язык Святой Церкви, — он ткнул пальцем в открытую страницу. — Что это за знаки? Отвечай честно, дитя, если дорожишь своей бессмертной душой!

— Папа, это стихи. — Несмотря на страх, Джоанна испытывала гордость за свое знание, но не посмела добавить, что стихи принадлежат Гомеру, которого отец считал язычником. Каноник не знал греческого. Если бы он посмотрел на латинский перевод в конце книги, то понял бы, чем она занималась.

Толстые крестьянские пальцы отца обхватили голову Джоанны надо лбом.


— Exorcizo te, immundissime spiritus, omnis incursio adversarii, omnephantasma…

Он сдавил ее голову так сильно, что Джоанна вскрикнула от боли и страха.

На пороге показалась Гудрун.

— Ради всего святого, муж мой, что происходит? Осторожнее с ребенком!

— Молчи! — огрызнулся каноник. — Ребенок одержим! Из нее надо изгнать демона. — Давление так усилилось, что Джоанне показалось, будто у нее лопнут глаза.

— Прекрати! — Гудрун схватила его за руку. — Она всего лишь ребенок! Муж мой, остановись! Неужели ты хочешь убить ее?

Невыносимое давление внезапно прекратилось, и каноник выпустил Джоанну. Развернувшись, он ударил Гудрун и она отлетела в другой конец комнаты.

— Изыди! — заревел он. — Не время для женской снисходительности. Девчонка занимается колдовством по ночам! С колдовской книгой! Она одержима!

— Нет, папа! — взвизгнула Джоанна. — Это не колдовство! Это поэзия! Стихи, написанные греком. Вот и все! Клянусь! — Он потянулся к Джоанне, но она вывернулась из-под его руки. Каноник погнался за ней. В его страшных глазах читалось желание убить ее.

— Отец! Посмотри в конец книги! Там написано по-латыни! Сам увидишь! Это же латынь!

Каноник колебался. Гудрун быстро подала ему книгу. Он даже не взглянул на нее, а задумчиво уставился на Джоанну.

— Пожалуйста, папа, посмотри в конце книги. Можешь сам прочитать. Это не колдовство!

Он взял у Гудрун книгу. Она поспешила поднести свечу поближе к странице. Каноник склонился над книгой, нахмурившись от напряжения.

Джоанна говорила не переставая:

— Я училась. Читала по ночам, чтобы никто не знал. Я знала, что ты не одобришь. — Она готова была сказать все, что угодно, признаться в чем угодно, лишь бы он поверил. — Это Гомер. Илиада. Поэма Гомера. Это не колдовство, отец, — она разрыдалась, — не колдовство.

Каноник не обращал на нее внимания. Он внимательно читал, низко склонившись над книгой и шевеля губами. Через минуту он поднял глаза.

— Благодарение Богу. Это не колдовство. Но это работа безбожного язычника, а посему есть преступление против Бога, — он повернулся к Гудрун. — Разведи огонь. Эта мерзость должна быть уничтожена.

У Джоанны перехватило дыхание. Сжечь книгу! Прекрасную книгу Эскулапия, которую он доверил ей!

— Папа, книга очень ценная! За нее можно выручить хорошие деньги, или — Джоанна быстро соображала, — ты мог бы подарить ее епископу, как пожертвование для кафедральной библиотеки.

— Глупый ребенок, ты так погрязла в грехах, удивительно, что совсем не утонула в них. Это недостойный подарок епископу и любой богобоязненной душе.

Гудрун направилась в угол, где были сложены дрова, и выбрала несколько небольших поленьев. Джоанна молча следила за ней. Это следовало предотвратить. Если бы только головная боль прошла, она придумала бы что-нибудь.

Гудрун разгребла уголья, готовя очаг для новых дров.

— Обожди, — вдруг обратился к ней каноник и, положив книгу на стол, ушел в другую комнату.

Что это значит? Девочка взглянула на мать, но та удивленно пожала плечами. Слева от нее на кровати, разбуженный шумом, сидел Джон и смотрел на Джоанну широко открытыми глазами.

Каноник вернулся, принеся, что-то длинное и блестящее. Это был его охотничий нож с костяной ручкой. Как всегда, вид этого предмета вызвал у Джоанны отвращение. В сознании смутно возникли какие-то воспоминания, но тотчас исчезли.

Отец сел за стол и, положив нож на страницу, стал соскребать написанное. Отошла первая буква, и он довольно заворчал.

— Получается. Однажды в монастыре Корби я видел, как это делается. Можно очистить все страницы, чтобы пользоваться пергаментом снова. А теперь, — он властно подозвал дочь к себе, — ты сделаешь то же самое.

Это и стало ее наказанием. Именно рука Джоанны должна уничтожить книгу, стереть запретные знания, а вместе с ними ее надежду.

Глаза отца зловеще сверкали в ожидании.

Одеревеневшими руками Джоанна взяла нож, села за стол и долго смотрела на страницу. Затем, держа нож так, как отец, она провела лезвием по странице.

Ничего не произошло.

— Не получается, — она с надеждой посмотрела на отца.

— Попробуй так, — каноник положил свою руку на руку дочери, двигая ножом из стороны в сторону с небольшим давлением. Отслоилась еще одна буква. — Попробуй снова.

Джоанна подумала об Эскулапий, о том, как он долгими часами создавал эту книгу, о надежде, которую она связывала с ней. На глаза Джоанны навернулись слезы.

— Пожалуйста, не заставляй меня. Папа, пожалуйста.

— Дочь моя, ты оскорбила Бога своим непослушанием. В наказание ты должна работать день и ночь, пока эти страницы полностью не очистятся от небогоугодных строк. Будешь сидеть на хлебе и воде до окончания работы. Я же буду молиться, чтобы Господь простил тебе этот тяжкий грех, — он указал на книгу. — Начинай!

Джоанна положила нож на страницу и стала скрести ее, как показал отец. Одна буква поблекла и исчезла, затем вторая, третья. Вскоре исчезло все слово, осталась лишь шершавая поверхность пергамента.

Она переместила нож к другому слову. «Алетея». — Истина. Рука Джоанны замерла над словом.

— Продолжай, — сурово потребовал отец. Истина. Округлые буквы четко выступали на светлом пергаменте.

Все в ней противилось этой работе. Весь страх и боль этой ночи померкли перед всепоглощающим убеждением: этого не должно быть!

Опустив нож, Джоанна посмотрела на отца.

— Возьми нож! — в его голосе прозвучала угроза. Джоанна попыталась заговорить, но слова застряли в горле, и она молча покачала головой.

— Дочь Евы! Я покажу тебе все муки Ада. Принеси розги.

Джоанна пошла в угол и принесла длинную черную хворостину.

— Приготовься, — велел каноник.

Она опустилась на колени перед очагом. Медленно, трясущимися руками Джоанна расстегнула серую шерстяную накидку и, спустив льняную рубашку, обнажила спину.

— Начинай «Отче Наш», — голос отца звучал тихо.

— Отче наш, сущий на небесах…

Первый удар пришелся прямо между лопатками, рассекая кожу и пронзая болью до самой головы.

— Да святится имя Твое…

Второй удар был еще сильнее. Джоанна прикусила руку, чтобы не вскрикнуть. Ее и раньше били, но так безжалостно никогда.

— Да придет царствие Твое…

Третий удар рассек кожу так глубоко, что по бокам потекла кровь.

— Да будет воля Твоя. — От четвертого удара Джоанна вскинула голову. Она увидела, что брат странно смотрит на нее из-за стола. Что это? Страх? Любопытство? Сочувствие?

— Как на земле… — Снова последовал удар. Перед тем как закрыть от боли глаза, Джоанна поняла, что выражало лицо брата: это было торжество.

— И на небесах. Хлеб наш насущный дай нам… — Снова обрушился тяжелый удар. Сколько их было? Сознание Джоанны помутилось. Они никогда не выдерживала больше пяти ударов.

Еще удар. Смутно она услышала чей-то крик.

— И оставь нам долги наши… оставь… — Губы ее шевелились, но произносить слова она уже не могла.

Еще удар.

Остатками сознания, Джоанна вдруг поняла: теперь это не прекратится. На этот раз отец не остановится, он будет наносить удар за ударом, пока не убьет ее.

Удар.

Звон в ушах стал оглушительным. Потом наступила тишина и над ней опустился милосердный мрак.