"Тайна декабриста. Сборник повестей" - читать интересную книгу автора (Шагурин Николай Яковлевич)

6. Властитель над числами

Вернемся, однако, к периоду времени между пребыванием мистера Ларгетни в Монте-Карло и появлением его в Лас-Азартасе. Точнее — к прекрасному дню раннего лета, когда в Оберлинском университете закончились переводные и выпускные экзамены.

Профессор Томас Кларк Моррисон, возглавлявший кафедру математики и кибернетики, вышел из учебного корпуса, и день встретил его мягким солнечным теплом, ласковым дуновением ветерка и трепетом листвы пышно распустившихся деревьев, которыми был засажен центральный участок университетского городка. Сейчас, после семимесячного пребывания в аудиториях, где в воздухе так и летали кварки, спины и биты, интегралы Лебега и мартингалы, эргодические теоремы и цепи Маркова [39], он чувствовал потребность на несколько часов отключиться от этих архимудреных понятий и побыть… просто человеком.

Профессор расправил плечи и с наслаждением потянулся. Впрочем, лицо его тотчас снова стало серьезно: предстоящие каникулы с рыбной ловлей в горных озерах, прогулках на каноэ и купаньем были омрачены некоторыми чрезвычайно неприятными обстоятельствами. Моррисон нахмурился и зашагал к бытовому корпусу, где на первом этаже находилась студенческая комната отдыха с маленьким баром.

Когда в дверях появилась его представительная фигура, облаченная в серый костюм и неизменную мягкую сиреневую сорочку, студенты с боцманскими бородками приветствовали профессора гулом, полным доброжелательности: Моррисон был в университете самым популярным преподавателем.

Истоки этой популярности следовало искать в личном обаянии и демократичности профессора — без заискивания перед студентами, без потачек в учебе. Моррисон относился к студентам, как старший товарищ к своим преемникам в науке. Кроме симпатий он снискал, что, пожалуй, важнее, глубокое и искреннее уважение студенчества, естественно не допускавшее фамильярности, — оно было завоевано фундаментальными знаниями, творческим подходом к важным научным проблемам, оригинальными трудами. Все это у некоторых из его чопорных и менее талантливых коллег вызывало зависть, переходящую порой в раздражение.

Рэймонд Уинслоу, преподаватель биологии, выдающаяся бездарность, с кислой миной говаривал Моррисону:

— Ну что вам за охота лезть в студенческую компанию? Вашей научной репутации совсем не идет якшанье с этими бройлерами. Я слыхал, вы с ними даже в карты играете…

Как и ожидал Моррисон, в клубе за двумя столами уже расположились игроки в бридж. Его тотчас пригласили принять участие. Профессор направился к стойке, выпил бокал пива, закусил парой сэндвичей и подсел к играющим.

Как только сдали карты, к той же стойке подошел худощавый, черноволосый и черноглазый, смуглый молодой человек. Моррисон кивнул ему: это был его любимый ученик, студент предпоследнего курса Эдвин Поули. Убежденный холостяк, профессор Моррисон в душе считал этого талантливого юношу за сына, гордился им, относился к нему очень сердечно и потому был к нему требовательнее, чем к другим студентам.

А Эдвин Поули был талантлив ярко, размашисто. Прогресс техники по его глубокому убеждению зиждился на трех китах: математике, кибернетике и физике. Этим трем наукам он отдавался с равной страстью. Когда перед ним ставили какую-либо математическую задачу, он прежде всего стремился понять ее физический и даже инженерный смысл. С уверенностью можно было сказать, что в лице Поули наука и техника получит не только выдающегося математика, но и самобытного конструктора в области электроники.

Поули блестяще сдал переходные экзамены на последний курс, но вид у него был самый мрачный. Хлопнув две больших рюмки чистого виски, он оперся о стойку, опустил голову и задумался.

Профессор покосился на Поули, он знал причину этой мрачности. Правительство преподнесло студенчеству к экзаменам “сюрприз”: конгресс утвердил законопроект о значительном сокращении числа стипендий студентам высших учебных заведений [42]. Инициатором этой затеи явился Чарльз Брукс, генерал из тех, кто в народе получил прозвище “горилл”: воина во Вьетнаме требовала денег и денег. И солдат.

В числе первых из списков стипендиатов был вычеркнут Эдвин Поули: его выступления на студенческих митингах против этой разбойничьей войны не остались незамеченными. По этому поводу Моррисон и Поули имели накануне разговор. Поули ходил, как в воду опущенный, и профессор всячески пытался ободрить его.

— Вы уже знаете? — спросил Моррисон.

— К несчастью, да.

— Вы читали, что заявил на пресс-конференции этот пентагонский заправила? “Нам сейчас нужны солдаты, а не студенты…”

— Так и сказал?

— Да.

— Какой идиот!.. В общем, положение таково: в канцелярии меня уже поставили в известность, что если я пожелаю остаться в университете на последнем курсе, то должен внести за лекции, пользование лабораториями и общежитие 2550 долларов. Вы знаете, таких денег у меня нет и взять негде.

— Но, но, мой мальчик, не горюйте. Вам остался всего один год, а у меня есть кое-какие сбережения. Вы возьмете у меня взаймы, и все будет улажено…

— Я безмерно благодарен вам, профессор, но не могу принять это благодеяние.

— Почему?

— Вы представляете себе, какой погром предстоит?

— Представляю. Я недосчитаюсь в своих аудиториях четвертой части слушателей…

— Так посудите: как я смогу глядеть в глаза товарищей, которые останутся в наступающем учебном году за бортом университета? Меня и так уже кое-кто величает “любимчиком”…

Профессор задумался. Дело, действительно, было слишком серьезно и масштабно, чтобы решить его таким путем. Он отчетливо представлял себе трагедию не одного, а сотен Поули, Смитов, Джонсов…

— Но, в самом деле, неужели ничего нельзя было предпринять, профессор?

— Что можно било сделать, когда всюду задают тон “медные каски”. Нужно подумать о том, что можно предпринять сейчас. Кое-что я уже пробовал.

— “Фонд Морли”? — Эдвин вопросительно поглядел на профессора.

— Вы угадали. Я говорил с самим Морли. И этот выживший из ума старый денежный мешок сказал мне: “Польза от образования сомнительна, а вред очевиден. Образование — благодатная почва для распространения подрывных идей…”. Вот и толкуй с ним.

— А “Национальная студенческая федерация”? А “Ассоциация помощи молодежи и студентам”?

— Под этими вывесками скрываются сети для улавливания душ. Обе организации субсидируются ЦРУ. Это — грязные деньги, и их не следует касаться.

— Что же делать?!

Этот вопрос уже не первый день занимал мысли профессора Моррисона. Даже сейчас, когда он играл в бридж, а Эдвин клевал носом у стойки. Первая партия была сыграна, и, пока пересдавались карты, разговор зашел о “методе Монте-Карло”, получившем широкое применение в промышленности. Всем был известен вклад профессора Моррисона в разработку этого метода.

— А ведь крестной матерью этого, шедевра современной математической мысли была самая банальная игра в кости, — заметил один из студентов.

— Отсюда мораль: и азартные игры на что-нибудь годятся, философски заметил другой, тасуя колоду.

— А! — сказал вдруг профессор и пристально поглядел на говорящего. Лицо его вдруг как бы осветилось изнутри, но взгляд стал отсутствующим. Видимо, мысль лихорадочно работала в каком-то направлении, не относящемся к картам. Он допустил несколько грубых просчетов в игре.

— Ай, ай, профессор, я вас не узнаю! — сказал студент Филлипс, стоявший за его спиной.

— Что? Ах, да… — профессор словно очнулся. Он поглядел на часы, потом обернулся к Филлипсу. — Вы следили за ходами с самого начала, может быть замените меня? Друзья, я думаю вы не будете возражать, я забыл об одном неотложном деле…

Профессор поднялся и подошел к Поули:

— Пойдем, Эд…

Они вышли в парк и уселись на скамье под деревом.

— Ну, вот, — с довольным видом сказал Моррисон. — Думаю, что нашел…

— Что?

— Где и у кого взять деньги.

Хмель сразу слетел со студента.

— Вы серьезно? У кого же?

— У тех, кому они не нужны, кто бросает их на ветер за зелеными столами. У богатых бездельников, у грабительского игорного бизнеса.

— Каким образом?

— Вы вероятно, не слышали как один из моих партнеров за столом сказал: “И азартные игры на что-нибудь пригодны”. Эта фраза явилась катализатором [43] для моих мыслей, направленных уже который день на решение известной вам задачи. Это было, как откровение, как яркая вспышка во тьме. Слушайте внимательно…

— Я слушаю, слушаю! — воскликнул Эдвин.

— Прошлым летом я решил прокатиться в Европу, на Лазурный берег, — посмотреть Ривьеру, побывать в Монако, где процветает рулетка. Последнее — не для развлечения, я в то время работал над “методом Монте-Карло”.

Вы, конечно, знаете, что с точки зрения кибернетики все игры можно разбить на два класса: с полной и неполной информацией. В играх с полной информацией каждый игрок при каждом ходе знает результаты всех предыдущих ходов. Эти игры, опять-таки, можно разделить на две категории — неслучайные и случайные. К первым относятся шахматы, здесь все основано на строгом расчете, искусстве, мастерстве. Рулетка целиком основана на случае, и потому до последнего времени считалось, что вывести систему, с помощью которой удалось бы играть в рулетку без проигрыша, — невозможно. Но это неверно: шансы сторон в большом игорном доме в высшей степени постоянны и предсказуемы. Нужно только накопить достаточное количество цифровой информации о последовательности выхода номеров. На основе этой информации строится оптимальная тактическая схема, гарантирующая выигрыш и страхующая игрока от капризов случая.

… Профессор Моррисон после двух недель посещения казино убедился, что за этот срок, даже за месяц и два он не соберет нужного количества информации. И тут на помощь математику пришел случай.

Каждый вечер за игорный стол садился один из маньяков, пытающихся вывести пресловутую систему, потертый, облезлый старичок. Ставил он редко, играл по мелочи, но каждый удар заносил на отдельную карточку, стопка которых высилась перед ним на столе.

Моррисон поинтересовался у администратора зала, что это за субъект.

— О, месье, это был когда-то очень богатый человек, — сообщил словоохотливый администратор. — За этим столом он спустил огромное состояние, а также деньги за замок и земли у себя на родине, в Швейцарии. Семьи у него нет, но кто-то, вероятно, из родных поддерживает его — очень скудно, ровно настолько, чтобы старик не умер с голоду. Из этих средств он ежедневно выкраивает несколько франков на игру. Мы терпим его, как реликвию, ведь он в течение двадцати лет составляет принадлежность этого стола. О, мой бог, — толстенький уроженец Монако поднял глаза к небу, — он хочет вывести систему, но ведь это химера, месье!

Потом Моррисон познакомился с этим человеком и тот доверительно сообщил, что его система уже готова, через два дня он покажет ее в действии.

— Почему через два? — спросил профессор.

— Сейчас я мобилизую все средства для удара, который потрясет до основания Монте-Карло и вернет мне сторицей все оставленное здесь, — сказал швейцарец. — Я угощу вас княжеским ужином.

Через два дня он действительно явился с какой-то таблицей и двумя сотнями франков. В какой-нибудь час он проигрался в лоск. Угощать ужином пришлось Моррисону. Он последовал за стариком, чтобы тот не бросился с утеса в море. Тот был в самом деле как одержимый: заговаривался, голова и руки тряслись. Моррисон проводил его домой. В комнате с голыми стенами не было ничего., кроме голой железной койки и огромного количества карточек — результата двадцатилетних бдений за рулеточным столом.

— Ну, вот, “финита ла комедиа”, — промолвил старик, усаживаясь на койку. — В кармане ни сантима, а завтра меня выгонят и из этой конуры. Вы добрый человек, мистер Моррисон. Окажите же мне последнюю услугу — помогите снести в кочегарку и сжечь этот хлам, — он кивнул на карточки.

Такая бесконечная усталость слышалась в этих словах, что Моррисону стало искренне жаль старика.

— Слушайте, господин Топфер, — сказал он, — я вас выручу. Я куплю эти совершенно бесполезные для вас карточки. Я дам вам тысячу долларов, но с условием; вы уедете в Швейцарию. На родине, говорят, и стены помогают. Я куплю вам билет и посажу в поезд.

Таким образом профессор Моррисон оказался обладателем уникальной картотеки.

— Бедняга № 1, — сказал профессор Эдвину, закончив эту печальную историю. — Он действительно собрал информацию, которой с лихвой хватило бы для создания системы. Но он не дошел до простой истины: чтобы вывести алгоритм теми кустарными способами, какими он пользовался, допустим, даже с помощью арифмометра, ему пришлось бы считать денно и нощно 15 000 лет! Вернувшись в Оберлин, я затратил неделю на перфорирование карточек. Потом поехал в Массачусетский университет и там, с любезного разрешения администрации, переработал информацию на большой электронно-вычислительной машине “Альфа”. Она проделала эту работу за два часа. Таким образом получил завершение “метод Монте-Карло”, а заодно, из чистого спортивного интереса, я вывел систему…

— Вы нашли алгоритм для рулетки?

— Да! Но у игрока с этим ключом должен быть еще “советчик” — счетно-решающее устройство. Тогда заранее известный алгоритм превращает кажущийся хаос рулеточной игры в доброкачественный цифровой материал, который можно засыпать под жернова математического анализа. Эд, сконструировать такое устройство не очень-то сложно. Вспомните дифференциальный анализатор Буша. Англичане собрали его из нескольких радиотехнических конструкторов для юношества, которые можно купить в любом игрушечном магазине. Что недостает — изготовить в университетских мастерских. Вот примерная схема…

Профессор вынул записную книжку и набросал принципиальную схему.

Поули озадаченно глядел на профессора:

— Ну хорошо, я допускаю — вы сидите за игорным столом, но куда же вы деваете устройство? Ведь это не спичечная коробка, а машина размером с письменный стол.

— Никуда ему и не нужно деваться из моего домашнего кабинета. Я нахожусь в Лас-Азартасе, а помощник мой в Оберлине, в установленные часы нас связывает радио. Я съездил в Огайо и привез наборы конструкторов, а заодно заказал Нортону, великому доке по этой части, приемно-передающее устройство к счетно-решающей машине. А для себя то же самое — только миниатюрное, в виде аппарата для тугоухих…

Профессор пояснил свою идею: раковинка, вставляемая в ухо, служит приемником, а коробочка слухового аппарата — передатчиком. Такой микропередатчик легко построить на основе кристалла интегральной схемы, который один заменяет двадцать транзисторов. Моррисон садится против крупье, который громко объявляет выходящие номера и, сам того не подозревая, является диктором. После десятка ударов можно легко, быстро и безошибочно высчитать на машине ближайшие выпадения, которые Поули и передает.

— Все это вполне осуществимо, — смущенно сказал Поули. Но, простите, не кажется ли вам, профессор, что это… несколько смахивает на авантюру?

— Нисколько, мой мальчик, — засмеялся профессор. — Мы ведь берем эти деньги у тех, у кого взять не грех. Риск ради доброй цели — благородное дело. Но ни кому ни звука.