"Гатчинский коршун" - читать интересную книгу автора (Величко Андрей Феликсович)

Глава 30

Утром десятого октября шестого года я посмотрел за окно — как и ожидалось, снова дождь. Под влиянием творящейся на улице мерзости идея съездить в село Кесова Гора Тверской губернии умерла окончательно. А одно время хотелось, потому что там как раз в это время родился мой дед… Но точная дата неизвестна, дед говорил, что ее записали уже после революции и от балды, так что, приезжать и спрашивать, где тут родился Александр Блинов? Посылать агентов неудобно, им и поближе работы по уши, самому приехать — это село на уши встанет, а вдруг дед ошибся и его родили в октябре, например? Так и до выкидыша недалеко… Ладно, весной слетаю, решил я и приступил к разбору корреспонденции.

На это письмо я обратил внимание сразу. Во-первых, оно пришло из Германии, но было написано по-русски. Во вторых, фамилия отправителя выделялась на фоне остальных, как броненосец среди эсминцев — его звали Х. Хуельсмайер. Пометка из секретариата поясняла — "радио". Ну-ка, что это у нас тут за радио такое интересное…

Письмо действительно оказалось любопытным. В нем несколько многословно, но вполне корректно описывался принцип работы радара, и спрашивалось, не будет ли выходящей за рамки наглостью обратиться к господину Найденову за поддержкой в реализации этой идеи. Я напряг память — историю радиолокации нам читали на втором курсе, но не было там такого имени! Сначала Попов делал какие-то опыты с двумя кораблями, потом немец с точно не такой фамилией занимался чем-то похожим… А как его звали, ведь помню же, сам про него упоминал, когда сдавал предмет. Какая-то двойная фамилия… вроде Хюльс-Маер. Точно, он, это наши просто извратили благозвучное слово!

Я задумался. Понято, что радарами в Георгиевске занимались — тема была открыта полтора года назад, и уже появились первые результаты. Если немца не поддержать, практических результатов он не получит, это я помню точно. Если же пригласить сюда, то наш друг с третьего этажа торчащего посреди Лондона и недавно удостоенного посещения Птицы дома наверняка забеспокоится… С другой стороны, толковых инженеров нам остро не хватает. Значит, надо пригласить, но только нежно, незаметно для постороннего глаза… То есть отправить агента с предложением поработать у нас, но инкогнито. Значит, сначала выяснить вкусы этого Майера, чтобы приехавшая уговаривать агентесса соответствовала его представлениям о прекрасном. Условия — результаты работ будут нашими, но мы их обязуемся предоставить и германской стороне. Насчет того, за какие деньги, лучше вовсе не уточнять, однако… В общем, вот оно, последнее Танечкино задание перед декретом, подумал я, беря трубку телефона.

Позвонив, я вернулся к корреспонденции. Оставшиеся письма были рассортированы в две кучки — «разное» и «доносы на Деникина». По моей просьбе секретариат ставил этим доносам оценки по пятибалльной системе — исключительно за художественные достоинства, содержание если и будут оценивать, то совсем другие люди.

Тройка реформаторов при поддержке некоторого числа офицеров, в основном из фронтовиков, решительно взялась за реформирование армии. При этом Каледин пребывал в тени, на публике работали Мишель с Антоном Ивановичем. Естественно, что доносы писались именно на последнего… Особенную бурю вызвал проведенный им императорский указ о постоянной учебе высшего и среднего офицерства — «установить соответствующие занятия командного состава, начиная с командиров частей (полков) до командиров корпусов включительно, направленные к развитию военных познаний». Командный состав взвыл, императору косяком пошли письма, которые он с ходу переадресовывал ко мне.

Я выбрал одно из удостоившихся «пятерки» и прочитал. Какой-то полковник из-под Смоленска с детской обидой вопрошал, почему он, ветеран турецкой войны, должен на старости лет ломать голову над какой-то непонятной премудростью, в то время как его офицерам это в обязанность не вменено и они по-прежнему лоботрясничают за картами и по женскому полу?

Письма с единицами и двойками я даже смотреть не стал, и так ясно, что там косноязычные обвинения в педерастии. А вот насчет полковника… Не провести ли небольшой экспериментик? Я быстро написал ответ:

— Дорогой Сергей Тимофеевич! Я вас прекрасно понимаю. Сам тоже в возрасте, вот почитал ваше письмо и представил себе, как у меня какая-то (зачеркнуто) будет экзамены принимать… Тут вы правы, может получиться сплошное поношение сединам. Но выход есть. Зачем же вам самому надрываться? Вы уже хорошо послужили России, так дайте возможность сделать это и вашим офицерам. Пусть они за вас зачеты сдают, официально разрешаю! Но только оценка будет ставиться на балл ниже. То есть сдадут они что-нибудь на «хорошо», а вам в зачетную книжку трояк влепят. Зато если ухитрятся получить пять с плюсом — пять ваши! Так что вы уж их не жалейте, ибо тяжело в учении — легко сами знаете где. С уважением, Найденов.

На этом работу с письмами я закончил и приступил к просмотру текущих материалов по Второму Собору. В общем, опыт первого сказался положительно — теперь, читая материалы, можно было ржать не непрерывно, как с первым, а только в избранных местах.

В этом Соборе приняли участие и большевики. Причем не только в рассуждении использовать его как трибуну для агитации (хотя из трех их делегатов два были именно болтунами), а и с целью, если получится, принять участие в работке создаваемых этим собором легальных органов народовластия. Ильич даже написал специальную работу, в которой указывал на обострение противоречий между основными империалистическими державами и делал вывод, что большевики этим не имеют права не воспользоваться. Во исполнение чего в Питер был командирован товарищ Коба, где он под фамилией Сталин устроился вагоновожатым в организующееся трамвайное депо — большое, но только что возникшее предприятие, где коллектив еще только складывается. Теперь в числе коллекционных документов у меня была не только кляуза Толстого, но и фотография товарища Сталина за штурвалом трамвая и с трубкой. Понятно, что в Собор он проскочил без особых трудностей. Там Иосиф Виссарионович выступал в основном по национальному вопросу… Я взял стенограмму его последнего выступления и начал читать:

«Водитель трамвая везет народ, не интересуясь, кто его пассажиры по национальности. Он везет русского, татарина, немца… Даже еврея — и то везет! И если он начнет оглядываться назад, выяснять, кто его пассажиры, где они сидят и прочее — трамвай может даже сойти с рельсов. Наша страна — гораздо более сложный механизм, чем трамвай. И если мы будем продолжать как-то делить ее граждан на людей разного сорта — сход с рельсов неминуем…»

Собор имел задачей избрать Конституционное Собрание и выработать наказы по его работе. Делегаты еще не знали, что принято решение в порядке эксперимента предложить Собору избрать двух министров — одного на давно существующий пост министра земледелия, другого — на вновь организуемый министра по делам национальностей. Правда, так уж получилось, что товарищ Сталин это знал.

Надо будет ему вторую жену подобрать получше, подумал я, а то сам он нашел какую-то… не очень уравновешенную, так скажем. Взяла и застрелилась… Наши девочки станут тебе стреляться, держи карман шире. Сами кого угодно пристрелят и скажут, что так и было! Или, может, лучше сделать так, чтобы первая не помирала, она же вроде еще жива? Уточнить ситуацию, сделал я пометку в своем блокноте.

Под занавес работы Собора Гоша собирался озвучить несколько указов, в том числе о снятии всех ограничений со старообрядцев и отмене черты оседлости. И если с первым все было просто, то второе предполагалось сделать поэтапно, под контролем того самого национального министерства и еще одной небольшой конторы — Комитета по правам граждан. Потому как, пока эти граждане ими не научились пользоваться, не нанося ущерба России, их придется тонко и незаметно направлять, чем и должен был заняться это комитет.

Дальше выступила делегатка от Рабочее-Крестьянской партии Елизавета Хрунова, среди питерской богемы более известная как мадам Луиза. Она много и горячо говорила о правах женщин, периодически вставляя в свою речь приветы Гучкову от персонала «Путаниума». Потому что следующим выступающим должен был стать этот тип, и надо было создать в зале соответствующую атмосферу… И таки создала, призывы Гучкова к резолюции о немедленном созыве парламента не встретили должного отклика. В общем, работа шла нормально, без эксцессов — ну не считать же таковым набитие морды Зиновьеву! Тем более, что оно произошло не в зале заседаний, а, так сказать, в кулуарах. Шел себе делегат от Почаевской епархии Труфанов, переживал потихоньку на национальные темы, а тут — Зиновьев! Ну, иеромонах и не стерпел. Но подоспели прогрессивные силы и быстро скрутили раба божия… Медицинское заключение о его повреждении рассудком на почве delirium tremens было готово заранее, а недавно организованная специальная психбольница как раз сильно нуждалась в пациентах. Потому как являлся этот Илиодор личностью скандальной и совершенно неуправляемой, но уже начинавшей приобретать популярность. Вот и пусть себе как начал, так и закончит, ибо нефиг — подумал я, ставя утверждающую закорючку на соответствующий документ. Делегат — лицо неприкосновенное, это Гоша своей рукой подписал! Нельзя делегата по морде, даже по такой, как у Зиновьева — по крайней мере, без предварительного согласования.

Стоп, сообразил я, но неужели Герш Аронович, то есть тьфу, Григорий Евсеевич все это молча снес? Позвонив в секретариат, я узнал, что бумага от помянутого лица вот только что появилась, и через пару минут мне ее принесли. Там была пространная кляуза на Илиодора, завершавшаяся списком его сторонников в Соборе, гневная статья о терроре черносотенцев против социал-демократов (которых этим все равно не запугать), и наглая просьба о компенсации за полученные на службе увечья.

Собор же, закончив с наказами, перешел к персональному составу Конституционного Собрания — комиссии из сорока человек, которая должна будет ту самую конституцию и выработать. В том, что она это сделает, у меня особых сомнений не было — а чего бы и не выработать, если текст у меня уже давно написан и двойной (на всякий случай) комплект специалистов по продавливанию внесен в кандидатские списки? А счетная комиссия после неоднократных тренировок уже не вызывает сомнений в своем профессионализме.

Вечером мой путь лежал в Зимний — пообщаться с Гошей на некоторые темы все того же поднадзорного Собора, ну и навестить Мари. Чуть не забыл, ругнулся на себя я и полез в стол за обручальным кольцом. Мари с пониманием относилась к тому, что на людях я его не ношу, ибо наш брак был насквозь тайным, но просила надевать, когда приезжаю к ней. Ну, это понятно, у беременных вечно какие-нибудь капризы…

Утром я выглянул в окно, потом позвонил насчет прогноза погоды, чертыхнулся и велел готовить к выезду свой поезд. Не такой, в котором я ездил в Порт-Артур и жил там, а маленький, состоящий из тепловоза и трех вагонов, но зато все они были бронированные. Надо было съездить в Ригу, а погода совершенно не располагала к воздушным путешествиям — чай, не на фронте, чтобы летать по такой мерзости. Мари волновалась. Как-то так получилось, что, когда я летал на самолетах, она была абсолютно спокойна, а тут уже второй раз просила в случае чего поберечь себя… Через полтора часа я уже смотрел на мутные струи дождя за стеклом вагонного окна и еще раз прикидывал, что буду делать в Риге. Собственно, это была моя третья командировка в Ригу, причем на то же самое предприятие…

Первая была в конце семидесятых, когда я ездил туда ставить на электрички первые системы пожарной сигнализации. Вторая пришлась на конец девяностых, когда наше малое предприятие отправило меня на агонизирующие остатки завода прикупить кое-что из распродаваемого оборудования. И сейчас я ехал на тот же самый Русско-Балтийский вагонный завод. Ехал и с некоторым даже трудом удерживался от мыслей типа «вот теперь хрен вам, а не мой завод угробить!» Потому что в это предприятие предполагались немалые вливания — как государственные, так и мои личные.

РБВЗ хорошо поднялся на поставках вагонов для Транссиба. Японская война тоже способствовала заказам, но потом как-то быстро и численность вагонов дошла до штатной, да и война кончилась. А у завода начались трудности. Теперь ему предстояло освоить выпуск автомобилей, самолетов, а чуть позже и моторов, но с некоторыми изменениями в составе правления. Председатель должен был остаться прежний, то есть Шидловский, но теперь в это правление должны были войти еще я, два моих комиссара и один Гошин, они ехали в соседнем купе. И уже вовсю начали скрашивать серые будни дороги употреблением! А я-то считал, что традиция с первым же поворотом вагонных колес откупоривать водку и не закупоривать ее до последнего идет только с советских времен. Правда, тут перед началом действа они, естественно, получили разрешение от меня.

Я собирался развернуть в Риге производство легковых автомобилей двух верхних классов, то есть побольше «Оки» и много больше, а также шикарней ее. И самолеты на экспорт пусть делают тут же — сначала последнюю модификацию «Пересвета», спрос на эти каракатицы еще есть, ну а потом и более серьезные машины.

Теперешний практический владелец завода, Михаил Владимирович Шидловский, сам предложил мне принять участие в делах предприятия и уже успел провести довольно квалифицированный опрос среди покупателей своих будущих автомобилей. В общем, в производство он предполагал запустить что-то вроде ГАЗ-А. Я же хотел предложить ему сразу убить всех конкурентов в этом секторе, представив народу «Эмку» и, как авто высшего класса, ее длиннобазный вариант с шестицилиндровым мотором. Ибо «Даймлер» и «Роллс-Ройс» уже выдали свои представительские модели, но по таким ценам, что, по-моему, потребителю проще было сразу купить пароход.

Осторожный стук в дверь отвлек меня от возвышенных мыслей. Да, войдите, сказал я, и в мое купе просочился почти трезвый Гошин комиссар.

— Ваша светлость, — сказал он.

Жалко, подумал я, что меня зовут уже не «высокопревосходительство» — по этому слову отлично определялась степень опьянения собеседника. Но этот вроде ничего, не качается и не икает…

— У меня есть коммерческий проект, — продолжил визитер. — Разрешите поделиться?

Я разрешил и услышал мысль о сети предприятий самообслуживания. Магазины, прачечные, еще что-то бытовое…

— Практически все, что есть сейчас в сфере обслуживания, можно организовать по этому принципу! — убеждал меня императорский комиссар.

— Да? — усомнился я. — Ладно, попробуем… Организуйте-ка мне по вашим идеям публичный дом. Получится — профинансирую все остальное.