"Подкидыш" - читать интересную книгу автора (Хэррод-Иглз Синтия)

Глава 6

Элеонора обучала трех своих дочерей рукоделию. Каждая занималась той работой, которую уже освоила, а Элеонора, часто отрываясь от собственного шитья, по очереди подходила к девочкам, браня, помогая и хваля, а горничная в это время читала им всем вслух отрывки из автобиографии Марджери Кемп. Новой служанке было двенадцать лет, и звали её Люси; шел уже 1447 год; и Анкарет, и Беатрис давно были замужем и разъехались по своим новым домам.

Элеонора, девочки и горничная сидели на крытой галерее Твелвтриз Хауза, и Анна, которой, как самой умелой, досталась наиболее сложная вышивка, расположилась у южного окна, где было светлее всего. Анне уже почти исполнилось двенадцать, а так как в этом возрасте девиц вполне могли послать в другой дом или даже выдать замуж, она считалась, можно сказать, взрослой. Это была мягкая, нежная девушка, высокая, но складная, с задатками прекрасной фигуры, красивым, румяным личиком и серо-зелеными глазами, которые казались сейчас очень серьезными; нахмурив брови, она старалась как можно лучше справиться с порученной работой – вышивкой гобелена. Полотняный чепец прикрывал золотистые волосы Анны, которые локонами ниспадали ей на плечи; она была очаровательным, превращающимся в девушку ребенком, очень хорошо сознающим важность своего положения: ведь она – старшая дочь. Когда рядом не было никого из взрослых, Анна ощущала, что обязана присматривать за другими детьми, и это чувство ответственности проявлялось в её спокойных, сдержанных манерах.

Рядом с Анной примостилась на стульчике Хелен; ей оставалось несколько недель до одиннадцатого дня рождения, но она была выше обеих своих сестер. Хелен считалась в семье признанной красавицей, тоненькая и прелестная, с унаследованными от Элеоноры темными волосами и голубыми глазами, чудесной матовой кожей и нежными – отцовскими – чертами лица. Она вышивала подушку, но игла у Хелен двигалась медленно, и девочка тратила почти столько же времени на разглаживание своих юбок и возню с лентами своего чепца, сколько и на работу Элеонора считала Хелен вялой и безжизненной. Девочка была послушной, но, казалось, её не интересует ничто на свете, кроме собственной внешности. Она во всем подражала Анне, без колебаний принимала на веру все суждения сестры, повторяла её слова, и Элеонора радовалась хотя бы тому, что образцом для подражания Хелен выбрала себе такую достойную девицу, как Анна.

На полу, на подушке, с другой стороны этого семейного кружка, так близко к стулу Элеоноры, как только той удалось настоять, расположилась Изабелла, которой в мае должно было исполниться десять и которая уже сейчас очень тревожила Элеонору. Изабелла была далеко не красавицей, со своими какого-то мышиного цвета волосами, блеклыми глазами и костистым, веснушчатым лицом. Тельце девочки казалось худым и неуклюжим, всегда-то она была растрепанной и почти всегда – грязной. Изабелла ненавидела шить и прясть, играть на цимбалах, читать и писать, да и вообще почти все, чем ей приходилось заниматься. Как только ей удавалось – а случалось это довольно часто, – она бросала ненавистные дела и исчезала из дома, проводя целые дни или на холмах с пастухами, или в ручьях, где вместе с детьми арендаторов бултыхалась и ловила мелкую рыбешку, или в окрестных лесах, по которым гонялась с собаками за кроликами.

С ней не было бы так трудно, родись она мальчишкой: парень из неё получился бы отличный. Она умела скакать на любой лошади, управляться с соколами и собаками, охотиться, рыбачить и стричь овец. По воскресеньям, когда закон повелевал всем мужчинам королевства упражняться в стрельбе из лука, Изабелла, если ей только давали в руки лук, попадала в цель три раза из четырех и могла метнуть копье дальше, чем любой мальчишка её возраста. Она была бесстрашной, любознательной и предприимчивой, могла целыми днями бегать и носиться верхом и возвращалась домой в грязи с головы до ног, с растрепанными волосами, похожими на воронье гнездо. Единственным девичьим занятием, которое она любила, были танцы: тут уж она могла порезвиться от души и чувствовать себя свободной.

Девочка приводила мать в отчаяние. Как Элеонора сможет выдать эту свою дочь замуж? Кто возьмет Изабеллу – такую, какая она есть? Роберт же только смеялся и говорил, чтобы малышку оставили в покое; отец считал, что с возрастом она изменится, но Элеонора могла только качать головой и изумляться. Даже сейчас, когда сбежать от матери было невозможно, Изабелла вся извертелась на своей подушке, безуспешно борясь с простейшей вышивкой, с которой Анна справилась бы лучше еще в пятилетнем возрасте.

– Изабелла, сядь прямо и перестань ерзать! – резко прикрикнула на дочь Элеонора. – Что, у тебя опять вся нитка в узлах? Ну, знаешь ли! Даже не могу понять, как у тебя это получается... Дай-ка мне взглянуть.

Изабелла с радостью избавилась от ненавистной вышивки и, пока мать пыталась распутать узлы на нитке, встала и от нечего делать медленно побрела к окну. В тот же миг лицо девочки просветлело, и уныние как рукой сняло.

– Эй, взгляните! Джоб возвращается! – закричала Изабелла.

– Где? – спросила Анна, наклоняясь к окну, и её обычно серьезное лицо осветилось одной из редких улыбок. – Ах, он увидел меня!

– Это он мне улыбнулся! – возмущенно возразила Изабелла. – Мама, могу я пойти вниз и встретить его?

– Конечно же, нет! – рассердилась Элеонора. – Сейчас же вернись на место, Изабелла, и возьми свою вышивку. Анна, сейчас же сядь – ты меня удивляешь. А тебе, Люси, тоже незачем останавливаться.

Слегка смущенные, девочки подчинились. Изабелла вернулась на подушку и, получив назад свою достаточно неряшливую работу, скорчила мрачную гримасу.

– Может быть, он привез письмо от папы, – заявила малышка, не в силах сдержаться.

– Помолчи, – ответила Элеонора. – Люси, продолжай читать. Я покину вас, девочки, на несколько минут Анна, надеюсь, вы все будете продолжать работать так, словно я здесь, с вами.

– Да, матушка, – ответила Анна и метнула на Изабеллу свирепый взгляд, как только мать повернулась к ним спиной.

Элеонора и Джоб встретились в зале, заранее улыбаясь друг другу.

– Ну? – спросила его Элеонора. – Судя по твоему лицу, есть новости.

– Письмо от хозяина, – проговорил Джоб, – и кое-какие слухи, которые, надеюсь, доставят вам удовольствие.

Элеонора весело рассмеялась, в этот момент она выглядела ничуть, не старше, чем тогда, когда впервые приехала в Йоркшир тринадцать лет назад.

– Все слухи в последнее время были неприятными, – заметила она. – Новости из Франции – все дурные. Новости из суда – и того хуже. Что же на этот раз?

– Еще одна пикантная историйка о нашей леди, – радостно поведал хозяйке Джоб, понизив голос.

– А! Тогда давай выйдем в сад! И захвати с собой письмо, я прочту его там. Ну, а теперь, – выкликнула Элеонора, когда они оказались в уединенной аллее, – расскажи, что она выкинула на этот раз.

Дама, о которой они говорили, была королевой Англии, молодой женой Генриха Маргаритой Анжуйской. Пока что за ней не числилось ничего путного, кроме скандалов, сопровождавших её с самого начала. Граф Суффолк отправился во Францию, чтобы обсудить с французским королем Карлом вопрос о выборе жены для короля Генриха, и хитрый Карл обвел Суффолка вокруг пальца, всучив ему вместо девушки из французской королевской семьи дочку герцога Анжуйского, у которой не было ни гроша за душой. С Францией было подписано перемирие, и Суффолк пошел на серьезные, хотя и секретные уступки; в частности, Англия должна была отдать французам определенные территории, включая Мэн и Анжу. Это была слишком высокая цена за нищую невесту.

Герцог Йоркский был страшно недоволен тем, как велись переговоры, и не постеснялся открыто заявить об этом. Его высказывания положили начало разладу между герцогом и партией Бьюфорта; разлад этот так потом никогда и не был преодолен. Королева Маргарита после своей торжественной коронации быстро взялась за дело, и вскоре все почувствовали, что представляет собой эта женщина. Она вертела королем, как хотела, уговорила его отдать Мэн Франции и, имея на своей стороне Суффолка, выступила против твердой оппозиции, возглавляемой добрым герцогом Хамфри. Оставаясь в тени, Маргарита разрушила планы герцога Йоркского, связанные с женитьбой его старшего сына Эдуарда на Маделин Валуа, и вечно вынуждала Ричарда и Эдмунда Бьюфорта соперничать за пост наместника Франции, не позволяя им объединить свои силы, которые в противном случае оказались бы серьезной угрозой для королевы.

Затем, в феврале этого года, случилось самое страшное. Парламент собрался в монастыре Святого Эдмунда в Бари, и когда туда прибыл герцог Хамфри, королева специально вызвала большой отряд солдат и велела им арестовать этого человека. Ему должны были предъявить обвинение в государственной измене, а пока поместили под охраной в некий городской дом; из этой тюрьмы герцог так никогда и не вышел. Что случилось на самом деле, никто так и не узнал, но пятью днями позже добрый герцог был мертв, и во всем королевстве не было ни единой живой души, которая не считала бы виновницей его гибели королеву.

Чтобы прекратить пересуды, Маргарита назначила Йорка, принадлежавшего к партии Хамфри, наместником Франции, но менее чем через месяц отменила приказ. Она сделала это, как только узнала о смерти кардинала Бьюфорта. Теперь лорд Эдмунд Бьюфорт становился главой всего семейства и самым вероятным наследником престола – слишком важной персоной, чтобы превращать его в своего врага, отдавая заветное назначение герцогу Йоркскому. Да, как только королева Маргарита появилась в Англии, вся политика пошла кувырком, и даже члены Тайного Совета зачастую понятия не имели, что готовит им грядущий день.

– Так что же она выкинула на этот раз? – поинтересовалась Элеонора.

– Вы помните, что кардинал Бьюфорт все свое состояние завещал королю? – спросил Джоб.

– Конечно, – ответила Элеонора. – А король отказался принять его на том основании, что это будет нечестно по отношению к другим родственникам покойного.

– Именно так. Ну, а королеву не смущают такие мелочи. Она все прибрала к рукам!

– Но она не может этого сделать! – ошеломленно воскликнула женщина.

– А кто ей запретит? – просто сказал Джоб. – Только король мог бы приструнить её, но он делает все, что она пожелает.

Элеонора задумалась.

– Но, конечно же, это вызовет недовольство лорда Эдмунда, а я всегда считала, что Маргарита хочет перетянуть его на свою сторону?

– Ей просто необходимо, чтобы он был на её стороне, – как наследник трона, если только она не родит сына, что весьма сомнительно. Но у неё есть другие пути. Она сделает лорда Эдмунда наместником Франции и главой Тайного Совета, и этого хватит, чтобы заставить его забыть о дядюшкиных деньгах.

– Это уже решено? – спросила Элеонора.

– Нет, пока это только слухи, но так, скорее всего, и будет. – Джоб лукаво посмотрел на свою госпожу. – Хорошо разделять и властвовать, а?

Элеонора вспыхнула.

– Я не властвую и преданность свою не делю, а ты лучше помни свое место, если не хочешь его лишиться.

Джоб ничего не ответил, но продолжал улыбаться. Он знал, что Элеонора теперь не сможет обойтись без него. Знал он и то, что с тех пор, как разногласия между лордом Эдмундом и Ричардом Йоркским развели этих людей по разным лагерям, Элеонора не переставала бороться с собственными чувствами. Конечно, она и Роберт всем были обязаны лорду Эдмунду. Элеонора была его воспитанницей, выросла вместе с его женой Белль; Бьюфорт выдал Элеонору замуж – и очень удачно; она пользовалась его покровительством и сейчас, будучи матерью семейства. Теперь, когда лорд Эдмунд стал наследником престола, одновременно с возвышением этого человека росло и положение Морлэнда в обществе. За свою добросовестную службу Роберт получил пост главного оптовика, одного из немногих, кому было даровано исключительное право на вывоз шерсти из Англии; этот пост давал значительную власть и обеспечивал уважение окружающих; благодаря ему в немалой степени увеличилось и богатство семьи Морлэндов.

Естественно, что Элеонора должна быть преданной лорду Эдмунду – и сейчас даже больше, чем раньше, с другой стороны, было очевидно, что с Ричардом обошлись несправедливо, что его третировали и оскорбляли: пост командующего войсками, размещенными во Франции, у него отобрали, а его самого в разгар успешной кампании отозвали в Англию, чтобы поставить на его место другого, чье назначение объяснялось исключительно политическими причинами. Тайный Совет отказался вернуть герцогу Йоркскому долг в двадцать тысяч фунтов стерлингов, а затем превознес до небес Суффолка за ту роль, которую он сыграл в постыдной женитьбе короля и позорном перемирии с Карлом. Трудно было не почувствовать симпатии к Ричарду; и трудно было искренне желать успеха партии лорда Эдмунда.

Сейчас, чтобы скрыть выражение своего лица, Элеонора распечатала и начала читать письмо от своего мужа, который находился в Кале, в главной оптовой конторе по торговле шерстью. Послание было кратким.

– Хозяин вернется домой в следующем месяце, – сказала она Джобу, закончив читать. – Он пишет, что там у них опять стало неспокойно и что вполне можно ждать новой войны. Французский король хочет знать: почему англичане до сих пор не отдали ему Мэн, и намерен прибегнуть к силе, чтобы заполучить ею.

– Дай-то Бог, чтобы Карл так и сделал. Лучше уж война, чем это позорное перемирие, – заметил Джоб.

– Надеюсь, что лорд Эдмунд считает так же. Боюсь только, в данном вопросе ему придется взять сторону этой интриганки и проститутки, если она сделает его главой Тайного Совета.

Джоб рассмеялся и коснулся указательным пальцем щеки Элеоноры.

– Сильно сказано, миледи! Но не забывайте, что эта «интриганка и проститутка» приходится женой его величеству, нашему возлюбленному монарху...

– Да, приходится – пока, – отозвалась Элеонора. Она посмотрела Джобу в глаза, потом окинула взглядом его твердое, красивое лицо, любуясь тем, как солнечные лучи играют в рыжих волосах, превращая их в расплавленное золото. Внезапно ей захотелось поинтересоваться, почему Джоб так никогда и не женился: ведь он явно был в расцвете сил и очень хорош собой.

– Ты когда-нибудь обзаведешься семьей, Джоб? – спросила она его. – Одно время мы все были уверены, что ты женишься на Энис – похоже, вы нравились друг другу.

– Она мне и сейчас нравится, – ответил Джоб. – Но...

– Ты что, не хочешь жениться? – удивилась Элеонора. Глядя ей прямо в глаза, он ответил:

– Я такой же мужчина, как и вес прочие, миледи. Но порой человек посвящает себя какому-то делу, и тогда в душе этого человека не остается места ни для чего другого.

– И какому же делу ты посвятил себя? – спросила Элеонора, хотя заранее знала ответ. Вдруг она почувствовала, что ей почему-то стало трудно дышать, как будто грудь её сдавил железный обруч.

– Лорд Эдмунд послал меня с вами и поручил мне служить вам, – мягко проговорил Джоб. – И я так и делаю – вкладывая в это всю свою душу.

Несколько долгих мгновений они смотрели друг на друга, и глаза их говорили нечто такое, чего нельзя выразить словами. Потом Элеонора резко отвернулась. её щеки алели, как маков цвет, а сердце гулко стучало – и почему-то пело от счастья.

– Пойду-ка я прочитаю детям письмо отца, – пробормотала женщина, лишь бы что-нибудь сказать. Впрочем, для того, чтобы уйти, этот предлог был так же хорош, как и любой другой. – Джоб, не сбегаешь ли ты к мистеру Дженни и не попросишь ли его привести мальчиков на галерею, чтобы они тоже могли послушать? – И, подхватив юбки, Элеонора помчалась к дому, словно молоденькая девушка.

Мистер Дженни – светловолосый мужчина с военной выправкой, который сразу понравился Элеоноре и в которого она поверила с первого взгляда, – тотчас же явился на её зов. Теперь под его опекой было три мальчика: Эдуард, высокий и исполненный чувства собственного достоинства в свои девять лет; любимец матери – Томас, пятилетний красавчик, который уже сейчас отлично умел пускать в ход свое обаяние и добиваться таким образом всего, чего он хотел, и самый младший ребенок Элеоноры, Гарри, в свои три с половиной года только-только выбравшийся из пеленок. Все трое поклонились матери, как их учил мистер Дженни, но едва выпрямившись, Томас подбежал к Элеоноре и осыпал её поцелуями и выторговал себе лучшее место у неё на коленях, в то время как остальные дети встали перед ней полукругом, чтобы послушать, что пишет их отец.

Элеонора как раз собиралась начать, когда какая-. то суматоха внизу, у подножия лестницы, вынудила её остановиться и прислушаться, а потом сделать знак Джобу, чтобы тот пошел и посмотрел, что там творится. Секундой позже Джоб вернулся в сопровождении покрытого с головы до ног пылью, запыхавшегося мальчишки, одного из подпасков, который, казалось, пришел в ужас, очутившись вдруг рядом со своей госпожой и всем её семейством.

– Говори, мальчик, – ласково подбодрила его Элеонора. – Что там случилось? Ты выглядишь так, словно всю дорогу бежал.

Мальчишка раз или два сглотнул, а потом, запинаясь, начал говорить:

– Это воры, госпожа, э-э-э, миледи, – бандиты, их целая шайка. Угоняют наших овец, хозяйка, чуть ли не с сотни акров. Они захватили двух наших пастухов, а меня не заметили – я как раз сидел на дереве. Ну вот, я взял лошадь Джона и поскакал сюда.

– Сколько их? – перебил его Джоб.

– Слишком много, чтобы вступать с ними в драку, сэр, – ответил ему мальчишка. – Нас-то ведь было всего трое – Джон, да Хаги, да я. Мы бы все равно их не одолели – они-то были при оружии. И угнали наших лучших овец, госпожа, э-э-э, сэр.

Элеонора быстро думала.

– Ты правильно сделал, что прискакал ко мне, мальчик, – наконец произнесла она. – Иди и подожди нас во дворе возле своей лошади, чтобы потом показать нам дорогу. Сколько, все-таки, там было этих бандитов – ты умеешь считать?

Мальчишка покачал головой.

– Я могу вести тэлли-счет по меткам, госпожа, разбираюсь в корабельных склянках, но складывать цифры не умею. Однако их было... – он наморщил лоб, стараясь сообразить получше, и потом вытянул вперед руки. – Столько же, сколько у меня пальцев на руках, так мне кажется, миледи.

– Очень хорошо, – кивнула Элеонора. – А теперь иди и подожди нас. Джоб! – Как только паренек вышел, она резко повернулась к своему управляющему. – Десять человек, если мальчишка не ошибается, и все вооружены. Может быть, это люди Джессопа?

– Может быть, и они. Во всяком случае, кто-то, кому известно, что хозяин в отъезде.

– Если они думают, что, раз хозяина нет дома, значит, им все легко сойдет с рук, то они жестоко просчитались, не приняв во внимание хозяйку. Сколько у нас сейчас здесь людей?

– Думаю, человек восемь, – ответил Джоб. – И кони.

– Хорошо. Собери всех мужчин во двор, посади на лошадей и пусть вооружаются всем, что попадется под руку. Потом скачи во весь опор в Микллит, собери и там всех, кого найдешь, и веди их к полю «Сто акров». Если нас к тому времени там уже не будет, я оставлю кого-нибудь, чтобы вы знали, где нас искать.

– Мы?! – вскричал Джоб. – Госпожа, не хотите ли вы сказать, что тоже поедете?

– Обязательно поеду, – решительно проговорила Элеонора. – Это мои овцы и мои люди. И я не расстанусь с ними так просто. А теперь поспеши – не будем терять времени на бесполезные споры.

Джоб знал, когда приказам надо подчиняться беспрекословно – это было одним из его достоинств. Он кивнул и опрометью выбежал из комнаты, а Элеонора вскочила на ноги и щелкнула пальцами, подзывая Люси.

– Принеси мне плащ, дитя мое, – распорядилась женщина. – И еще я возьму тот итальянский кинжал, что мне в последний раз привез хозяин. Мистер Дженни, я оставляю вас и Энис приглядывать за всем в доме – позаботьтесь о детях...

– Матушка! – решительно выступил вперед Эдуард, не спуская глаз с её лица. – Позволь мне поехать с тобой!

– Нет, Эдуард, – это слишком опасно, – не задумываясь, отказала Элеонора.

– Ну, матушка, пожалуйста! – Все, что творилось в душе Эдуарда, сейчас ясно отражалось на его лице. – Мне уже девять лет. Сейчас, когда отца нет дома, я должен заботиться о тебе. Пожалуйста, матушка!

Это её дитя уже стояло на пороге зрелости, и от решения Элеоноры зависело, будет ли Эдуард себя уважать – и сейчас, и позже. Женщина переглянулась с мистером Дженни над головой мальчика и, снова посмотрев потом на Эдуарда, поняла, что не имеет права опозорить сына на глазах всей семьи и его наставника.

– Да, конечно же, все равно, – проговорила Элеонора. – Очень хорошо, Эдуард, беги вперед и оседлай Сокола для себя и Лепиду для меня. И не забудь надеть плащ!

Лицо мальчика озарилось почти благоговейным восторгом. Эдуард поклонился и выскочил из комнаты. Сокол был конем его отца, а Эдуард прекрасно умел понимать недосказанное.

Пятью минутами позже Элеонора, настегивая Лепиду плеткой, уже мчалась по своим полям. Эдуард скакал на Соколе рядом с матерью, а за ним неслись на лошадях семеро других мужчин и подростков. Небольшой отряд следовал за маленьким подпаском, который, трясясь на своей лохматой пастушечьей лошадке, указывал дорогу. «Сто акров» были самыми дальними угодьями Морлэндов, как раз такими, которые похитители, скорее всего, и выбрали бы для своего набега, даже если бы там и не паслись лучшие овцы во всей стране. Эти угодья раскинулись на склонах холмов, на самых лучших для овец землях – сухих и поросших отличной травой, но находились они далеко от Твелвтриза и еще дальше от Микллит Хауза. Элеонора почти не надеялась, что подкрепление из старой усадьбы подоспеет до того, как маленький отряд настигнет воров; женщина могла рассчитывать только на внезапность да на справедливый гнев своих людей – и еще на то, что мальчишка по неграмотности преувеличил, а не преуменьшил количество бандитов. Вряд ли он имел ясное представление о цифрах, так как сказал, что умеет считать только по меткам – то есть так, как пастухи считают своих овец. Всю отару пропускают через узкий загон, где овцы могут идти только по одной; за ними наблюдает специальный человек, которого как раз и называют «Тэлли» и который громко пост свою тэлли-песню, состоящую из определенного количества слов – по одному на каждую пробегающую мимо овцу. Всякий раз, когда песня заканчивается, Тэлли делает отметку на палке, которую держит в руках, а потом эти зарубки будут переведены в обычные цифры бейлифом или управляющим. Человек, умеющий считать лишь таким образом, вряд ли сумеет разобраться, сколько же людей бегает на самом деле среди находящейся в непрерывном движении огромной отары овец.

Когда они подъехали к «Ста акрам», Элеонора повела свой отряд вокруг маленькой березовой рощицы, примыкавшей к лучу, и из-за деревьев увидела воров. Им удалось собрать всех овец вместе, и теперь бандиты выгоняли отару с пастбища через дальние ворота. На самом деле похитителей оказалось одиннадцать, но двое были заняты тем, что охраняли пленников, и лишь двое разбойников гарцевали на лошадях.

– Хорошо, – спокойно сказала Элеонора своим людям. – Мы поскачем прямо на них, громко крича. Может быть, нам удастся напугать этих негодяев. Если нет, придется драться. Не давайте им стащить вас с лошадей: кони – наше преимущество. Эдуард и ты, мальчик, объезжайте их сзади и попытайтесь вернуть овец назад в загон. Мне совсем не хочется, чтобы моя отара разбежалась по всему Йоркширу. Все понятно? Все готовы? Тогда – вперед!

С криками, заставлявшими лошадей задирать головы и подниматься на дыбы, маленький отряд выскочил из-за деревьев и галопом помчался на растерявшихся грабителей. Но пастбище было обширным, и к тому времени, когда люди Элеоноры приблизились к бандитам, те уже сумели понять, что происходит. Негодяи не побежали – они повернулись к нападавшим и выхватили ножи, а двое бандитов, державших Джона и Хаги, сообразили, что пастухи будут для них помехой, и ударами дубинок повалили своих пленников на землю, чтобы те не могли принять участия в сражении.

Люди Морлэнда сжимали в руках в основном дубинки и палки и, налетев на грабителей, поспешили пустить свое оружие в ход, бандиты же старались увернуться от ударов и подобраться поближе, чтобы можно было использовать ножи. Эдуард и подпасок обогнули отару сзади и теперь загоняли её назад в ворота. Дюжина или две овец успели вырваться на волю и разбежались в разные стороны, но основная масса животных, опять очутившись в загоне, закружилась на месте, испуганно блея и мешая пешим грабителям гораздо больше, чем их противникам, сидевшим на лошадях, на что, собственно, и рассчитывала Элеонора.

Теперь она мчалась прямо на ближайшего верхового грабителя. Тот пытался опять выгнать отару за ворота, пока его люди сдерживали отряд Морлэндов; но, увидев приближавшуюся Элеонору, бандит развернул лошадь ей навстречу. Элеонора успела разглядеть его грубое смуглое лицо, пока наносила удар кинжалом, на всем скаку проносясь мимо. Она поняла, что во что-то попала, поскольку кинжал чуть не вырвался у неё из руки, когда Лепида помчалась дальше. Круто осадив кобылу, вставшую на дыбы, Элеонора развернула её, чтобы броситься в новую атаку. Но бандит изготовился раньше, и Элеонора почувствовала, как его нож вонзился ей в руку – это было ощущение странного холодного, но безболезненного жжения.

Тут же все страхи покинули Элеонору, смытые волной дикой ярости. Женщина услышала собственный крик и увидела застывшее в невыразимом удивлении лицо противника, когда лезвие её кинжала пронзило ему горло. Лепида испуганно ржала, столкнувшись грудью с лошадью грабителя. Кобыла снова попыталась встать на дыбы как раз в тот момент, когда Элеонора выдернула нож из горла бандита и его кровь хлынула Лепиде на голову и шею. После того как Элеонора заставила Лепиду отскочить назад, кобылка все-таки взметнула передние копыта и со всей силы ударила лошадь противника; та шарахнулась в сторону вместе с мертвым седоком.

Женщина опять развернула Лепиду, правя одной рукой. Некоторых людей Элеоноры стащили с седел, и мужчины дрались теперь с грабителями врукопашную. По полю металось уже несколько свободных лошадей. Эдуард, загнав овец обратно, как ему было велено, тоже ввязался в схватку, лупя своей палкой по головам и спинам сцепившихся людей. Маленького подпаска нигде не было видно. Элеонора поскакала к ближайшей дерущейся паре, где её человеку явно приходилось туго; женщина отчаянно понуждала доведенную до бешенства Лепиду двигаться вперед. Когда бандит увидел над своей головой залитую кровью лошадь и её свирепого седока, он отпустил горло человека Морлэндов и попятился назад. Но было уже поздно. Элеонора вонзила свой кинжал грабителю в плечо и успела услышать, как сталь скрипнула о кость. Нож так и остался в теле бандита. Тот отшатнулся назад, ухватившись здоровой рукой за рукоятку кинжала, торчавшую из складок плаща.

И тут, не успев даже понять, как это случилось, Элеонора обнаружила, что её стаскивают с седла. Она отчаянно вцепилась в гриву Лепиды, почувствовала, что лошадь выскальзывает из-под неё, и грохнулась на землю, в самую гущу схватки. Следующие несколько секунд оказались очень неприятными: Элеонору топтали ноги дерущихся людей и маленькие острые копытца мечущихся в ужасе овец. Потом что-то ударило её в лоб, и она почувствовала, что теряет сознание; гул человеческих криков и овечьего блеяния то нарастал в её ушах до страшного рева, то затихал до едва слышного шелеста.

Потом Элеонора почувствовала, что её приподнимают с земли, ощутила чью-то руку, голос, зовущий её по имени. Женщина открыла глаза и увидела склонившееся над ней встревоженное лицо Джоба.

– Вы все-таки успели, – слабо проговорила она.

– Все кончено. Мы их поймали. Вам надо было позволить мне поехать с вами, – упрекнул он её. – Людей из Микллита мог привести кто угодно.

Элеонора покачала головой и тут же пожалела об этом.

– Ты подходил для этого лучше всего. Люди никому не повинуются так, как тебе.

– А что случилось с вами? У вас ссадина на лбу и – что это? У вас на руке кровь! Лепида вся просто залита кровью!

– Там не только моя, – едва выговорила Элеонора. – Я убила одного негодяя. Со мной все в порядке. А как наши?

– Небольшие порезы. Несколько синяков и шишек. Но Хаги мертв. Один из этих подонков зарезал его.

Глаза Элеоноры закрылись.

– Бедный Хаги, – прошептала она. – Он был хорошим человеком. – И вдруг Элеонора вспомнила о чем-то еще. Глаза её вновь широко распахнулись. – Эдуард? – воскликнула женщина.

– С ним все в порядке, – успокоил её Джоб. – Ни царапины. И он до невозможности горд собой. Ведь мальчик умудрился сбить с ног одного из грабителей. И с Изабеллой тоже все хорошо.

– С Изабеллой? – Элеонора попыталась приподняться. – Что ты имеешь в виду, говоря, что с Изабеллой все хорошо?

– О, так вы ничего не знаете? Нет, нет, отдохните немного, не спешите вставать.

– Я чувствую себя нормально, помоги мне подняться. Со мной все в порядке, говорю я тебе. А вот что с Изабеллой?

Улыбка Джоба была слегка виноватой.

– Малышке не понравилось, что её оставили с женщинами и детьми, – вздохнул он. – Так что она удрала, как только Энис на секундочку отвернулась. Девчонка схватила лошадь и поскакала вслед за вами. Когда я появился здесь, она лупила колом из ограды одного из бандитов. У него в плече торчал нож, так что серьезного сопротивления негодяй оказать не мог. Вот только не знаю, она ему всадила этот нож или нет.

Подбежавшая к матери Изабелла ни в чем не раскаивалась.

– Почему я должна была оставаться? Только потому, что я девчонка? – вызывающе заявила она. – Я старше Эдуарда и езжу верхом лучше него.

– Ты должна была сидеть дома, потому что так велела я, – сердито объяснила дочери Элеонора. – Этого более чем достаточно для тебя.

– Отец разрешил бы мне поехать! – насупилась Изабелла.

– Отец никогда не сделал бы этого, – возразила Элеонора.

– Я хотела, чтобы он гордился мной. – Девочка повернулась к Джобу. – Я хотела спасти его овец.

– Вряд ли твой отец гордился бы тем, что ты не слушаешься матери, – мягко заметил Джоб. – Он ждет от тебя не того, что ты станешь драться с бандитами, а того, что будешь исполнять приказы своей матушки.

Но слова Джоба, похоже, вовсе не убедили девочку.

– Но ты-то разрешил бы мне поехать, – воскликнула она. – Это мама всегда твердит: не делай того, не делай этого...

Джоб с трудом спрятал улыбку, постаравшись придать своему лицу суровое выражение.

– Я-то как раз и не разрешил бы, – твердо произнес он. – И вообще, мне не нравится, когда ты разговариваешь подобным тоном. Думаю, тебе надо извиниться перед матерью.

Изабелла все еще не сдавалась, хотя и выглядела разочарованной из-за того, что её кумир – Джоб – неожиданно и в самый неподходящий момент вдруг поддержал Элеонору. Но под пристальным взглядом Джоба девочка наконец стыдливо опустила глаза и, сделав перед матерью книксен, пробормотала извинения. Элеонора приняла их, не сказав ни слова, но несколько встревожилась, заметив, с каким обожанием Изабелла смотрела на Джоба и как явно она не любила мать. Это будет трудный ребенок, со вздохом подумала Элеонора.

Ножевая рана на руке Элеоноры была хоть и глубокой, но чистой и быстро зажила; большинство работников тоже скоро оправились от травм. Только у одного из мужчин – Фоли, получившего серьезную рану в грудь, началось нагноение, и лихорадка в три дня свела беднягу в могилу; но, если не считать Хаги, это была единственная потеря. По крайней мере, было что рассказать Роберту, когда он, нагруженный подарками, вернулся из Кале. Роберт страшно гордился своей женой, а еще больше – сыном и наследником. Морлэнд мог целыми днями слушать историю о том, как Эдуард участвовал в схватке. Втайне Роберт восхищался и сумасшедшими подвигами Изабеллы; однако он сурово отчитал дочь за непослушание, что не прибавило ей любви к матери, хотя и не убавило любви к отцу.

Этот набег имел и еще одно важное последствие. Он побудил Роберта начать строительство нового дома, о чем Морлэнд впервые задумался еще пару лет назад.

– Не дело, что тебе надо посылать за помощью так далеко, когда я в отъезде, – сказал Роберт Элеоноре. – Да и вообще, этот дом слишком мал – нам нужна одна центральная усадьба, где могли бы жить сразу все слуги и арендаторы. Мы возведем новый дом на полпути между Твелвтризом и Микллитом.

– Новый дом, – только и смогла выговорить обрадованная Элеонора. Роберт кивнул.

– Большой дом, больше всех других в округе, как раз такой, какой приличествует нам и нашей семье, такой, в котором не стыдно будет принять наших новых богатых друзей. Наш покровитель – наследник английского трона, и нам не пристало жить в доме, мало чем отличающемся от обычной фермерской халупы.

– А можно будет построить дом по последней моде, с настоящими стеклами в окнах? – возбужденно спросила Элеонора.

– Мы сложим его из этих фламандских кирпичей, как теперь делают на юге. Кое-где там все новые дома строятся только из них, и видела бы ты, как это красиво! И в каждой комнате будет по камину с трубой, чтобы дым не ел глаза...

– По камину! – рассмеялась Элеонора. – Даже и не знаю, что будут говорить старики! Они же считают, что дым полезен и что он укрепляет легкие.

– А спальню и гостиную обошьем деревянными панелями, – продолжал Роберт, не обращая внимания на замечание жены, – и нам будет уютно, как корове в теплом стойле.

– И разобьем сад, такой, какого ты никогда не видел, – добавила Элеонора.

– И заживем лучше всех в Йоркшире...

– В Англии...

– И наш сын, и сыновья нашего сына будут жить здесь вечно.

Они переглянулись, искренне довольные друг другом, что случалось совсем нечасто, и Роберт взял руку Элеоноры в свои.

– О, Элеонора, дорогая моя жена, – проговорил он. – Мечты моего отца начинают сбываться. Если бы старик был с нами, его сердце наполнилось бы гордостью и счастьем! Как я сейчас – я никогда и мечтать не мог о лучшей жене. Ты, словно солнце, озарила всю мою жизнь!

Элеонора осмотрелась вокруг, скользнув взглядом по мужу и по всем остальным обитателям дома, собравшимся в этот час у очага, который пылал на специальном возвышении в центре большого зала; сейчас в очаге горело громадное бревно, и в свете яркого пламени. Элеонора видела своих семерых здоровых, красивых детей; своих вымуштрованных слуг, которыми очень дорожила; крепких, сильных, а главное, преданных арендаторов, – и женщина поняла, какой долгий путь прошла та полуиспуганная-полудерзкая зеленая девчонка, которая впервые приехала в Микллит Бог знает сколько лет назад. Как много всего случилось за это время, и все-таки Элеонора чувствовала, что это было только началом их истории и что сейчас перед ними открывается её новая глава.