"Моя сто девяностая школа" - читать интересную книгу автора (Поляков Владимир Соломонович)

ЖЕНИХ МОНЫ ЛИЗЫ

Первой встречала нас утром в школе нянечка Елизавета. Это была маленькая, худенькая, средних лет (ей было лет сорок) уютная женщина, с мелкими чертами лица, маленьким носом пуговкой и с постоянной улыбкой, при которой губы образовывали лежащую луну. У нее были почему-то казавшиеся бесцветными травянистые глаза и такие же бесцветные, еле видимые брови. Она была добрая и приветливая. Всегда со всеми здоровалась, бесшумно скользила между вешалками, охотно помогала расстегивать пальто и шубы, разматывала шарфы и следила, чтобы мы аккуратно укладывали в мешочки галоши. У нее был мягкий ласковый голос и быстрые, ловкие морщинистые руки.

Кто-то, кажется Коля Гурьев, назвал ее Моной Лизой, и с тех пор все стали ее так называть.

Нянечка никогда не слышала о гениальном портрете кисти Леонардо да Винчи, но ей нравилось быть Моной Лизой, и улыбка Джоконды никогда ее не покидала.

Она заботливо проследила, чтобы мы не забыли надеть кашне и шарфы, чтобы опустили уши на зимних шапках, и мы покинули раздевалку, построились в пары и, предводительствуемые Елизаветой Петровной, отправились на трамвайную остановку, чтобы ехать на прогулку в Летний сад.

Мы очень любили Летний сад – конечно, в летнее время, а вернее – весной, когда не были забиты досками знаменитые мраморные статуи, когда по узкому каналу и по пруду парка скользили четыре скучающих лебедя, когда в куче песка возле памятника дедушке Крылову можно было играть в пирожные, которые начисто исчезли тогда в магазинах, а если и появлялись, то стоили столько, что о них можно было только думать. Но в формочки играли в основном девочки, а мы мальчишки, играли, конечно, в войну.

В саду было много снега, стояли сугробы, и был чудесный подручный материал для снарядов. Девчонки обошлись без песка и делали пирожные из снега, Зоя Тереховко и Нюра Цыкина гуляли с Елизаветой Петровной по снежным аллеям, а мы, конечно, затеяли игру в войну.

Кто будет красными, а кто белыми?

Естественно, белыми быть никто не хотел. И уж конечно каждый хотел быть Буденным.

Ясно, что им стал Герман Штейдинг. Он был самый сильный и самый храбрый из нас. Но кто же будет командовать белыми?

Предложили Шурке Навяжскому, но он наотрез отказался.

– С какой стати? – сказал он. – Что, мне больше делать нечего?

Его уговорил Женька Данюшевский:

– Если будешь белогвардейцем, я тебе подарю почти целый электрический звонок. Он работает от сухого элемента. Элемента, правда, нет, но мы его с тобой сделаем. У меня есть банка и все, что нужно. Звонок, правда, без колпачка, но колпачок я достану у Финкельштейна за петровскую монету, которую мне обещал Тузка Сперанский.

Шурка согласился и возглавил белую армию.

Это был февраль 1921 года, нам было в среднем по одиннадцать лет, и мы жили сводками с фронтов гражданской войны. Имена Фрунзе, Ворошилова, Буденного, Чапаева не сходили с наших уст, отцы многих из нас были на фронте, и война плотно вошла в нашу жизнь. Игра в войну успешно заменила казаки-разбойники.

Штаб красных обосновался у домика Петра Первого.

Здесь готовились к операции Бобка Рабинович, Герман Штейдинг, Юрка Чиркин, Ленька Селиванов, Женька Данюшевский и я. А белые – Шурка Навяжский, Толя Цыкин, Монька Школьник, Олег Яковлев, Никса Бостриков и Юрка Денисов – скопились за статуей богини плодородия и готовили снежки для психической атаки.

– Семен Михайлович! – обратился Селиванов к Штейдингу. – Моя разведка установила, что беляки готовятся к наступлению в районе статуи Дианы и бюста неизвестного в шлеме.

– По коням! – закричал Штейдинг, и мы все поскакали по аллее, наводя страх на гуляющих старушек с колясками.

Нас встретили градом липких снежков. Снежки попадали нам в нос и в глаза, за шиворот и в лоб, но мы скакали сквозь этот град, лепили на ходу снежки и забрасывали ими противника.

Белые укрылись за высоким снежным сугробом, и мы полезли на этот сугроб, увязая в снегу, теряя в нем галоши. Я промочил насквозь ноги, но, ни о чем не думая и забыв указания мамы, чтобы я, если промочу ноги, не приходил домой, рвался в бой.

Герман сбил шапку с генерала – Навяжского, и мы погнали белых к огромной каменной вазе в конце парка, возле которой стояла испуганная Елизавета Петровна и кричала:

– Прекратите.эту сумасшедшую игру! Вы разогнали всех гуляющих. Поляков, ты попал своим снежком в маленького ребенка в коляске. Вас не будут пускать в сад… Вот уже сюда бегут все родители…

Пришлось приостановить военные действия. Тем более что надо было возвращаться в школу. Впереди было еще два урока – история и рисование.

Мы сели в трамвай и поехали в школу.

В раздевалке нас встретила, как всегда, Мона Лиза, но возле нее находился симпатичный дяденька с усами. Он был в солдатской шинели и в папахе. Это нас потрясло. Кто такой? Откуда? Почему у нас в школе?

– Познакомьтесь, ребята, это мой жених Андрей Гаврилович, – сказала, смущаясь, нянечка. – Приехал на побывку с фронта.

– Федорчук! Рядовой боец Конармии Семена Михайловича Буденного, – отрапортовал военный.

Мы все раскрыли рты. Настоящий, живой боец буденновских войск!

Веди же, Буденный, нас смелее в бой!

Пусть гром гремит, пускай пожар кругом! – запел Селиванов, и мы все подхватили.

Мы беззаветные герои все…

И вся-то наша жизнь есть борьба! – хрипло запел жених.

– Что здесь такое происходит? – спросил вошедший в раздевалку Александр Августович. – Разве у вас сейчас урок пения?

– У нас встреча с героем гражданской войны, представителем Конной армии, женихом тети Лизы, – заявил Навяжский.

Жених скинул с плеч шинель, и у него на гимнастерке сверкнул орден боевого Красного Знамени. Жених опустил глаза, а Мона Лиза выдала такую улыбку Джоконды, что улыбнулся даже Александр Августович. Улыбнулся и сказал:

– Тогда прошу вас, дорогой товарищ, пожаловать к нам на урок истории. Вы расскажете нам о штурме Перекопа в ночь с седьмого на восьмое ноября прошлого года.

– Есть рассказать о штурме Перекопа, – отрапортовал жених. – Даешь Крым!

– Прошу вас с нами в класс. И вас, Елизавета Васильевна, тоже. Посидите у нас на уроке, послушайте…

– А как же гардероб? – заволновалась Мона Лиза.

– Запрете на время двери.

Раскрасневшаяся от волнения нянечка схватила ключ, но никак не могла попасть им в скважину. Ей помог Штейдинг, и мы все тихо пошли по лестнице в класс.

Впереди шли жених Федорчук, Мона Лиза и заведующий школой. За ними Елизавета Петровна, а за ней мы. Мы шли четко, в ногу, как в строю.

Шутка ли! Участник боев с генералом Врангелем, буденовец и вдобавок жених нашей нянечки!

Это был исключительный урок. Товарищ Федорчук, поскрипывая кирзовыми сапогами, ходил большими армейскими шагами по классу и говорил про Сиваш, про плоты и пулеметы, про ветер, который валил с ног и не смог свалить Красную Армию.

Александр Августович говорил свое "правильно".

Нянечка Лизавета слушала как завороженная и сияла так, что в классе было светло, как в зале на торжественном вечере.

А мы… Что говорить о нас? Это был чудесный урок!

Прошло сорок четыре года. В мае 1965 года на праздновании двадцатилетия Победы над фашистской Германией я встретился с маршалом Буденным. Мы много говорили о Южном фронте, на котором мы часто виделись, и вдруг я вспомнил эту школьную историю с Федорчуком и рассказал о ней Семену Михайловичу. – Фамилию, пожалуй, не помню, – сказал он, пряча в усы улыбку, – но одно могу сказать – из бойцов Конармии могли выйти замечательные преподаватели истории.