"Дети Грозы" - читать интересную книгу автора (Атрейдес Тиа)Глава 1. Недетские игрыК Суарду, столице королевства Валанты, одной из шести провинции Империи Фьон, приближался дождь. Пыльное марево дрожало над раскаленным камнем площади, замерли в ожидании серебристые платаны, затихли и попрятались птицы. Терпкий и вязкий аромат бегоний и глициний, увивших кованые заборы богатого квартала, и сладкий — ранних роз, гортензий и олеандров перед входом в храм, загустел патокой. Ни ветерка, ни шелеста. Только едва журчала речушка под горбатым мостиком, и белобрюхие стрижи кричали высоко и резко, рассекая блеклую синеву серпами крыльев. Над головами, над крышами летел зычный бас королевского глашатая: — Жители Суарда, благородные шеры и достопочтенные бие! В канун Праздника Каштанового Цвета приветствуйте принца Кейранна и принцессу Шуалейду! В честь возвращения наследника престола состоится торжественный парад и карнавал! Собирайтесь на улице Согласия, в третий час после полудня! Да здравствуют король Мардук и Император Элиас! — Да здравствует Его Величество! — откликалась толпа. — Да здравствует Его Всемогущество! Голосу глашатая и разрозненным выкрикам горожан вторили звонкие колокольные ноты: «Ско-ро пол-день, пол-день!» — зовущие на молитву Светлой. Эхо рассыпалось меж украшенных мозаиками стен, бежало по окрестным улицам. Серебряный шпиль храма сиял, разбрасывал по лицам мастеровых и шеров блики, пятнал шафраном мостовую, стриженую зелень кустов и разноцветье одежд. Но ни отблеска не падало на серый камень второго храма: казалось, лучи огибают его, чтоб ненароком не коснуться антрацитовой острой крыши. Отразившись от далекой серебряной грани, солнечный блик попал в глаз Келму, заставил на миг зажмуриться — но не сбавить бег. Азартно усмехнувшись, он вновь поймал взглядом единственную в толпе светлую макушку: словно почуяв, тощий мальчишка опасливо оглянулся и припустил еще быстрее. Беги, Лягушонок, беги! Все равно не убежишь! Первое веселье игры сменялось злостью. Скоро полчаса, как Келм выследил гоблиново отродье — а все никак не может поймать! Правда, и Лягушонку не оторваться: в Старом Городе, изученном вдоль и поперек, от Келма по прозванию Волчок не спрятаться и крысе. Но пари он, похоже, проиграл. Ладно бы три марки, не велика потеря. Но ведь был уверен, что справится с заданием до полудня! Задание-то проще некуда: найти, догнать, убить. Не по-настоящему, конечно. Всего лишь уколоть ядовитой иглой — больно, но не смертельно. Но с каждой минутой затянувшейся погони робкая поначалу мысль: а не избавиться ли, наконец, от выскочки раз и навсегда? — крепла и казалась все более верной. Разделаться с наставниковым любимчиком, подлым прилипалой и подхалимом, на радость остальным ученикам Мастера Тени — всем, кроме Свистка, родного сына Мастера. Тот-то считал Лягушонка братом всерьез, а не так, как остальных приемных сыновей достопочтенного. Братья, чушь какая! Доверие и дружба! Какая может быть дружба между будущими убийцами? Да прирежет Лягушонок «брата» на испытаниях, чтобы самому не отправиться к Хиссу, и вся дружба. Любой бы на его месте прирезал, и правильно сделал. Своя шкура-то дороже выдумок Светлых святош. Несмотря на духоту, Келм бежал легко и ровно. Азарт погони словно отрастил ему крылья — Келм летел по городу невидимкой. Обыкновенный, безобидный пятнадцатилетний мальчишка: смуглый, черноволосый, как все валантцы, в поношенной рубахе небеленого полотна, простоватый и нагловатый. Подмастерье, каких двенадцать на дюжину. Взгляды прохожих словно обтекали его — не задерживаясь, не запоминая. Погоня доставляла Келму физическое удовольствие. Между ним и беглецом словно протянулась ниточка. Тонкая, невидимая, но очень прочная. Ему не надо было видеть белобрысого: он чуял дичь. Лягушонок проскочил под вывеской гончара, проскользнул ужом меж двух почтенных матрон с корзинками, пронесся вдоль каменного забора, мимо поворота в узкий переулок. Нырнул в заплетенную глицинией арку — и выскочил на площадь Ста Фонтанов, полную жаждущих прохлады горожан. Заметался: направо, к реке, налево, к дворцу. Взвизгнула и залаяла собачонка, на которую он чуть не наступил, возмущенно ахнула дородная горожанка. Но Келма не интересовала праздная публика — только дичь. Вслед за Лягушонком он выскочил на широкую и прямую Мускатную улицу. Миновал несколько трехэтажных домов, сросшихся боками. Беглец метнулся к группе горожан в лиловых беретах: почтенные кричали и размахивали руками у высоких дверей с резными виноградными гроздьями. Прошмыгнув меж двух пузатых виноделов, белобрысый обогнул важного бородатого, чуть не сбил с ног старика с тростью. Тот обернулся и заорал, брызгая слюной и потрясая палкой. Келм вслед за белобрысым проскочил сквозь толпу, едва не запутавшись в бархатном плаще того же старика. Едва увернулся от трости. И затормозил. Лягушонок исчез! Помянув хиссово племя, Келм стряхнул мгновенное замешательство. Ниточка никуда не делась — он по-прежнему чуял дичь: мальчишка нырнул в щель между каменными домами. Вот он, хитрый лаз! Келм протиснулся в подвальное окошко за старым тележным колесом. Спрыгнул на пол. Замер. Прислушался. В темном подвале висела тишина. Сквозь узкое оконце проникал слабый свет, терялся меж длинных рядов дубовых бочек и тонул в мрачном паучьем кружеве под высокими сводами. Жужжала одинокая муха — и грохотало собственное сердце. Хорошее место выбрал Лягушонок! Келм и сам держал его на примете. Глубокие подвалы Гильдии Виноделов постирались много дальше, чем мог бы предположить случайный прохожий. Какой путь из трех выбрал беглец? Вряд ли наверх, в главный зал. Может, налево, под улицу, в катакомбы? Дверь та всегда заперта… но для Лягушонка замок не препятствие. Или направо — через винные подвалы. Тоже заперто, да что толку. «Умм на сонн…» — пропел про себя Келм умну сосредоточения. И уловил едва заметное колебание воздуха — справа! Вот он! Келм кинулся за Лягушонком. Тот понял, что спрятаться не удалось, и, не скрываясь, припустил к двери. Заскрипел замок. Келм прибавил темп — но дверь захлопнулась перед самым носом. Он отпер ее отмычкой, потратив две драгоценные секунды. Бросился вслед за Лягушонком по темному коридору. Следы словно светились в темноте. Эхо путало, отдавалось то справа, то слева. Но тщетно — Келм догонял Лягушонка. Еще немного — и конец выскочке! Но Лягушонку повезло. Кладовщик, освещая путь свечкой и гремя ключами, направился на очередной обход. Едва мальчишка завернул в последний переход, заскрипела дверь. Как не вовремя, шес его подери! Шарканье, сердитое бурчанье и дрожащее пятно света оказалось ровно между охотником и дичью. Пришлось прятаться среди стеллажей с бутылками и ждать. Недолго, всего полминуты — но шаги дичи удалялись! Руки чесались свернуть шею старому хрычу. Но нельзя, хоть руки и чешутся — Мастер шкуру спустит, если узнает. А он узнает, к гадалке не ходи. Едва кладовщик ушел с дороги, Келм рванул по коридорам, через залы. К оконцу — высоко под потолком. Вскочил на бочку, подпрыгнул, подтянулся. Протиснулся сквозь оконце, наступил на брошенную рядом решетку. Выбежал на бульвар, огляделся. И припустил вслед за белобрысым. Не видно? Ерунда. От Волчка не скроешься — и никто не докажет, что белобрысый багдыр`ца не сам себе шею сломал. Случайно. Зря, что ли, Мастер учил? Перед площадью Близнецов он почти догнал Лягушонка. Тот притормозил, словно растерялся. «Пол-день, пол-день!..» — отзвучали последние удары колокола. Толпа хлынула в отворившиеся двери Алью Райны. Отразившись от светлого шпиля, солнце снова брызнуло Келму в глаза. Шес! Проиграл-таки клятое пари! Белобрысый петлял, как заяц. Едва он бросился в сторону Чистого рынка, послышался цокот копыт по булыжнику: наперерез выехал патруль. — А ну стой! Куда? — подбоченившись, заорал служака на кауром жеребце. Остальные трое в серо-красных мундирах разъехались, загораживая мальчишкам дорогу. Белобрысый даже не притормозил. Наоборот, рванул быстрее — и, пригнувшись, проскочил под брюхом лошади. Удивленные солдаты замешкались. Келм повторил маневр, но чуть медленнее, чем надо. Плечо ожгло болью. Последний из вояк успел огреть его хлыстом. Келм озлился окончательно. Запоминать служаку не стал — больно надо. За все ответит белобрысый. Прямо сейчас! Лягушонок проскочил людской водоворот в воротах рынка, не снижая скорости. Келм бежал, почти наступая ему на пятки — мимо наваленных грудами абрикосов, яблок и мандаринов, мимо прилавков с посудой и коврами. Они лавировали между груженых ишаков и крикливых домохозяек. Страх и отчаяние белобрысого уже щекотали ноздри — еще рывок! Вот он! Не уйдет! Вдруг впереди раздался обиженный ишачий рев и вопль купца: — Куда прешь, отродье гиены? Убери свое вонючее животное, деревенщина! Стой, ворюга! Куда?! Отдай! Прямо на Келма мчался, выпучив глаза и ревя во всю глотку, ишак. За ним развевалась связка цветных платков, зацепившаяся за упряжь. На ишачьем хвосте повис крестьянин: он безуспешно упирался ногами, но остановить животное не мог. — Айя! Мои прекрасные ирсидские шелка! Стой, испражнение крысы! Ты мне заплатишь! — Следом, призывая Светлую и сержанта рыночной стражи в свидетели, придерживая длинные полы камзола, переваливался на коротких ножках купец. Келм отскочил с дороги, отмахнулся от ярких тряпок и снова устремился в погоню. Но через пару шагов понял, что гнаться не за кем: Лягушонок как провалился. Нить оборвалась. Упустил! Резко сбавив темп, он попытался снова уловить нужное направление, как учил Мастер: глубокий вдох, умна сосредоточения. Все чувства обострились, нахлынули волной запахи — разгоряченных людей и животных, фруктов и пряностей, рыбы и копченостей — острые мурашки опасности пробежали по спине… Келм не успел обернуться: что-то кольнуло в лопатку, краски, звуки и запахи взорвались жгучей болью, и все погасло. Беги, Лягушонок, беги! — билось в висках, щекотало дыханием голодной бездны. Полуденное солнце пекло непокрытую голову, пот щипал глаза, но спину кололи мерзлые иголки страха. Погоня приближалась — и сегодня игра вовсе была не игрой. Он не смог оторваться. Не смог спрятаться. Все щели и закоулки известны охотнику. Еще немного, и… смерть? Успокойся! Дыши. Если нельзя сбежать, нужно… На глаза попался матовый черный шпиль, притянул взгляд, позвал в Тень. Сквозь жаркое марево повеяло холодом, сердце дрогнуло и остро забилось в горле. Неужели? Но ведь он не прошел Посвящения? Он не готов — но ведь это лучше, чем умереть прямо сейчас? — Ужели, — откликнулось эхо шипением змей. — Сейчасс… Сейчас… — щекотными пузырьками ужаса и надежды шелестела кровь в ушах. Отвлечь охотника, хоть на миг — и… что будет дальше, Лягушонок боялся и думать. Сквозь людской водоворот он проскочил на рынок, помчался по рядам. Преследователь дышал в затылок азартом пополам с ненавистью. Вытесняющий дыхание страх превращался в злость и предвкушение. Взгляд шарил по людям, прилавкам… Крестьянин. С ишаком. Между рядов. Вот он, шанс! Не сбавляя скорости, Лягушонок острым концом отмычки ткнул ишака. Тот взревел, рванул к прилавку. — Куда прешь, отродье гиены? — завопил купец и огрел ишака промеж ушей. Перепуганная скотина снова заорала, взбрыкнула и помчалась прочь. — Айя! Мои прекрасные ирсидские шелка! Вопли купца, сумятица, паника и злость вокруг Лягушонка загустели. Мгновенно нахлынула и отступила волна запахов: специи, пот, пыль. Поднялись до резкого визга голоса и тут же упали, завязли еле различимым басовым урчанием. Все вокруг выцвело, подернулось дымкой и замедлилось. Холод пробрал до костей. Тихий смешок — почудилось? Привычный мир стал плоским, как лист — а поверх него словно нарисовались силуэты демонов… — Хисс… Хисс… — они шипели и тянулись к нему, скалились и били крыльями. Ледяной ветер рвал волосы, смеялся и звал: — Сюда… здесь… останься! Лягушонок на миг почувствовал себя маленьким и жалким. Но только на миг. — Договор! Я готов заключить договор с тобой, Темный Хисс! — срывая связки, закричал он слова, выученные наизусть всеми учениками Мастера Тени. — Договор? Смелый слуга… не боишьссся? — Тень смеялась, но за смехом не было веселья, только голод и пустота. — Боюсь. Но буду служить тебе, Хисс! — голос словно тонул в вате. — Я всегда забираю свое, Хилл по прозванию Лягушонок. Не забывай. Ты — мой! — Я твой слуга, Темный, — в отчаянной надежде на чудо, отозвался Хилл совсем не теми словами, что полагались по ритуалу. — Добро пожаловать в Ургаш, мальчик, — невидимое божество довольно усмехнулось, не обратив внимания на робкую попытку нового Посвященного что-то изменить. С последним словом Темного Близнеца холод отступил, затих ветер и растаяли тени демонов. Хилл остался один посреди серых людских силуэтов. Дальше все было просто. Он вернулся назад, к почти неподвижному преследователю, вытащил из его кармана сухого цхека с иглой, уколол. Прицепил насекомое к одежде. Отошел на сажень. И сделал шаг — из Тени домой. В живой мир. Шаг — краски вернулись, вернулись запахи и звуки. Вернулись свет и тепло. Лягушонок бросился к падающему Волчку, подхватил у самой земли. Осторожно уложил, чтобы пойманный дичью охотник не переломал себе ненароком костей. На южной окраине Старого Города, в небогатых кварталах, есть улица — короткая и извилистая. Небольшие дома тесно прижимаются друг к другу, нависают над мостовой разномастными балкончиками. Блеклые стены и мутные окна словно припорошены пылью забвения — даже солнце не желает отражаться в тусклых витринах лавок. На этой улице всегда пустынно, разве что забредет случайный прохожий, взглянет на вывески и поспешит убраться. Время от времени на улице Ткачей, в народе прозываемой улицей Ловкачей, появляются и иные прохожие. Пряча лица и кутаясь в длинные плащи, сюда приходят шеры и бие, военные и чиновники, игроки и добропорядочные горожане, не желающие посвящать в свои проблемы магистрат и королевский суд. Обо всем, что касается контрабанды и редких вещиц из коллекции соседа, гоблиновой травки и фальшивых бриллиантов, подпольных игральных домов и незаконной работорговли — и, разумеется, быстрого и надежного устранения неких лиц за некую, весьма значительную сумму — можно договориться на улице Ловкачей. Если знать, куда зайти и что сказать. Правда, не все, ступившие на узкую и кривую улочку, выходят с нее целыми и невредимыми. Но не потому, что здесь обитают грабители и убийцы — напротив, тут никогда не нападают на случайных прохожих, и даже маленький ребенок может пройти улицу из конца в конец, подкидывая на ладошке золотой империал. Небогатый торговец, одетый пестро и безвкусно, не прятал лица. С любопытством разини он разглядывал облупившуюся штукатурку, отвалившуюся местами мозаику и выщербленные булыжники мостовой. Его внимание привлекла одна из мануфактурных лавок: окна её закрывались обшарпанными ставнями, дверь выглядела так, будто прикоснись к ней — развалится, покосившаяся и покорёженная вывеска изображала не то ткацкий станок, не то кузнечный горн — похоже, художник никогда не видел ни того, ни другого. В целом, вид лавка имела такой, что ни один покупатель в здравом уме не сунется. Румяный толстячок, кивнув сам себе, толкнул дверь. Вместо мерзкого скрипа — что вполне соответствовало бы виду рассохшейся деревяшки — раздался глухой звяк треснутого колокольчика. После залитой солнцем улицы в передней комнате было темно, но толстячка это не смутило. Он направился мимо заваленных барахлом полок и прилавков прямиком к конторке, освещенной одинокой фейской грушей в стеклянном шаре. — Приветствую, бие Махшур. Как ваше драгоценное здоровье? — глуповато улыбнулся толстячок. Среднего возраста мужчина за конторкой мало походил на торговца мануфактурой. Скорее на матерого пирата. Его левую бровь и висок наискось пересекал старый шрам, чуть приподнимая уголок глаза и придавая лицу удивленно-ехидное выражение, в длинной косице седых прядей было больше, чем черных, кисть левой руки заменял протез гномьей работы. Достопочтенный Махшур никогда не отличался приятным характером, а с тех пор, как потерял руку и сменил работу убийцы на должность помощника главы Гильдии, стал исключительно въедливым и язвительным занудой. Что оказалось кстати для его новых обязанностей — держать в ежовых рукавицах воровскую братию. — Здравствуйте, уважаемый. — Махшур встал и поклонился: этого гостя он узнавал в любом обличье. — Я доложу о вас… — Не утруждайтесь, любезный. Махнув рукой, словно отодвигая незначительную мелочь, гость прошел через незаметную дверцу во внутренние комнаты. Проводив его немигающим змеиным взглядом, Махшур вернулся к толстой бухгалтерской книге. Половица перед дверью заскрипела, предупреждая о посетителе. Как всегда, без доклада, как всегда, в новой личине. Как всегда, с диковинным заказом. Привычки этого гостя — единственного, кто не только знал главу Гильдии в лицо, но и позволял себе входить в любые двери без стука — Мастер выучил давно и прочно. Он встал из-за стола и сделал шаг навстречу за миг до того, как отворилась дверь. — Здравствуйте, уважаемый. — Мастер отвесил так и оставшемуся при маскараде посетителю учтивый поклон. — Не угодно ли кофе? Или вина? — Благодарю. В другой раз. На традиционное предложение последовал традиционный отказ: профессия гостя неизбежно сопровождалась паранойей той или иной степени. Коротким кивком покончив с этикетом, посетитель, не дожидаясь приглашения, расположился в удобном кресле. — Чем можем быть полезны? — Мастер вернулся за стол. — Мне нужен лучший ваш человек. — Угольные глаза угрожающе сверлили Мастера. — Дело серьезное. Опасное. Ошибка с вашей стороны будет фатальна. Для вас. — Посетитель растянул губы в улыбке голодного упыря. — Плачу вдвойне, золотом. На колени Мастеру упал увесистый кошель. Он с удовольствием бы запустил золотом в лоб заказчику, а ещё лучше, с ним и утопил. Но пришлось изобразить улыбку в ответ. Мастера Тени давно уже убедились в том, что связываться с темными магами опаснее, чем с демонами. Лет триста назад один из темных походя смел половину Гильдии северного Беглоди — всего лишь за то, что тамошний Мастер не захотел взять заказ. С тех пор с магами предпочитали не спорить. — Принято. Предмет заказа? — В голосе Мастера, сухом и невыразительном, как казенный бланк, только хорошо знакомый с ним человек расслышал бы отголосок застарелой неприязни. Гость сделал неуловимо-быстрый жест пальцами, и в воздухе перед Мастером повисло изображение — объемное, в цвете — обернулось вокруг оси и растворилось. — Узнаете? — Разумеется. — Завтра. И ещё. Вот список. — На том же месте развернулся призрачный свиток с пятью именами. — Вот предметы. — Ещё один мешочек перекочевали в руки Мастера. — Оставить на видных местах. Чтобы как проснутся, сразу увидели. В ночь перед праздником. Ничего и никого в домах не трогать. — Как скажете, уважаемый, — кивнул Мастер. Посетитель не скрывал, что наслаждается тщательно скрываемой ненавистью за непроницаемым лицом убийцы. Он довольно ухмылялся, уверенный, что ни предпринять что-либо против него, ни ослушаться глава Гильдии не посмеет. Иногда Мастеру казалось, что именно ради таких моментов магистр выбирается в город и общается с ним лично. — А теперь извольте объяснить, почему в прошлый раз заказ запоздал на два дня. Гость неспешно цедил слова. Он удобно развалился в кресле, словно намекая, что не собирается лишать Мастера своего бесподобного общества минимум до утра. Все тело ломило и жгло сотней жал. Келм сам себе казался бурдюком с гнилым фаршем. Только что черви не ползут, хотя кости и мышцы — мягкие и непослушные, как черви. — Волчок, что с тобой? — сквозь всполохи боли пробился ненавистный голос. Темнота немного рассеялась — до серых сумерек. Прямо перед застывшими, полными слез глазами появилось нечто чумазое, с торчащими светлыми вихрами. И шесть зеленых полупрозрачных крылышек на мохнатом черном тельце — насекомое в руке Лягушонка трепетало и переливалось, словно живое. — Светлая! Откуда тут цхек? — притворно удивился Лягушонок. — Волчок, эй, Волчок! — Эй, с дороги, отребье! — рявкнул жирный бас. — Что за фокусы? Пошли вон! — Простите, достопочтенный бие! Моего друга укусил цхек! — оправдывался белобрысый. — Вот он, смотрите! Живой цхек! — Э! Убери! Убери, кому сказал! Ненормальный! А ну кыш отсюда! Краем глаза Келм видел, как сердитый горожанин попятился от цхека на протянутой ладони мальчишки. Кому охота после укуса валяться полчаса куском мяса, не в силах моргнуть? А если цхек еще успеет отложить яйца, лихорадка на неделю. — Не сердитесь, достопочтенный! Мы сейчас уйдем! — испуганно оправдывался Лягушонок. Любопытствующие, увидев «живого» цхека, вмиг разбежались. Остались только двое бездельников лет по шестнадцати, жующих сладкую чемлику. Одного бездельника звали Угрем, второго Свистком. Оба выглядели так, словно ошивались тут с самого утра, а не обежали половину Суарда вслед за младшими учениками. — Ну же, Волчок, вставай! — Лягушонок затряс Келма, словно не понимая, что ближайшие полчаса он не то что встать, а выругаться не сможет. — Ну? Что уставились? Помогите, что ли, — обернулся он к бездельникам. — Да врешь ты! Живого цхека ни один безмозглый тролль в руки не возьмет, — протянул тот, что постарше. Громко, на публику. — Покажь! — Дай сюда! — встрял Свисток. — Сдох… жаль! Насекомое перекочевало в карман Свистка, лишая торговцев последних проблесков интереса к происшествию. — Давай в «Треснутую Кружку». Ему молока бы сейчас, — предложил белобрысый. Прибью, — подумал Келм. — Слишком уж везуч и опасен. Ну да и мы не пальцем деланы… — подбадривал он себя, но получалось не очень убедительно. Болтая о всякой ерунде, втроем ученики доволокли Келма до рыночной таверны. Как раз вовремя: весенний ливень обрушился на них в паре шагов от дверей. Слава Близнецам, не успели сильно промокнуть. Келма усадили за столик в дальнем углу, прислонили к стене, лицом в зал. Лягушонок смотался на кухню, принес большой кувшин молока. — Что это? — возмутился Угорь. — Ты слышал, чтоб я мычал? — Не нравится, не пей, — ровно ответил тот, наливая полную кружку. Свисток, ни слова не говоря, подставил свою. Как всегда! Что бы ни вытворил один, второй сделает вид, что так и надо. Как будто взаправду братья! Хотя за братьев их только слепой примет: старший крепкий, чернявый и смуглый, как все нормальные валантцы, младший — тощий и бесцветный, вроде нежити. И эта его мечтательная улыбочка! Зачем он Мастеру сдался? Его же в любой толпе видно! На весь Суард северян не больше десятка… какой из него убийца? Смех один! Разве что на испытаниях Хиссу отдать. Привычное утешение омрачалось только одним. Смех не смех, а сам он отродье северных демонов упустил. И теперь беспомощней котенка. Все болит, внутри булькает и переворачивается. Багдыр`ца! Еще и молоком пахнет, а руки не поднять… Словно услышав, Лягушонок осторожно поднес кружку к его рту. Келм с трудом глотнул, чувствуя, как по подбородку течет. Нянька нашлась! Кто его просил! Больше всего на свете Келму хотелось выплеснуть молоко в бесстыжие буркалы, и этой же кружкой разбить змеенышу физиономию. Обращаться с будущим убийцей, как с младенцем, на глазах старших учеников! Он глотал молоко, твердя про себя умну отрешения. Паралич отступал — медленно! Хисс знает как медленно! — оставляя после себя гадкую мелкую дрожь и тошноту. В таверну тем временем набивался мокрый, сердитый и жаждущий горячительного народ. Торговцы ругали намочивший товары и распугавший покупателей дождь. Покупатели ругали дождь и жадных торговцев. А рыночная стража ругала всех, кто мешает спокойно работать — и дождь, и торговцев, и покупателей, и Богов-Близнецов. Подавальщицы сбивались с ног, таская к столикам выпивку и снедь, и совершенно не обращали внимания на компанию в темном углу. Едва Келм успел выпить полкружки, дверь распахнулась и с грохотом ударилась о стену. Отряхиваясь, как мокрый пес, в «Треснутую Кружку» ввалился квадратный верзила в серо-красной форме муниципальной гвардии. — Стоять! — распорядился он с порога. Молоденькая подавальщица от неожиданности замерла, чуть не уронив подносы, но, разглядев знакомую рубленную топором физиономию, выругалась под нос и понеслась дальше. — Пива, бегом марш! Жаркого, окорока, пирога! Разленились, гоблиново племя! — потребовал сержант, с грохотом и скрежетом отодвигая тяжелый стул у центрального стола, где уже расположилось полдюжины его подчиненных. «Только бы успеть очухаться, пока не началась драка, — подумал Келм, с трудом сводя раздвоенное пятно в одного сержанта. — Как всегда, у него виноваты все, кто не успел удрать». Пока же в голове тошнотно бултыхалось, руки-ноги не слушались, а мысли скакали бешеными блохами. До Келма долетали обрывки разговоров, и он, не в силах сосредоточиться на чем-то одном — проклятый цхеков яд, проклятый Лягушонок! — то нырял в воспоминания, то всплывал, и снова слышал: — Всем на строевую! Будем встречать Их Высочества во всем, сишах, блеске! — наливаясь пивом, обещал подчиненным троллью мать сержант. — Да говорю же, поднимут налог на пеньку, — слышались споры торговцев. — …не допустит беспорядков! Его Величество знает, что делает… — …так не светлая принцесса-то, вот хоть у Рябого спроси, он-то ни разу не соврал… Разговоры в таверне, как весь последний месяц, вертелись вокруг скорого возвращения в столицу наследника с сестрой. Все неприятности, от подскочивших цен на зерно до пожара и беспорядков в порту, валили на младшую принцессу. «Правильно, все беды от Темных, — вертелось в голове у Келма. — Пауки в банке… Мастер не говорил, кто заказал те беспорядки и поджог складов будущего наследникова тестя, но догадаться-то не сложно… А из приезда темной точно ничего кроме бед не выйдет. Вон, кривой чеканщик после тех кошмаров поседел весь и заикается. И не он один — кто, как не придворный маг, виноват? Нету в Суарде больше темных. И светлых нету, все сбежали…» — …как есть темная! Вот попомните, снова неурожай будет! — переговаривались селяне за соседним столом. По спине Келма вновь прошла дрожь: крестьяне припоминали слухи о младшей принцессе. Слухи те давно бродили по Валанте, еще с заварушки с орками на границе. А сейчас обрастали уж совсем сказочными подробностями. «Слухи, слухи… негоже убийце верить слухам! — вспомнились слова Мастера. — Ваше дело самим пускать слухи и пользоваться их плодами, а не дрожать и перешептываться, как бабки на базаре». Образ Мастера подействовал на Келма лучше всякого молока. В голове начало проясняться, а перед глазами перестало двоиться. Правда, головокружение и тошнота не проходили. Зато сейчас он как никогда ясно понимал: Лягушонок вовсе не досадная помеха, а серьезная опасность. Много серьезнее, чем далекие темные, которым и дела нет до учеников Мастера. Отгоняя слабость и желание снова прикрыть глаза, Келм вглядывался в Лягушонка: что-то с ним было не так. Но что? С виду ничего подозрительного. Бледный, встрепанный, мелкий, с широким ртом и синими глазами. Наглый и спокойный. Урод. Хотя некоторым нравится — с год тому назад торговец с юга предлагал наставнику за белобрысого мальчишку три золотых: вроде как хотел расторопного мальца в помощники. Ага, видали мы таких помощничков в заведении у Лотти! Будь Мастер взаправду мелким купцом, из доброты душевной приютившим полдюжины сирот, не устоял бы против такого богатства. Но, увы, в бордель Свистковый прихвостень не попал. Зато остальные пятеро учеников, все, кроме Свистка, с тех пор дразнили его шлюшкой. А Лягушонку все равно — взглянет равнодушно, и отвернется. Вот ведь… Монахиня Светлой, а не убийца! Келм поморщился. Мысли снова не связывались. Сотни жал по всему телу настойчиво твердили: опасность! Убей! «Надо же было упустить такой случай! Ни Свисток, ни Угорь бы не сумели помешать — а Угорь бы наверняка и не стал. Да и не увидели бы ничего…» От размышлений его отвлек Угорь. — Пора. — Старший ученик дотронулся до его руки и кивнул в сторону стражников. — Давай, поднимайся. Свисток с Лягушонком тоже смотрели на него выжидательно, готовые, если надо, снова подхватить и нести хоть до самой улицы Ткачей. От холодно-деловитого взгляда белобрысого Келму было мерзко. Неуютно. Оказаться бы подальше отсюда… А еще лучше — свернуть ему шею. Сию секунду. На всякий случай Келм отвел глаза. Хоть Мастер и учил скрывать настоящие чувства, рисковать не хотелось. Путь через кухню и черный ход дался тяжело. Ноги не слушались, каждый шаг отдавался горячим, чавкающим ударом в висках. На свежем воздухе Келму полегчало. Но стоило представить, что придется идти через весь Старый Город и делать вид, что яд цхека ему нипочем, накатила тошнота, а булькающие внутренности попытались выплеснуться наружу. — Мы, пожалуй, не будем торопиться, — неожиданно пришел на выручку Угорь. — У нас дело поблизости. Рука старшего ученика на плече держала жестко, не позволяя возразить. Возражать и не хотелось. Келм бы с удовольствием остался в переулке позади таверны до вечера, благо дождь кончился, а жара еще не вернулась. Свисток с дружком без единого слова развернулись и пошли прочь. Белобрысый по обыкновению дурачился, шлепая по лужам. И, отойдя всего на дюжину шагов, принялся напевать что-то веселое. Столица Валанты после дождя сияла и благоухала. Ворковали голуби на карнизах, кусты и деревья подставляли солнцу отмытые до блеска листья. Двое мальчишек неспешно шагали к южной окраине Старого города, перебрасываясь пустяковыми фразами. Хилл по прозванию Лягушонок с интересом разглядывал цветные орнаменты на стенах домов, фигурно подстриженные кусты и кованые решетки заборов: ему казалось, что краски после дождя удивительно ярки, а воздух невероятно свеж и вкусен. Даже знакомый оборванец у статуи Райны-Целительницы сегодня не был таким грязным и обиженным на весть мир, как обычно — а может, он просто был живым грязным оборванцем, а не порождением Ургаша. По коже опять пробежал холодок. Хисс здесь, Хисс ждет… Лягушонок встряхнулся, прогоняя наваждение. Тень отхлынула, но недалеко. Всего раз ступив за грань реальности, он знал: Тень всегда рядом. И слова Мастера о том, что Тень рано или поздно съедает душу убийцы — чистая правда. Кинув медяк нищему, Хилл усмехнулся. Не забавно ли? Нищие завидуют ворам, воры — убийцам… да, плата за один заказ Призывающего Тень больше, чем заработок этого оборванца за год. Но после смерти этот оборванец вполне может попасть в Страну Звенящих Ручьев, под сень Светлой Райны. Ему совсем не обязательно знать, как смеется голодная бездна. Выждав, пока неразлучная парочка скроется из виду, Угорь обернулся к Келму: — Пошли. — Едва заметно усмехнулся, вроде как ободряюще. — Гоблинова травка точно поможет. Гадать, что нужно старшему, Келм не стал — толку? Если надо, сам скажет. Угорь, как и любой нормальный ученик Мастера, не признавал бескорыстной заботы. Самый старший из будущих убийц, Угорь попал в обучение довольно поздно, в восемь лет. Ему повезло: будучи по делам в Луазе, Мастер наткнулся на уличную потасовку. Один оборванец отбивался от троих таких же — молча, отчаянно. И не просто отбивался. Верткий мальчишка изловчился сломать одному из нападавших руку, а второму чуть не оторвал ухо. Его бы забили насмерть подоспевшие приятели пострадавших, но Мастер их шуганул: пара слов, легкое дуновение Тени, и ребятня разбежалась. Остался один Угорь. Худющий, весь в синяках, с разбитым в кровь ртом, он не испугался — и спокойно пошел с незнакомцем. Как сказал Мастер, Ургаш признал его, а он признал Ургаш. Поначалу сын мелкого дворянина, потерявший всю родню в пожаре — чем-то глава семьи не угодил Придворному магу — сторонился остальных. Его старший возраст, холодность и благородные замашки не располагали к сближению. Он смотрел на соучеников, как на крысят, делая исключение разве что для Свистка — но тот не принял предложенного союза. Постепенно Угорь научился не выделяться манерами и речью, и его происхождение выдавали только узкие кисти, правильные черты и пристрастие к новомодной шерской игрушке — шпаге. Келм догадывался, что Угрю не по нутру признавать лидерство Свистка. На тренировках юный шер не уступал сыну Мастера, а иногда и превосходил. Но, хоть Наставник ко всем ученикам был одинаково строг и холоден, все понимали, что если Свисток пройдет испытания, то станет следующим главой Гильдии. До сих пор Келма это не волновало. Он не был настолько честолюбив, чтобы мечтать о черной повязке Мастера. Свисток, Угорь… да хоть орочий шаман. Келму ни к чему ответственность за стаю воров и убийц. Свободная жизнь Посвященного — большего ему не надо. Но сегодня он усомнился: может, Мастер не прав, заведя семью и нарушив Закон? Пусть мать Свистка и называется Мастеру не женой, а экономкой, и формально Свисток ничем не отличается от прочих учеников: все семеро носят фамилию Мастера. Но не зря же Гильдия старше Империи — и не зря тысячу лет назад написан Закон Тени. Неспешная прогулка завершилась около ипподрома, в «Хромой Кобыле». Буркало, хозяин заведения, промышлявший подпольными ставками и скупкой краденого, расплылся в подобострастной ухмылке. — Чего изволят господа? — осведомился он вполголоса, едва они подошли к стойке. Келм скептически оглядел липкие, засиженные мухами кружки, сальный фартук и хитрую рябую рожу: пройдоха знал все и обо всем, но, раз еще был жив, значит, Мастер не имел ничего против. Угорь кивнул трактирщику за спину. Тот понимающе подмигнул и проводил гостей мимо воняющей горелым жиром кухни в заднюю комнату. Маленькая, полутемная и душная, она отличалась от общего зала почти приличным видом: застеленные коврами низкие ирсидские диванчики, чистый, шлифованного дерева столик, на нем широкие блюда с фруктами и булочками. Через минуту-другую Буркало принес и гоблинову травку, и вина для Угря. Келм с опаской сделал первую затяжку из длинной трубки. Вспомнились докеры с мутными глазами и трясущимися слюнявыми губами, неверными руками отсчитывающие медяки за крохотные пучочки сизой травы. Зажмурившись на миг, Келм прогнал мерзкую картину. Чтобы дойти до такого состояния, надо курить гоблинову травку годами. А он не такой дурак! Всего пару затяжек, чтобы прошла боль. И правда, уже после первой он почувствовал себя много лучше. А после второй — почти нормально. Собирался было затянуться в третий раз, но, взглянув на Угря, передумал и отложил трубку. Тот едва заметно кивнул и отставил кружку с вином — почти полную. — Рассказывай, — велел младшему. Подумав секунду, Келм согласно склонил голову. Все равно придется рассказать Мастеру — очень, очень подробно — в присутствии учеников. Прикрыв глаза, он вернулся мысленно на рынок. За минуту до того, как Лягушонок порвал ловчую нить и исчез. Угорь слушал, не перебивая. Только когда он закончил, велел вернуться еще раньше, и припомнить все подробности, вплоть до цвета шляпки истеричной дамы с собачкой. К концу допроса Келм чувствовал себя оливкой после маслодавильни: так дотошно его не выспрашивал даже Наставник. Но нашел в себе силы отказаться от предложенной Угрем трубки — пусть в голове снова муть и отбивают полдень десятки Кукольных Часов. Бывало и хуже, переживем. Вместо гоблиновой травки Келм, преодолевая тошнотную слабость, потянулся к свежим бушам с медом. Хоть он и не особо жаловал сладости, но Мастер крепко вдолбил ученикам: сладкое помогает. Келм запихивал в себя мед, запивал горячим травяным настоем и поддакивал Угрю. Не из вежливости или благодарности — еще чего! — а потому что был полностью согласен: из нарушения древних традиций Гильдии не выйдет ничего хорошего. Угорь так и не сказал, зачем ему понадобились подробности тренировки. И не заикнулся о том, что догадался: удача Келма обернулась бы для белобрысого смертью. Келм покидал таверну в полной уверенности, что к интересному разговору о традициях и о предстоящих испытаниях — Мастер рассказывал о них чрезвычайно мало: по его словам, от этого знания ученикам больше вреда, чем пользы — они еще вернутся. Узнав все, что хотел, Бахмал по прозванию Угорь выпроводил Волчка: — Негоже заставлять Наставника ждать! А у меня еще дело есть. С тщательно скрываемой завистью Бахмал шер Занге наблюдал, как легкая полутень в углу комнаты сгущается, темнеет и приобретает очертания человека: среднего роста, крепкого мужчины с короткой белой косицей, одетого просто, но добротно. Широковатый нос, округлое лицо — черты его казались смазанными. Стоит отвести взгляд, и не вспомнишь через миг, как он выглядел. — Годится. — Седой Еж был сегодня на редкость разговорчив. — Поговори с ним через неделю. Осторожно. — Как скажете. — Бахмал слегка поклонился, сложив руки у груди. Он заворожено смотрел в глаза Призывающему, только вышедшему из Тени: ледяная чернота манила, обещала неуязвимость и скрытность, быстроту и смертоносность. Силу и власть. А еще обещала месть — тому, кто топтал жизни и крал души, не задумываясь и не сожалея. Обещала дорожку прямо к его порогу, и дальше, к сердцу. Если, конечно, у темных магов оно есть. Бахмалу было безразлично, сколько драгоценных традиций нарушил Наставник и что по этому поводу думают Мастера Тени других городов Валанты… да хоть самого Фьонадири. И больное самолюбие Седого Ежа, мечтающего взвалить на себя обузу управления ордой ворья и мошенников, Бахмала не трогало. Будь его воля, он бы собственноручно прирезал и Наставника, и всех убийц, начиная с Ежа и заканчивая учениками, и все цеха, от старшин до мелких шавок. Воздух Суарда определенно стал бы чище без Гильдии Тени. А если ядовитые гады перекусают себя сами — тем лучше. Только бы помогли ему добраться до магистра и утащить с собой в Ургаш. А там хоть пришествие Хисса. — На тренировках не вздумай его трогать, — расщедрился Еж на советы. — И Волчку скажи, пусть остынет, не спешит в Ургаш раньше времени. Он свой шанс упустил. Тихий голос проникал в сознание, подчиняя и пресекая на корню все возможные возражения. Совсем как полгода назад, когда Угорь возвращался к Наставнику с добытым из дома барона Зифельда документом, и был остановлен мягким приказом: — Малыш, иди-ка сюда. Он обернулся, готовый убить наглеца. Но не обнаружил на площади никого, кроме каменного мантикора, невозмутимо попирающего лапой поверженного орка и изливающего в мозаичный бассейн нескончаемую струю воды из пасти. — Хм. Не туда смотришь. Угорь снова крутанулся на месте — никого. И ни звука, кроме шелеста платанов и журчания фонтана. Только чуть заметное сгущение темноты у ближнего дерева, словно лунный свет обтекает нечто… — Мастер? — Плохо вас Мастер учит. Никуда не годится. Темнота шагнула вперед, оказавшись Призывающим, Седым Ежом. — А провожу-ка я тебя, малыш. Заодно и познакомимся. Пожалуй, так страшно Бахмалу не было, даже когда он вместо родного дома увидел пятно жирной сажи посреди нетронутых жаром деревьев и идеально ровную шестиконечную звезду, нарисованную поверх гари ручейками живого пламени. Теперь же он словно встретился с самим Хиссом — в глазах Седого Ежа не было ничего человеческого. Но страх прошел быстро, как возник. Мановение ресниц, и вместо порождения Ургаша перед ним был немного рассеянный, рано поседевший горожанин. Хорошо известный любителям собачьих боев нелюдимый заводчик, за единственного друга почитавший страшенного кобеля ольберской породы. Хоть желание Седого Ежа пообщаться показалось Бахмалу странным — до сего момента Еж успешно делал вид, что учеников Мастера Тени в природе не существует — и ничего хорошего не сулящим, выбора не было. Угорь рассказал все, что тот хотел услышать: как ведет себя Мастер с каждым из учеников, что и как говорит, каким тоном отдает распоряжения экономке… На удивление, Еж не ограничился вопросами и приказами. Он беседовал с учеником почти как с ровней, и оттого Бахмал еще острее чувствовал холодную сталь у самого сердца — всего лишь небрежный взгляд, но тот взгляд стоил хорошего клинка. Одно неверное слово, одно подозрение, и у Наставника станет одним учеником меньше. Слава Хиссу, обошлось. Седой счел его достаточно полезным и молчаливым, чтобы оделить ролью мальчишки на побегушках и доносчика. Конечно, он не называл это именно так, но Бахмал не был настолько глуп, чтобы верить в партнерство и прочие красивые слова. Да Еж и не особо старался. Так только, чтобы позволить сохранить видимость самоуважения. Лишь спустя пару месяцев Бахмал понял, сколь выгодно ему внимание Седого Ежа. Тот, разумеется, не ставил ученика в известность о своих намерениях. Но его вопросы вкупе со слухами и непредназначенными для посторонних ушей разговорами старшин позволили последнему из шерре Занге сделать вывод: холоднокровный ублюдок Еж поможет ему сделать еще один шаг к цели. Один из множества шагов. |
|
|