"Сумерки морских богов" - читать интересную книгу автора (Тулейя Таддеуш)

Глава 3 Бык Скапа-Флоу

Германские морские волки, вышедшие в плавание в августе 1939 года, глубоко запустили острые клыки в жирные ляжки британских торгашей. Первых капитанов подводных лодок было совсем немного, и они еще не почуяли в воздухе запах бойни. Северное море, укрытое мрачными туманами, было их Фермопилами. Но тогда моряки еще об этом не догадывались. Они были молоды и жаждали славы, а пылающее солнце медленно уходило за горизонт, превращая волны в сверкающий жидкий топаз. Они бесстрашно произносили богохульные клятвы и запивали их багряным вином. Эти капитаны заглядывали через океан, за громоздящиеся облака, выше реющих морских птиц, и чувствовали только пьянящее веселье. Дикая отвага Тора бежала в их венах.

За 2 года до начала войны германский флот провел большие маневры. Командиры подводных лодок ныряли в беспокойные воды Балтики, Северного моря, Атлантики. В ходе военных игр они садились на хвост воображаемым конвоям. Они стреляли практическими торпедами и добивались воображаемых попаданий. Они закладывали лихие виражи, уходя от импульсов гидролокаторов. С помощью рулей глубины они опускались в мрачные, черные глубины, где можно встретить только несущуюся акулу или порхающую манту.

Они были элитой флота, эти молодые подводники. Их подготовка была очень тщательной. Они напоминали хорошо смазанные машины, которые безотказно работают на свету и во мраке, в палящей жаре тропиков и леденящем полярном холоде. Они сразу понимали, что призрак смерти всегда идет с ними рука об руку в качестве нежеланного члена экипажа. Подводники всегда купались в лучах славы. Поэтому многие молодые моряки, стремясь заслужить гордую улыбку отца или полный детского обожания взгляд возлюбленной, пытались вступить в замкнутую касту подводников.

Но требования здесь были очень жесткими. Молчаливая служба практически любого флота быстро доказывала таким полным рвения кандидатам, что они всего лишь человеки, а не закаленные стальные клинки. И не было никакого прока от густых усов и показного мужества. Часть моряков обнаруживала, что многотонная масса холодной соленой воды ложится им на плечи невыносимым грузом, рождая в душе темные страхи. Другие, выйдя в свой первый военных поход, превращались в жалких трусов, как только на горизонте вырастали мачты первого вражеского корабля. Они прыгали в рубочный люк с паническим воплем «Погружение! Срочное погружение!»

Но те, кто прошел нелегкое испытание морем, получили вожделенные рыцарские шпоры. Они стали ПОДВОДНИКАМИ. Однако настоящие испытания отваги и выносливости были еще впереди. Подводная лодка — уязвимый корабль. Серия глубинных бомб, взорвавшись недалеко от нее, может смять корпус лодки. Лодка, захваченная на поверхности вражеским эсминцем или бомбардировщиком, почти беззащитна. Любая механическая поломка может заставить ее начать погружение до самого дна. И тогда наступает момент, когда страшный кулак моря сокрушает прочный корпус, словно хрупкую яичную скорлупу. Но и это еще не самое страшное. Такая смерть, по крайней мере, быстра и милосердна. Были и другие лодки. Получив повреждения в бою, они мягко опускались на морское дно. И люди знали, что лодка стала их железным гробом, они умрут один за другим в темноте и холоде, задыхаясь от нехватки воздуха. На их долю выпадали долгие часы тяжелейших испытаний, когда вражеские эсминцы прочесывали море, сбрасывая десятки глубинных бомб. Ударные волны, словно исполинские молоты, били по бортам лодок. Гасли лампы, вылетали заклепки и открывались течи. Шипящие струи воды под высоким давлением приобретали остроту бритвы. Они могли срезать неосторожно подставленную руку.

К тому же подводную лодку никак нельзя назвать комфортабельным кораблем. Особенно это относится к германским лодкам, построенным в годы Второй Мировой войны. Офицерам и матросам, которые выходили на них в море, следовало быть решительными и непоколебимыми. Их ждали недели тесноты, лишений и неизменный психологический дискомфорт. Германия имела несколько типов подводных лодок. В начале войны большая часть ее субмарин принадлежала к прибрежному типу (250–300 тонн). Сами моряки с долей насмешки называли эти лодки «каноэ». Эти крошечные суденышки с экипажем 25 человек были вооружены 3 торпедными аппаратами. Позднее появились несколько «морских коров» водоизмещением около 1000 тонн. Большие лодки также использовались для минных постановок. Но главную тяжесть Битвы за Атлантику вынесли на своих плечах лодки VII серии. В ходе войны этот проект несколько раз изменялся, и лодка серии VII C/41 по своим характеристикам довольно сильно отличалась от первых лодок серии VII А, хотя в общем оставалась той же самой. Они имели водоизмещение от 500 до 750 тонн и были вооружены 5 торпедными аппаратами. Экипаж лодки состоял из 44 человек. Лодки имели скорость 17 узлов на поверхности и 8 узлов под водой. Всего за годы войны Германия построила 718 подводных лодок серии VII. Союзники сумели уничтожить 546 этих лодок, которые ушли на дно, унеся с собой тысячи молодых моряков, посмевших бросить вызов морю.

Даже в лучшие времена жизнь на подводной лодке была нелегкой. Людям приходилось проявлять максимум терпимости к своим товарищам. Любая лодка отличается страшной теснотой и шумом. Воздух в ней спертый и тяжелый, частенько он воняет нефтью. Экипаж спит на узких койках, где невозможно повернуться. Он приткнуты вдоль бортов, так как поперек лодки их пристроить невозможно. При сильном волнении людей выбрасывает из коек прямо на палубу. Отдавленные пальцы, разбитые носы и расквашенные губы тоже входят в правила этой игры.

Люди никогда не раздеваются, им редко выпадает случай умыться и побриться. И не потому, что все они неряхи, просто на лодке нет элементарных бытовых условий. Выходящая на патрулирование лодка забита ящиками с овощами и консервами. Какие-то коробки громоздятся в жилых отсеках. Проход посреди лодки, где людям приходится ежедневно бегать, выполняя свои обязанности, больше напоминает полосу препятствий. Но люди способны стерпеть даже невыносимое, если не теряют чувства юмора. Поэтому главная транспортная артерия лодки, заставленная мешками с картофелем, получает название Унтер ден Линден, или Лейпцигерштрассе. На других лодках, несущих другой флаг, она превращается в Пикадилли или Елисейские Поля. Лучшим противоядием против ностальгии для подводника остается едкая шутка.

Для подводных лодок война началась сразу. Своего пика эта титаническая борьба достигла в 1943 году, но началась она с мрачной ноты. После недостойного поступка Лемпа, потопившего «Атению», репутацию подводников немного исправил командир U-29 капитан-лейтенант Шухардт. В момент объявления войны, 3 сентября, в море находилось множество британских торговых судов, которые шли «сами по себе, куда вздумается». Чтобы защитить этих потерявшихся сироток, британское Адмиралтейство отправило в море авианосец «Корейджес» вместе с 4 эсминцами. Они должны были крейсировать юго-западнее Ирландии. В течение 2 недель «Корейджес», как заботливый пастух, загонял беспомощных овечек в пролив Св. Георгия.

Вечером 17 сентября одно из перепутанных торговых судов, находившееся в нескольких милях от авианосца, послало в эфир паническое сообщение о вражеской подводной лодке. Командир «Корейджеса», капитан 1 ранга Макейг-Джонс, отправил 2 эсминца, чтобы проверить сообщение. Как раз в этот момент Шухардт всплыл под перископ. Море было спокойным, сумерки наползали, как это бывает на море, от горизонта. На фоне светящегося неба Шухардт увидел массивный корпус «Корейджеса». Он разворачивался против ветра, чтобы принять находящиеся в воздухе самолеты. Командир лодки повернул фуражку козырьком назад и припал к окулярам перископа, выводя U-29 в атаку. Когда последний самолет коснулся полетной палубы, он прицелился и выпустил 3 торпеды. После этого лодка стремительно пошла в глубину. 2 торпеды попали в цель, и через 20 минут «Корейджес» перевернулся и затонул, оставив после себя только пятно нефти. Вместе с кораблем погибли капитан и 517 человек экипажа. Макейг-Джонс обрел смерть героя, а Шухардт — лавры героя.

Осеннее золото покрыло землю, вечера стали долгими и холодными. Но еще далеко не все суда вернулись домой из своего последнего довоенного плавания. Они собирались в огромные неуклюжие конвои, оцепленные бдительными эсминцами, чтобы доставить в Англию жизненно необходимые ей грузы. Экипажи судов были мрачными и нервными. Им предстояли нелегкие времена, конец которых пока не был виден.

Прежде чем закончился год, на дно Атлантического океана отправилось более сотни торговых судов союзников. По мере того как рос потопленный тоннаж, коммодору Деницу стало ясно, что некоторые его капитаны значительно оторвались от основной группы. Среди остальных, подобно горным пикам, высился триумвират — Гюнтер Прин, Отто Кречмер и Иоахим Шепке. К началу 1941 года каждый из них потопил значительно больше 200000 тонн торговых судов. Из этой троицы именно Прину меньше других требовались лавры и литавры. Но уже через несколько недель после начала войны он обессмертил свое имя, проведя дерзкую операцию, которая потребовала исключительного умения и неслыханной отваги. Зато она принесла Прину постоянную славу, почести и превратила его в божество для толп берлинцев, которые истерически приветствовали его, когда он проезжал под мокрыми от дождя Бранденбургскими воротами. Он прошел долгий путь.

Гюнтер Прин родился в скромной семье. В детстве он хлебнул немало испытаний, которые стали еще тяжелее в результате послевоенной инфляции. Его мать, которую он искренне и глубоко любил, была его единственной опорой в мрачные годы, которые последовали за поражением Германии в Первой Мировой войне. Это была грустная женщина, которая продавал кружева, убирала студенческие пансионы и рисовала пасторальные картинки, чтобы хоть как-то оплатить растущие долги. Именно в эти трудные годы, проведенные в Лейпциге, юный Гюнтер, как и все мальчишки в мире, начал бредить морем. Он читал и перечитывал потрепанную книжку, описывающую жизнь Васко да Гама. Как самый приятный отдых от тяжелых ежедневных забот были для него мысленные путешествия вместе со знаменитым португальским мореплавателем вокруг мыса Доброй Надежды к сверкающему роскошью двору Великого Могола, правителя Индии. Да Гама стал идолом для Прина. Он прикрепил портрет мореплавателя у себя в изголовье как молчаливое напоминание о морских просторах.

В 1923 году, когда ему исполнилось 15 лет, Гюнтер услышал песню морскою ветра, запах смолы и пеньки, услышал крики чаек. И после этого не было силы, которая удержала бы его в тихой комнате. Он сказал матери, что хочет стать моряком, и она ответила:

— Если ты хочешь этого, Гюнтер, я не стану тебе мешать.

Он собрал свои жалкие сбережения, упаковал залатанную одежку в рюкзак и отправился в морскую школу в Финкенвадере. Беспокойный дух Васко да Гамы вел его.

Морская школа обрезала невидимые нити, которые привязывали его к земле. Для Прина это было время перестройки и открытий. В странном морском мире даже привычные веши потеряли свои старые названия. Сухопутные стены и пол превратились в переборки и палубу. Левый и правый обернулись бакбортом и штирбортом. Таинственная стрелка в сверкающем медном котелке вела корабли через бескрайнее море. Корабли были деревянными и стальными. Одни корабли мчались вперед, подталкиваемые бронзовыми лопастями винтов. Другие ловили порывы ветра в распушенные белоснежные груды парусов. Уходящие корабли оставляли позади себя слабую кильватерную струю на тихом зеркале гавани. Приходящие суда, казалось, все еще несут с собой ароматы Востока. Но встречались и печальные картины — корабли, которые давно погибли на мелководье, под берегом. Их бушприты торчали в сторону земли, как указующие и обвиняющие персты. И ворчащий прибой плескался между изглоданных шпангоутов.

Прин был прилежным учеником, и когда он закончил первичную подготовку, то был отправлен юнгой на учебный барк «Гамбург». Впрочем, если говорить строго, он стал капитанской прислугой. Когда были отданы швартовы, а паруса развернулись, ловя береговой бриз, Прин понял, что нашел свое призвание. Он провел на борту «Гамбурга» 6 месяцев. Это был период испытаний, и часто он вспоминал дом, прочный мирок стабильности и порядка. Но рядом находился капитан «Гамбурга», высшая власть в море, и в глазах его горел знакомый огонь Васко да Гамы.

В годы своего ученичества Прин вязал койку, прибирал капитанскую каюту, драил палубу, помогал коку, выворачивал за борт корзины с мусором — обязательно под ветер! За все это денег он не получил вообще, да и еды ему перепадало немного. А вдобавок случились ужасные ночи, когда штормовой ветер рвал паруса, его свистящие порывы превращали море в кипящий водоворот. Голодные волны захлестывали на палубу, и вода стекала через шпигаты пенистыми струями.

Однажды, после нескольких недель плавания, «Гамбург» взял курс на Пенсаколу. День выдался пасмурным, Гюнтер сидел на палубе и сочинял письмо домой матери.

Первый росток сомнений и уныния проклюнулся в нем, как, впрочем, в любом молодом моряке. Но это была временная слабость, которую Прин быстро преодолел. В океане частенько выдаются прекрасные рассветы, когда первые лучи солнца поднимаются из-за окрашенного в розовое восточного горизонта. Не менее прекрасны тихие вечера, когда ветер чуть слышно посвистывает в снастях. Холодные, прозрачные ночи с мириадами мерцающих звезд принесли мир в изболевшуюся душу юнги.

Его энергия и ум не остались незамеченными офицерами. Через некоторое время он оказался кандидатом на офицерское звание на «Пфальциге», еще одном паруснике. И после этого его карьера стремительно пошла вверх. Достаточно быстро он становится четвертым офицером на «Сан-Франциско». В 1932 году, после периода упорной учебы, Прин получает капитанский диплом. Но Великая Депрессия бушевала уже третий год, мировая торговля оказалась парализована, и Прин остался без работы.

Какое-то время он бездельничал, стоя в длинных очередях безработных. Но потом Прин согласился поработать в команде землекопов, занимавшихся осушением болот возле Фортсберга. За эту работы он получал только постель и пищу, но это дало Прину шанс не впасть в отчаяние. Во время отдыха в маленькой деревушке, по пути в рабочий лагерь, Прин решил немного пройтись, чтобы размять ноги. И он увидел прекрасную девушку, сидящую в саду. Он выглядела просто прелестно: освещенная солнцем фея, которая играла своими золотыми волосами. Прин ощутил внезапное желание разделить с ней свои надежды. Он купил букет роз в ближайшей цветочной лавке и пришел к заветному саду. Волнуясь, как школьник перед первым свиданием, он поднес букет изумленной девушке и поцеловал ее в щеку. Потом галантно поклонился и ушел со счастливой улыбкой на губах.

В Фортсберге Прин стал одним из безликой безымянной массы озлобленных, голодных молодых людей, которые плохо жили и не видели впереди ничего хорошего. Однако Прин был мечтателем. Видневшиеся на горизонте горы представлялись ему желтоватой дымкой, поднимающейся над океаном, и вскоре вернулась прежняя ностальгия.

В январе 1933 года германский военно-морской флот пригласил офицеров торгового флота к себе на службу. Прин немедленно согласился. Завершив курс основной подготовки, он был послан в школу подводного плавания в Киле. Через 5 лет он уже был вахтенным офицером на подводной лодке. Позднее, осенью 1938 года, он стал командиром лодки. Когда началась война, он повел свою лодку в первый атлантический поход. За первые 5 месяцев войны, которую ошибочно называют «странной», лейтенант Гюнтер Прин потопил более 66000 тонн вражеских торговых судов.

Но Прину еще предстояло встретился с Эгиром, норманнским богом моря.

Чуть южнее шестнадцатой параллели северной широты лежат каменистые пологие холмы Оркнейских островов, Оркад древности. Это кучка безрадостных туманных островков, отделенных от берегов Шотландии водной гладью пролива Пентланд-Ферт. Давным-давно тут звучали военные рога безжалостных викингов. Однако древние норманны оставили после себя след в названиях островов. Как угрюмый памятник жестокому времени высится на северо-западном берегу острова Бэррей каменная башня, построенная викингами. В самой гуще островов находится Скапа-Флоу, что-то вроде норманнского mare nostrum. Это закрытая со всех сторон бухта, протяженностью около 12 миль с запада на восток и около 8 миль с севера на юг. Его соленые щупальца выползают в холодную Северную Атлантику со всех сторон. На западе это пролив Бринг-Диип. На юге — пролив Хокса-Саунд. На востоке это предательский пролив Кирк-Саунд. Его сильнейшие приливные течения буквально изглодали скалистые берега острова Бэррей.

В годы Первой Мировой войны Скапа-Флоу использовался британскими флотом в качестве якорной стоянки. Но когда летом 1914 года Кролевский флот вошел в свой новый дом, то оказалась, что база никак не защищена. В первые месяцы войны командующий флотом получил множество сообщений о подводных лодках, замеченных рядом с базой. Адмирал Джеллико опасался, что какая-нибудь лодка сумеет проникнуть внутрь, что кончится катастрофой. Заграждения, спешно установленные англичанами в первые дни войны, надежностью не отличались. Однако ни одна лодка в ту войну не сумела проникнуть в Скапа-Флоу, хотя U-18 капитан-лейтенанта фон Хеннига оказалась буквально на волосок от успеха.

Первая Мировая война шла еще всего 4 месяца, когда фон Хенниг пробрался мимо патрульных судов. Он пристроился к бурлящей кильватерной струе парохода и подошел к противолодочному бону поперек пролива Хокса Саунд. Его отважное плавание результатов не принесло, так как британский флот уже ушел в море, впав в панику после предыдущих вылазок германских субмарин. Он предпочитал не стоять на якоре в базе, а бесцельно крейсировать в море. Разочарованный фон Хенниг ушел, не выпустив ни одной торпеды. Во время отхода U-18 была протаранена и потоплена эсминцем. Весь экипаж был спасен.

В самом конце войны, когда угли уже остыли и подернулись слоем пепла, а последние военные надежды Германии утонули в крови во время второй битвы на Марне, U-116 совершила последнюю отчаянную попытку проползти в Скапа-Флоу. Таким образом еще можно было смыть позор мятежей на кораблях Флота открытого моря. Лодкой командовал капитан-лейтенант Эсманн, и она имела свой обычный экипаж, хотя на ней присутствовал и один доброволец. Лейтенант Шульц был списан чуть ранее, но решил совершить последнее рискованное путешествие вместе со своими товарищами. Пытаясь спасти честь германского флота, они, по крайней мере, спасли свою собственную. Лодка погибла в ходе самоубийственной операции со всем экипажем.

Скапа-Флоу, с немецкой точки зрения, являлся несокрушимой крепостью, способной укрыть весь британский флот. Проливы, ведущие из бухты в море, можно было заблокировать бонами и сетями, поставив для их охраны патрульные суда. Сильные течения, которые достигали 8-10 узлов, делали плавание субмарины в подводном положении просто невозможным. Оркнейские острова находились в 500 милях на северо-запад от германских аэродромов. Бомбардировщикам над Северным морем угрожали внезапные шквалы и сильные ветры. Даже разведывательные самолеты, столкнувшись с плохой погодой, часто не видели абсолютно ничего, так как гавань была закрыта толстым слоем облаков, почти постоянно висящих над островами.

База Скапа-Флоу занимала господствующее положение в Северном море. А господство Королевского флота означало смертельную удавку длительной и тесной блокады для континентальной Германии.

Когда началась Вторая Мировая война, германский флот снова, уже почти рефлекторно, обратил взоры на северо-запад к мрачным Оркнейским островам. В сентябре разведывательные самолеты, используя редкие ясные дни, совершили несколько полетов над Скапа-Флоу, чтобы изучить систему обороны базы. В том же месяце лейтенант Велльнер, командир U-16, маленькой подводной лодки серии IIА, обнаружил сильнейшее течение к востоку от архипелага. Его лодка просто не смогла двигаться против течения, поэтому Велльнер поднял перископ и рассматривал Холм-Саунд до тех пор, пока чуть утихшая вода не позволила ему убраться восвояси. Информация, собранная самолетами и кораблями, поступала в штаб флота. И коммодор Дениц начал тщательно изучать карту Оркнейских островов.

Разведка показала, что англичане тщательно охраняют ближние подходы к Скапа-Флоу. Но детальное изучение ситуации показало, что далеко не всегда эта бдительность находится на должном уровне. Менее чем в миле от извилистого южного берега главного острова архипелага Помона лежит маленький пустынный островок Ламб-Холм. Он отделен от Помоны бурными водами пролива Кирк-Саунд, которые клокочут на острых прибрежных скалах. Это самое последнее место, которое командир подводной лодки выберет, чтобы пробраться на якорную стоянку флота. Но и здесь англичане приняли меры предосторожности, затопив 3 брандера в кипящих водах пролива.

Однако именно эти 3 судна вызвали пристальное внимание коммодора Деница. Если смелый командир подводной лодки поднимется на поверхность глухой ночью, в момент смены прилива отливом, он может попытаться проскользнуть через заграждение. Дениц решил, что потопление нескольких британских кораблей прямо на якорной стоянке главных сил флота вполне оправдывает риск потери подводной лодки. «Я полагаю, что в этом месте в момент смены приливных течений можно попытаться проникнуть в гавань», — написал он адмиралу Редеру. Редер согласился, и жребий был брошен.

Первой задачей было определить точное время, когда будет предпринята попытка прорыва. Атаку следовало проводить в полный прилив, когда новолуние оставит гавань Скапа-Флоу в полном мраке. Такие условия выполнялись в ночь с 13 на 14 октября. Все это коммодор Дениц смог определить с помощью холодного аналитического расчета. Человеческий фактор пока в расчет не принимался.

В то время германский флот использовал подводные лодки серии VII B, которые имели водоизмещение 750 тонн при длине около 66 метров. В надводном положении они могли развить скорость до 17 узлов, однако на волнении скорость, как правило, снижалась на пару узлов. Чтобы провести такую лодку через узкий пролив Кирк-Саунд в условиях полной темноты, справиться с капризными сильными течениями, пробраться в узкий проход между затопленными брандерами, а потом еще и выбраться обратно из гавани Скапа-Флоу, требовалось феноменальное штурманское чутье. Но проделать все это в присутствии врага, прокрасться вдоль неприятельского берега и суметь вернуться было сложнее во много раз. Тут требовалась еще незаурядная отвага.

Братство подводников было очень тесным и представляло собой исключительное явление, хотя и отражало общий дух товарищества, характерный для германского флота. Имея в своем распоряжении всего 2 дюжины океанских подводных лодок, Дениц должен был знать личные качества своих капитанов гораздо лучше, чем другие высшие офицеры флота. Поэтому он мог совершенно точно оценить все их достоинства и недостатки. Среди своих вояк он должен был выбрать того, на кого мог положиться. Дениц остановился на лейтенанте Гюнтере Прине, уже известном под кличкой Brattsekypfljen (маленький хвастун). Это был молодой, стройный, темноволосый офицер с хорошей военной выправкой, резким голосом и строгим лицом. В его сердце жил дух Васко да Гамы, которого Прин считал свои идеалом. Дениц выбрал Прина за его неукротимый дух и редкое хладнокровие. Чуть позднее Прин доказал, что Дениц не ошибся.

Холодным воскресным утром в начале октября Прина вызвали в штаб командующего подводными силами на борт плавбазы подводных лодок «Вейхзель», стоящей в Киле. В каюте коммодора уже находились несколько подводников, в том числе лейтенант Велльнер. Они собрались вокруг карты Оркнейских островов. Когда вошел Прин, Дениц его критически осмотрел, словно в последний момент желал еще раз убедиться в правильности своего выбора.

Потом коммодор пожал руку Прину. Когда все расселись вокруг стола, он предложил:

— Все в сборе. Начинайте, Велльнер.

Молодой офицер зачитал выдержки из своего бортового журнала, описывающие подходы к Кирк-Саунду. Когда он закончил, Дениц поднялся и подозвал Прина к карте на столе.

— Это якорная стоянка британского флота, — произнес он, указывая на карту. — Именно здесь, во время прошлой войны, погиб Эсманн. Все проходы в Скапа-Флоу заблокированы. Но в этом районе, — он ткнул пальцем в карту, — имеется очень сильное течение, и придется обходить брандеры. Но, несмотря на все это, я считаю, что решительный и умелый командир подводной лодки может прорваться в Скапа-Флоу.

Дениц замолчал. Лицо Прина оставалось каменным.

— Ладно, Прин. Я хочу, чтобы именно вы взяли на себя эту задачу. Я не предлагаю вам отвечать сразу. Вы можете подумать.

— Да, герр коммодор.

— Возьмите эти карты и изучите их, — сухо сказал Дениц. — Я ожидаю вашего доклада в полдень, во вторник.

— Слушаюсь, герр коммодор.

— И еще одно, Прин. Если вы решите, что эта задача невыполнима, вы спокойно можете отказаться. Ваш отказ никак не повлияет на вашу дальнейшую карьеру. Вы по-прежнему останетесь одним из наших асов. А теперь поразмыслите над этой проблемой. Мне нет нужды напоминать вам, что обсуждать ее нельзя ни с кем.

— Я понимаю это.

Совещание закончилось так же внезапно, как и началось. Прин сбежал по сходням «Вейхзеля» со свертком карт под мышкой. Всю ночь он просиде за столом. Изучение операции он начал с проработки теоретической части. Через несколько часов все детали были разложены у него в голове по полочкам. Следует войти в пролив Кирк-Саунд ночью 13 октября, когда не будет яркой луны, а значит, кильватерная струя лодки не будет фосфоресцировать. Для этого ему придется подойти к Оркнейским островам 12 октября и лечь на дно. Прилив начнется незадолго до полуночи, и он двинется вместе с ним, протискиваясь между затопленными брандерами. Когда лодка окажется внутри гавани, ему придется стрелять торпедами по любой обнаруженной цели, а потом удирать полным ходом, прежде чем приливное течение наберет полную силу. Иначе оно просто отбросит лодку обратно в Скапа-Флоу.

Прин явился к Деницу на «Вейхзель» на сутки ранее назначенного, бодрый и веселый. Дениц принял его в своей каюте.

— Итак, Прин? — строго спросил он. — Да или нет?

— Да, герр коммодор.

Дениц медленно прошелся по каюте, сцепив руки за спиной.

— Вы думали о фон Хенниге и Эсманне, которые пытались сделать то же самое в прошлую войну?

— Я думал о них, — ответил Прин.

— И у вас нет никаких сомнений относительно задания?

— Абсолютно никаких!

Дениц повернулся и в упор посмотрел на Прина.

— Это хорошо, — сказал он, протягивая руку. — Готовьте лодку к выходу в море. Удачи!

Подготовка к походу имела одну юмористическую деталь, на которую Прин старался не реагировать, прячась за обычной суровостью. U-47, которая готовилась к долгому патрулированию в Атлантике, была до предела загружена ящиками и мешками с провизией. Внезапный приказ Прина выгрузить большую часть этих припасов показался большей части экипажа бессмысленным. Удивленные моряки перешептывались, убеждённые, что «старик» немного тронулся, не выдержав постоянного нервного напряжения военного времени. Кроме того, воды и топлива на борту оставалось только на 10–12 дней. Для долгого похода этого было слишком мало, но Прин не отдавал приказа заправляться. Механик только качал головой и думал, что матросы, скорее всего, правы в своих подозрениях относительно капитана.

Наступил день отплытия, 8 октября. Прин, одетый в серую кожаную куртку, которую подводники носили во время вахт на мостике, лихо сбил фуражку на затылок и высоким голосом приказал:

— Отдать швартовы!

Стоял теплый осенний день. U-47 прошла Кильским каналом и направила свой острый нос во мрак Северного моря. Она шла на северо-запад. Прин решил хранить цель операции в секрете до того момента, когда U-47 подойдет к Оркнейским островам. Операция была очень опасной, и он не желал, чтобы экипаж лишнее время терзался сомнениями и беспокойством.

Во время похода Прин сторонился остальных офицеров. Он лишь отдал несколько устных приказов. У него на лице уже проступили следы усталости. На плечи Прина рухнул тяжелый груз — ответственность и одиночество командира. Он начал думать короткими, рублеными фразами. Когда Прин стоял на мостике, следя за длинной чередой клочьев пены, которые слетали с загнутых гребней волн, он чувствовал себя одиноким изгнанником. Пронизывающий ветер дул с ледяного севера, гребни волн оделись белыми шапками.

Во время довольно монотонного перехода наблюдатели несколько раз замечали на горизонте клубы дыма. Но Прин только кивал головой, выслушав рапорт, и не отдавал приказа атаковать.

— Следовать прежним курсом, — неизменно приказывал он, стирая брызги с заросшего щетиной подбородка.

Рано утром 12 октября Прин ожил. Мрачная, таинственная озабоченность внезапно покинула его и вернулась обычная нервная живость. Когда Прин поднялся на мостик, его глаза блестели. Он глубоко вдохнул влажный морской ветер, пахнущий дождем. Серые тучи громоздились на хмуром небе. Резкий юго-западный ветер гнал порядочную волну. Прин быстро оглядел горизонт, а затем соскользнул по трапу в рубку.

— Погружение! — скомандовал он.

Вахтенный офицер тут же послушно повторил:

— По местам стоять, к погружению!

Рубочный люк с лязгом захлопнулся, повернулся маховик запора, и офицер нажал на кнопку тревоги. Резкие звонки прокатились по всем отсекам.

Немедленно механик выключил дизеля и подсоединил к валам электромоторы. Были закрыты воздухозаборники и клапаны выхлопа. Каждый отсек приготовился к погружению. На контрольной панели засветились табло: «К ПОГРУЖЕНИЮ ГОТОВ». После этого вахтенный офицер скомандовал:

— Заполнить цистерны!

— Заполнить цистерны! — Эхом повторил механик.

Матрос нажал стопора маховиков затопления и начал вращать массивные колеса, открывая клапаны. Морская вода ринулась в балластные цистерны, и U-47 потеряла плавучесть. Она медленно ушла под воду, оставив после себя только пятно пены.

— Выровнять лодку на перископной глубине! — скомандовал Прин.

Рули глубины, установленные на носу и корме лодки, послушно повернулись, задержав лодку на определенной глубине. Прин щелкнул пальцами и приказал:

— Поднять перископ!

Маслянистая штанга перископа выползла из трюма лодки. Прин откинул ручки поворота перископа и еще раз осмотрел весь горизонт уже из-под воды. Он убедился, что горизонт чист. Еще раз щелкнув пальцами, он приказал:

— Убрать перископ!

U-47 подошла ближе к Оркнейским островам, держась на глубине 20 метров. Вскоре после полуденной трапезы Прин еще раз просмотрел карты, кивнул сам себе и тихо произнес:

— Теперь мы должны погрузиться на 100 метров.

Жужжание моторов и бурление воды за винтами доносились приглушенными шумами даже сквозь корпус и переборки. Потом рули глубины бесшумно повернулись, и U-47 пошла вниз ко дну. Люди напряженно молчали. Их лодка превратилась в слепую рыбу, которая искала место для отдыха. Но на дне моря всегда полно различных препятствий, не нанесенных на карту. Подводные скалы поднимались подобно шпилям затонувшего готического собора, готовые вспороть корпус лодки. Вражеские мины могли разнести ее на куски. Экипаж знал, что Прин полагается только на свою интуицию моряка. Так как небо последние несколько дней было затянуто тучами, ему требовалось узнать точные координаты лодки, поскольку прокладку приходилось вести исключительно по счислению. А ему требовались АБСОЛЮТНО точные координаты. По мере того как лодка погружалась, моряки начали различать неприятное потрескивание — это огромное давление глубины все крепче сжимало корпус лодки.

Так как угол погружения был совсем небольшим, морякам показалось, что пройдет бесконечно много времени, прежде чем лодка достигнет глубины 100 метров. U-47 двигалась вперед очень медленно. Потом мягкий толчок заставил лодку чуть вздрогнуть, под килем послышался скрип песка. Лодка дважды качнулась и успокоилась. Они лежали на дне, на глубине 100 метров, у самых берегов Оркнейских островов.

Медленно тянулись тяжелые часы ожидания. Вечером Прин приказал всплывать. Сжатый воздух начал выдавливать морскую воду из цистерн, и U-47 оторвалась от дна, после чего медленно пошла вверх. На глубине 20 метров подъем был прекращен, и когда лодка перестала раскачиваться, механик повернул рули глубины и поднял ее до 15 метров.

— Поднять перископ! — гаркнул Прин. Он осторожно осмотрел горизонт и сгущающуюся над морем ночь и только потом произнес:

— Всплываем!

Балластные цистерны были продуты и механик, следивший за указателем глубины, доложил:

— Рубка на поверхности!

Корпус лодки пока еще оставался под водой. Прин поднялся по трапу, повернул маховик крышки люка и поежился, потому что ему на голову хлынул небольшой водопад — на мостике, как всегда, осталось еще порядочно воды. Через несколько секунд он уже был наверху, подняв к глазам мощный цейссовский бинокль. Ничего. Он сложил руки рупором и крикнул в люк:

— Всплываем полностью!

Старший механик остановил электромоторы и запустил дизеля. Их выхлопные трубы, подведенные к балластным цистернам, вытеснили оставшуюся там воду, и U-47 выскочила на поверхность.

Прин поднялся со своей лежки на дне, чтобы уточнить координаты лодки. Он повел лодку к берегу, но между черным морем и низким мрачным небом ему удалось различить лишь неопределенную массу Оркнейских островов. Мрачный однообразный горизонт не мог дать ему никаких ориентиров. Но затем случилось нечто удивительное. В темноте, прямо по курсу, вспыхнула россыпь светящихся точек. Прин посмотрел на часы, светящийся циферблат показывал 22.00.

— Что это за чертовщина? — спросил он. Вахтенный офицер, стоящий рядом с командиром, тоже поднял бинокль.

— Это береговые огни, герр капитан.

— Береговые огни? — переспросил Прин, еще раз осматривая горизонт. — Действительно, будь я проклят! Какие любезные люди эти англичане!

Следующие полчаса Прин диктовал пеленги вахтенному офицеру. Тот передавал их ниже, в рулевую рубку, где штурман наносил линии на карту. Они пересеклись в точке юго-восточнее пролива Кирк-Саунд. Эта информация была передана на мостик.

— Все правильно, — сказал Прин, — давайте погружаться. И снова U-47 скрылась под водой. Когда лодка легла на дно, Прин приказал экипажу собраться в носовом отсеке.

— Я знаю, что всех вас удивляет то, что мы делаем, — произнес он. — Но теперь я могу вам сказать все. — Его глаза пробежались по серьезным лицам моряков. — Сегодня ночью мы прорвемся в Скапа-Флоу.

Только тишина была ему ответом. Но это была тишина облегчения, освобожденная от неясностей и недомолвок. Матросов не слишком беспокоила конкретная цель похода, которую Прин так долго скрывал от них, и название пункта назначения не вызвало больших эмоций. В последние несколько дней моряки начали испытывать невольную симпатию к проклятому богом Летучему Голландцу, который обречен странствовать по волнам до самого Страшного Суда. Пусть будет Скапа-Флоу. Любой моряк может найти это место на карте. Но Скапа-Флоу был больше, чем просто географическим понятием. Это была главная твердыня противника.

— Прежде всего вы должны отдохнуть, — продолжил Прин. — Вахта поднимет коков в 14.00. В 16.00 мы все плотно пообедаем. После этого в ходе атаки горячей пищи больше не будет. Придется ограничиться бутербродами и шоколадом. Когда мы двинемся, не должно быть никакого света и лишних шумов. Не ходите без необходимости. Я ожидаю от каждого из вас абсолютного спокойствия. Ни один приказ не будет отдан дважды. Все ясно?

Моряки улыбнулись и согласно кивнули. Это было что-то вроде кастовой солидарности, невысказанная благодарность за то, что им позволено сейчас находиться рядом со своим командиром.

— А теперь по койкам и спать! — приказал Прин.

Через несколько минут лодка затихла. Прин испытал глубокое удовлетворение от того, что его офицеры и матросы не выказали признаков удивления или испуга. Он рухнул на койку и прикрыл глаза ладонью. Но его возбуждение было слишком велико, и Прин не мог уснуть. Он прошелся по отсекам U-47, слушая похрапывание и тяжелое дыхание матросов. Потом он вернулся в пост управления и нашел своего старшего рулевого Шпара, склонившимся над картами.

— Вы думаете, нам это удастся? — спросил Шпар.

Прин улыбнулся.

— Разве я пророк?

Пока U-47 отлеживалась на дне, подобно спящему ихтиозавру, военное счастье, которое до сих пор улыбалось Прину, внезапно отвернулось от него. Прин, разумеется, не знал, что происходит наверху, за пределами его тихого мирка. Когда вечером 12 октября германские самолеты-разведчики сфотографировали Скапа-Флоу, то оказалось, что в этом гнезде сидит 1 авианосец, 5 других тяжелых кораблей и большое число мелких. Однако в тот же день они подняли якоря и вышли в море через пролив Хокса-Саунд, пройдя всего в 15 милях от точки, где ждал Прин. Если бы он застал на стоянке все эти корабли, Королевский флот получил бы гораздо более серьезную рану.

Но якорная стоянка не была совершенно пустой. Примерно в миле к западу от выхода из пролива береговая линия поворачивала на север, чтобы через 5 миль подойти к набережной города Скапа. Потом она загибалась на юго-запад, образуя извилистую кривую. В этой бухте стояли на якоре 2 корабля. Первым был «Пегас», старый изношенный корабль, знававший лучшие дни. Эта была плавучая база гидросамолетов (6900 тонн, 11 узлов), полурассыпавшийся обломок прошлого, который со дня на день должен был пойти на слом. Вторым был линкор «Ройял Оук» под флагом контр-адмирала Г. Э. К. Блэгроува. Примерно в том же районе мотались на якорях несколько эсминцев. Южнее группа патрульных судов крейсировала у входа в Хокса-Саунд.

После ухода флота «Ройял Оук» остался единственной стоящей внимания целью. Хотя он был построен в 1916 году, «Ройял Оук» все еще оставался достаточно мощным кораблем. Он имел водоизмещение 33000 тонн и был вооружен 8 орудиями калибра 381 мм. Со времен уже далекой Ютландской битвы он прошел несколько модернизаций, которые должны были повысить его боеспособность. Вдоль бортов были наварены були, главной задачей которых было ослабление воздействия взрывов торпед.

Вечером 13 октября в 22.00 экипаж линкора, который состоял из 1264 человек, уже готовился отойти ко сну. Бодрствовали только вахтенные, которые ждали скучного, но спокойного ночного дежурства. И еще группа старших унтер-офицеров пока сидела за чашкой чая, обсуждая последние известия с фронтов. Большой корабль тихо покачивался на якоре в темной бухте. Холодный бриз, пролетая над холмами северной Аркадии, чуть морщил воду. Тонкий серпик луны чуть виднелся в разрывах туч. Оживали призрачные огни северного сияния.

U-47 держалась под водой, к востоку от Оркнейских островов, до вечера 13 октября. Экипаж плотно поужинал, прежде чем отправиться на боевые посты. Торпедные аппараты № 1 и № 2 были заряжены. Остальные торпеды были подготовлены к быстрой перезарядке аппаратов. На случай возникновения опасности захвата лодки противником были установлены подрывные заряды. Прин прошелся по отсекам, разговаривая с офицерами и матросами. Всюду царило чувство уверенности, поэтому он записал в бортовом журнале:

К 17.00 солнце скрылось за мрачными холмами Помоны, и через 2 часа U–47 поднялась на поверхность. В 19.15, когда стало уже совсем темно, Прин лег на курс 320°. Количество наблюдателей было увеличено, 4 пары биноклей обшаривали темный горизонт. На мостике было установлено затемнение, поэтому ни единый лучик света не пробивался сквозь рубочный люк. Люди говорили только шепотом. Иногда сквозь тучи пробивался случайный зеленый луч, когда Северная Аврора начинала свою волшебную игру в небе. Люди ощущали легкое дуновение слабого северного ветра, слабый плеск плыл над морем, когда острый нос U-47 вспарывал очередную волну. Прин был напряжен, как пантера, готовящаяся к прыжку. Почти 4 часа он осматривал море, не проронив ни единого слова, только следил и слушал. В 23.07, когда U-47 находилась точно на запад от острова Южный Рональдсей, наблюдатель тронул его за руку и указал куда-то в темноту на юг.

— Что там? — возбужденно спросил Прин.

— Я не знаю, герр капитан. Но что-то там есть. Прин поднял бинокль к глазам.

— Donnerwetter! Это торговое судно! Все вниз! Люди посыпались сквозь люк вниз в рубку. Прин, спустившись последним, захлопнул крышку.

— Погружение! — скомандовал он. — Перископная глубина.

U-47 теперь двигалась на малой глубине, буквально под самой поверхностью моря. Прин внимательно рассматривал горизонт через перископ, но решительно ничего не мог заметить. В 23.30 он приказал снова подняться на поверхность, и через минуту рубка показалась из воды. Но теперь U-47 уже находилась в проливе Холм-Саунд, и торгового судна уже не было видно. В миле, слева по носу, Прин сумел различить во мраке торчащие из воды мачты затопленных судов, которые он по ошибке принял за брандеры в проливе Кирк-Саунд.

— Курс 20°,- скомандовал он рулевому Шмидту.

В следующий момент U-47 начала поворот влево, оставляя за собой красивую фосфоресцирующую дугу кильватерного следа. Лодка уже двигалась на запад несколько минут, и Прин начал прикидывать, как ему лучше пробираться мимо брандеров, когда на мостик поднялся штурман.

— Вы ошиблись, герр капитан! — сказал он.

— Ошибся? — резко переспросил Прин. — Разве прямо перед нами не брандеры?!

— Да, это брандеры. Но только это пролив Скерри-Саунд. Кирк Саунд находится в полумиле к северу.

Прин поднял бинокль и медленно обвел взглядом горизонт прямо по курсу.

— Да, — согласился он, — вы правы.

U-47 немедленно повернула круто вправо и пошла прямо на север, к главному острову архипелага, оставляя слева по борту остров Ламб-Холм. Когда до острова Помона оставалось менее 500 метров, Прин еще раз повернул влево и вошел в пролив Кирк-Саунд. U-47 пошла параллельно береговой черте.

Время от времени, Эол бросал свои сверкающие копья света через затянутое громадами черных туч небо. Северное сияние начало переливаться разными цветами — от желто-зеленого до сине-фиолетового. Таинственное свечение слабо озарило узкое горло пролива Кирк-Саунд. На фоне этих искрящихся полос света безжизненные силуэты брандеров казались зловещими тенями, перекрывающими пролив между островами Ламб-Холм и Помона. Прин на мгновение попал под чары колдовских огней и грозовой ночи. Позднее он записал в бортовом журнале, что брандеры в проливе «казались нереальными, как театральная декорация».

Теперь брандеры находились менее чем в миле впереди него. Два брандера располагались вдоль линии, идущей с севера на юг, третий, самый ближний к берегу, находился чуть правее. На подходе к линии заграждений Прин ясно ощутил сильное течение и взял курс точно на восток. Самым северным судном была шхуна, чьи мачты торчали из воды как мертвые, лишенные веток деревья. Прин пропустил ее по правому борту. Почти прямо перед ним сразу возник второй брандер, Прину пришлось резко повернуть, чтобы оставить его левее. Ржавые тросы под углом уходили в мутную воду пролива, удерживая массивный корпус затопленного судна на месте. Прин аккуратно подрабатывал машинами, компенсируя силу течения. Но как раз в этот момент поток, огибающий затопленную шхуну, ударил в корму лодки и заставил ее нос рыскнуть вправо. U-47 начало мотать из стороны в сторону, как щепку, и понесло прямо на брандер.

— Лево на борт! — приказал Прин. — Левая машина стоп… Правая малый вперед!

Прин изо всех сил стиснул поручни мостика, следя, как нос лодки медленно, слишком медленно поворачивает влево. Через мгновение он ощутил слабый толчок, и раздался низкий противный скрежет камней по стальному корпусу лодки.

— Проклятие! — выругался он. — Неужели мы сейчас сядем на мель? Обе машины, полный вперед!

Пару минут лодка не двигалась с места. Ее винты с шумом взбивали воду за кормой, едкие клубы сгоревшего дизельного топлива плыли над водой. Лодка резко дернулась, заскрежетав так громко, что даже мертвый мог проснуться. Морякам показалось, что клыки невиданного чудовища прошлись по корпусу лодки от носа до кормы. U-47 освободилась.

Резко увеличив скорость, Прин попытался обойти проклятый трос с севера, но когда лодка была на расстоянии всего несколько метров от препятствия, понял, что течение слишком сильно, и он лишь еще раз налетит на трос.

— Этот трос намотается на наш левый винт, — решил он. — Левая машина, стоп! Лево на борт!

Темный берег Помоны находился менее чем в 200 метрах от лодки, мерцающие огни Северной Авроры играли на воде и поблескивали на корпусе лодки.

— Если они нас и сейчас не видят, — сказал Прин, — должно быть, они ослепли.

Он следил, как форштевень лодки медленно ползет влево. Потом подождал немного. Через минуту трос дернулся и улетел прочь. Прин с облегчением вдохнул.

— Лево руля, — приказал он. — Обе машины, средний вперед. И передайте экипажу, что мы находимся внутри Скапа-Флоу.

Было уже за полночь, когда 11–47 проникла в британскую военно-морскую базу. На небе замерцали призрачные огни северного сияния, осветив всю бухту. Прин медленно двигался по чуть поблескивающей воде к якорной стоянке главных сил флота, которая находилась в юго-западной части бухты. Видимость была исключительно хорошей, и Прин мог видеть черные громады островов Флотта, Фара и Кава, которые отмечали южную и западную границы стоянки. Но кораблей там не было.

Он развернулся и пошел на восток. Пока лодка безнаказанно вертелась в львином логове, Прин думал об Эсманне и фон Хенниге, о ржавых корпусах линкоров Флота открытого моря, которые были затоплены здесь 20 лет назад.[4] Его ощущения представляли странную смесь упоения собственной безнаказанностью и чудовищного изумления. Он до сих пор не мог полностью осознать невероятность происходящего. Лодка совершенно свободно разгуливала по Скапа-Флоу словно он был Первым морским лордом, путешествующим на подводной лодке Его Величества.

В 0.55 он заметил, чуть впереди левого траверза, 2 больших корабля. Справа от них, чуть ближе к берегу, стояли несколько эсминцев. Прин круто повернул влево, а потом лег на курс 340°. Он подошел на расстояние 1,5 мили к ближайшему кораблю и опознал его как линкор типа «Ройял Соверен». В действительности это был сам «Ройял Оук». Он чуть покачивался на слабой зыби, развернувшись носом на восток, подставив Прину в качестве мишени буквально весь свой борт. Вторым кораблем, который находился чуть дальше, была база гидросамолетов «Пегас», однако Прин ошибочно принял ее за линейный крейсер «Рипалс». В 0.58 он вышел на исходную позицию для пуска торпед. Торпеды были оснащены контактными взрывателями, и Прин адресовал 2 из них «Ройял Оуку», а 1 — «Пегасу».

— Пли! — скомандовал Прин.

Единственным звуком в ночной тишине было слабое шлепанье маленьких волн по бортам лодки. Поэтому резкое шипение сжатого воздуха и звяканье заслонок торпедных аппаратов прозвучали неестественно громко. Прин впился взглядом в светящийся циферблат больших часов на переборке и беззвучно отсчитывал секунды, пока торпеды мчались к цели. Воздух, казалось, буквально пропитался электричеством — так велико было напряжение. Через две минуты темноту ночи расколола ослепительная вспышка, и громоподобный гул прокатился над бухтой, отдаваясь эхом от берегов Скапа-Флоу.

Одна торпеда попала в носовую часть линкора. Две другие прошли мимо. «Ройял Оук» пробудился от спячки. Корабль получил серьезную рану, однако она не была смертельной. Офицеры решили, что в него попала бомба, или произошел какой-то внутренний взрыв. Абсолютно никто на борту линкора даже не подумал, что это может быть торпеда. Часть носовых отсеков, где находились огнеопасные материалы, была затоплена во избежание пожара. Аварийные партии похватали брандспойты, топоры, противогазы и ручные фонари и бросились в трюм. Пробиваясь сквозь огонь и дым, они закрывали водонепроницаемые двери и укрепляли переборки. Матросы, которых взрыв выбросил из коек, толпились на палубе босые и полуголые, громко переговариваясь. Никто ничего не мог понять. Однако холодная палуба «Ройял Оука» пока оставалась такой же прочной и надежной, поэтому они решили спуститься вниз, чтобы согреться. Как только затопление в носовой части и несколько очагов пожара были взяты под контроль, аварийная партия начала внимательный осмотр отсеков, пытаясь выяснить, что же послужило причиной взрыва. Вахтенные получили по чашке горячего какао. Остальные моряки, разбуженные взрывом, осмотрелись, успокоились, решили, что не произошло ничего ужасного, и отправились досыпать.

Тем временем Прин отошел на юг и направился к проливу Скерри-Саунд, через который он попал в бухту, намереваясь уходить. Но, посмотрев назад, он усомнился в собственной меткости. «Ройял Оук» стоял на ровном киле, и не было заметно, чтобы линкор получил серьезные повреждения.

— Я возвращаюсь назад! — проворчал он. — Право руля!

Пока торпедисты перезаряжали аппараты, U-47 описала циркуляцию и снова развернулась носом на север. В 1.22 Прин оказался в 1500 метрах южнее своей добычи. Рулевой выровнял лодку.

— Пли!

Еще 3 торпеды выскочили из носовых аппаратов и, оставляя на поверхности дорожки воздушные пузырьки, умчались в темноту.

— Право руля! — скомандовал Прин.

U-47 развернулась на обратный курс. Снова Прин слушал, как тикает секундная стрелка. В 1.25 ужасный взрыв прогремел в средней части линкора. Пламя словно поглотило «Ройял Оук». Раскатистый грохот прокатился по всей бухте. Линкор содрогнулся от киля до топов мачт. Его противоторпедные були были разорваны. Рваные стальные листы и обломки дерева полетели в воздух и начали падать в воду вокруг обреченного корабля, как чудовищный град. Топливные цистерны «Ройял Оука» были вспороты, и тонны черной густой нефти хлынули в воду. Вокруг линкора образовалось мерцающее маслянистое пятно. Холодная морская вода потоком ринулась в машинные отделения. Люди закричали, завизжали, однако многие уже умолкли навсегда.

Корабль стоял на якоре всего в полумиле от берега, но кренился он слишком быстро, и команда просто не успела спустить шлюпки. Адмиральский катер, нагруженный по самый планшир, затонул, так как на него бросились десятки людей. Сотни моряков прыгали за борт и умирали от разрыва сердца — шок от попадания в ледяную воду были слишком силен. Другие захлебывались в вязкой нефти и тонули, отчаянно призывая на помощь.

Вторая атака переполошила всю гавань. Сигнальные прожектора на эсминцах заморгали, передавая какие-то сообщения. Сильные лучи поисковых прожекторов бессмысленно метались по мрачным водам. Больше ни у кого не осталось никаких сомнений. Роль Прина изменилась, из охотника он превратился в дичь.

— Оба дизеля, полный вперед! — крикнул он. — Включите электромоторы! Мне нужен буквально каждый узел!

Бросив взгляд через плечо, Прин увидел, как «Ройял Оук» кренится, окутанный блеклым серым дымом. U-47 мчалась на юг, оставляя за собой кипящую кильватерную струю. Тем временем и британские эсминцы снялись с якорей. Пока «Ройял Оук» оседал все ниже, супруга Эгира, морская богиня смерти Ран, медленно сомкнула свои водные объятия вокруг обреченного линкора. Она унесла более восьмисот офицеров и матросов его команды в холодную могилу.[5]

Подводная лодка еще несколько минут неслась полным ходом, и Прин оказался в 500 метрах от берега острова Помона в том месте, где заканчивалась прибрежная дорога, идущая на юг из городка Скапа. Рассматривая берег прямо на траверзе у себя, Прин увидел свет фар нескольких автомобилей, едущих по дороге. Внезапно, самый ближний из них повернул прямо к бухте и через мгновение яркий свет залил рубку подводной лодки. Потом машина развернулась и на большой скорости понеслась на север в Скапа.

— Это был наш агент! — уверенно заявил Прин.

Но самой главной его заботой был, разумеется, не автомобиль. Когда Прин посмотрел назад, то увидел сверкающие прожектора нескольких эсминцев. Они прочесывали бухту, и беспощадные лучи вспарывали ночной мрак. Затем, где-то вдалеке, он услышал приглушенный грохот разрывов глубинных бомб. Внезапно, словно холодная игла уколола его — один из эсминцев резко повернул на юг, двигаясь трем же курсом, что и U-47. На мостике эсминца замигал сигнальный прожектор. Прин закусил губу и вцепился в поручни мостика.

— Нас преследует эсминец, — сказал он своему старшему помощнику Эндрассу. — Если он нас заметит, нам конец.

— Мне начинать молиться, герр капитан? — кратко поинтересовался Эндрасс.

Прин не ответил.

U-47, содрогаясь от работы дизелей, уже приближалась к проливу Скерри-Саунд, когда эсминец неожиданно повернул вправо, чтобы осмотреть другой сектор. С его кормовых рамп в воду покатились глубинные бомбы.

Прин облегченно произнес:

— Ну и хорошо, с этим покончено.

Он знал, что трудности, с которыми лодка столкнулась, пробираясь в Скапа-Флоу, сейчас увеличатся, так как приливное течение будет ей мешать. Поэтому он решил постараться найти безопасный проход между самым южным брандером и берегом Ламб-Холма. Ему приходилось поторапливаться, так как лай гончих постепенно приближался. Они мчались по следу красного зверя.

Сначала Прин вышел в точку к юго-западу от пролива Холм-Саунд, после чего он развернул U-47 на северо-восток и снизил скорость. Когда лодка приближалась к бутылочному горлышку пролива, Прин явственно ощутил, как сильное течение отталкивает ее назад. Если верить показаниям приборов, то лодка шла со скоростью 10 узлов, однако черная глыба скалистого острова, находившаяся у нее всего в 200 метрах по правому борту, не двигалась с места. Прин осторожно увеличил скорость, и винты лодки постепенно взяли верх над силой потока. U-47 потихоньку поползла вперед. Она прошла буквально в считанных метрах от южного брандера. Но тут течение обрушилось на лодку с новой силой, и ее нос понесло влево. На мгновение леденящий ужас пронизал Прина — U-47 врезалась в заграждение!

— Право на борт! — закричал он. — Полный назад! Правая машина, стоп! Лодка задрожала.

— Правая, назад! — крикнул он.

Голос капитана сорвался от напряжения, его лоб покрылся крупными каплями пота. Затем, содрогаясь от работы надрывающихся дизелей, U-47 начала медленно поворачивать вправо. Но в следующий момент течение развернуло ее носом прямо на Ламб Холм.

— Правая, полный вперед! Лево на борт! — Форштевень лодки все еще шел вправо. — Лево руля! — заревел Прин. — Лево руля, черт возьми!

— Руль положен влево, герр капитан! — откликнулся рулевой.

Прин с ужасом смотрел, как приближается скалистый берег. «Почему она не поворачивает влево?» — с отчаянием подумал он. Но как раз в этот момент U-47 начала поворачивать. Прин с облегчением перекрестился и отдал рулевому еще несколько команд. К этому времени ему удалось нащупать стрежень течения, и он удерживал U-47 точно в нем, отрабатывая немного рулем. Дизеля развили обороты, соответствующие скорости 17 узлов, однако лодка, двигаясь против течения, делала едва ли больше 8 узлов. Прин поднял бинокль, и ледяные мурашки пробежали у него по всему телу. Прямо перед ним, преграждая путь, стояла длинная баржа.

Она приткнулась к северо-западной оконечности Ламб-Холма, но далеко выдавалась в пролив.

— Лево на борт!

Лодка рыскнула влево, но прошла целая минута, прежде чем она обошла подвернувшуюся некстати баржу. Потом Прин снова повернул на восток. Лодка наконец выскочила из узкого горлышка пролива, и тогда Прин привел ее на юго-восточный курс, ведущий в открытое море. Корабельные часы показывали 2.15. И только теперь Прин заметил, как бешено бьется его сердце.

— Мы на свободе, — сказал он со вздохом облегчения. — Передайте это экипажу.

Из люка внизу долетел взрыв ликующих возгласов. Моряки пожимали друг другу руки. Из люка на мостик поплыли веселые звуки гармошки. Механик, перемазанный с ног до головы машинным маслом и тавотом, пришел в центральный пост и начал подтягивать музыке неверным голосом. Штурман сломал свой карандаш. Кок радостно замолотил поварешкой по пустой кастрюле.

Прин сунул голову в люк.

— Рулевой!

— Да, герр капитан?

— Вы действовали прекрасно.

Широкая улыбка поползла по лицу Шмидта.

— Благодарю, герр капитан.

Прин взял курс домой. На рассвете 14 октября он погрузился. Но ближе к вечеру лодка снова поднялась из глубин Северного моря и пошла в надводном положении. С северо-востока налетело недружелюбное дыхание Эола, несущее с собой рваные тучи и дождь. Видимость резко ухудшилась. Где-то далеко Прин услышал отдаленные раскаты взрывов глубинных бомб. Он насчитал 32 разрыва, после чего решил, что будет благоразумнее отлежаться на дне, пока англичане не закончат охоту. На следующий день он снова поднялся на поверхность и тут же обнаружил прямо у себя по курсу пароход. Лодка дала предупредительный выстрел ему под нос, и пароход остановился. Когда Прин узнал, что это норвежское судно «Метеор», следующее в Ньюкасл-апон-Тайн с 238 пассажирами на борту, то сигналом разрешил ему следовать дальше.

Весь день 16 октября лодка шла на юго-восток. Дул легкий ветер, и видимость была хорошей. Несколько матросов принесли на мостик банку белой краски и нарисовали на бортах лодки карикатурное изображение пыхтящего быка. U–47 получила новый герб, а сам Прин — новое прозвище «Бык Скапа-Флоу».

Утром 17 октября U-47 вошла в Вильгельмсхафен. На борт лодки прибыл гросс-адмирал Редер, пожал руки всему экипажу и наградил каждого Железным крестом. Гросс-адмирал сообщил Прину, что ему предоставляется возможность лично доложить о походе фюреру в Берлине и что там же командира лодки ожидает специальная награда. За участие в планировании операции коммодор Карл Дениц был произведен в контр-адмиралы.

Во второй половине дня Прин и его экипаж вылетели в Берлин. День был дождливым, но берлинцы высыпали на улицы, чтобы повидать своих героев. Двойные цепи полицейских пытались удержать толпу, рвущуюся к Прину. Он стоял в открытой машине и салютовал народу. Синяя с золотом парадная форма производила исключительное впечатление. Но под глазами героя виднелись черные круги, и он едва не падал от усталости. Однако он улыбался и выглядел немного удивленными, помахивая рукой огромным толпам народа, выстроившимся вдоль улиц.

В завершение этого импровизированного торжества Прин и его офицеры поднялись по парадной лестнице рейхсканцелярии, где Гитлер лично наградил его Рыцарским крестом. Еще несколько дней назад Прин был безвестным героем. Теперь он вознесся на самую вершину Олимпа.

Боги щедро наградили Прина, однако они не даровали ему бессмертия. В начале 1941 года Прин, на рукавах которого красовались уже 3 золотые полоски корветтен-капитана, снова вывел U-47 в море и направился в Северную Атлантику. Но теперь он уже был легендой. Прин вполне заслужил свои лавры, так как на его счету имелось 245000 тонн вражеских торговых судов, отправленных на дно. Он заключил пари с 2 другими асами-подводниками Отто Кречмером (U-99) и Иоахимом Шепке (U-100). Кречмер имел 282000 тонн, а Шепке — 230000 тонн. Они поспорили, кто из них первым достигнет цифры 300000 тонн. Двое проигравших должны были угостить победителя парадным обедом с шампанским. Но боги войны рассудили иначе.

17 марта Шепке погиб ужасной смертью на мостике своей лодки. Британский эсминец «Вэнок» протаранил U-100, и Шепке был просто раздавлен его форштевнем. В тот же самый день была потоплена и лодка Кречмера. Но сам командир был выловлен англичанами из воды и остаток войны провел в лагере для военнопленных. Однако первой погибла все-таки U–47.

10 марта Прин находился в 200 милях южнее Исландии, крейсируя на маршруте следования союзных конвоев. Он умело маневрировал, прячась за плотным дождевым шквалом, и подошел к конвою в надводном положении. Осторожно выглянув из-под дождевой завесы, Прин к своему ужасу обнаружил, что находится прямо на виду у британского эсминца «Вулверин».

На мгновение он застыл на мокром от дождя мостике. Потом лодка круто повернула и тут же нырнула обратно в дождь. Однако командир «Вулверина», капитан 2 ранга Джеймс Роуленд, уже приказал дать полный ход. Сквозь косые росчерки Дождя Прин видел несущийся прямо на него эсминец.

— Срочное погружение! — крикнул он, одновременно ныряя в люк.

«Вулверин» прошел над пятном бурлящей воды в том месте, где погрузилась U-47, и сбросил серию бомб, установленных на малую глубину. Одна из них взорвалась под кормой U–47, нарушив центровку валов. Страшная вибрация начала сотрясать валы, задрожали даже сами электромоторы.

Прин двигался самым малым ходом, пытаясь отойти на юг. На несколько минут локатор эсминца стал бесполезен в грохоте разрывов глубинных бомб. Это дало Прину слабый шанс ускользнуть от чуткого уха гидролокатора «Вулверина». Он приподнял перископ и обнаружил, что находится позади широкой полосы дождя, которая полностью скрыла британский эсминец из вида. Солнце уже скрылось за горизонтом, на западе еле теплилась узкая полоса заката. Приближалась ночь, которая могла скрыть поврежденную лодку.

Прин поднялся на поверхность и пошел на юг, однако англичане внимательно прослушивали морские шумы. Погнутые валы U-47 гремели слишком сильно, и Роуленд снова помчался в погоню. Он заметил окрашенный черным корпус лодки примерно в миле справа по носу и тотчас повернул прямо на нее. Прин снова погрузился. «Вулверин» промчался над местом погружения и сбросил вторую серию глубинных бомб. Страшные ударные волны взбурлили море. Следом поднялись огромные гейзеры серой воды. Роуленд подождал. Внезапно прогремел ужасный подводный взрыв. Ему даже показалось, что по мостику «Вулверина» ударили исполинским молотом. В сумерках заблестело нефтяное пятно, медленно расползающееся по поверхности моря. Еще через минуту на поверхность выскочил большой пузырь воздуха. Он вынес с собой огрызки фруктов, какие-то обломки, простыни и форменную фуражку. Запах нефти в холодном воздухе чувствовался, особенно сильно. «Вулверин» кружил вокруг места катастрофы, выжидая. Его гидролокатор продолжал чутко ощупывать морские глубины. Если бы эхо импульса вернулось, это означало бы, что U-47 все еще жива. Но глубина была молчалива, как могила. «Вулверин» стряхнул кровь с клыков и помчался дальше. Охота продолжалась. [6]

Гюнтер Прин упокоился в море, которое всегда было единственной подходящей могилой для настоящего моряка.