"Наследница Ингамарны" - читать интересную книгу автора (Зорина Светлана)

Глава 14. Новый храм

Участники похода не успели залечить свои раны, а повсюду уже распевали песни об их подвигах. Во всех минах Сантары пели о юной нумаде Гинте и о золотом звере, вызывающем бурю. Кое-где поговаривали, что Гинта — одна из лесных богинь, и потому божественный зверь ей послушен. Что этот огромный сингал и впрямь явился с неба, где он гостил у Санты. А в Лаутаме даже сложили песню о том, что Гинта — сама хозяйка лесов, которая пожелала явиться к людям в человеческом облике и спасла Улламарну от бесплодия. Прославляя героев Западного похода, сочинители не забыли ни одного имени, но, конечно же, гораздо чаще других имён, кроме, разве что имени Гинты, в песнях звучало имя Сагарана, огненного тиумида, который выследил колдунов и один уничтожил множество врагов, который взял на себя самую опасную задачу и погиб, прокладывая путь другим. Колдуны готовили войну, и когда-нибудь она бы разразилась над Сантарой, но теперь они разбиты, и их логово стёрто с лица земли. Больше никто не будет воровать нигму у лесов Улламарны, сеять бесплодие и посылать каменных чудовищ.

Прах Сагарана похоронили рядом с Диннарой. А мастер Гессамин по просьбе Гинты украсил обе могилы изваяниями. Фигуры он сделал из лигина — самой лучшей светлой глины, раскрасил их так, что Сагаран и Диннара казались живыми, а для прочности покрыл статуи особым раствором. Могилу Диннары оплетали искусно выточенные диуриновые иргины. Гессамин долго искал камень нужного оттенка. Ярко-красный диурин — большая редкость. Один цветок Диннара держала в руках. Изобразив эти злосчастные цветы, мастер не хотел ни унизить, ни обвинить аттану. Иргины, оплетающие её могилу, были как бы символом рока, в сетях которого запуталась Диннара. Сагаран же стоял среди язычков диуринового пламени, и в его ладонях пылал огненный цветок. Огонь, который со всех сторон окружал фигуру Сагарана, был тоже символом рока. Мастеру прекрасно удалось создать ореол трагической судьбы, витавшей над этими двоими, и глядя на их могилы, даже самый беззаботный юнец задумывался, словно ощутив прикосновение какого-то неведомого, но грозного божества.

Святилище в саганвировой роще отремонтировали. Его наружные стены теперь украшали рельефы — сцены из жизни Сагарана. Особенно удался фасад. Слева от двери Сагаран был изображён ребёнком. Он играл с маленьким сагном прямо на алтаре, среди язычков ярко пылающего огня, а его мать в благоговейном страхе протягивала к нему руки. Справа он, объятый пламенем, подобно огненному богу, парил над испугаными врагами.

Диуриновая гора с лабиринтом и световым колодцем в самой верхней пещере теперь носила его имя. Гинта слышала, что в Сантаре уже появились святилища, в которых Сагарана чтили, как божество.

«Лучше бы вы любили его, когда он был жив», — с грустью думала девочка.

Диурин на двух могилах светился днём и ночью, если не весь, то, по крайней мере, цветок в руках Диннары и огонь в ладонях Сагарана. Жители Улламарны уверяли, что никто не зажигает этот диурин. Никто из смертных. И им верили.

Гинта почти не бывала в Улламарне, а если и появлялась там, то объезжала рощу саганвира подальше. Она не могла видеть ни её, ни тем более святилище. Амит не обижался, он всё понимал. Мысленно они иногда общались. Жизнь в Улламарне понемногу налаживалась, заброшенные деревни заселялись вновь. К празднику Середины Лета готовились снять хороший урожай. Правда, велес рос неважно, а лундовые рощи продолжали чахнуть, но по сравнению с тем, что творилось раньше, это казалось пустяком. Гинта знала: дело тут не в нигме, а в чём-то другом. В чём именно — ей ещё предстояло разобраться. Но только не сейчас. Она устала. Она давно уже залечила раны на плече и на бедре — не осталось ни шрама, но знать бы ещё, как залечить шрамы на душе. Участие окружающих только раздражало Гинту. Она по возможности избегала людей и почти не показывалась в замке, предпочитая жить в своём «Эйринтаме» и целыми днями бродить по лесам — одна или с Сингом. Она наконец отыскала в Хаюганне то загадочное водяное святилище и время от времени ездила в Мандавару — посетить солнечный храм. Гинта вдруг поняла, что единственный человек, которого ей сейчас хочется видеть, — этот бледный, узколицый юноша с серебристо-голубыми волосами и огромными глазами, отражающими в себе весь мир. Этот юноша… Кто он? Человек или бог? А что такое бог? Где та ступень, поднявшись на которую, человек становится богом? Наверное, там, где диуриновым пламенем возносится в небо гора с круглой пещерой, куда сквозь отверстие в потолке вливается то лунный, то солнечный свет, зажигая на алтаре огонь… Высокий огонь. Сагаран.

Он просил её не ездить в валлонский храм. Боялся, что она навлечёт на себя неприятности. Люди только и ищут, кого бы обвинить в своих бедах, так стоит ли раздражать их интересом к валлонскому богу… Впрочем, Сагаран всегда понимал: уж если ей что-то взбрело в голову, хоть проси, хоть ругай — всё бесполезно.

Сейчас, после того, что Гинта сделала для Улламарны да и, пожалуй, для всей Сантары, вряд ли кто-нибудь посмел бы обвинить её в служении злым силам, но её частые поездки в валлонский храм не остались незамеченными. «Уж не влюбилась ли аттана в этого нелюдя? — говорили в Ингамарне. — Бог он или человек, а красив, ничего не скажешь…» Многие сантарийки приходили в мандаварский храм посмотреть на прекрасного юношу, но они глазели на него со смесью восхищения, любопытства и страха. Было в нём что-то чуждое, пугающее. Может быть, сходство с водяными богами, которых в Сантаре всегда побаивались, а может, странная, действительно нечеловеческая красота. Таким можно восхищаться, но любить… Любят людей, а это кто?

Гинта часто и подолгу сидела на берегу озера Хаммель.

«Не понимаю, что за удовольствие торчать тут под дождём, — ворчал Синг. — Лучше уж просто залезть в воду и искупаться».

Гинта плавала среди огромных хаммелей, ныряла и, держась за прочные длинные стебли, спускалась на самое дно. А потом опять сидела под голубоватыми ветвями илги и смотрела на озеро, пытаясь вызвать то видение… Нет, это было не видение. Кто же тогда нарвал ей цветов? Почему он не появляется снова? И вообще, кто он такой? Быть может, тогда, зимой, она видела тоже его… Зимой она отворила дверь, запертую три тысячи лет назад, и разбудила бога. Она сняла заклятие с этого святилища и наложила его на себя. Зачем она это сделала и почему с тех самых пор она живёт с постоянным ощущением тоски, которая то ненадолго отступает, то захлёстывает её с новой силой… Чудачка Илга, томящаяся в ожидании своего возлюбленного — юного бога с серебристо-голубыми волосами.

В день тринадцатилетия Гинты в Ингатам приехал дядя Таввин. Он привёз ей из Валлондорна необычный кулон. Откинешь серебряную крышку — на белом камне нарисован круг, разделённый чёрточками на одинаковые отрезки, а по нему бегает стрелка. Таввин показал, где надо ежедневно подкручивать маленький винтик, чтобы стрелка не останавливалась.

— Это валлонский измеритель времени, — пояснил он. — Видишь, чёрточек здесь ровно столько, сколько часов в сутках. Эту штуковину так и называют — часы. Одно из последних изобретений абеллургов. Очень удобно. Между прочим, слава о тебе дошла до столицы. Там, конечно, не решаются сравнивать тебя с богиней, но всё равно восхищаются твоими подвигами, поют песни… Не разрушь вы тогда логово колдунов, война могла бы прийти и в Валлондорн. А там сейчас никому не хочется воевать. Я даже слышал, что сам бог проникся к тебе благосклонностью и непрочь тебя увидеть…

— Думаю, ему и без этого хватает удовольствий, — резко сказал дед.

Гинта нахмурилась. Она, конечно, ещё не достигла совершеннолетия, но разве её заслуги не дают ей права на независимость?

— Неплохая мысль, дядя, — улыбнулась она Таввину. — Правда, пока меня не тянет в дорогу. Хочется пожить спокойно.

Даарн так и пожирал взглядом подарок из Валлондорна.

— Можно взглянуть?

Гинта протянула ему кулон.

— Большие часы у нас давно уже есть, — сказал он. — Их устанавливают на башнях и стенах. А это куда более тонкая и сложная работа. А можно я отвинчу вот здесь? Не бойся, я не сломаю, я только посмотрю, как…

— Делай, что хочешь, — махнула рукой Гинта.

Ей хотелось побыть одной, но когда гости разошлись, Мина потащилась за аттаной в её покои. И без умолку трещала о том, как она счастлива. Она наконец-то поняла, что такое настоящая любовь.

— В меня тычут пальцем: её друг — валлон! Ну и что? Да, я любовница чужеземца и, если захочу, стану его женой! Я тебя понимаю, тебе нравится ихний бог. Мне тоже валлоны нравятся. Этот бог ужасно красив, я видела, но знаешь… По-моему, иллюзиями жить нельзя. Раньше я тоже всякое выдумывала, когда хотелось любви, а её не было. Вот тогда и выдумываешь для себя что-нибудь необычное… Я только сейчас поняла, что игры кончились. Зачем мечтать о несбыточном? Надо смотреть на вещи трезво. И потом, я совершенно не способна на безответную любовь. Мне надо, чтобы меня любили.

— Вполне естественное желание, — пожала плечами Гинта.

Ей надоела вся эта хвастливая трескотня, и ужасно хотелось спать.

— Я не люблю себя обманывать, — тараторила Мина. — Можно сколько угодно тешить себя иллюзиями, но когда-нибудь всё равно поймёшь — это не то… Если человек достоин настоящей любви, она у него будет.

Смазливое личико Мины так и сияло торжеством. Наконец-то она хоть в чём-то одержала верх над своей знаменитой подругой. Во всяком случае, она была в этом уверена. Гинте почему-то стало её немного жалко.

— Я очень рада за тебя, Мина, — сказала она.

— А ты зря всё одна ходишь. Пора бы тебе с кем-нибудь познакомиться.

— Мне хватает старых друзей.

— Но я же имею в виду совсем другое!

Гинта была благодарна Таоме, когда та довольно бесцеремонно заявила Мине, что аттана устала и вообще пора спать.

— Боюсь, мне сегодня опять не удастся выспаться. Мой валлон иногда просто ненасытен, — жеманно промурлыкала Мина и, поцеловав Гинту, умчалась прочь.

— Ох уж эти мне глупышки, — ворчала Таома, расправляя Гинте постель. — Заведут первого любовника и уже воображают, будто знают всё на свете. А ты и правда — всё одна да одна, и в храм этот ходишь… Госпожа моя, богов мы почитаем, но любить надо человека. Вспомни Илгу.

— Я помню о ней. Она была счастлива со своим богом.

— Да сколько оно длилось-то, это счастье?

— А хоть сколько… Мои отец и мать тоже не успели насладиться друг другом. Из-за меня. А у меня всё не так… Почему?

— Ты же знаешь, что ты не такая, как все.

— Наверное, обычное человеческое счастье для меня невозможно. А Сагаран говорил, что я буду счастлива.

— Значит, будешь. Как-никак он был огненным тиумидом. Если судьба твоя необычна, то и счастье не будет обычным. Хотя, знаешь… Каждый считает свою любовь необыкновенной. И это правильно.

Утром Гинта проснулась от тревожного голоса и не сразу сообразила, что он звучит у неё в голове.

«Гинта, я не могу найти Симмара, — передавал Амит. — Уже четвёртый день. Не пойму, куда он делся. В последнее время он был не в себе».

«Ты пробовал с ним связаться?»

«Конечно, пробовал. Ничего не получается. Я же понятия не имею, где он может быть. Всё это время он помогал мне в святилище и жил в домике Сагарана, а теперь вот исчез… Он, конечно, не ребёнок, но я что-то волнуюсь».

«Ты говоришь, он был не в себе… Как это проявлялось?»

«Ну… Ходил, будто во сне. Подолгу сидел в храме у алтаря. Полтигма назад пришла одна девушка — погадать. Она спрашивала, отвечает ли ей взаимностью её избранник. Бог дал утвердительный ответ, я сообщил его девушке. Она такая радостная побежала прочь, а Симмар посмотрел ей вслед и заплакал. А через три дня друг этой девушки погиб. Видимо, бог открывает Симмару больше, чем мне. Я предложил ему стать в нашем святилище старшим тиумидом. В конце концов, он меня старше, хоть и позже начал служить Саггану. А он сказал: «Моё святилище — не здесь». И смотрел куда-то мимо, как помешанный».

«Не паникуй, Амит. Я, кажется, знаю, где он может быть. Если Синг согласится меня подбросить, я сегодня же найду Симмара».

Дорога через горы показалась Гинте короткой. Наверное, потому, что теперь она была безопасной — ни ловушек, ни гигантских злобных тварей. В лабиринте ещё виднелись поблекшие стрелки, нарисованные Гинтой на стенах.

Верхняя пещера сияла, пронизанная солнечными лучами. Диуриновый кристалл посреди «зала» был подобен ярко пылающему костру. Его свет столбом вздымался ввысь и вырывался наружу сквозь отверстие в потолке, словно желая слиться с небесным огнём. Симмар встретил её у входа. Гинта едва узнала его. Может, это необычный свет, царивший в пещере, так преобразил его некрасивое лицо, придав чертам гармонию и ясность…

— Добро пожаловать, нумада Гинта и зверь, вызывающий бурю. Я ждал вас.

— Ждал? — удивилась Гинта.

— А разве он не сказал тебе прийти в огненный храм? Разве ты ничего не хотела спросить у бога?

— Хотела, но… Симмар…

— Со мной всё в порядке. Я напугал Амита? Мне и самому было не по себе, но сейчас уже легче. Я уже не боюсь говорить с ним. И боль прошла. Сначала я думал, что умру. Мне казалось, меня сжимает какая-то рука, а теперь я у него в руке, и мне не страшно.

Гинта понимающе улыбнулась. Всё это было ей хорошо знакомо.

— Значит, ответ уже есть, Симмар?

— Да. Ты должна назвать его именем своего первого сына.

— Я… Сына?

— Разве ты не хочешь стать матерью?

— Хочу, но…

— Я понимаю, ещё рано. Но когда-нибудь это должно произойти.

— Должно произойти или произойдёт?

— Ты же знаешь: судьба — это загадочное переплетение божественной воли и человеческой. Ты хочешь, чтобы Сагаран вернулся? Он будет твоим первым сыном. На этот раз его нафф вольна сама выбрать себе очередное пристанище. Каждый платит свои долги, и порой не в одной, а в нескольких жизнях. Он расплатился. Всё тяготевшее над ним зло сгорело вместе с его земным телом. Огонь очищает всё.

— Его земное тело, — прошептала Гинта. — Оно было прекрасно.

— Зато оно не успело увянуть. Увы, плотная материя не может быть вечной. Оболочка сгорела. Остался высокий огонь. Передай его своему сыну.