"Наследница Ингамарны" - читать интересную книгу автора (Зорина Светлана)

Глава 15. Прогулки в горах

— Выходит, Симмар обосновался в горах…

На лице деда было написано недоумение.

— Бог позвал его туда. А что тебя удивляет? Там прекрасная долина, он может охотиться. До Улламарны недалеко.

— Да, но… Будут ли люди ходить в это святилище?

— Но я же там побывала и…

— Я имею в виду нормальных людей.

— Дед, я очень рада, что ты не разучился шутить. В последнее время нам было не до шуток… А если серьёзно… Кто не хочет ходить туда, пусть ходит к Амиту. Симмар из отшельников, ему не надо, чтобы вокруг него толпился народ. Зато бог говорит с ним чаще, чем с другими огненными тиумидами. К нему пойдут. Те, кому это действительно понадобится. И вообще… Пора бы нам избавиться от этого страха перед горами. Может, конечно, горные божества и коварнее лесных, и даже водяных, но похитить нао они могут только в том случае, если ты выйдешь в наому. В конце концов, святилища Хонтора и ханнов тоже в горах…

— На горных склонах, — уточнил дед. — Это близко и невысоко. И горных тиумидов у нас почти так же мало, как и водяных.

— То-то и оно. Кого не любим, того и боимся. А зря. Мой отец не был ни нумадом, ни колдуном, но он не побоялся подняться на ингалиновые луга.

— Теперь и ты туда полезешь?

— Может быть. Вокруг слишком много загадок…

— И конечно же, именно ты должна их все разгадать.

— Насчёт всех не знаю, но, думаю, кое-какие мне по зубам. Не бойся за меня, дедушка. Я ведь не одна.

— «Не одна»… Юная отшельница со зверем. Ладно — Симмар. Одиночество — удел предсказателей, а ты нужна людям.

— Я знаю.

В Ингамарне собрали третий урожай сарана. Потом пришёл праздник Сантамун — самое длинное в цикле полнолуние Санты. Местная молодёжь всю ночь веселилась в поле У Большой Арконы. Только Гинта ушла в лес и танцевала одна на залитой ярким лунным светом лужайке среди акав. Синг лежал под деревом. Его глаза сияли в полутьме, как две маленькие луны.

Под утро Гинта забылась сном, прислонившись к тёплому боку зверя. Ей снился валлонский бог. Он смотрел на неё сквозь ветви акавы своим странным невидящим взглядом, от которого в душу проникал обжигающий холод. Огромные прозрачные глаза были словно подёрнуты льдом, на бледных губах застыла растерянная улыбка. Даарн прав, его нельзя не любить. Его любят, им восхищаются… Но почему он такой беззащитный?

«Жаль, что он не видел, как ты танцевала», — сказал Синг, когда она проснулась.

«Кто?»

«Тот, о ком ты часто думаешь. Я не знаю, кто он такой, но, по-моему, ты думаешь о нём почти так же, как я о Наутинге. Ведь ты постоянно хочешь его видеть и делаешь его из воздуха…»

«А кто такая Наутинга?»

«Моя подружка. Она харгалиха. Мы встретились в том лесу, что на горах».

«Так вот ты где пропадал столько времени! А почему ты её так называешь?»

«Потому что она голубая и серебряная. Очень красивая».

«Сингалихи тебя не устраивают?»

«Но тебя же не устраивают сантарийские юноши».

«Я их тоже».

«Значит, они глупые. Или ты сама не хочешь… Ведь ты же не захотела для них танцевать. А ты здорово танцевала. Мне даже захотелось тебя съесть».

«Вот спасибо!»

«Да, это опасно — так танцевать, — помолчав, промолвил зверь. — Ты права, что не пошла туда, где все. Ты должна подружиться с Наутингой. У вас с ней похожие мысли».

«Что-о?»

«Я, конечно, не все твои мысли понимаю, но я чувствую… Она говорит о ком-то, похожем на того, кого ты делаешь из света и воздуха. Наутинга часто думает о человеческом детёныше, которого любила больше, чем своих собственных. Он погиб или пропал, она сама не знает. Она не смогла его защитить и до сих пор страдает. Это случилось, когда снег лежал не только высоко в горах, но и здесь, внизу, и было темно. Её тогда ранили, она чуть не умерла. Наутинга приползла к одному человеку. Он живёт в горах. Этот человек вылечил её. Наутинга до сих пор к нему приходит. Я тоже у него был».

«И он не испугался?»

«Вот ещё! Меня же тут все знают».

Человек, о котором говорил Синг, оказался горным тиумидом. Его звали Тамрат. Жил он в одном из сёл Хаюганны, но большую часть времени проводил в горах. Святилище Хонтора находилось в глубокой пещере, совершенно скрытой от постороннего глаза густыми зарослями хаганы. Этот хвойный кустарник был родственником хага и покрывал склоны гор там, где леса уже по сути кончались. Хагана росла и на голых камнях. Она упорно карабкалась вверх, словно пытаясь покорить вершины, и её синеватые узоры очень красиво смотрелись на светлых турмовых скалах.

Изнутри святилище было отделано голубым диурином, у алтаря стояли изваяния Хонтора и его священного зверя — харгала. Старый тиумид встретил Гинту сдержанно, но чувствовалось, что он ей рад.

— Здесь мало кто бывает. Хоть и невысоко, а всё равно… Не любят люди гор. А я помню твоего отца, аттана Гинта. Однажды он принёс мне целого турна. Он был одним из немногих, кто не боится охотиться в горах. Он был красив, как бог. Когда он пришёл сюда первый раз, я едва не решил, что ко мне явился сам Хонтор. А ты здесь случайно не охотишься?

— Нет, Тамрат. Инвиры и саммины предпочитают не убивать. Просто Синг решил познакомить меня со своими новыми друзьями — с тобой и с Наутингой.

— С кем? А-а, вот ты про кого… Она иногда приходит, — улыбнулся тиумид. — Очень умный зверь. Судя по всему, она привыкла к людям и не перестала доверять им даже после того, как они с ней обошлись. Зимой, в начале Божественной Ночи, она приползла сюда, раненая из кесты.

— Из кесты? Значит, здесь были валлоны!

— Не обязательно. В последнее время кесты есть и у сантарийцев. Этой зимой здесь творилось что-то странное. Однажды ночью я увидел огни на склонах гор. Далеко отсюда, вон там, на востоке. Было темно, и я больше ничего не смог разглядеть. Потом что-то гремело — как будто обрушивались огромные каменные глыбы. Тоже где-то далеко… И, по-моему, высоко. А утром к святилищу проползла раненая самка харгала. Видимо, её привлёк свет. Я зажёг весь диурин, какой тут только есть, и развёл костёр. В период Божественной Ночи здесь, в горах, страшновато.

— А больше ты ничего тогда не заметил? Кроме огней и шума…

— Нет. Я подумал, кого-то ищут. Может, кто заблудился. После ничего подобного не повторялось, и до меня не доходило никаких слухов о пропавших. Ну, думаю, наверное, нашли, раз всё тихо. Меня только зверюга эта удивила. Она явно привыкла к людям, а я что-то не помню, чтобы у нас кто-нибудь приручал харгалов.

Наутингу они на этот раз не встретили, и Синг был ужасно сердит. Через несколько дней встреча всё же состоялась. Гинта ещё никогда не видела харгалов так близко. Шерсть у Наутинги была длиннее и пушистее, чем у Синга. Девочку поразил серебряный узор, проступающий на голубоватой шкуре харгалихи. Это действительно очень красиво смотрелось, особенно при ярком солнечном свете.

В отличие от Синга его подружка была обычным зверем. Она не знала человеческого языка и обладала гораздо менее развитым умом. Она понимала Гинту хуже, чем та её, однако очень быстро к ней привязалась. Гинта умела ладить со всякими животными, и они её не боялись, но эта харгалиха производила впечатление ручной. У неё когда-то был двуногий друг, и она до сих пор по нему тосковала. Наутинга помнила и других людей. К одним она относилась с симпатией, к иным равнодушно, а кое-кого ненавидела. Гинту потрясла реакция харгалихи на наом валлонского бога. Наутинга бросилась к нему и ужасно удивилась, что не может его ни лизнуть, ни понюхать. Она села возле светящейся бесплотной фигуры и тихонько, жалобно завыла.

Наутинга отвела их на ингалиновый луг. Раньше она часто бывала здесь со своим другом и очень любила это место. Гинте оно тоже понравилось. Здесь было свежо и прохладно, хотя солнце палило вовсю. Белые цветы на тонких стеблях раскачивались над короткой, пушистой травой, в ложбинах синели чистые горные озёра. Пейзаж казался Гинте красивым, но вполне обычным, пока не пошёл дождь. Луг сразу преобразился. Как будто на него, разбившись на множество осколков, упала радуга. Ингалины, переливаясь нежными цветами, тихо звенели под струями воды. Это был солнечный дождь, и всё вокруг тонуло в радужном сиянии. Синг и Наутинга резвились, словно детёныши. Их слегка намокшая шерсть блестела так, что они казались живыми статуями — одна из золота, другая из серебра. А Гинта стояла на берегу маленького озера. Она сделала наом валлонского бога и воображала себя прекрасной Илгой, которая встречается со своим возлюбленным. Ведь по легенде под дождём он выходит из озера, она из цветка превращается в девушку, и они вдвоём танцуют на лугу.

— Послушай, — сказала она своему бесплотному другу. — А может, нам потанцевать?

Юный бог улыбался, но оставался неподвижным. Гинта принялась танцевать лунный танец, который недавно так понравился Сингу.

— Ну пойдём, потанцуем, линн, — звала она продолжая игру. — Или ханн? Ханнлинн… Может быть, так? Нет, лучше Эйрлинн.

— Пойдём танцевать, Э-э-й-рлинн! — произнесла она нараспев.

И тут случилось чудо. Наом ожил. Или это уже был не наом? Юный бог протянул к ней руки и сделал шаг навстречу. Он ступал по траве и цветам, ничуть их не сминая.

Как ни странно, Гинта не ощутила ни малейшего страха. Ею овладели безумное веселье и чувство необыкновенной лёгкости. Она мчалась по мокрому лугу, едва касаясь ногами травы, а юный бог гнался за ней. Она знала: стоит ему коснуться её, и она навсегда останется здесь — цветком, травинкой или каким-нибудь горным божеством. Может, она поселится вместе с ним в этом озере? Или поднимется к солнцу, когда закончится дождь… Играть с богами небезопасно, но Гинту увлекла эта чудная, захватывающая игра. Наверное, он мог бы поймать её сразу, но пока он позволял ей ускользать. Гинта не знала, сколько всё это длилось. Она упала… Или кто-то сбил её с ног? Над головой качались радужные цветы. На неё надвинулось что-то большое, золотое и сверкающее. Промелькнула морда Синга. Кажется, он сердился. Потом стало темно…

Когда Гинта очнулась, дождь уже кончился. Цветы сохли под лучами солнца, бледнея на глазах. Наутинга сидела на берегу озера и нюхала воду.

«Она огорчилась, что он туда ушёл, — сказал Синг. — И немного обиделась, что он играл не с ней, а с тобой… А ты чуть не доигралась. Несмотря на всю свою мудрость, ты иногда ведёшь себя очень неразумно. Детёныш есть детёныш».

В голосе зверя звучали сносходительные нотки.

Гинта вернулась в Ингамарну с целой охапкой ингалинов. До замка она довезла меньше половины, остальное раздарила по дороге. Девочка поставила цветы в диуриновый вазон рядом с фонтаном в одном из внутренних двориков Ингатама — так, чтобы на них попадали брызги.

— Вот здорово! — восхищалась Мина. — Гинта, а ты не пробовала вырастить их в вашем зимнем саду?

— Нет, они растут только в горах. Эти странные цветы больше нигде не приживаются.

— А мы-то думали, ты у нас всё можешь, — с насмешливым разочарованием протянула Суана.

Ей было уже пятнадцать, но дед не спешил переводить её в мангарты. Гинте казалось, он вообще не собирается переводить Суану на третью ступень. И не только потому, что она не проявляла достаточного прилежания. Эта девушка не внушала ему доверия, а он и так до сих пор корил себя за то, что вовремя не раскусил Тагая. Суана не любила леса, врачевание её тоже не привлекало. Она хотела поскорее овладеть наомой, но сделать это самостоятельно, в отличие от Гинты, не могла. Исходящие от неё злоба и зависть порой изрядно действовали Гинте на нервы, и она предпочитала не сталкиваться с Суаной, когда они обе оказывались в Ингатаме. К счастью, Суана бывала здесь редко. Она пока что оставалась абинтой, а поскольку жизнь в лесу опротивела ей с самого начала, она почти всё время проводила в замке Саран, у Талафа. Сейчас они оба явились в Ингатам посмотреть на горные цветы. Гинту удивляло то, что Даарн и Мина охотно с ними беседуют. Впрочем, у этих двух парочек вполне могли быть общие интересы, и какое ей до них дело. Гинта давно уже привыкла к тому, что сверстники её не понимают и даже слегка побаиваются. Ей бы и в голову не пришло обвинить Мину и Даарна в предательстве, а услышав один разговор, она стала относиться к ним ещё лучше.

Разговор этот она просто-напросто подслушала. Мина, Даарн, Суана и Талаф беседовали в саду достаточно далеко от её балкона и не подозревали, что их может кто-нибудь слышать. По каким-то неуловимым признакам, может быть, по выражению лица Суаны, Гинта поняла, что говорят о ней, и сделала слуховой анхакар.

— … так гордится, что вырастила в Улламарне леса! Лучше бы вырастила себе грудь, а то смотреть не на что.

— Ну и язык у тебя, Суана, — произнёс Даарн с явным неодобрением. — И она совсем даже не задирает нос. Она старалась для людей…

— Разумеется. Если очень хочется заслужить всеобщее поклонение, приходится стараться для людей… Нет, я понимаю, она действительно молодец. Я совсем неплохо к ней отношусь. Мне её даже жалко. Слава, поклонение — всё это хорошо, но я бы не променяла на них счастливую женскую судьбу.

— А почему ты так уверена, что у неё не будет счастливой женской судьбы?

— Ну, Даарн… О чём тут спорить? Ты очень уважаешь Гинту, но нравится-то тебе Мина. А наша великая нумада… По-моему, она вообще в известном смысле недоразвитая. Уже четырнадцатый год пошёл, а ей всё ещё нельзя жить взрослой жизнью.

Даарн, похоже, немного смутился. Он до сих пор не привык к сантарийской свободе нравов. Насколько Гинта поняла из его рассказов, у валлонов было гораздо больше тем, которые женщины ни за что не стали бы обсуждать в присутствии мужчин, а мужчины в присутствии женщин.

— Это ещё ничего не значит, — авторитетно заявила Мина. — У моей двоюродной бабушки началось чуть ли не в пятнадцать, и это не помешало ей потом родить восьмерых детей. Кстати, последнего она родила в пятьдесят три года.

— Гинте в общем-то необязательно быть красивой и фигуристой, — пожала плечами Суана. — Наследница Ингамарны и так не останется без мужа.

— Ей действительно необязательно быть красивой, — улыбнулся Даарн. — Её и без того сравнивают с богиней.

— Да уж, конечно, богиня! — фыркнула Суана. — Отгородилась от всех, считает себя выше всех… Бродит с этим жутким зверем, который убил столько человек, а глупцы орут: «Богиня в человеческом облике! Божественный сингал!»

— Послушай, Суана, — с нажимом произнесла Мина. — Ты же прекрасно знаешь — людей убивал не он, а тот, кто в нём сидел. А теперь это лунный дух в звериной шкуре. Он добр к людям и карает только злодеев. Он разрушил город колдунов и снял проклятие с рода Уллавина…

— Это ещё неизвестно! Если сын Диннары жив, нам не миновать беды. Такая же была зазнайка. Бога ей подавай! Диннара-то хоть красавица была, а наша… Нет, я, конечно, понимаю, каждая девушка мечтает о любви, о счастье. Вот она и придумала себе, раз на самом деле ничего нет…

— Суана, за что ты так ненавидишь Гинту? — спросил Даарн. — Она же тебе ничего не сделала.

— Я её ненавижу? Это она меня ненавидит! Она мне завидует. Она же видит, что я всем нравлюсь. В том числе Талафу.

Как бы подтверждая слова Суаны, Талаф обнял её за талию. Его красивое, правильное лицо просто светилось от самодовольства. Он поглядывал на приятелей со снисходительным добродушием, всем своим видом показывая, что не желает опускаться до споров. Казалось, этот разговор только забавлял его.

— Лично я не заметил, чтобы ей нравился Талаф, — пожал плечами Даарн.

— Ну, владеть собой она научилась…

— Тебе бы тоже не помешало.

— Эй, полегче, — небрежно бросил Талаф.

— Скажи это своей подружке.

— Ну вот, не хватало ещё разругаться, — вмешалась Мина. — Мы, кажется, собирались к реке… Даарн, ты обещал, что научишь меня держаться на воде!

— Научу, если не будешь трусить.

Миролюбивая Мина вовремя погасила уже готовую вспыхнуть ссору, но с тех пор Гинта стала замечать, что отношения между двумя парочками немного охладились. Ей никогда не доставляли удовольствия чужие конфликты, и всё же она не могла не радоваться, что Даарн и Мина оказались на её стороне.

Гинта ещё не раз поднималась на ингалиновые луга. Она поднялась бы и выше, но диуриновые склоны были так неприступны, что об этом не стоило и мечтать. Где-то там, высоко и далеко, находился Эйринтам. И ещё один дворец — не гора, а настоящий дворец, который охраняли воины, уснувшие вечным сном. Его не видно из Сантары, но он есть. А дороги к нему нет.

«Наутинга тоже постоянно ищет какую-то дорогу, — сказал однажды Синг. — Она хочет наверх. Она говорит, что раньше всегда ходила вверх и вниз со своим другом, а теперь всё изменилось».

Гинта заметила: одна из диуриновых скал имеет такой вид, будто по ней выстрелили из огромной пушки. Часть скалы обрушилась. Наутинга постоянно бродила среди этих обломков.

«Здесь должна быть дорога, — говорил Синг. — А теперь только камень. Всё завалено камнем, и никакого прохода».

Гинта обследовала изуродованную взрывом скалу. Возможно, когда-то там был тоннель, но сейчас она чувствовала только глухую каменную толщу без какого-либо пустого пространства внутри. Отколовшиеся от скалы глыбы разрослись и сверкали на солнце похожими на цветы кристаллами. Создавалось впечатление, что кто-то пытался сделать огромные каменные ингалины. Всё это было чудно. Если гору взорвали зимой, то выросли они очень быстро. Слишком быстро. Ни один нумад не способен растить камни с такой скоростью. Гинта вспомнила рассказы про диуриновые каменоломни. Там всё меняется на глазах. Божественный камень не любит, когда на него воздействуют слишком грубо. Неудивительно, что далеко не каждый ваятель и каменотёс может с ним работать.

Наутинга сообщила, что был ещё один проход, который вёл из нижней пещеры на вершину очень высокой горы, но теперь там тоже одни камни. Гинта нашла и это место. Всё верно. Тамрат же говорил, что громыхнуло несколько раз. Кто-то уничтожил дорогу наверх, предварительно там побывав. И сделав что-то ужасное. Знать-то, неспроста тут зимой валлоны бродили. Охотились, якобы… Но кто мог подумать, что они осмелятся пойти в горы! Да ещё в темноте. Они лесов-то боятся. Что их заставило?

«Люди вечно куда-нибудь лезут, — небрежно заметил Синг. — И вечно ищут себе неприятностей… Звери гораздо благоразумнее, хотя общаться интереснее с людьми».

Они сидели на небольшом уступе, нависающем над крутым поросшим хаганой склоном. Наутинга лежала чуть поодаль и дремала с полузакрытыми глазами.

«Синг, а с Наутингой тебе интересно? — спросила Гинта. — Ведь её разум гораздо ниже твоего».

«Для обыкновенного зверя она очень даже умна. Да меня не особенно и волнует её ум. Нам с ней одного моего ума вполне хватает на двоих. Я ценю в самках совсем другое».

«Ты рассуждаешь, прямо как Талаф», — насмешливо сказала Гинта.

«Что-о? Больше никогда такого не говори, а то я обижусь».

«Талаф тебе не нравится?»

«Нет. Если, конечно, я его с кем-нибудь не путаю… Это такой — с вечно задранной головой и дурацкой улыбкой? Он ещё ходит с девицей, которой не хватает хвоста…»

«Ты имеешь в виду Суану? Талаф действительно с ней ходит, но при чём тут хвост?»

«Она так выпячивает свою задницу и так ею крутит, что мне всё время кажется, что ей не хватает длинного хвоста. Она бы им так здорово размахивала!»

Гинта от смеха повалилась на спину. Наутинга открыла глаза и внимательно на неё посмотрела.

«Разве Суана тебе не нравится? Она ведь очень красивая».

«Возможно… Я мало понимаю в человеческой красоте, но ты мне нравишься больше».

«А Суана нравится мужчинам».

«Таким дуракам, как Талаф?»

«Не только».

«Значит, дураков много. Чем она может нравиться?»

«У неё такая чудесная грудь. А у меня что?»

«Грудь? Эти два выроста спереди? Насколько я понял, женщины кормят ими детёнышей… Выходит, чем они больше, тем больше молока?»

«Вовсе нет. Бывает и наоборот».

«Тогда я не пойму, почему большие лучше. Только бегать мешают. Вот тебя, я думаю, мало кто догонит».

«Надо кому-то меня догонять», — кисло усмехнулась Гинта.

«А чего же тогда он за тобой погнался? Тот, на лугу… Я же говорил — достаточно увидеть, как ты танцуешь, чтобы вся кровь в голову ударила».

«А ты знаешь, кто это был, Синг?» — спросила Гинта, ощущая спиной лёгкий холодок.

«Не знаю. Я только знаю, что он хотел тебя. Это ты вызвала его. Из воды или из солнца… А может, из них обоих. Ты позвала его, и он пришёл».

Гинта взмахнула рукой, и в воздухе появилась фигура юноши с серебристо-голубыми волосами.

«Правда он хорош, Синг?»

«Правда».

«Он тебе действительно нравится?»

«Когда я тебя обманывал? Он мне действительно нравится. У него волосы, как шерсть у Наутинги».

«У хеля почти такая же расцветка, — вспомнила вдруг Гинта. — Синг, хели ведь тоже становятся саннэфами… Ты что-нибудь о них знаешь?»

«Все хели — уже саннэфы, — ответил сингал. — Они могут жить и здесь, и там, на луне. Они другие. Не такие, как я. Они не умеют вызывать бури, зато могут быстро перелетать с земли на луну и обратно».

«Что?! Но ведь они даже здесь не могут летать. Им надо отталкиваться от земли, чтобы сделать прыжок…»

«Да, здесь они летать не могут, земля притягивает их к себе. Но если хель поднимется на очень высокую гору и сделает мощный прыжок, он может перенестись на Санту».

«Перемещаться на такое расстояние в плотном теле!»

«Хель — стихийный дух. И плоть у него не совсем такая, как у тебя и у меня. Хель — это другой саннэф».

«Жаль, что он больше ко мне не приходит. Может, он бы опять отнёс меня в тот высокий дворец…»

«Я этого сделать не могу», — приуныл Синг.

«Зато ему никогда не вызвать бурю», — поспешно сказала Гинта.

Зверь прищурил золотистые глаза и улыбнулся.

— Обегав все леса, ты решила изучить горы? — спросил как-то вечером дед.

— А что тут плохого?

— Да в общем-то ничего, только… Странные опять поползли слухи. Одни говорят, что видели на горном склоне Хонтора и Гинтру, которые играли со своими любимцами — харгалом и сингалом. Другие утверждают, что это Илга и её возлюбленный — ханн. У тех ведь тоже были харгал и сингал… А кое-кто решил, что ожили статуи божественных близнецов. Не пугай людей, Гинта. Я же просил тебя — осторожнее с наомой. Любуйся этим юношей сколько угодно, но так, чтобы никто не видел.

— Честно говоря, я и не думала, что нас кто-то видит. Хорошо, я буду уходить подальше… Но я не понимаю, чего боятся люди. Кажется, они перестали подозревать меня в дурном. Или опять Кайна что-нибудь выдумала?

— Кайна не успокоится, в этом можешь не сомневаться. К тому же люди боятся пророчества… Разве ты его не знаешь? Кажется, я тебе говорил.

— Может, и говорил, — поморщилась Гинта. — У меня уже голова идёт кругом от всех этих пророчеств.

— По-моему, ты лучше других должна знать, что не стоит пренебрежительно относиться к древним пророчествам. А это гласит: божественные близнецы оживут и вместе со своими зверями спустятся с гор, чтобы предупредить людей Сантары о грядущей великой беде.

— Ну что ж, надо ценить, когда тебя предупреждают о грядущей беде. Можно хоть что-нибудь предпринять. Но люди почему-то упорно препочитают ничего не видеть, не слышать и не знать, пока беда не свалится им на голову, как ком снега с большой ветки. Тогда они начинают стонать: «И кто бы мог подумать!» Ещё и виноватых ищут. Лишь бы было кого обвинить. Кого-нибудь, но только не самих себя…

— Гинта, мудрый должен быть снисходителен к людям…

— Мудрый? Мудрецам не читают нравоучений, а я их слышу постоянно. Мне ещё рано быть мудрой. В моём возрасте ещё хочется играть. Однако каждый мой шаг вызывает множество кривотолков!

— Но ведь это удел всех знаменитых людей. Многие мечтают о славе…

— Потому что не знают, как это утомительно, — усмехнулась Гинта. — Извини, дед. Я, кажется, погорячилась.

— Ты нашла в горах что-нибудь интересное?

— Там много интересного. Не меньше, чем в лесу. Пожалуй, я пойду спать.

— Подожди. Твой дед смиренно просит тебя уделить ему ещё немного времени. Утром ведь опять исчезнешь неизвестно на сколько. Я скоро забуду, как ты выглядишь. Говорят, ты побывала в валлонском водяном святилище в Хаюганне. И даже ничего мне не рассказала.

— Да там ничего стоящего внимания… Кроме, разве что, древней статуэтки линна на водяном звере. Это ведь с неё Гессамин сделал статую в моей купальне.

— Она действительно древняя?

— Да, это видно. Тиумид Вильдур сказал, что его прапрадед захватил её с собой, когда они бежали из Валлондола. Он скрывал её. Это была семейная реликвия. Предки Вильдура служили водяным богам, которые жили в Валлондоле среди обычных людей. Они были добры и благородны. Они проживали обычную человеческую жизнь, после смерти становились линнами, а потом снова рождались людьми. Чёрный абеллург хотел их убить, и он считает, что ему это удалось, а многие в это не верят. Вильдур говорит, что водяные боги просто ушли в горы и живут в священном озере Линлы. Они ушли от людей, потому что люди их оскорбили. И люди не будут счастливы, пока не помирятся с водяными богами.

— Сантарийцы никогда их не оскорбляли, — сказал дед.

— Но и не любили, — пожала плечами Гинта.

Ночью ей снился валлонский бог. Он манил её к себе сквозь сверкающий в солнечных лучах водопад. Гинта не могла разглядеть его лицо, но она знала, что это он. И он её звал. «Не вздумай искать его среди богов!» — прозвучал откуда-то издалека голос Акамина. Водопад так шумел, что Гинта едва не оглохла. Она уже с большим трудом различала стройную фигурку за серебряной стеной воды, которая всё росла и росла, неумолимо отдаляя их друг от друга. А он звал… Гинта бросилась вперёд, начала захлёбываться и проснулась.

Она ведь так и не прошла сквозь водопад. Тогда она чуть не погибла и не на шутку испугалась. И с тех пор старалась не вспоминать ни об этой попытке, ни вообще об этой затее. Даже после того, как узнала имя бога и овладела санфалингиной. Диннувир прошёл сквозь водопад и поднялся на гору прямо под бушующей водяной лавиной… Но он спасал свою жизнь, а ей-то это зачем? И всё же внутренний голос твердил Гинте, что она должна это сделать. Наверное, это последний барьер… Преодолев его, она сможет всё. Или узнает что-то очень важное.