"Изначальное желание" - читать интересную книгу автора (Денисов Дмитрий Владимирович)

4 Волнение

Блаженство… Мы так любим это слово. Мы все живем, стремясь достичь его. Пусть у каждого оно свое. Оно-то и задает все устремления нашей жизни. Оно-то и определяет конечную цель того или иного поступка. Мы готовы даже терпеть лишения, лишь бы обрести блаженство. И мы всей душой ненавидим тех, кто пытается лишить нас этого.

Неожиданно мое блаженство прервалось — из глубины коридора раздались какие-то крики. Однако я не испытывал ненависти. Потому что вся моя жизнь — единое блаженство. Я отставил кубок и прислушался. Кто-то явно пытался пробиться через несколько заслонов стражи.

— Пусти! Пусти!

— Не велено! — бесстрастным железом чеканила стража.

— Пусти! Кому говорят?!!!

— Приказом его величества велено не беспокоить…

— Пусти! Именем короля!!!

— Велено не беспокоить…

— Да знаю, пусти!!! Король приказал…

— Велено не впускать…

— Пусти…

— Не велено…

Мы оторвались от беседы и вытянули шеи.

— Чего там? — гаркнул король, да так, что зала заходила ходуном. — Кому там голова на плечах мешает?!

— Пусти!

— Велено не…

— Кто там?! — снова рявкнул монарх.

— Милорд, — донесся из коридора жалобный испуганный голос. — Милорд, это я, Лоркис, ваш главный советник.

— О, горе мне, — схватился за голову король. — Даже поужинать спокойно не дают.

— Милорд, это я.

— Тебе чего? — кисло спросил Вальгред.

— Милорд, милорд, — советник подпрыгивал, выглядывая из-за железных плеч стражников. Те усиленно выпихивали его в коридор резными древками куз — церемонных алебард. Но он не сдавался. Кисточка его берета то и дело взлетала над высокими гребнями шлемов.

Король скрипнул зубами и произнес:

— Лоркис, разве тебя не предупреждали?! Меня нельзя беспокоить во время трапезы!

— Предупреждали, милорд.

— Так почему ты пренебрег предупреждением?! — загрохотал король, пристукивая по столу ладонью.

— Но, милорд, вы сами предупреждали, чтобы мы сразу же предупреждали вас в случае чрезвычайных происшествий, требующих неуклонительного предупреждения, — умоляюще взвизгивал советник. — Это ваши слова. В точности.

— Хм, точно. И что за происшествие на сей раз? — гневно уставился в дверной проем Вальгред.

— Милорд, там…

Его снова отпихнули. Он отлетел, потерял равновесие, упал, но тут же вскочил на ноги. Король дико сверкнул глазами и заревел:

— Да впустите же его, наконец, олухи!

— Но, милорд, — стыдливо потупились стражники, виновато разводя кузы, — вы сами велели вообще никого не впускать когда вы…

— Молчать! — рассерженно взревел король.

Стражи мигом вытянулись, стукнув ясеневыми древками о пол. В залу тут же влетел старший советник. Высокие мягкие сапоги, дорогой бархатный наряд глубоко синего цвета, украшенный беличьими мехами, камнями и золотом. Широкий пояс, обложенный златоковаными пластинами. Берет с кисточкой.

— Милорд, — согнулся он в глубоком поклоне. — Там… там…

— Ну чего там?! — разозлено обернулся к нему Вальгред.

— Там… чернь…

— Не чернь, а простолюдины! Сколько раз можно повторять — не оскорбляй моих подданных.

— Да, да, милорд, простолюдины. Но еще больше черни…

Правитель метнул на него строгий осуждающий взгляд. Его вид говорил о крайней тревоге. Однако, сейчас не время для словесных уточнений, поэтому король просто спросил:

— Я знаю, что там простолюдины, и что?!

— Они… они… кажется взбунтовались.

— Да? — уже тише переспросил король, недобро прищуриваясь.

— Да, Ваше Величество. Они… там все. Крестьяне, ремесленники, лавочники, наемники… говорю же — чернь. Они… они хотят видеть Чемпиона. Они… они обеспокоены за него…

И он перевел вопросительный взгляд на меня. Прозрачные глазки, напоминающие пуговицы, пусто хлопали ресницами. Я зевнул и потянулся за кубком, словно и не слышал его. Между тем почувствовал на себе еще один тяжелый пристальный взгляд. Но он оказался далеко не пустым. Король тоже вопрошающе осматривал мою скромную особу.

— Вот он ты, значит, какой, Чемпион?

— Да, я таков, — искренне признался я. — А что?

— Ха, ты еще спрашиваешь, — король нервно дернул щекой. — Да знаешь ли ты, что сейчас начнется?!

— Знаю.

— Да, правильно, — в глубине его глаз запахло свежей кровью.

— Иного просто быть не может, — отметил я, незаметно принюхиваясь к нарастающему запаху.

— Не может, — злорадно вторил он.

— Сочувствую, — скорбно вздохнул я, осматривая Лоркиса. Старший советник, в свою очередь, не сводил с меня глаз.

— Ну а ты как бы поступил на моем месте? — вызывающе спросил монарх, откидываясь на спинку. Пальцы его крепко стиснули резные подлокотники.

— Сравнение здесь не уместно, — важно пояснил я. Перевел взгляд на окно, прислушался к далекому шуму. Крики, лязг, грохот — звуки тонули в теплом вечернем воздухе, и едва долетали сюда. — У нас разные способности, возможности и цели. Да и не могу я быть на твоем месте.

— Ну и что прикажешь делать? — продолжал он допытываться.

Я расправил спину, потянулся и зевнул.

— У меня совет всегда один. Что обычно делаешь в таких случаях, то и делай.

Вальгред кашлянул, нагнал на себя важный вид государя, и обернулся к замершему в ожидании советнику. Лоркис исполнился глубочайшего почтения и внимания. Он подобрался, напрягся, словно боялся упустить хоть одно королевское слово. Глаза его вопросительно и тревожно поблескивали.

— Лоркис, созывай военный совет, — холодным и твердым голосом приказал монарх. — Поднимайте гарнизон.

— Уже поднят, милорд, — вновь поклонился советник. — Сразу был поднят, как только толпа начала сгущаться. Ваша отборная гвардия алебардистов «Синие Хвосты». И еще несколько вспомогательных отрядов арбалетчиков.

— Разгоняйте толпу!

Лоркис замялся, опустив глаза.

— Они упорствуют, Ваше Величество.

— Мне что, объяснить вам, как разгонять толпу?! — рассерженно прикрикнул правитель.

— Нет, но… они сильно упорствуют, — стоял на своем Лоркис. — Лезут под алебарды.

— Так бейте их алебардами, — кровожадно оскалился король. — Парочку особо ретивых зарубите — и делу конец.

— Уже больше зарубили, — дрогнул советник.

— Рубите еще! — король мрачнел, словно грозовая туча.

— Так всех изрубить придется, — голос Лоркиса предательски срывался — он был сильно взволнован. Кисточка мелко вздрагивала, глазки виновато бегали, не смея подняться. Да, прекрасный образец послушания и… безволия.

— Вы что?! — не вытерпел король, подскакивая в кресле. — Не можете усмирить бунт?!!!

— Можем, можем, милорд, — порывисто закивал советник, на всякий случай, отступая на шаг. Стража за спиной короля тоже незаметно подобралась к выходу. Теперь понятно, почему кисточки их алебард синего цвета.

Я покачал головой, отхлебнул вина, и тихо сказал:

— Ваше Величество, зачем применять такие жестокие меры? Моя скромная особа не стоит таких массовых, кровавых и… пустых жертвоприношений. Я не древний идол войны. Пустите слух, что я сбежал. Просто исчез. Они ведь сами видели мои способности. Чего мне стоит перепрыгнуть через стену? Для пущей убедительности пусть появятся избитые стражи, и подтвердят это. Мол, я вырвался, всех перебил и удрал. Шлем пробитый подсуньте, кирасу помятую. Да мало ли чего можно придумать? Только рубить их не надо, а то я как-то неловко себя чувствую. Пчелки ведь трудолюбивые. За что их наказывать? Им и так от вас достается. Да и живые пчелы больше меда принесут, чем мертвые или искалеченные.

Они оба выразительно уставились на меня. Я переводил взгляд с одного на другого. Бледные глазки Лоркиса пусто хлопали — он не мог понять моих слов. Король сначала нахмурился, метнул на меня искрометный взгляд, но после переменился в лице. Уголки его рта тронула грозная улыбка. Она подобна вспышке молнии в ночи. Собаки тоже навострили уши. Но мокрыми носами все равно принюхивались к столу. Еда их занимала гораздо больше, чем глупые бесцельные бунты. По крайней мере, они так полагали. Если бы люди думали, как они…?

— Слышал, что он сказал?! — гневно воскликнул король, тыча в меня пальцем.

— Да, милорд, — покорным эхом прогудел советник.

— Живо исполняй!

— Слушаюсь, милорд.

— Живо! — в очередной раз бросил король. И демонстративно отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Но не тут-то было. Лоркис пристыжено шмыгнул носом, и осторожно полюбопытствовал:

— Да, милорд, я все понял. А что делать?

— Ты что, глухой?! — то ли зашипел, то ли взвыл Вальгред, резко оборачиваясь в кресле. Советник снова отшатнулся, в страхе позабыв даже опустить взгляд. Он заикался и часто моргал.

— Нет, м…милорд, но…

— Чего еще — «но»?! — медведем взревел король.

— Но… где мне взять избитую стражу? — виновато развел руками Лоркис. И тут же по привычке сжался, словно ждал удара по голове. И… не напрасно.

Король закипал, словно чугунный горшок. Лицо принялось наливаться пунцово-красным — я невольно забеспокоился за сохранность жизни Лоркиса. Охрана у двери втянула головы в кирасы, прислуга шмыгнула по углам, даже борзые как-то незаметно отползли на пару шагов. Все знали гнев короля. Все, кроме меня. А потому и оставалось мне лишь цедить густое вино.

— Мне что, самолично поколотить стражу?! — заорал он во всю мощь своей могучей груди, кулаком ударив по столу. Посуда со звоном подпрыгнула, колонны задрожали, стража и прислуга попятились к выходу. Даже каменные исполины пристыжено померкли. — Мне проще покалечить тебя! Или четвертовать! Пусть сами изобьют друг друга! Это королевский приказ! Живо исполняй!

— Да, да, милорд, вы как всегда правы, — мелко закивал Лоркис, радуясь такому лаконичному решению. — Я как всегда преклоняюсь перед вашей мудростью и находчивостью. Вы наделены невероятным даром сообразительности…

— Воооооон!!! — с диким ревом монарх подскочил и ткнул пальцем в сторону двери. Кроваво-красный рубин его перстня вспыхнул тревожным сполохом.

— Слушаюсь, Ваше Величество.

И старший советник, шаркая и часто кланяясь, быстро попятился к двери. Кисточка берета едва не выметала гладкий пол. А вскоре она исчезла за широкими железными спинами стражей. Они снова скрестили кузы. Прислуга облегченно вздохнула и осторожно начала выглядывать из своих укрытий. Собаки снова застучали хвостами, ластясь к хозяину. Мы снова оказались в тишине и покое.

— Ух, ну и денек, — Вальгред присел и утер платком подступивший пот. — Ну да ничего. Сколько раз я усмирял бунты и восстания? Не впервой! Покуражатся, да утихнут. Эти ротозеи скорей всего никого и не зарубили. Хотя и зовутся отборной гвардией. Так, хорохорятся, да трясут синими хвостами, точно павлины. Наверняка древками бока намяли этим крестьянам, и хвалятся своей жестокостью. Правда, то мое веление — без нужды не убивать. Ладно, думаю, обойдется. Ремесленников только жалко. Но они не дураки — крестьян всегда вперед пропускают, разжигая их скудные умы горячим фанатизмом. И тем более не дураки вольные наемники. Те вообще сторонятся всяких сборов подобного рода. Потому как сами знают, что такое алебарда, и как больно иной раз бывает, когда она со всего маху падает на голову. Даже шлем не спасет, когда острым каленым шипом в него попадают. Тем более, бывалым воинам известно, что такое строй алебардщиков. Против них даже не всякая конница справится. Да, это они знают хорошо. И уж тем более за чью-то дурацкую идею наемники никогда воевать не согласятся. Только за гульдены. Но платить-то некому. Не станут же бунтари выплачивать им жалованье. Да и нечем им выплачивать. А потому я спокоен. «Синие Хвосты» наведут порядок. Это тебе не хвост собачий. Это отборная панцирная пехота.

Я с усмешкой глянул под ноги. Борзые громко стучали хвостами по полу. Затем перевел взгляд на гвардейцев у входа, на синие рассыпчатые хвостики их алебард. Да, действительно — не хвост собачий. Но главное, чтобы все под хвост не пошло.

Король звонко щелкнул пальцами. Отзывчивые и внимательные слуги тут же возникли у стола. Нам снова разлили вино по кубкам. Мы подняли их, со звоном стукнулись, выплескивая содержимое через край друг другу. Старинный обычай, как символ искренности и отсутствия дурных помыслов. Например — отравления.

— За спокойствие! — предложил Вальгред. И, не дожидаясь моего согласия, первым запрокинул кубок. Я тоже отпил вина, посмаковал, и отставил кубок.

— Вальгред, — обратился я, изучая его строгим взглядом.

— Да, мой Чемпион, — король потянулся за золотистым фазаньим крылышком.

— А теперь о главном.

— Слушаю тебя, — жуя, пробубнил он.

— Ты же мудрый человек?

— Ты спрашиваешь, или утверждаешь? — не то спросил, не то утвердил он.

— Ты уже понял, зачем я тут? — развивал я мысль.

Он растянул хитрую улыбку. Беспокойство сошло с его лица. Морщины разгладились, цвет стал нормальным, глаза подобрели и осоловели. Про бунт он уже не думал.

— Да. Ты уже говорил. Ты хочешь узнать, чего желаю я.

— Да. Именно это я и хочу узнать, — подтвердил я. — Чего ты искренне желаешь. Давай немного пофантазируем. Представь теперь, что я Творец. Нет, оговорюсь сразу — я не Бог. Но представь. Чего бы ты попросил у него? Каковы твои глубинные желания?

Король на миг задумался. Наколол двузубой вилкой пятнистую спинку форели, поднес, глубокомысленно изучил.

— Я понимаю — просить новых земель, войск и пополнения казны бессмысленно?

— Тебе решать, — развел я руками. — Но, признаться честно, на месте Творца я бы просто слушать не стал таких пустых и однотипных желаний. Этого просят все. Только с разным размахом. Нищие — объедки, короли… ты сам только что выразил.

Он умолк и призадумался, бросая на меня настороженные взгляды из-под кустистых темных бровей, пронизанных легкими нитями серебра. В глубоких синих глазах сливались и интерес, и зависть, и недоверие, и непонимание. И много чего еще. Он долго смотрел на меня, не в силах произнести и слова. Я молча ждал, старательно выдерживая его взгляд. Наконец он зашевелился, осторожно отложил вилку и тихо спросил:

— А ты точно не Бог?

Я так же тихо рассмеялся.

— Точно.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

— Почему?

— Потому что не я создавал этот мир, — серьезно пояснил я.

Вальгред восхищенно присвистнул, покивал, вникая в такое простое и глубокое доказательство. И потянулся за новым крылышком.

— Хм, кто ж ты есть?

— Неважно, — по обыкновению отмахнулся я. — Но мне интересны твои желания? Чего б ты хотел?

— Я… я хотел бы… — на миг он растерялся, перестав жевать. Но просиял, и захрустел с новым воодушевлением. — О, я знаю, чего бы хотел.

— Чего же? — не терпелось мне.

Он задумчиво прищурился. И вдруг решительно и властно изрек:

— Я хотел бы уподобиться тебе!

Я отставил кубок, не веря в услышанное. Как вы уже поняли, в мире не так много вещей, способных меня удивить. Но все же таковые есть. К примеру — его последняя фраза. А главное — твердый безоговорочный тон, присущий настоящему королю. Я искренне удивился. И не смог удержать восклицания.

— Неужели?!

— Да, — самозабвенно жевал король. — Если б ты был Бог, то я попросил бы у тебя неземной мудрости. А также сил, чтобы ее воплощать и нести людям. Я хотел бы оставаться королем, но при этом быть человеком. Мне нравится править людьми, но мне не нравится наказывать их и тем более казнить. Поэтому, я бы хотел, чтобы и мои люди обрели ту мудрость. Чтобы не претендовали на трон, и не пособляли зачинщикам смут и восстаний. А еще лучше, чтобы у каждого была возможность побывать на моем месте хотя бы ненадолго. Хочу, чтобы люди довольствовались тем, что имеют, и не разевали рот на большее. Но при этом я хотел бы давать им больше, чем даю. И получать благодарность в виде любви с их стороны. Да только человеку, сколько не давай — все мало. И чем больше даешь, тем больше ему хочется. А как перенасытится, так его уже к власти-то и тянет. Поэтому ни один король не может давать людям столько, сколько им надо. Это удел Бога. Потому я бы и хотел им стать. И помогать каждому уподобляться ему. Но, увы! Я всего лишь король. Жалкий и ничтожный, по сравнению с тем, кто породил наш мир.

На сей раз задумался я.

— Хм, похвально, похвально. Не ожидал я от тебя такого. Честно — не ожидал. Выходит, простой человек в тебе сильнее безжалостного монарха?

— Да. Думаю да, — в глубокой задумчивости произнес он. В его застывшем взгляде сквозило отрешение от всей мирской суеты. Он уходил внутрь себя, где отыскивал ответы на все мучившие его вопросы. Туда, куда властен уйти любой человек. Туда, где есть все…

— Тогда тебе просто нужно отказаться от трона, и стать простым человеком, — просто посоветовал я, прислушиваясь к пустоте его души. Пустота мигом исчезла. Она наполнилась очередными чувствами. Король недобро нахмурился, глаза его угрожающе сверкнули, кулаки выразительно сжались.

— От тебя ли я это слышу? От того, кто хвалится своей мудростью? Отказаться от трона? Ха! Конечно!

И он издевательски засмеялся. Собаки недоумевающее переглянулись. Я посмотрел на них. Затем на прислугу и стражей. Но их интерес к нашей беседе едва был сильнее собачьего. Король продолжал:

— Да ведаешь ли ты, Чемпион, что со мной станет? Со мной, и со всей моей семьей? Да, я иногда мечтаю жить простой жизнью, но изменить свою судьбу не могу. И не считаю нужным, ибо рожден, чтобы править. А если откажусь? Думаешь, мой преемник позволит мне существовать в образе простого человека? Думаешь, мне позволят дожить в тишине и благодати, о которой я часто мечтаю, лишь оттого, что мне ее остро не хватает? Думаешь, позволят мне уединиться в милом уютном баронстве с небольшим замком на берегу тихой речушки? Позволят ли дожить свой век в пирах, охотах, конских и рыцарских забавах? Позволят ли наслаждаться объятиями юных наложниц? Позволят ли воспитывать внуков, прививая им истинное дворянское благородство? Ты действительно так полагаешь? Тогда я поспешу тебя разочаровать. Мой замок тут же осадят, захватят, земли разорят. Меня тут же прилюдно и зверски казнят, дабы другим неповадно было претендовать на трон. А семью вырежут. И взойдет новый правитель. Сторонники старого режима, естественно возмутятся, и тогда страна может впасть в хаос гражданской войны. Она, разумеется, ее ослабит. Тогда-то наши старые соседи непременно дадут о себе знать. И кто от этого больше всего пострадает? Понятное дело — я. И моя семья. Но еще и люди. Жители моего королевства. Ведь их ждет рабство и плен. Или смерть, от рук захватчиков. Поэтому, мой дорогой Чемпион, я до скончания жизни прикован к трону. И дети мои будут прикованы. А чтобы выжить и удержаться у власти, мы вынуждены будем применять жестокие методы — иных, к сожалению, нет. То есть, для кого-то всегда будем палачами. Но они для нас не осужденные преступники. Они — мученики, жертвующие жизнями во имя своего народа. Но народ темен, а потому и видит в нас палачей, а не защитников. Но, тут уж ничего не попишешь. Судьба наша такая.

Он снова откинулся на спинку, умолк, и потянулся за кубком. Руки его предательски дрожали, выдавая легкое волнение. Но после трех громких глотков он утер губы, крякнул и успокоился. Даже королевские манеры перестал соблюдать. И правильно — было б перед кем хвалиться какими-то условностями, известными лишь узкому кругу придворных.

— Вот потому-то я не хочу быть правителем, — негромко заговорил я. — Это адское наказание. И жесткое ограничение свободы. Ты вынужден делать то, что надлежит, а не то, чего желаешь. В противном случае рискуешь расстаться с властью. Или с жизнью. Вот и ты только что подтвердил мою правоту. Я смело могу назвать тебя рабом королевства, но не хозяином. Тебе кажется — ты правишь своим государством, но на самом-то деле оно правит тобой. Оно уподобилось прирученному страшному хищнику, который неусыпно бдит у порога. И не выпускает тебя, требуя насыщать его день ото дня. А ты не можешь миновать его, чтобы улизнуть прочь из смердящей комнаты и ощутить прелесть окружающего мира. Ты можешь лицезреть лишь крохотную его часть сквозь узкое окошко. Оттуда веет свежестью луговых трав и полевых цветов, там раздается задорный девичий смех и тихий шепот листвы. Но ты не можешь полноценно наслаждаться всем этим. Получается — ты узник, запертый в тесном пространстве своего королевства. Ты раб его. Даже когда посещаешь соседние земли, твое королевство тенью идет за тобой, затмевая живительное солнце. Мысли о нем никогда не дают тебе покоя. Дела государственные всегда стоят превыше личного счастья. А если ты счастье свое вынесешь вперед, позабыв о стране, то она мигом сожрет тебя. Перемелет с костями и потрохами, жадно сглотнет, сыто облизнется, и алчно будет выискивать новую жертву. Желания королевства всегда превыше желаний короля. Да, ты осознаешь это, как мудрый правитель. Я же никогда не стану порабощать свои желания. Потому и не буду никогда правителем, равно как и рабом. Хотя, суть одна и та же — ограничение свободы, пусть и с разных сторон. Но… увы, тебе, похоже, не оставили выбора. Придется до конца тащить бремя власти. До конца дней жить под страхом чудовищного призрака, готового в любой момент сомкнуть безжалостные челюсти на твоей шее.

— Воистину ты прав! — воскликнул король. — Не знаю, чем я заслужил его. Но придется до конца нести бремя.

— Придется, — эхом вторил я.

— И я буду нести, — и гордо и покорно пообещал он.

— Будешь.

— Пути назад нет!

— Нет…

И мы снова осушили кубки. Я чувствовал его благорасположение. Я чувствовал его искренность. Его силу, его страх. Силу всевластного короля, повелевающего огромными пространствами и судьбами бесчисленных масс. Страх перед собственной невозможностью мечтать и быть свободным. И перед человеком, который обнажил его страх. Хоть и не человек я. Но лучше меня бояться, ибо сила моя в моем стремлении постичь ваши сокровенные желания. А они очень часто бывают губительны для вас же. Особенно те, которые вы пытаетесь, но не можете воплотить, тайно признавая тем самым свою слабость. И еще больше подчеркиваете ее, не желая признавать открыто.

— Так что лучше и не мечтать о таком, — подтвердил мои мысли Вальгред. — Будем жить дальше, и надеяться на лучшее. И не позволять кому-то нести нам худшее.

— Будем, — согласился я и отсалютовал поднятым кубком.

Мы долго и вдохновенно беседовали, а хмель все глубже и глубже проникал в наше сознание, вытягивая оттуда самое сокровенное и тайное. Многое почерпнул я, общаясь с монархом. Еще большее он. Но почерпнул от самого же себя. Я почти не говорил, предоставив то право ему. Зато задавал своевременные и наводящие вопросы. И отвечая на них, монарх сам дивился тому, о чем ранее не задумывался. А чтобы беседа наша не была утомительна, мы временами обсуждали прекрасных дам, турниры, пиры и прочие развлечения. Его желания в этой области мне тоже стали интересны. Он многое рассказал о придворной жизни, о бесконечных интригах и заговорах, о мятежах и восстаниях. О соседних королевствах и много еще о чем. Я внимательно слушал, сосредоточенно кивал, где нужно смеялся, а иногда едва не рыдал.

— Вот они где все у меня! — король ладонью провел по горлу. Его глаза раскрывались уже с трудом. — Надоели! Я и так, и сяк! Ну, никак! Да чего с ними цацкаться! А, ну их всех! Давай лучше выпьем!

— Давай, — эхом подхватил я и сам разлил вино по кубкам.

— За достойных монархов! — гордо огласил он. — За нас!

Я предупредительно вскинул руку и строго погрозил пальцем.

— Я не монарх!

— Брось, — покривился он. — Ты слишком загадочен. И никто не может доказать обратного.

— Равно как и прямого, — жестко отрезал я. — Но я точно не монарх. Я уже объяснил…

— Но ведь можешь быть, — пьяно косился король. — Ты так хорошо во всем разбираешься.

— Могу, — согласно выдохнул я.

— Странно, почему ты выбрал путь скитальца? Раз можешь править. Мне кажется, ты легко бы мог подчинить то чудище, которое стоит на страже любого правителя, следя за его желаниями. Ты бы мог заставить его служить твоим желаниям.

— А зачем мне править? — пожал я плечами. — Правят те, кто не может чего-то достичь сам. Они находят тех, кто может, и усиленно правят ими. Ты ведь сам ничего не произвел на свет из этого, — я демонстративно обвел руками богатую тронную залу.

— Нет, — король негодующе зыркнул на меня.

— И замок не ты строил.

— Разумеется не я, но мои предки, — он указал на молчаливые угрюмые статуи, обступившие нас. Я поднял взгляд, пригляделся и покачал головой.

— Нет, и даже не они. Но их рабы. Те, кем они правили.

— Пусть так, — насторожился он.

Я помедлил и продолжал, кивая в сторону выхода.

— И охрану не ты вооружал. И платья не ты шил. И коней своих не ты растил. Даже рябчиков этих не ты жарил. Это все делали другие. Те, кем ты правишь. Но ты пользуешься этим в полной мере.

— Ну да, — глубокомысленно изрек он. — А ты осуждаешь это?

— О, нет. Напротив — приветствую.

Он непонимающе смотрел на меня.

— Чего-то по тебе не скажешь, чтобы ты к богатству и роскоши стремился.

— Не скажешь.

— Но ты сам сказал, что приветствуешь такое.

— Да.

— Поясни.

Я потянулся к жареному рябчику. С хрустом оторвав ногу, принялся ее смачно пережевывать. Король с легкой усмешкой следил за мной, не смея нарушить тишину. Прожевав, я утер губы платком.

— Скажи мне, Вальгред, еда — главное в жизни?

— Ты это к чему? — округлились его глаза.

— Так главное?

— Трудно сказать.

— Ты считаешь себя рожденным для набивания брюха?

— Нет, — мгновенно отозвался монарх.

— Значит не главное? — допытывался я.

— Пусть так, — сдался он. — И что?

Я повременил, прожевывая белое мясо, и зашел с другой стороны:

— А как долго ты проживешь без еды?

— Не знаю — не пробовал.

— И не пробуй, — предостерег я. — Но смело предположу — недолго.

— Тут и предполагать необязательно, — засмеялся он.

— Выходит, еда все же главное в нашей жизни.

— Она лишь поддерживает жизнь в теле. Но у человека есть еще и душа… А вообще это все к чему?

Я дожевал, закусил печеным яблоком, покривился (оно оказалось ужасно кислым), и продолжал:

— Вот теперь смотри. Если жалкий голодный простолюдин произносит фразу «еда не главное» — это звучит жалко и ничтожно. Особенно, когда он при этом тянет руку к столу со снедью. А тянет он ее постоянно, потому что всегда голоден. Но если эту фразу произносит сытый король, то она вызывает уважение. Заметь — фраза не меняется. Но как резко меняется отношение. Да, еда не самое главное, и человек рожден не для того, чтобы жрать, и уподобляться животным. Но первое и необходимое требование, которое следует выполнять. Следует сначала насытиться, а после уже переходить к следующему этапу — более высокому. Потому я и приветствую стремление к роскоши. Я хочу, чтобы каждый насытился ею, а после обожрался и срыгнул. И потом кушал бы в меру, и размышлял, для чего он истинно рожден. Когда нищие кричат, что богатство — чушь, они лишь пытаются оправдать собственную слабость и несостоятельность, лишь потому, что не могут иметь тех богатств. Но тайно хотят. Ох, как хотят! Любому из них предложи богатство — он не откажется. Возникает правомерный вопрос — а почему вы тогда называете его чушью? Тленом, мусором? Вы же не примете ведро истлевшей старой трухи? Но жадно вцепитесь в единственную золотую монету, если она будет в нем зарыта. Понимаешь, в чем дело, Вальгред? Я всегда замечаю, с какой жадностью сверкают их глазки при виде золотых монет. С какой черной завистью взирают они на дорогие вещи, как завидуют их обладателям. И какие необдуманные и подлые поступки они готовы совершать за ничтожно мизерную плату. А потом эту плату тратят так же бездарно, в основном на пустые низменные потребности — пить, жрать и любить. Любить в животном понимании. Такие вызывают глубокое презрение. Зачастую у таких же презренных. У богатых презрение переплетается с жалостью, но это уже не важно. Другое дело, когда богатый купец признает, что богатство — это ничтожно, временно, не истинно, то к нему я прислушиваюсь внимательно. Если же он строит лазарет или госпиталь для паломников, раздает золото всем нуждающимся, помогает обездоленным, слабым и угнетенным, то вызывает глубокое уважение. Если он и это все бросит, а сам отправится странствовать в далекие горы к мудрецам, то он достоин бескрайнего уважения. Такой человек до конца прошел сей путь, насытился до отвала и прозрел, что есть вечные ценности, к которым надлежит стремиться. Такому предложи ведро золота — он не возьмет. Предложи гору — может оскорбиться. Вернее, мудреца оскорбить невозможно. Можно вызвать лишь жалость и сострадание в его глазах. Вот о чем я говорю, мой почтенный король!

Я на некоторое время отвлекся, и с аппетитом принялся за вторую ножку. Король тоже молчал, осмысливая услышанное. Молчал долго. Но не потому, что он тугодум — просто он увлекся золотистым крылышком. Закончив, он отпил вина и задумался вслух.

— Хм, странно. Ты приветствуешь роскошь, и тут же призываешь отречься от нее.

— Я призываю пройти такой путь, — жуя, пояснил я. — Иначе жалок тот, кто, так и не вступив на него, утверждает, что путь не нужен. Да, жалок. Такой стоит и топчется на месте. И жалок тот, кто застрял на этом пути, и погряз в земном богатстве. Оно не дает ему оторваться от земли и воспарить к небесам. Тот, кто в паническом страхе цепляется за земное богатство, напоминает мне искателя вечной бессмертной жизни. Таковой нет. Вернее, есть, но… как бы тебе попонятнее объяснить? Как бы… да очень просто. Застрявшие во злате глупцы пытаются остановить ночь. Или день — неважно. Они цепляются за время. Нельзя остановить ночь. Она пройдет. Но не исчезнет. И если ты хочешь ночи — проживи еще один день. Дни и ночи бесконечно сменяют друг друга. Под этим я и имею вечную жизнь. Теперь понимаешь? Отлично. Словом, могуч тот, кто прошел великий путь познания. И жалок тот, кто просто думает, что он его прошел, мнимо отказавшись от великих богатств, но тайно их желая. Это лишь оправдание нищеты. Оправдание слабости. И в первую очередь — духовной. Ибо дух превыше материи. Ведь материальный мир — отголосок духовного. И постигший силу духа обретет столько земных благ, сколько пожелает. Причем не побоится потом расстаться с ними. Ведь он сможет обретать их снова и снова, когда захочет.

Вальгред, глядя на меня, тоже ухватил перепела. Теперь мы чавкали дружно и слаженно. Я обглодал косточку, бросил ее на тарелку и запил вином.

— Так вот. Ты сам ничего не создал, но управлял теми, кто создавал эту роскошь для тебя. А мне не нужны они. Я сам могу создать все. Причем, используя лишь силу мысли. Понимаешь теперь, почему мне нет необходимости быть королем? Ладно пастух правит баранами — от них хоть польза какая. А представь, тебе доверили стаю мух. Назойливых и приставучих. И ты должен править ими. Ты кричишь на них, призываешь к чему-то, умоляешь, а они только противно жужжат. Какой тебе от них толк? Правильно — никакого. Зато ты им по вкусу — они тебя жалят и докучают, когда ты пахнешь либо медом, либо известно чем. Но это неважно. По крайней мере, для мух. Важно то, что они не дают тебе покоя. И что ты начинаешь делать, когда докучают невмоготу? А? Что?

Глаза короля полыхнули мрачным пламенем. В них судорогой пробежала тень недавних событий. Он жестко осклабился.

— То, что я и делаю — прихлопываю их!

Я усмехнулся, и развел жирными руками.

— Я доступно объясняю?

— Вполне, — рассудительно молвил он. Посмотрел на меня, подумал, и заговорил. Я улавливал в его голосе молящие нотки.

— Но ведь мне богатство по сути положено. То есть по должности. Я же не могу выбросить казну. Казна — основа любого королевства. Да чего там — любого цеха, гильдии, сообщества. Семьи, в конце концов. Золото и предметы ремесла, то есть человечьего труда. Хотя, суть золота и труда едина. Я же не могу перед толпой появиться в лохмотьях, как ты. Мне надлежит олицетворять богатство и мощь моего королевства. Я — первый символ державы. Но я не могу же сам себе шить одежды, гранить камни, лить золото, точить оружие. Я не мастер — ремесленник. Я король. И в том мое призвание! Или, если угодно — ремесло. Причем — самое тяжелое и трудное. Тут и талант нужен, и навык, и опыт, и знания, и чутье, и предвиденье. А все, что мне принадлежит — лишь плата за мои старания.

Я поднял полы своего плаща и демонстративно потряс перед королем. Он непроизвольно поморщился, собаки глухо зарычали, стража угрожающе придвинулась. Зато я беззаботно посмеялся, небрежно отбросил полы и вежливо пояснил:

— Потому-то я и выше тебя. Я могу все это делать сам. Раньше делал руками, а теперь с помощью мысли. Мне достаточно представить что-либо, сильно захотеть, и оно появится. И я могу себе позволить предстать в лохмотьях хоть перед кем. А был бы богато одет? От меня либо шарахались, либо преклонялись. А хуже всего — следили бы за своей речью, как бы не ляпнуть лишнего. И сокровенные желания и мысли оставались бы невысказанными. Так-то, друг мой.

— Выходит, ты у нас искатель желаний?

— Зови как хочешь, почтенный Вальгред — не обижусь. Обижаются глупцы. Глупыми же бывают люди. Я не человек.

— Ты так часто произносишь эту фразу, — подчеркнул он. — Тебе нравиться показывать свое превосходство?

— Я лишь напоминаю истину, — тихо отметил я. — Я не считаю это превосходством. Равно как и недостатком. Мне интересно, как считаете вы?

Король осоловело икнул, отдышался, и принялся за копченого угря. Я медленно цедил густое вино. В полумраке залы оно напоминало темную кровь. Вальгред глянул по сторонам, призывно свистнул. Тотчас пара черных борзых привстала, облизнулась и подбежала к хозяину. Глаза их слезились и маслянисто блестели, а хвосты дружелюбно виляли. Он швырнул им кости, и они утробно зарычали.

— Хорошие собачки, — похвалил он, и вернулся к трапезе. — Королевским псам королевские объедки!

Я тоже взял запеченный кусок телятины, подлил вина и последовал за королем. На миг он оторвался от своего занятия, утер платком губы, и поднял на меня заинтересованный взгляд.

— Можешь иметь все, используя лишь силу мысли?

Я лишь молча кивнул, самозабвенно пережевывая сочный ломоть.

— Хоть показал бы.

— Не люблю показывать дешевые фокусы.

— Покажи не дешевый.

— После.

— Когда?

— Через три дня.

— Почему через три?

Я заговорщически придвинулся к нему и тихо произнес:

— Потому что к твоим стенам идет соединенная армия двух королевств. И ведет ее тот самый герцог…

— Проклятье! — хватанул он кулаком по столу. Посуда со звоном подпрыгнула, а вино расплескалось. Почему-то он безоговорочно и сразу поверил мне. Неужели я уже вызываю безотчетное доверие. — Дэ Грисс! Проклятый шелудивый пес! Прохиндей! Перебежчик! Я так и знал! Надо было его четвертовать своевременно! А голову повесить в оружейной, вместе с кабанами лосями и оленями. Хотя он сам наставит рога любому… Он всегда был скользким и хитрым. И постоянно выходил сухим из любой передряги. За это, правда, я его и ценил. Э — эх!

— Поздно, — поцокал я.

— Поздно, — мрачно согласился он. — Но… при чем здесь ты?

Я блаженно прикрыл глаза и тихо прошептал:

— Увидишь.

Сколько бы он не приставал ко мне с расспросами, но ничего более так и не выудил. Я отмалчивался, выкручивался, мотал головой. Под конец я даже прикрикнул. Стража порывисто бросилась к нам, но Вальгред остановил их. Больше вопросов не последовало. Мы еще поболтали некоторое время, доели рябчиков, допили вино, подчистили подносы с фруктами. Теперь же устало сидели, перебрасываясь редкими фразами. Наконец, король грузно поднялся.

— Ладно, Чемпион, рад был поговорить с тобой. Но мне уже пора спать. Режим. Завтра с утра много работы. Совет лордов, решение проблем с канализацией в квартале рыбаков, строительство новых дворцовых конюшен, прием главы торговой гильдии, встреча с послом из южных земель, пара казней, обсуждение турнира и прочее. Да еще неизвестно, как там они бунт усмирили.

Я благодарно поклонился и тоже поднялся.

— Ах, да, — вдруг вспомнил он. — Могу я тебя попросить?

— Смотря, насколько твоя просьба окажется достойна? — насторожился я.

— Э, видишь ли, — замялся монарх, — тут такое дело…

— Ты собирался на покой, — напомнил я. — Так не тяни.

— Ну да, точно. Э… как бы то лучше сказать…

— Хоть как, — посоветовал я.

— Я бы хотел попросить тебя посидеть немного в моей тюрьме, — наконец высказался он.

Я в замешательстве поскреб подбородок. Вальгред тут же добавил:

— Только не сочти за оскорбление. Так — формальность. Мне важно, чтобы все это видели. Понимаешь меня. Ну, ты должен понять — иначе не болтали б мы с тобой столько часов кряду. Во избежание дальнейших смут мне нужно наказать смутьяна. Ну, хотя бы создать видимость. Вернее, чернь пусть думает, что ты исчез, но придворные пусть видят мое могущество. И дрожат в страхе перед грозным владыкой. То есть, во избежание дворцовых смут. А там, наверняка пойдут слухи. И дойдут до масс. Тогда и ими овладеет дрожь. Они будут лишь перешептываться в своих хижинах, в тавернах и кабаках, на рынках и дворцовых площадях. И тайно уважать своего владыку. Вернее — бояться. Но для меня то без разницы. Лишь бы не бунтовали лишний раз, что для их же блага полезно. Тюрьма — это всего лишь оборот речи. Там будет роскошный зал под стать этому. Вино, фрукты, изысканные заморские яства, молодые танцовщицы. И все, чего душа пожелает. Ну, хотя бы денек.

— А если я откажусь? — хищно усмехнулся я.

— Тогда ты будешь противоречить сам себе, — угнетенно вздохнул Вальгред, но глаза его подозрительно вспыхнули. — Ведь ты сказал, мол, желаешь понять устройство улья, но не ворошить его. По правде говоря, ты уже разворошил его. Отказом же разворошишь еще больше. Пойдут слухи о том, как простолюдин все перевернул с ног на голову, унизил высокородных, отпировал с королем и безнаказанно улизнул. Знаешь, что начнется? О, нет, не хаос. Снова казни. Мне снова придется усмирять дворцовых бунтовщиков, которые подхватят твою идею, понесут ее в массы и начнут воплощать там и сям. Поэтому мне нужно хоть как-то тебя наказать. Но я лишь сделаю видимость.

Я принялся с хрустом разминать шею.

— Неужели ты думаешь, что повсюду пинками начнут выбивать рыцарей из седел? Разве еще кто-то может проделать такое?

— Нет, но тень пренебрежения закрадется в умы простолюдинов. Их умы и так темны, зачем сгущать краски?

— Тогда, может, казним меня? — весело предположил я. И лениво зевнул.

Король уставился на меня, словно на призрака.

— О, ты что? Разве можно казнить такого чело… э… тебя? Да и как тут создашь видимость?

— Я могу долго болтаться в петле. Хоть целый день. Или неделю. Да хоть год! И ничего мне не будет. Так — горло попершит, да и пройдет. Пару бутылей вина — и порядок. Ну, если долго, то еще бочонок пива.

Король как распахнул рот, так и не смог его закрыть. Но вскоре сумел.

— Хм, заманчиво, заманчиво. Но… пожалуй нет. Не будем зверствовать и ограничимся тюрьмой. К тому же все знают, насколько опасны мои тюрьмы. Так ты согласен?

— Выходит, ты навязываешь мне свою волю? — я впился в него въедливым взглядом.

Он покачал седой головой, и каменья его короны заплясали в искрометном танце.

— Отнюдь. Ты свободен, и можешь хоть сейчас покинуть меня. Тем более, я не имею способов удержать тебя. Но где будет твоя благодарность? Благодарность же и есть первый признак мудрости. Ведь так?

— Вот видишь, — улыбнулся я. — Один способ уже есть.

— Брось. Совпадение трактовок. Так как?

— Ты же мудрый король? Ты ведь знаешь ответ?

Он растянул широкую улыбку. А я поспешил добавить:

— Только, сам понимаешь — охрану ставить бесполезно.

— Само собой.

— И замков быть не должно.

— Само собой.

— Лишь засов.

— Зачем? — на миг глаза его протрезвели и удивленно заморгали.

— Чтобы изнутри запираться.

И я задорно подмигнул.