"Красавица" - читать интересную книгу автора (Мак-Кинли Робин)

Часть 3

Глава 1

Я стремилась ускорить темп, насколько это было возможно, понимая, что Отец собирался уговаривать меня повернуть назад и позволить ему поехать в замок одному. Я бы не оставила его, чтобы он ни сказал, но не была уверена, насколько хватило бы моей первоначальной решимости, ведь смелость моя почти истощилась. Я знала, что продолжу, но хотела сделать это с достоинством; если Отец скажет что-нибудь, то, вполне возможно, я расплачусь, и тогда поездка будет гораздо печальнее, чем сейчас, между нами останется лишь жестокая и беспощадная тишина; плач Ричарда звучал у меня в ушах, а в мыслях стоял образ прекрасных роз, обрамляющих лица Грейс, Хоуп и Жэра, смотревших на лес. Я попыталась придать себе смелости тем, что ощущала доброту этого леса – он не был злобным, но эта небольшая радость рассеялась, как только мы ступили на белую дорогу; я пустила Великодушного галопом и Отец немного отстал. Хоть и ненадолго, но мне не пришлось волноваться о выражении своего лица. Я бы не хотела, чтобы Отец увидел его.

Мы остановились лишь один раз – лошадям был нужен отдых; голодны мы не были, хотя в седельных сумках была еда. Чуть позже полудня перед нами показались темный частокол живой изгороди и огромные серебристые ворота. Ворота блестели, словно мираж в тумане. Одиссей, который вел себя спокойно до этой секунды, задрожал и бросился в сторону, не желая подходить к высоким воротам. Отец сумел спешиться и повел несчастную лошадь ко входу, но когда вытянул руку, чтобы дотронуться до ворот, Одиссей попятился и вырвал поводья из рук. Он остановился в нескольких футах от протянутой руки Отца, смущенно озираясь, все еще испуганный. Великодушный стоял и спокойно наблюдал.

– Отец, – обратилась я к нему, пока он гладил лошадь по носу и пытался успокоить животное, – тебе не нужно ехать дальше со мной. Эти ворота ведут в замок. Если ты сейчас отправишься в путь, то к ужину будешь дома.

Мой голос дрогнул лишь на мгновение. Я радовалась, что могла спокойно сидеть на Великодушном, что не пришлось спускаться и идти своими ногами, что я могла спрятать дрожащие руки в густой белой гриве на холке коня.

– Дитя… ты должна поехать обратно. Я не позволю тебе сделать это… не могу даже подумать, что с самого начала заставило меня согласиться. Я, должно быть, сошел с ума, если подумал, что смогу отпустить тебя… вот так.

– Решение уже принято – ты не можешь его отменить; и ты согласился, потому что не было другого выхода. – Я сглотнула, хотя во рту было сухо, и продолжила, прежде, чем он смог бы меня прервать, – Чудовище не причинит мне вреда. И, возможно, оно все-таки просто проверяет нас на… честность. Возможно, мне не придется долго здесь оставаться.

Слова звучали с надеждой, но не мой голос, и ни один из нас не поверил тому, что я говорила. Я быстро продолжила.

– Уезжай. Пожалуйста. Позже нам будет еще сложнее расстаться.

Я подумала: «Не вынесу, если Чудовище отошлет тебя»..

– Со мной все будет хорошо.

Я поехала к воротам, но прежде, чем развернула Великодушного так, чтобы могла дотронуться до них рукой, ворота беззвучно раскрылись и передо мной показалось нетронутое поле ярко-зеленой травы.

– Прощай, Отец, – произнесла я, слегка повернувшись в седле. Отец спешился. Одиссей стоял спокойно, но вытянутые шея и уши выдавали его напряжение и страх. Одно неловкое движение – и конь ускачет туда, откуда мы приехали.

– Прощай, дорогая Красавица, – едва слышно ответил Отец. В ушах у меня стучало. Я проехала вперед, прежде, чем он успел сказать что-то еще, а туманные ворота безмятежно закрылись за мной. Они не успели закрыться до конца, а я уже развернулась лицом вперед и больше не оглядывалась.

Солнечный свет и сладкий запах травы были лучше, чем сон или пища; я почувствовала, как пробуждаюсь ото сна, что остался позади, в тенях деревьев. Когда я приблизилась к краю сада, то обнаружила дорожку из белой гальки, что проходила между деревьев и вела к замку.

Не смогу описать те сады. Каждый листочек и травинка, камешек в дорожке, капля воды и лепесток цветка – все было идеально, в задумке и исполнении: яркие цвета и правильные формы, целые и нетронутые, словно каждый появился здесь лишь мгновение назад, словно каждый был драгоценным камнем, над огранкой которого волшебный ювелир работал всю свою жизнь. Я вцепилась в гриву Великодушного, пока он мягко ступал вперед: движения его напоминали качание корабля в шторм.

Замок вырос перед нами, как восходит солнце, с башнями и бойницами высотой в сотни футов, уходящими в небеса. Он был каменный (весь из гигантских глыб), но отливал светом, словно спинка дельфина на рассвете. Огромный, как город, подумалось мне: множество зданий, соединенных коридорами и дворами. Я осмотрела все, что смогла увидеть – флигели замка и его стены расходились во всех направлениях. Я и представить не могла, сколько там могло быть комнат. Но везде было тихо, окна темнели, вероятно, пустые. «Не совсем уж пустые», – грустно напомнила я себе. О Боже.

Великодушный остановился у конюшни, двери скользнули в сторону, открываясь при нашем появлении. Внутри послеполуденный свет косо падал сквозь узкие и высокие арочные окна с полумесяцами из цветного стекла. Витражи изображали коней: стоящих, в галопе, богато оседланных и свободных от упряжи, с длинными вьющимися гривами и блестящими темными глазами. Цветные блики рассыпались по мраморным стенам стойла и гладкому золотистому песку на полу. Дверь в первое стойло отъехала, как прежде для Отца, как только я подошла, а солома сама собой рассеялась по углам, когда я заглянула внутрь. Великодушный навострил уши на расстелившуюся подстилку, но когда я расседлала его, он быстро переключил внимание на зерновую смесь в кормушке. Дома он не ел так плотно.

На внешней стене стойла было огромное количество щеток и расчесок с костяными ручками и мягких тряпочек, так что я аккуратно чистила коня, тянув время: я не хотела останавливаться и оставлять его в конюшне, ведь мне придется пройти в замок, где, без сомнения, меня ждало Чудовище. Оно обещало, что не причинит мне вреда, но как знать? Я подумала о том, с какой готовностью я поверила обещаниям безопасности, когда впервые услышала рассказ Отца у домашнего очага. Ведь это было Чудовище, чего же оно хотело от меня? Я отмела эту мысль, как делала много раз за прошедший месяц. С грустью мне вспомнились истории о ненасытном монстре, который обитал в лесу и пожирал все живое. Возможно, Чудовище решило, что молодую девицу будет слишком сложно поймать, и ему пришлось пойти на обман; я слишком много нарубила и перевезла дров за последние два с половиной года, чтобы стать легкой закуской. Но это не успокаивало, ведь, без сомнения, подобное обнаружится слишком поздно.

Я вспомнила, что упряжь у Отца была ночью вычищена волшебным образом, пока висела на стойке. Стойка появилась из воздуха в стойле, пока я была там.

– Ты позволишь мне помыть ее самой? – спросила я воздух, глядя вверх, словно ожидая, что кто-то посмотри на меня оттуда. Торопливо опустив взгляд, я была поражена появлением ведра с теплой водой, губок, полотенца и масла.

– Что ж, сама напросилась, – вслух сказала я себе, а затем погромче: – Спасибо.

Я ощутила то же, что и Отец: словно пустота меня услышала. Это мне не понравилось.

К тому времени, как я закончила то, что уже могла бы сделать дважды, солнце почти закатилось; лампы, что были установлены в дверных косяках стойла, начали зажигаться. И тут я поняла, что мне еще меньше захотелось зайти в замок в первый раз после наступления темноты, чем когда солнечный свет сопровождал меня, скрывая троллей и ведьм. Великодушный доел зерно и с упоением трудился над сеном в висящей сетке-кормушке: он не выражал особого сочувствия моему беспокойству. Я потрепала его в последний раз и неохотно вышла. Конь был снова спокоен и расслаблен, как и был обычно дома, до последнего времени. Я сказала себе, что это хороший знак, но ощущалось это так, словно меня полностью предали. Я закрыла дверь конюшни (хотя скорее просто держала на ней руку, пока она закрывалась сама) под тихие звуки жующего коня. Я обнаружила, что покручиваю кольцо-грифон на пальце, и переступила порог.

Как только я вышла, зажглись лампы в саду; в воздухе витал сладкий аромат масла для светильников. Тишину нарушали лишь журчание ручейков и легкое шуршание моих ботинок; не было и следа кого-то живого. Я чувствовала себя мелкой и ничтожной среди всего этого волшебства; поездка на Великодушном придавала некое величие, потому что он выделялся даже сквозь свою поношенную сбрую. Размер и великолепие новой обстановки подходили ему: он словно возвратился домой после ссылки, проведенной с дикарями. Но не было ничего величественного в простой, плохо одетой, неловкой и напуганной девушке.

Я огляделась, моргнув, а затем повернулась обратно к замку. Двор был темен, когда я обернулась, но когда я посмотрела на него, зажегся яркий свет. Серебряная арка вокруг громадных дверей ярко сияла, а фигуры, вырезанные на ней, казалось, ожили: то была королевская охота, кони с развевающимися гривами, ветер, треплющий стяги. Свора гончих, с высоко поднятыми хвостами, бежали впереди несущихся лошадей, а у пары охотников на запястьях сидели соколы с шорами на глазах. Несколько дам сидели в женском седле, юбки их, спускаясь волнами ткани, путались с попонами лошадей. Впереди всех по полю ехал, нагнувшись к шее своего коня, король: на голове его был одет тонкий обруч, рукава и воротник отделаны мехом, а конь был самым лучшим и самым большим. Я хотела рассмотреть выражение его лица, но не смогла. Король направлялся к огромному лесу, что был изображен на самой верхушке арки, ветки его деревьев были раскрыты, словно лепестки цветка. На другой стороне арки была сцена, которая зеркально отражала первую историю, но здесь она была немного изменена. Лошадь короля, без наездника, широко раскрыв глаза, скакала прочь от леса. Другие охотники повернули к краю леса, на их потрясенных лицах застыло смятение и нарастающий ужас. Собаки пулей летели прочь, поджав хвосты и прижав к голове уши, а соколы пытались освободиться, расправив крылья и когтями разрывая шоры. Обе сцены были бесцветные, бледно-ледяные, однако невероятно пронзительные и почти живые: мне казалось, что скачущая лошадь может спрыгнуть на пол; казалось, будто дама поднимет руку, чтобы убрать шарф с лица; с восхищением, смешанным с беспокойством, я смотрела на лес, но кроме серебряных деревьев, ничего не видела.

И вдруг в одно мгновение мне что-то открылось. Двери бесшумно, но с усилием, распахнулись, представив огромную залу, освещенную сотнями свечей, стоящих в хрустальных канделябрах. И пока я стояла, онемевшая, уставившись на все это, легкий свистящий ветерок проскользнул сквозь двери и закружил вокруг меня. Я подумала, что слышу голоса, но когда я попыталась прислушаться, они пропали. Ветерок был легкий, но он тянул меня за рукава, дергал за край моей юбки для верховой езды, и, казалось, издавал неодобрительные звуки, осуждая состояние моих волос и ботинок. Ни одно пламя свечи не дрогнуло на сквозняке, и ни один листик не пошевелился. Ветерок нежно обвил мои плечи: я подумала, что меня приободряют, и сделала несколько шагов к огромным дверям. Мне было интересно, как нищенка Короля Кофета почувствовала себя, когда ворота дворца впервые открылись для нее. Но между нами было мало общего: в нее влюбился король, потому что внутренняя красота и благородство сияли даже сквозь ее обноски. Никакого сравнения. Я прошла внутрь.

Ветерок хихикнул и оживленно защебетал мне что-то (словно я была послушной лошадкой), а затем прошмыгнул вперед меня в залу. Как только я переступила порог, справа от меня, примерно в пятидесяти футах по широкому коридору, распахнулась дверь. Стук каблуков моих ботинок нарушал эту массивную тишину не больше, чем взмах крыла бабочки. Я прошла сквозь открытую дверь. Это была столовая, огромная настолько, что могла вместить два бальных зала: три камина, на одной из стен – огромные окна в три раза выше меня, и прямоугольный стол со множеством ножек – обойти его заняло бы не меньше получаса, а просто пройтись вдоль – десять минут. Я подняла взгляд. На одном конце комнаты был балкон для музыкантов, обрамленный тяжелыми темными бархатными портьерами. Этот балкон находился там, где должен был быть второй этаж: потолки были очень высокими. Я откинула голову, прищурившись. Кажется, на потолке что-то было изображено: рисунок или лепнина, однако свечи стояли на высоте примерно одного фута над балконом, и свет их не простирался так далеко.

Я вновь обратила внимание на стол, заметив, что он был уставлен крытыми блюдами из серебра и золота. Бутылки вина стояли в ведерках, полных сверкающего молотого льда; чаша, настолько огромная, что могла бы быть чьей-нибудь лоханью для купания, стояла на пьедестале в два фута высотой – она была в форме Атласа, держащего мир на своих плечах; внутри шара находились блестящие свежие фрукты. Сотни вкуснейших запахов окружили меня. Во главе стола, около двери, в которую я вошла, стоял огромный деревянный стул, резной и позолоченный, обитый светло-коричневой парчой и шелком золотистого цвета. Бордовая спинка возвышалась, словно мачта корабля. Возможно, это был трон. Пока я оглядывалась, стул чуть отъехал от стола и повернулся ко мне, как и тот стул, что подзывал моего Отца. Я впервые заметила, что это был единственный стул за этим огромным столом, и накрыто все было на одного, хотя стол был до самого конца заставлен тарелками, покрытыми изогнутыми крышками, кубками, супницами и большими, инкрустированными камнями кувшинами.

– Святые небеса, нет, – произнесла я. – Не могу я здесь сидеть. И кто все это съест? Точно не я, – заметила я и с испугом подумала: «Надеюсь, это не входит в требования». Возможно, Чудовище все-таки хочет сожрать меня, но собирается сначала откормить. «Уж еды-то ему точно хватает», - ехидно подумала я: неужели вкус его настолько пресыщен, что вместе со всем этим он хочет еще и девицу? Кроме того, вся эта роскошь вряд ли мне подойдет.

И вновь мой ветерок вернулся, цыкая, ругаясь и слегка постукивая по моим ногам сзади, чуть ли не подтащил меня туда, где огромный стул гордо и молчаливо ожидал меня. Я с опаской села на него, как никогда чувствуя себя маленькой замарашкой, или кем похуже. Белая льняная салфетка сама расстелилась на моей заштопанной домотканой юбке. Передо мной были выставлены семь ложек и столько же вилок, четыре ножа и пять кубков разных цветов и размеров. Вдруг из ниоткуда слева ко мне подошел небольшой столик, на котором была горячая вода, мыло и толстые полотенца; пока я мыла руки, посуда на столе весело звякала, перемещаясь туда-сюда, и когда я развернулась, тарелка моя была переполнена яствами.

Робкие мысли, крутившиеся у меня в голове, о том, как бы отказаться от еды и испортить планы Чудовища, растаяли сразу же, как масло на горячей сковородке. Я вдруг вспомнила, что ничего не ела с завтрака, который был уже двенадцать часов назад, и с аппетитом поела. Мне была знакома лишь малая часть блюд, которые были поданы, но все, что я попробовала, было великолепно. Меня ошеломило разнообразие, которого я никогда не видела даже на самых лучших званых обедах в Городе. Вскоре после того, как я закончила и со вздохом откинулась на спинку стула, мои страхи вновь напомнили о себе, словно ожидали, пока в моих силах будет уделить им достаточное внимание. Я резко поднялась, даже не задумавшись о чудесном столе, и прошла к двери. Я не могла больше ждать: мне нужно знать, какая судьба меня ожидает. Если Чудовище не придет за мной, что ж, тогда я сама найду его.

Ужин придал мне сил и я отправилась на поиски, если и без желания, то по крайней мере, с бодростью. Я прошла по остальным коридорам, вверх и вниз по лестницам, заходя в бесчисленное количество комнат. Я видела мебель и прочие вещи различных стилей и моделей, которых никогда не видела и даже не слышала о них; столько всего еще было, что было совершенно за гранью моего воображения. Столы, стулья, оттоманки из черного дерева и всех видов обычного, из простой и слоновой кости, алебастра, даже из латуни, меди и нефрита, серебра и золота. Здесь была только самая искусная работа мастеров. На стенах висели гобелены и сотни картин, в основном морские и сельские пейзажи: на них было мало людей и животных. Не было никаких сцен охоты, охотничьих трофеев, следов оружия, рогов или чучел, висящих на стенах. Были лишь статуи на изящных пьедесталах или стоящие в нишах; фарфор красовался в застекленных шкафчиках; роскошные ковры устилали полированные мраморные и паркетные полы. Нигде не было часов или зеркал.

Вскоре я заблудилась и почти забыла цель своих поисков, но продолжала идти. Хороший ужин, необыкновенное окружение и мои опасения держали меня на ногах и не позволяли уснуть. Но красоты замка начали расплываться перед моими глазами: столько всего произошло, как в саду в полдень, так и недавно в столовой.

Через некоторое время, возможно, несколько часов, я подошла к двери в конце коридора за углом – на ней была золотая табличка. Как только я подошла, канделябры в двух нишах по бокам от двери зажглись – я уже начала привыкать к тому, что передо мной словно ходил невидимый слуга, который тер трут об огниво, и оно всегда зажигало с первого раза и без осечки. На табличке была надпись: «Комната Красавицы». И только я открыла рот, чтобы высказаться, как дверь отворилась внутрь.

Я замешкалась. Конечно, это мое имя, но возможно также, что на табличке имелось в виду нечто другое и если я переступлю порог, то могу быть проклята. С другой стороны, я не понимала правил игры, в которой участвовала: если замок и его хозяин пытались устроить мне западню, то могли бы выбрать способ попроще. Само мое присутствие здесь уже означало уступки и поражение. Я осмотрелась. Комната была словно для принцессы, даже в таком замке, полном чудес: невероятных размеров кровать стояла на помосте, ее украшал золотистый балдахин и белое стеганое покрывало, расшитое алым и зеленым. Высокие шкафы стояли у стены рядом с кроватью, и когда я перевела на них взгляд, дверцы их отворились, словно под давлением, и я увидела сотни прекраснейших платьев, висевших внутри. Рулон темно-синего шелка с вышитыми на нем серебряными нитками летящими птицами упал с верхней полки одного из шкафов и раскатился, почти до моих ног, по ковру с янтарным рисунком. Рядом со шкафами были невысокие столики, на которых стояли шкатулки редкой красоты, такой же, как и драгоценности, что лежали в них: а еще щетки и расчески, которые и дюжинам принцесс было не использовать. Украшенные резьбой хрустальные бутылочки с духами были плотно прикрыты изумрудными пробками, а в вазах стояли белые и красные розы, аромат которых блестящей радугой наполнял воздух.

На другой стороне комнаты я увидела изогнутую аркой стену и окна – бесчисленные ряды миниатюрных панелей из стекла, простирающихся от высокого потолка и до подоконника, обитого мягким бело-золотым бархатом. А затем, с легким вздохом, я шагнула в комнату, позабыв о философских вопросах происхождения Красавицы, потому что стены, которые шли к окну параллельно друг другу, были уставлены книжными полками. Здесь были сотни томов, величественных и мудрых, оплетенных кожей. Мои пальцы с благоговением пробежались по гладким корешкам книг. Был здесь и стол, с количеством ящиков и полочек, удовлетворившим бы и самого требовательного из учеников; высокая кипа белоснежной бумаги, дюжина цветных чернил в позолоченных или простых стеклянных бутылочках; сотни гусиных и металлических перьев. Я села за стол и уставилась на него.

Затем вернулся мой ветерок, решив, будто у меня было достаточно времени, чтобы пошуршать гладкой бумагой и выстроить перья в ряд. Ветерок просвистел под моими пальцами и вокруг кресла, привлекая внимание к камину позади, который был как раз напротив кровати. Перед ним стояла глубокая, цвета серебра и слоновой кости, полная ванна. Под моим взглядом в нее долили последний кувшин благоухающей воды – парящая в воздухе фарфоровая посуда пугала немного больше, чем невидимые слуги, решила я. Полотенца висели на спинке кресла. Не было причины, по которой жертва не должна подготовиться к своей смерти, предварительно приняв ванну, и, без сомнения, это улучшит мой боевой дух.

Так и случилось. И волшебное мыло не попало мне в глаза. Ветерок, который приносил мочалки, щетки и полотенца, расчесал мне волосы и вплел в них желтовато-зеленую ленту, а затем принес мне светло-зеленое платье с ярдами ткани, вздымающимися на пышной юбке, которая вся была расшита сияющими алмазами.

– Ха, – сказала я. – Ничего подобного я не одену.

Ветерок немного поборолся со мной за то, что я должна буду носить (моя старая одежда исчезла, пока я принимала ванну) и к концу спора, когда мои волосы расплелись, а лента выпала, ветерок носился по комнате, сердито посвистывая. Он потрепал длинную шелковую бахрому на оттоманке и на полную длину распустил закрученные веревочки с тяжелыми золотистыми кисточками, что удерживали полог кровати. Платья были разбросаны по полу, кровати и висели на спинках кресел во всем своем цветном великолепии. И я все равно не была довольна тем, что, в конце концов, пришлось надеть: платье было попроще зеленого, но белый корсаж был вышит жемчугом, а юбка сделана из золотистого бархата, тона на два бледнее цвета полога.

Я вновь повернулась к двери. Должно быть, час был поздний, но я все равно решила, что не усну, пока не узнаю, что со мной произойдет – даже если поиски лишь ускорят конец. Я покинула «Комнату Красавицы» и на мгновение задержалась в коридоре, наблюдая, как яркая табличка ловит блики огня и тени от канделябров, пока за мной закрывалась дверь. Я развернулась, чтобы пройти по коридорам, ведущим к огромным комнатам с арками и колоннами. Не тратя время на то, чтобы любоваться чудесами, я проходила мимо, потому что была слишком сосредоточена на одной вещи: найти хозяина или тюремщика. Наконец, я задержалась на балконе, выходящем на огромную залу в приглушенном свете – что-то вроде той, в которой я ужинала. Свечи зажглись лишь в нескольких футах от меня, пока я шла, а впереди была темнота. Я продолжала идти, но пару раз обернулась и увидела, как свечи, поморгав, через минуту-две затухают позади меня.

Огромные окна, в тех комнатах, где они не были закрыты портьерами, выглядели как темно-серые ниши в стенах: сквозь них не светила луна. Но вдруг, вновь подняв взгляд, я решила, что увидела золотистый лучик света, проходящий сквозь полуприкрытую дверь, далеко впереди, где не зажигались мои свечи. Сердце мое застучало быстрее и я тихонько направилась к той двери.

Как и все другие двери, что были в замке, эта открылась при моем приближении. Еще несколько дней и я позабуду, как открывать или запирать их.

Мне открылась просторная, теплая и величественная комната, хотя по меркам этого замка – довольно небольшая. На стене слева от меня горел огонь в камине, обрамленном кованым железом в форме виноградной лозы; перед очагом стояли два кресла. В одном из них никого не было. В другом виднелась чья-то огромная тень. Комната была темной, в ней плясали лишь слабые отблески огня от камина; перед занятым креслом стоял стол, на котором был огромный подсвечник с дюжиной свечей, но они не горели. Я поняла, что нахожусь в луче света, а лампы в коридоре освещают мою фигуру, стоящую на пороге. Мои глаза медленно привыкли к мраку за дверью. Передо мной мелькнул темно-зеленый бархат, возможно, на колене того, кто занимал кресло в тени.

– Добрый вечер, Красавица, – произнес грубый голос.

Я вздрогнула и положила руку на дверной проем, пытаясь приободрить себя тем, что он (Чудовище, должно быть, мужского пола) не проглотил меня сразу.

– Добрый вечер, милорд, – сказала я.

Мой голос был обманчиво спокоен.

– Я – Чудовище, – послышалось мне в ответ. – Называй меня так, пожалуйста.

Молчание.

– Ты пришла, чтобы остаться в моем замке, по своей доброй воле?

– Да, – выдала я так смело, как могла.

– Тогда я тебе очень обязан.

Он говорил тихо, но глубокое эхо пророкотало каждое слово и это так отличалось от приветствия, которое я ожидала, что я в изумлении произнесла, не подумав:

– Обязан? Милорд, вы не оставили мне другого выбора. Я не могла позволить своему отцу умереть из-за глупой розы.

– Значит, ты меня ненавидишь?

Грубый голос звучал почти с тоской. Вновь меня застали врасплох.

– Что ж, у меня нет причин любить вас.

И тут я виновато подумала о прекрасном ужине и красивой комнате – особенно о книгах. Мне впервые пришло в голову, что если он готовился съесть меня сразу же, то вряд ли бы (да и для чего, интересно) стал бы давать столько книг, сколько не прочитать и за десять лет.

Огромная тень пошевелилась в кресле. Я была уверена, что это колено и бархат: а теперь увидела блеск глаз и, возможно, острые когти?

Я быстро отвела взгляд от когтей. В море темноты его ноги вытянулись до кованой каминной решетки.

– Поможет ли это, если я скажу тебе, что возвратись твой Отец ко мне в одиночестве, я отпустил бы его, не причинив вреда?

– Правда? – едва не закричала я. – Вы говорите, что я пришла без надобности?

Тень слегка пошевелилась, качнув огромной косматой головой.

– Нет. Все, что ты делаешь, нужно. Он вернулся бы к тебе и ты была бы счастлива, но одновременно стыдилась того, что послала его, как ты считала, на верную смерть. Твой стыд увеличивался бы при каждом взгляде на отца, потому что он стал бы напоминанием о твоем жалком поступке, за который ты стала бы ненавидеть себя и его. И со временем это уничтожило бы ваше спокойствие и счастье, а значит – твою душу и сердце.

Мой усталый разум отказывался следовать за его рассуждениями.

– Но… я не могла бы отпустить его одного, – сбитая с толку, ответила я.

– Да, – кивнуло Чудовище.

На минуту я задумалась.

– Значит, вы можете видеть будущее? – беспокойно спросила я.

– Не совсем, – ответила тень. – Но я вижу тебя.

И на это у меня тоже не нашлось ответа.

– А вот я совсем не вижу вас, милорд, – рискнув, осторожно сказала я.

И вновь блеск глаз.

– Что ж, – сказало Чудовище, – Я должен был встретить тебя сегодня днем, когда ты только прибыла; но я подумал, что свет свечей смягчит впечатление от такого, как я.

Он поднялся, медленно расправив плечи, но я все равно попятилась. В нем было, наверное, семь футов роста; у него были широкие плечи и грудь, как у бурых медведей из северных лесов, что одним ударом тяжелой лапы могут сломать охотнику спину. Застыв на мгновение, словно ожидая, пока я приду в себя, он со вздохом, подобным ураганному ветру, поднял подсвечник со стола. Огоньки зажигались, пока он поднимал его на уровень плеч, и внезапно я увидела его лицо.

– О, нет, – прокричала я, закрыв глаза руками. Но когда услышала, как он приближается ко мне, то отпрыгнула, в страхе отводя взгляд, словно олень при звуке хрустнувшей ветки в лесу.

– Тебе нечего бояться, – сказало Чудовище так ласково, как ему позволял грубый голос.

Через мгновение я вновь посмотрела на него. Чудовище стояло, наблюдая за мной своими глазами. Я вдруг поняла, почему его взгляд настолько ужасен – глаза были человеческие. На секунду мы уставились друг на друга. «Совсем не похож на медведя», - решила я. Но и ни на что другое не похож. Если бы дерево жизни из легенд приняло форму зверя, то оно могло бы выглядеть как это Чудовище.

– Прости меня, – сказал он. – Но я немного близорук и хотел бы взглянуть на тебя поближе.

И снова сделал шаг, а я попятилась, пока не вышла на балкон. Вцепившись пальцами в перила, я остановилась, загнанная в угол, а мой преследователь светил мне прямо в глаза.

– Вы… вы не съедите меня? – дрожащим голосом спросила я.

Он остановился, словно наткнулся на дерево, и опустил подсвечник на несколько дюймов вниз.

– Съесть тебя? – повторил он с нарастающим ужасом. – Конечно же нет. Почему ты так подумала? Разве за тобой не ухаживали, с тех пор, как ты приехала? Разве я мог испугать тебя… намеренно?

– Я… что ж, я не представляю, по какой причине вы… пригласили меня сюда.

– Разве я не сказал твоему отцу, что его дочери не причинят вреда?

Я открыла рот и сразу закрыла его.

– Нет, не говори ничего, – продолжил он. – Я ведь Чудовище, а у Чудовища нет чести. Но поверь моему слову: здесь – в моем замке и на моей земле – ты в безопасности.

На какое-то мгновение, мое любопытство пересилило страх и учтивость: его вежливые манеры придали мне смелости, но я не смогла смотреть ему в лицо, поэтому подняла взгляд на пуговицы его камзола, которые и так были на уровне моих глаз.

– Тогда почему?

– Что ж, мне… не хватает общества. Здесь иногда становится довольно одиноко и не с кем поговорить.

Мое внезапное сочувствие, вероятно, отразилось на лице, потому что он вновь приподнял подсвечник, и пока приближался ко мне, я посмотрела на него без прежнего страха, хотя все равно прижалась к перилам балкона. Но он так долго не отрывал взгляд, что мне вновь стало не по себе. Я не смогла понять выражение его лица: оно было не похоже ни на что, из того, что мне было привычно видеть.

– Я… надеюсь, ваши ожидания не были обмануты из-за глупого прозвища, – произнесла я.

Что, если он рассердился из-за того, что ему обещали Красавицу, и убьет меня за обман?

– Обмануты? – ответил он. – Нет. Твое имя очень тебе подходит.

– О нет, – возразила я. Настал мой черед говорить с ужасом в голосе. – Могу убедить вас, что я довольно некрасива.

– Неужели? – задумчиво спросил он.

Отвернувшись, Чудовище поставило подсвечник в удобно расположенную нишу в стене, завешенной гобеленами. Свет в коридоре горел также ярко, как и в бальной зале, но комната, которую мы только что покинули, осталась в полутьме, с красными бликами от огня.

– Я, конечно, давно никого не видел в этом мире, но не могу поверить, что я настолько близорук.

Я не привыкла лишаться дара речи дважды за одну беседу. Должно быть, я устала и утомилась сильнее, чем думала.

– Говоришь, Красавица – это твое прозвище? – спросило Чудовище через мгновение. – Какое же у тебя настоящее имя?

– Онор[8], – ответила я.

Он обнажил белые длинные клыки в гримасе, похожей на улыбку.

– Значит, я приветствую Честь и Красоту, – сказало Чудовище. – В самом деле, мне очень повезло.

«О, небеса», – подумала я. А затем мои мысли вернулись к тому, что он сказал ранее.

– Если вы хотели с кем-то поговорить, – спросила я. – то почему не оставили отца? Он знает гораздо больше интересных вещей, чем я.

– Хмммм, – ответило Чудовище. – Боюсь, мне нужна была именно девушка.

– Да? – нервно спросила я. – Зачем?

Он отвернулся от меня, прошел к двери и встал, опустив голову и сцепив руки за спиной. Тишина словно сжала мне сердце.

– Я ищу жену, – глухо произнес он. – Ты выйдешь за меня, Красавица?

Страх, который я держала под контролем, вновь всколыхнулся и превратился в панику.

– Ой! – вырвалось у меня. – Что мне ответить?

– Отвечай да или нет, без страха, – сказало Чудовище, не поднимая головы.

– О нет, Чудовище, – закричала я. Мне хотелось убежать, но мысль о том, что он будет преследовать меня, заставила остаться на месте.

Последовало долгое оглушающее молчание.

– Что ж, – наконец произнес он. – Я пожелаю тебе спокойной ночи. Спи крепко, Красавица. Помни: тебе нечего бояться.

Я не шевелилась.

– Ну, иди же, – взмахнув рукой, мрачно сказал он. – Знаю, тебе хочется убежать. Я не буду тебя преследовать.

Он прошел в свою комнату и дверь за ним начала закрываться.

– Спокойной ночи, – откликнулась я.

Дверь на мгновение остановилась, а затем, с мягким щелчком, захлопнулась. Я развернулась и побежала назад по коридору, туда, откуда пришла.

Жизнь за последние годы научила меня бегать на долгие расстояния. Я не смотрела, куда направлялась, просто бежала в том направлении, которое мой страх определял как «прочь». Мягкие туфли на моих ногах, легкие словно перышки, не издавали шума, но длинная тяжелая юбка мешала бежать. Я, наконец, остановилась, тяжело дыша, здравый смысл медленно возвращался ко мне; с волнением я поняла, что вновь заблудилась. Сделав несколько шагов вперед, я поглядела за угол: вот она, «Комната Красавицы». Дверь распахнулась и легкий запах сирени окружил меня. Я была уверена, что прежде, эта комната находилась в конце длинного коридора (хотя, конечно, легко ошибиться при свечах), но это не имело значения.

Я прошла в комнату, уставшая, но успокоенная, и свалилась на кровать. Свежие белые простыни пахли сиренью, одеяло было маняще откинуто. Ветерок, который в ожидании грелся у огня, метнулся ко мне, чтобы помочь раздеться, с недовольством бормоча над моей растрепанной прической и помятой юбкой. Мои волосы причесали и мастерски заплели, а меня одели в длинную белую ночную сорочку из мягчайшего шелка с вышитыми на ней розами цвета слоновой кости; я забралась на огромную кровать и мне подоткнули одеяло. Свечи погасли, издавая совершенно невосковой запах корицы, а огонь сам собой потух.

Но я не смогла уснуть. Вертелась, пока не смяла все простыни и одеяла, скинув одну подушку на пол; к моему удивлению, когда я это обнаружила, подушка и не думала сама прыгать обратно, так что я полежала пару минут спокойно, уставившись на полог кровати: с моего места было видно вышитого грифона, с откинутой головой, с вытянутыми когтями и расправленными крыльями, остроконечный хвост его обвивался вокруг нижних лап. Мне он напомнил о моем кольце: я сняла его, когда мылась, и обратно не одела – предлог, лучше не придумаешь. Я соскользнула с кровати, оставляя ее в беспорядке, и спустилась по трем ступенькам на пол. Кольцо лежало, тускло поблескивая, на маленьком столике у камина. Я подняла его, рассмотрела на минутку, и одела на палец.

Мне не хотелось обратно в кровать. Я заметила, взглянув на нее, что она приводит себя в порядок, так что будет вежливо, если я оставлю ее одну на некоторое время. Я беспокойно пошагала по комнате, задержавшись у книжных полок, но читать мне не хотелось. Наконец, я устроилась на подоконнике и посмотрела на улицу, прижавшись лбом к прохладному стеклу. Луна, поднявшаяся над горизонтом, была почти полной: она раскрасила серебром широкие поля и темный лес за ними, сады и декоративные деревья, даже высокую мрачную башню, что стояла слева от меня, со стороны лугов и обрамляющего их мрачного леса. В садах не горели светильники. Я попыталась приглядеться к пейзажу и внезапно увидела странную тень, которая промелькнула по ландшафту. На небе было несколько облачков, верно, но они двигались медленно, не таким беспокойным, едва уловимым движением, как эта тень; луна светила, не двигаясь. Я моргнула и потерла глаза: воображение сыграло со мной дурную шутку. Мне в голову пришла мысль: «Весь этот замок словно одна дурная шутка – несмотря на радушие еды, которая подается сама, горячей воды, которая сама льется, или свечей, которые загораются и тушатся сами собой. Даже дружелюбный ветерок (он один, кроме Чудовища, давал ощущение чего-то живого рядом) покинул меня».

«Не бойся», – говорило Чудовище.

Настала полная тишина: даже пепел в камине падал беззвучно. Я постучала пальцем по стеклу, только чтобы пошуметь.

– Так не пойдет, – вырвалось у меня.

«Не бойся, не бойся, не бойся, не бойся. Поверь мне, здесь – в замке и везде на моих землях – ты в безопасности» – зимним ветром свистело у меня в мыслях.

«Великодушный, – подумала я. – Пойду, проведаю его. Поглажу по теплой морде, пусть положит свою тяжелую голову мне на плечо – так будет спокойнее». Будучи ребенком, я иногда спала в конюшне вместе с каретными лошадьми; стойла и их обитатели все еще успокаивали меня в минуты волнений.

Я соскользнула с подоконника и прошла к двери, но та не открылась. Удивленная, я положила на нее руку – ответа не было. Я повертела ручку обеими руками и потянула изо всех сил, но та словно была частью стены. Не было ни звука от замка или задвижки. С усиливающейся паникой, мысли хаотично завертелись у меня в голове: дверь крепкая, ее невозможно открыть, она никогда не откроется. Я закричала.

– Нет! Выпусти меня, пожалуйста, выпусти!

Я замолотила кулаками по безмолвным панелям, пока кожа не лопнула и не потекла кровь. Наконец, опустившись на колени, я заплакала и спрятала ноющие руки подмышками. Всхлипывая, я оперлась лбом о неподдающуюся дверь, пока окончательная усталость не взяла верх.

Спотыкаясь, я направилась обратно к кровати. В полусне мне показалось, что вернулся ветерок и чем-то прохладным натер мои руки, так, что боль ускользнула, словно вор от погони. Нежное посвистывание и вздохи ветерка превратились в слова, но я почти уснула и не поняла большей части того, что говорилось, решив, что все это лишь игра воображения.

Послышалось два голоса.

– Бедняжка, бедняжка. Мне так ее жаль. Если бы только был способ хоть как-то ей помочь, – произнес первый.

– Его нет, дорогая. Ты это знаешь. Мы и так делаем все, что можем, но она сама должна найти свой путь. - произнес второй.

– Я понимаю. Но это, кажется, так трудно.

– Так не только кажется, так оно и есть на самом деле, но не печалься. Она хорошая девушка и он уже любит ее. Со временем все будет хорошо …