"Наследница Ингамарны" - читать интересную книгу автора (Зорина Светлана)

Глава 7. Уллатам

Дом Саннида стоял посреди пустыря. Место казалось неуютным. Ближайшее селение было за старой лундовой рощей, которая начиналась примерно в двухстах каптах от жилища амнитана. Каждое утро, выглядывая в окно, Гинта видела тусклый, унылый пейзаж: поросший серой травой пустырь, белесая, словно выцветшая роща. Гинта сразу вспоминала лунды, которые росли в саду Ингатама — белоствольные красавцы со светлой, серебристой листвой. Здесь почти все деревья были больные. Гуляя по роще, Гинта обнаружила много мёртвых. Под ногами шуршала сухая трава, а птичьи голоса звучали так редко, словно лесные твари сторонились этого места, а если кто-то из них и оказывался здесь, то по чистой случайности.

Широкая тропа вела прямо к посёлку. Однажды Гинта свернула влево и, пройдя около трёхсот каптов, заметила, что вокруг потемнело. Лундовая роща постепенно переходила в вирновую. С каждым шагом чёрных деревьев становилось всё больше и больше, и Гинта поняла, что это та самая роща, в которую она когда-то заехала, преследуя хеля. Теперь она забрела сюда с другой стороны. Двадцать лет назад тут гуляла аттана Диннара, и к ней явился тёмный бог…

Видела Гинта и замок правителя. Иргинтам. Раньше его называли Уллатам — Белый замок. Сейчас его снизу доверху оплели эти зловещие цветы. Иргин начинает расти, как кустарник, а если ему удаётся за что-нибудь зацепиться, ползёт вверх. Воздействовать на него при помощи анх запрещено, иначе он может погубить вокруг себя все растения, отняв у них сначала влагу и солнечный свет, а потом и нигму.

Замок производил поистине удручающее впечатление. Здесь всё казалось застывшим, мёртвым. Жили только эти цветы — яркие, сочные, тёмно-красные. Цветы-кровопийцы, высосавшие из всего вокруг жизненную силу. Они оплели высокую каменную ограду и мощные железные ворота, обвили стволы чахлых, поникших деревьев. Они покрыли причудливым кроваво-красным узором белые стены замка, свисали с балконов, с крыши, раскачивались на ветру. Они затягивали оконные проёмы, словно стараясь совсем заслонить от обитателей замка солнечный свет. Они царили здесь, и с ними даже не пытались бороться. Это было бесполезно. Да и кому бороться, если со старым минаттаном остались только несколько его самых преданных слуг. Остальные разбежались кто куда. И ближайшее селение опустело. Люди старались обходить подальше это проклятое место. Блуждая в окрестностях Иргинтама, Гинта не встретила ни одной живой души. Она слышала, что тёмный бог иногда появляется здесь в образе ванга или огромного чёрного вунха. Ей было страшно, но Иргинтам притягивал её своей зловещей красотой. Здесь родился сын тёмного бога. Тот, кому якобы суждено править миром и жить на своей собственной ангаме… Наверное, Диннара имела в виду ангаму Танхар — царство вечного мрака. Бывал ли кто-нибудь на Танхаре? Возможно… Саннид знает больше, чем говорит.

Через несколько дней Гинта пришла сюда опять. Ей очень хотелось посмотреть на дворцовый сад, но его со всех сторон окружала глухая стена. Странно. В Ингамарне так не строили. Центральные ворота Иргинтама всегда были заперты, да Гинта и не решилась бы постучаться в них. Должен быть ещё какой-нибудь вход, какие-нибудь небольшие задние ворота или калитка.

Медленно обходя замок, Гинта действительно обнаружила в высокой каменной ограде железную дверь, покрытую ржавчиной и мхом. Девочка попыталась её открыть и не смогла. Возможно, у неё бы и получилось, используй она силовой анхакар, но Гинта не хотела лишний раз напрягаться. Впереди занятия, а Саннид очень требователен. Как она обрадовалась, когда, пройдя ещё несколько каптов, увидела в стене большой пролом. Заросли иргина образовали над ним что-то вроде арки, с которой гирляндами свисали огромные цветы. В запущенном саду царил полумрак. Гинта видела старые, поникшие фиссы и акавы. На их ветвях вместо плодов пылали тёмно-красные огни иргинов. Везде они. Эти цветы здесь всё заполонили. От пролома в глубину сада вела тропинка.

«Здесь кто-то ходит, — подумала девочка. — И постоянно. Во всяком случае, этими «воротами» пользуются чаще, чем центральными…»

Впереди зашуршало, потом послышалось хриплое дыхание, хруст ветвей. А в следующее мгновение Гинта увидела, что из зеленовато-багрового сумрака сада к ней стремительно несётся что-то тёмное и рычащее. Живой сгусток тьмы… Приглядевшись, Гинта едва не вскрикнула от испуга. Прямо на неё огромными прыжками мчался чёрный вунх невероятных размеров! Неужели это… Не может быть!

Гинте было некогда размышлять, бог это, демон или кто-нибудь ещё. На неё мчался разъярённый зверь, и она знала, что в таких случаях следует делать. Спасибо деду за науку. Сколько раз он неожиданно посылал ей наом сингала или вунха, чтобы проверить, как быстро она сумеет сосредоточиться и отреагировать. «Ни одни из вас не станет абинтом, пока в совершенстве не овладеет высоким анхакаром. И не забывайте — хищники очень проворны…» Теперь перед Гинтой был не наом, а самый настоящий зверь. К счастью, она успела. В двух шагах от неё вунх резко остановился и присел на задние лапы, свирепое рычание перешло в жалобный вой. Зверь завертелся на месте и, поджав хвост, кинулся прочь.

Только Гинта перевела дыхание, как впереди опять что-то зашелестело. Кто там ещё? Вунх не может вернуться, он нескоро придёт в себя. Низко нависшие над аллеей ветки закачались, и девочка увидела высокого, тощего старика, который шёл к ней, слегка прихрамывая и опираясь на массивную резную трость. Вид он имел измождённый, но держался прямо, а его порядком изношенное одеяние хранило следы былого великолепия. И хотя золотое шитьё потускнело, Гинта не могла не отметить красоту и изящество узоров, покрывающих тонкую сиуловую ткань.

— Что ты здесь делаешь? Зачем ты пришла? — в сиплом, дребезжащем старческом голосе пробивались властные нотки. Этот человек привык повелевать. И хотя сейчас он являл собой довольно жалкое зрелище, в его поведении всё же сквозило то, что отличает правителя от простых смертных. Гинта поняла, кто перед ней. Этот был минаттан Акамин, отец печально-знаменитой Диннары.

— Ты пришла посмеяться над моим горем? Злое, злое дитя… — голос Акамина дрогнул, но тусклые, словно выцветшие глаза остались сухими. Этот человек не мог плакать. Он давно уже выплакал все слёзы. Он устал. Наверное, ему хотелось покоя, но покоя не было. Глядя на него, Гинта вспомнила легенду о старике, который хотел, но не мог умереть.

— Я пришла посмотреть на дворец, — сказала девочка. — Ведь Уллатам — один из самых красивых замков Сантары…

— Ты прекрасно знаешь, что здесь случилось, — резко перебил её старик. — Люди обожают поглазеть на чужое горе.

— Я знаю о твоём горе, почтенный Акамин, но чужие беды не доставляют мне удовольствия.

— Может быть, может быть… Только жалости твоей мне тоже не надо. Что ты сделала с моим вунхом?

— Ничего страшного. Он, конечно, здорово напуган, но не могла же я позволить, чтобы он перегрыз мне горло…

— Ты изучаешь таннум, ведь так? Ненавижу нумадов! И их школы… Ей свихнули мозги! Да… Она была добрая девочка, только очень своенравная. Наверное, я недостаточно её любил…

— Как тебя зовут, дитя? — спросил он, словно спохватившись.

— Я аттана Гинта, дочь Синтиолы из рода Диннувира и минаттана Ранха, внучка Аххана, эрг-нумада Ингамарны, который правит мином, пока я не достигну зрелости.

— Вот оно что. Аххан… Его племянница Синтиола была настоящая красавица. Она тоже умерла. Но Аххан не одинок. У него есть ты, а у меня… У меня никого. У меня отняли даже внука! Наверное, они убили его. Все его боялись, и я тоже… Маленькое чудовище… Я боялся его, но пока он был здесь, моя жизнь имела хоть какой-то смысл, а теперь…

Акамин умолк и горестно покачал головой.

— С моей смертью угаснет мой род. Совет выберет правителя из другого древнего рода, только вряд ли новый минаттан согласится поселиться в этом замке… Ты сказала, что хотела посмотреть на Уллатам? Очень мило с твоей стороны, наследница Ингамарны. Ты хорошо воспитана. Ты настоящая аттана. Ты ведь наверняка знаешь, что мой замок давно уже называют иначе. Скоро он опустеет, а эти цветы… Они сожрут его. И всю Улламарну. Она уже наполовину мертва. Уходи отсюда, девочка. Здесь поселилась смерть.

— Мне некуда уйти, Акамин, — сказала Гинта. — Мы с тобой живём в одном мире.

— Ты слишком умна для своих лет, — помолчав, заметил Акамин. — Ну да, ведь ты же будущая нумада. Зачем тебе это, дитя? Лучше найди себе хорошего мужа. Только не вздумай искать его среди богов. Моя бедная девочка слишком многого хотела… Найди себе хорошего парня и нарожай побольше детей. Древние роды вымирают. Ты же не хочешь, чтобы твой род угас, как и мой?

— Твой род ещё не угас, Акамин. Почему ты думаешь, что твой внук мёртв?

— Почему… — усмехнулся старый минаттан. — Почему я вообще с тобой разговариваю? Не смотри на меня так, слышишь? Не смотри! Я ненавижу все эти ваши штучки! Я ненавижу нумадов! Прочь!

Акамин замахнулся на Гинту тростью, но рука его тут же бессильно опустилась.

— Тебе ведь уже лучше? — спросила девочка. — Голова прошла? Ты слишком долго не спал, правда?

— Правда, — еле слышно прошептал Акамин. Казалось, вспышка ярости лишила его последних сил. — Я не сплю уже пятнадцать лет.

Гинта осторожно взяла старика под локоть.

— Сейчас ты будешь спать. Крепко, как младенец. Каждую ночь. Тебя больше не будут мучить головные боли.

— Ты хочешь исцелить меня? — с горечью спросил старик. — Зачем? Моя жизнь не имеет смысла.

— Ты зря так говоришь. Быть может, твой внук жив, и ты его увидишь.

— Я очень устал, дитя, — неожиданно мягко сказал Акамин. — Помоги мне добраться до моих покоев.

По дороге к замку Гинта успела осмотреть сад. Здесь были и довольно молодые плодовые деревья, только они совсем зачахли, притесняемые разросшимися кустами иргина.

«Можно попробовать привести этот сад в порядок, — подумала девочка. — Но одна я не смогу… Да надо мной просто посмеются. Даже великие нумады не рискуют управлять нигмой иргина. Диннара попробовала — и вот результат. А отнять или хотя бы обуздать его нигму ещё труднее…»

Изнутри замок оказался не таким запущенным, как снаружи. Чувствовалось, что кто-то пытается поддерживать его в более или менее приличном состоянии. Гинта с интересом рассматривала большие белламы, на которых были искусно вышиты или нарисованы сцены из жизни богов и людей, а также портреты обитателей замка, начиная с Уллавина — основателя династии. На одном из полотен Гинта увидела Акамина. Он был красив и статен, а в его густой, длинной шевелюре не проглядывало ни единого седого волоса.

— Этому изображению двадцать лет, — пояснил Акамин, перехватив заинтересованный взгляд Гинты. — В вот, напротив, моя дочь. Мастер Харум сделал эти белламы за год до того, как…

Старик замолчал и остановился, давая Гинте возможность получше рассмотреть портрет аттаны Диннары. Как и её отец, она была изображена в полный рост — гибкая пышноволосая девушка с красивым и надменным лицом. Похоже, мастеру Харуму удалось передать характер аттаны. Большие тёмно-карие глаза смотрели насмешливо и вызывающе. Диннара словно говорила: «Да, я такая, какая есть! И не вам меня судить». Впрочем, судить её не имело смысла. Она за всё расплатилась. Сама.

Светильники и статуи, украшающие залы и коридоры замка, потемнели от пыли, фонтаны во внутренних двориках не работали и, судя по всему, уже давно, однако мозаичные полы казались относительно чистыми, а комната, в которую Гинта привела Акамина, и вовсе имела опрятный вид. В Уллатаме почти не осталось слуг, но те немногие, что не бросили господина в беде, старались следить за чистотой его жилых покоев.

— Мавина, — обратился Акамин к маленькой седой женщине, которая с поклоном вышла им навстречу. — У нас сегодня гостья. Надеюсь, ты найдёшь для неё что-нибудь получше холовой похлёбки и кислого молока.

— Милое дитя! — всплеснула руками старуха. — У нас в замке ребёнок! Я уж и не надеялась…

— Перестань болтать, — ворчливо перебил её хозяин. — И будь почтительна. Этот ребёнок — будущая правительница Ингамарны. И будущая нумада.

— Добро пожаловать, юная госпожа, — старуха снова склонилась в низком поклоне. — Наверное, ты устала…

— Я вовсе не устала, добрая женщина, — сказала Гинта. — А вот твоему господину надо отдохнуть.

— Да, Мавина, я очень хочу спать и не буду обедать. Но обещай мне, что не отпустишь мою гостью без обеда. Она пришла издалека. Если она пожелает остаться до завтра, приготовь голубую комнату на третьем этаже.

— Хорошо, мой господин. Молоко найдётся и свежее, а сделать белые лепёшки недолго. Мука у меня есть…

Сарановые лепёшки, которые на скорую руку сообразила Мавина, оказались необыкновенно вкусными. Облазив всю кладовую, старуха даже нашла какие-то сладости и сухие фрукты. Она едва не плакала от умиления, глядя, как Гинта с аппетитным хрустом грызёт леденцы из лакумы.

— Ты и правда настоящая нумада, — кудахтала Мавина. — Наконец-то у моего господина глаза прояснились. Его уже давно безумцем считают. На кого он стал похож, а ведь он меня моложе. Я помню его ещё ребёнком. Я давно здесь служу. Мои мать и отец, и дед, и бабка — все служили правителям Улламарны. Я помню лучшие времена. Неужели всё кончилось? Неужели всё зарастёт этими ужасными цветами…

— Ничего ещё не кончилось, — допив молоко, Гинта отодвинула от себя блюдо с лепёшками. — Очень вкусно, Мавина, но больше в меня просто не войдёт. А ты не знаешь, что случилось с сыном Диннары? Почему он пропал? Моя няня говорит, он превратился в мангура и ушёл в пустыню. Некоторые считают, что он должен вернуться…

— Тише, дитя, — опасливо оглянувшись, зашептала старуха. — Боги могут нас услышать…

— От богов и так ничего не скроешь. Так кто же он, Диннар, сын Диннары? Человек или бог?

— Не знаю. С виду он был как обычный ребёнок, только глаза… Совсем чёрные, странные такие. Все его боялись.

— Но почему? Он делал что-нибудь плохое? Причинил кому-нибудь зло?

— Да вроде бы нет… Я не знаю, кто он и как он пропал, но хозяин думает, что его могли похитить пустынные люди.

— Зачем?

— Говорят, они приносят Маррону человеческие жертвы. Обычно детей до семи лет. Они каждую весну появляются в Сантаре и охотятся на наших детей. А он… Этот ребёнок всё время убегал. Он часто пропадал, и его подолгу искали. А однажды так и не нашли. Как раз в тот день за рощей саганвира, на границе с Бесплодными землями, видели каких-то людей, явно нездешних. Может, они его и похитили, а может, даже кто-нибудь из местных помог им в этом. Его все боялись и ненавидели. А тут ещё появился какой-то человек… Он ходил по сёлам Улламарны и говорил, что мы сами должны умилостивить Маррона жертвой. Тогда бесплодие перестанет пожирать наши земли.

— Многие хотели его смерти, — сказала старуха, помолчав. — Но убить того, кто, возможно, является сыном бога… На это никто бы не решился. А тут представился случай уничтожить его чужими руками.

— А правда, что его вскормила чёрная вунха?

— Правда. Истинная правда. Мать его умерла, а кормилицу найти не могли. Все боялись. Не только грудь ему давать боялись, но даже просто своё молоко. Ни одна женщина не хотела, чтобы молочным братом её ребёнка был сын тёмного бога. Сначала его кормили молоком айги… Ну, через тряпочку. А потом, спустя четыре тигма… Представляешь, ему было четыре тигма, когда он начал ползать! Как-то утром я не нашла его в колыбели. Только я одна и не боялась входить в его покои. Я нянчила его мать, и господин велел мне смотреть за её ребёнком. Так вот однажды утром он исчез. Я нашла его в закутке под лестницей. За два дня до этого Бина, любимая вунха Диннары, принесла детёнышей. Она родила троих, но двое оказались мёртвыми. Когда я нашла мальчика, он сосал Бину вместе с единственным оставшимся в живых детёнышем. Вунха лежала спокойная и довольная. Как будто так и надо. К сожалению, эту картину увидела не только я. Раньше в замке было много слуг… Чего только потом ни говорили в округе! Даже поползли слухи, что Диннара не умерла, а превратилась в зверя и сама кормит своего демона-сына. Он сосал Бину до года, пока у неё было молоко. От другого молока он отказывался. Бину даже поселили в его покоях. Он привязался к ней и детёныша её, Кана, полюбил, как брата… Да он и был ему молочным братом. Сейчас этот Кан уже стар. У него злобный нрав, и он не подпускает к себе никого, кроме господина…

— Значит, это он набросился на меня, когда я подошла к замку, — догадалась Гинта. — Какой большой зверь. Никогда не видела таких вунхов.

— Это очень древняя порода. Диннар только с ним и играл. Больше у него друзей не было.

— И он ни с кем не общался, не разговаривал?

— Ну почему… Разговаривал иногда. Он и ходить, и говорить начал рано. Он просто не хотел с нами разговаривать.

— А он кого-нибудь любил?

— Он любил Бину и Кана. Остальных только терпел. Помню, ему было полтора года… Я не пускала его на улицу — начиналась гроза. Стало темно, как ночью, а он хотел в сад. Я попыталась взять его на руки, а он вырвался и оттолкнул меня с такой силой… Это была недетская и вообще нечеловеческая сила. Он так и убежал тогда в сад. Он всегда бегал, где хотел. Один или с Каном… И приходил в ярость, если ему пытались что-то запретить. Однажды стражник попробовал не выпустить его за ворота замка. Этот ребёнок — ему и четырёх ещё не было — взял большой камень… Обычный ребёнок такой камень и с места бы не сдвинул, а этот поднял его без труда и чуть не прибил стражника. Парень еле успел увернуться. На воротах до сих пор вмятина от этого камня. Вот такой он был, Диннар, сын Диннары. Господин велел не противиться его желаниям, просто незаметно следить за ним. Этот ребёнок всех тут держал в страхе. Он чувствовал, что за ним следят, и старался убежать, спрятаться, а слуги… Они и его боялись разозлить, и его деда, если вдруг с мальчишкой что-нибудь случится. Я помню, ему было пять лет, когда на него напал айг. Это был ещё детёныш, но бодаться он умел прекрасно. Его потом забили на мясо, пока не вырос, — держать таких бодливых животных опасно… Так вот этот айг однажды вздумал напасть на Диннара. Мальчик был на скотном дворе, когда стадо гнали на пастбище. Он схватил айга за рога и даже с места не сдвинулся. Тот потом уже и вырваться хотел, да не тут-то было. Диннар отпустил айга, только когда он его лягнул.

— Но если он был такой сильный, то как его могли похитить?

— Ну, сильный он был для своего возраста. Здоровый мужчина наверняка бы с ним справился, а несколько человек и подавно. И потом, его могли заманить, уговорить… Всё-таки он был ещё ребёнок. Ему вечно хотелось куда-то убежать, и он ни к кому здесь не был привязан. Разве что к Кану, но ведь это зверь, а человек обязательно должен любить человека…

— Но его ведь тоже никто здесь не любил!

— Я жалела его, — с горечью сказала старуха. — И боялась, и жалела. Он был не такой, как все. Наверное, это страх мешал мне полюбить его по-настоящему. Ведь мы даже толком не знали, кто его отец. С виду он был просто ребёнок. Если бы не эти страшные глаза…

Мавина вздохнула и замолчала.

— Знаешь, его только Сагаран не боялся, огненный тиумид, — заговорила она спустя некоторое время. — Да ещё Хаула. Сумасшедшая старуха. Она пришла из деревни Виганы. Там уже лет восемь как никто не живёт. Эта Хаула называла Диннара своим сыном. Он её терпеть не мог, швырял в неё камни. Один раз даже разбил ей лицо… А она всё твердила, что это её дорогой сыночек, и всюду преследовала его. Господин велел гнать её подальше от замка, а она всё равно бродила вокруг Уллатама почти каждый день и высматривала Диннара.

— А куда она потом делась?

— Не знаю. После того, как мальчик исчез, её тоже никто не видел.

— А Сагаран здесь бывал?

— Нет, что ты! Господин его ненавидел. Он даже пригрозил Сагарану, что велит своим людям убить его, если он будет общаться с мальчиком. Господин считает, что Сагаран навлёк на Диннару все эти беды за то, что она отвергла его любовь. Он служитель Саггана, а Сагган — бог огня и любви. Люди до сих пор говорят: Сагган по просьбе своего слуги заставил тёмного бога воспылать страстью к Диннаре. Ну, чтобы наказать её…

— Какая глупость! — возмутилась Гинта. — Я хорошо знаю Сагарана. Он не способен причинить зло. Тем более тому, кого любит.

— Не буду с тобой спорить, юная госпожа. И Сагарана этого ни в чём не хочу обвинять. Но все считают его каким-то странным…

— Если человек не такой, как все, это ещё не повод его бояться и ненавидеть. Выходит, из всех, кто здесь живёт, Диннара любил только Кан… Бедный зверь. Мне жаль, что пришлось напугать его. Спасибо тебе за всё, дорогая Мавина. Мне пора.

— Но госпожа, до Ингамарны далеко, а солнце уже…

— Я пришла не из Ингамарны. Я сейчас живу в доме Саннида, а это совсем недалеко. Вообще-то немного времени у меня ещё есть. Давай-ка я подлечу твою спину. Ты, вижу, еле сгибаешься. Может быть, в замке ещё кто-нибудь нездоров?

Закончив урок, Саннид отпустил всех, кроме Гинты. В последнее время старый нумад часто задерживал её после занятий. Похоже, ему понравилось с ней беседовать. Гинта заметила, что Суану это раздражает. Впрочем, Суана раздражалась каждый раз, когда кто-то уделял особое внимание не ей, а кому-нибудь другому.

— Говорят, ты уходишь далеко от дома и бродишь одна неизвестно где, — сказал Саннид. — Не хочу никого держать на привязи, но пока вы здесь живёте, я отвечаю за вас перед Ахханом. В Улламарне сейчас небезопасно.

— Мой дед давно уже отпускает меня в Улламарну одну, и со мной ещё ничего не случилось.

— Но сегодня же что-то случилось? — спросил нумад, внимательно глядя на Гинту. — Харма обеспокоена. Говорит, за ужином ты ничего не ела. И судя по всему, ты сегодня использовала силу, причём не один раз. У тебя утомлённый вид.

— Ничего страшного, учитель. Я не перенапрягла своё анх. А не ела я потому, что пообедала в Уллатаме.

— Где?

Оказывается, Саннид всё же не разучился удивляться.

— Вот оно что, — медленно произнёс он, выслушав рассказ Гинты. — Минаттан Акамин позволил себя лечить. Многие нумады предлагали ему свою помощь, но он и слушать ничего не хотел. После того, что случилось с его дочерью, он ненавидит и колдунов, и нумадов, и их учеников.

— Я и не просила у него разрешения, — заявила Гинта. — Когда он понял, что я на него воздействую, было уже поздно… Нет, я понимаю, так нельзя, но если бы все делали только то, что можно… Ну а слуги и не думали противиться. Они так обрадовались возможности подлечиться! Они ведь там почти все старые.

— Мне очень его жалко, — грустно добавила девочка. — Я так хочу, чтобы он когда-нибудь увидел своего внука живым и невредимым. Учитель, как ты думаешь, этот Диннар и правда злой демон? Может быть, люди всё это выдумали?

— Может быть, — усмехнулся нумад. — Только это ещё хуже.