Ларионова Ольга Сон в летний день

Отдых между двумя рейсами, как известно, всегда кончается диалогом с Полубояриновым. Вот и сейчас он загибал пальцы:

— …погода там еще похлеще, чем на Венере, — это в-девятых. Каверны, из которых выбрасывает веселящий газ неустановленного химического состава, — это в-десятых. Черви-людоеды — в-одиннадцатых, хотя это уже не так страшно. Ну, дальше пошли мелочи. Но в целом, повторяю, планета вполне пригодна для эксплуатации.

«К чему бы эта увертюра? — тоскливо прикидывал Рычин. — Не иначе как опять будет навязывать биолога без побочных профессий…»

Его вполне устраивало, что «Молинель» ходит с минимальным экипажем всего из трех человек, но зато таких, что каждый имел по три специальности. Итого девять — вроде бы хватало? На самом же деле его более всего удовлетворял тот факт, что экипаж маленького корабля был исключительно мужским. Атавизм, конечно, произрастающий из самых средних веков, когда для утлых парусников единственной защитой от разбушевавшихся стихий была деревянная мадонна на корме, — а женщины, даже если их исторический возраст давно перевалил за тысячу лет, как известно, соперниц не выносят. Вот и пошло поверье, что еще одна особа женского пола неминуемо принесет кораблю беду, — предрассудок, оказавшийся на удивление стойким. Так что Рычин, придумавший себе комплекс потомственного дремучего цыгана, в собственной коллекции предрассудков имел и этот.

Но сегодня Полубояринов, все последнее время нудно пристававший к Рычину с какой-то суперталантливой биологиней, имел в виду совершенно другое:

— Исходя из того, что вам, возможно, придется эвакуировать с Камарги все сто шестьдесят человек экспедиционного корпуса, на «Молинеле» идти бессмысленно. Возьмете «Трех богатырей».

Рычин скривился — вышепоименованный космолет имел в ходу странноватую кличку «Три святителя» и, несмотря на звучность своего официального названия, был всего-навсего тихоходной баржой, сверх всякой меры перегруженной различными защитными средствами. Мечта перестраховщика.

Уловив тягостную паузу, Полубояринов вскинул голову:

— Ну что, что тебе еще, Михайла?

— А, — махнул рукой Рычин, — еще и планета с женским именем…

Полубояринов искренне изумился:

— Я, знаешь ли, был лично знаком с Сэмюэлем Ли Камарго — здоровенный сенегалец так под два двадцать, и у меня никогда не закрадывалось подозрения, что это дама.

— Я не о нем. Просто припоминаю, что у одного из тех Людовиков, что любили позировать в пудовых париках, имелась придворная танцовщица под тою же фамилией — редкостных достоинств девица… Одним словом, не к добру.

— Эрудит ты, Рычин, — один в тебе недостаток…

Так и расстались, не довольные друг другом.

А когда в коридоре к Рычину присоединились остальные члены экипажа неизменно элегантный Темир Кузюмов и постоянно кудлатый Стефан Левандовский, — кибервахтер, выпуская их на бетонное поле, к кораблям, констатировал вслед с той степенью унылой флегматичности, которая людям уже недоступна:

— Три… богатыря…

Этому уже насплетничали.

До Камарги допрыгали за шесть дней, ловко минуя все зоны дальности и ни разу не ошибившись при выходе из подпространства. Первое «чп» возникло на самом непредвиденном месте — при попытке установить с планетой радиосвязь.

Космолет «Три богатыря» только-только благополучно вылез из последнего нырка и теперь обычным, даже не форсированным маршем приближался к месту своего назначения, так что связь, по всем данным, должна была быть просто идеальной. Тем не менее на первые три запроса планетная база просто давала бессмысленный сигнал «занято», а на четвертый включился автоматический ответчик, или, как его было принято называть на космофлоте, «кибербрехун»:

«На базе все спокойно, — констатировал он миланским драматическим тенором и не без напевности. — За последние двадцать четыре часа на Большую Землю отгружено 1653,83 тонны органически обогащенного концентрата руды. Персонал базы отдыхает, самочувствие удовлетворительное, психофизиологические параметры в пределах нормы».

— «В Багдаде все спокойно», — передразнил его Рычин. — Если не считать того, что автоматический ответ «персонал базы отдыхает» дается уже в течение… уже в течение шестнадцати суток. Без нескольких минут. А? Мнение экипажа?

— Двигатели на полную мощность, посадка как можно ближе к этому дому отдыха, — предложил Темир.

— Естественно. А еще?

— Знаешь, Михайла, — замялся Стефан, — мне помнится, что у всех инопланетных «брехунов» один и тот же голос. Я как-то привык. А этот что, новой конструкции?

— Да нет, в каталоге значится, что типовой. И в этом что-то есть…

Командир наклонился над плошкой микрофона:

— Доложите, кто на связи?

«Главврач санэпидслужбы и госпитально-профилактического стационара экспедиционной группы на Земле Ли Камарго».

— А почему не координатор базового космодрома?

«Космодромный вычислительный центр подключен к госпитальному в качестве вспомогательной ступени».

Командир вырубил тумблер связи и потрясенно икнул.

— Кто-нибудь из присутствующих сталкивался с чем-то подобным? отдышавшись, спросил он.

Вопрос был риторический — ни один экипаж космофлота ни с чем подобным никогда не сталкивался. Кибермедики, конечно, самовольничали, особенно на необитаемых планетах, на то им и Первый Закон робототехники намертво впаян. Но не до такой же степени!

— Представляю, как этот Гиппократ, помесь клизмы с компьютером, будет координировать нашу посадку! — ужаснулся Стефан. — Может, проверим?..

Командир кивнул. Стефан вышел на связь:

— База Камарго, доложите о своей готовности к приему грузопассажирского нетипового корабля космоизмещением… с посадочной скоростью… и минимальной мощностью горизонтальных двигателей…

«Гиппократ», против ожидания, доложил о готовности строго по уставу.

— Садимся, — сказал Рычин.

Сели.

— А вот будем ли вылезать? — После приземления это был первый и отнюдь не праздный вопрос.

Кузюмов и Левандовский молчали, упершись лбами в иллюминаторы.

Земля Ли Камарго отнюдь не располагала к пребыванию на ней высших представителей животного мира. Прижилась тут одна микрофауна, да и то напрасно. Космоэкологи высказывали предположение, что она была занесена сюда извне. Во всяком случае, даже в экваториальной зоне относительное тепло наступало всего на шесть-семь месяцев после семилетней зимы со стапятидесятиградусными морозами. Короткое летечко было гнилым и пасмурным, но даже первых двух недель его хватало на то, чтобы Камарга покрывалась щетиной эвкалиптовых хвощей, тянущихся ввысь прямо на глазах. Лазерные тесаки валили кольчатые стволы, под хилыми корнями которых залегал биоактивный концентрат — симбиоз живой и неживой материи, образующий гигантские псевдокристаллы камаргита. При первых же холодах, когда температура достигала минус девяносто шесть градусов, вирусоподобные организмы впадали в спячку и псевдокристаллы рассыпались до следующего тепла, поэтому добыть их и отправить на Землю можно было только раз в семь лет.

Вот и сейчас сто шестьдесят лучших специалистов работали здесь, а вернее, наблюдали за работой киберустановок самых различных экстерьеров и спецификаций. Конечно, База могла бы прислать сюда и сто шестьдесят тысяч добровольцев, но они только мешали бы машинам. Люди наблюдали, направляли, исследовали — и все это, по возможности, не выходя из гигантского жилого комплекса, вмещавшего в себя все мыслимые сооружения, от подземного ангара до лабораторий и спортивно-оздоровительного стационара.

Естественно, сюда входил и Большой Интеграционный Мозг — БИМ, вычислительная, с позволения сказать, машина, руководящая всеми работами на Земле Ли Камарго. Эрудированные инженеры звали его Бим-Черное-Ухо, а когда машина давала нежелательные результаты или ахинейные рекомендации, то — Черный Потрох. Почему — об этом не знал никто, а уж особенно историки галактической классической литературы.

И вот сейчас этот самый БИМ оказался в подчинении у крошечного кибердиагноста госпитального отсека — сущей козявки по сравнению с ним самим.

Было над чем задуматься.

— Ну, так как насчет выхода на пляж? — повторил Рычин.

— Что-то не располагает, — признался Стефан.

— Чем ты это мотивируешь?

— Предчувствия… — стыдливо промямлил второй пилот.

— Предчувствия — это исключительно моя стихия, — поставил его на место командир.

— Постой, Михайла, — вмешался рассудительный Темир. — Если, как ты подсчитал, коллектив экспедиции находится в состоянии незапрограммированного отдыха уже шестнадцать суток, то несколько часов промедления с нашей стороны ничего существенно не изменят. Попытаемся вынудить силу, действующую на Камарге, как-то проявить себя, определить свою программу.

— И ты предлагаешь?..

— Запросить у этого Гиппократа рекомендации на предмет нашего выхода из корабля. Сразу станет ясно, что и почему он сделал со своими людьми.

— Резонно. Тем более что никто не принудит нас этим рекомендациям следовать.

Темир запросил. Главкиберврач поспешно и даже как-то обрадованно предложил вновь прибывшим немедленно пройти полное медицинское обследование в госпитальном стационаре.

— Хм, — усомнился командир, — а с чего бы это? У нас на корабле за экипажем осуществляется постоянный бесконтактный меднадзор, как и положено по уставу космофлота. Если бы наблюдались отклонения от психофизических норм, корабельный кибермед тут же поднял бы тревогу. Но все спокойно. Как, впрочем, и на Камарге. К чему же такая перестраховка?

«Даже секундное пребывание на поверхности этой планеты уже может отразиться на состоянии здоровья человека», — пророкотал камаргинский БИМ, зловеще понизив голос сразу на две октавы.

— Запугивает, — шепнул Стефан.

Рычин пожал плечами:

— Ну, это он не на тех напал. Будем брать быка на рога: база Камарго, доложите, чем вызван вынужденный режим, в который помещены все члены экспедиции?

«Прошу уточнить, кто задает вопрос?» — отпарировал БИМ.

Рычин аж захлебнулся. Но справился:

— На связи командир контрольно-спасательного корабля «Три богатыря» Михаил Рычин. Подтверждаю личным киберкодом.

Он вынул из нагрудного кармашка комбинезона ни разу не использованную до сих пор печатку персонального кода и сунул ее в специальное гнездо микрофона.

Камаргиный БИМ проглотил сигнал, выдержал театральную паузу и изрек прокурорским тоном:

«Персональный опознавательный код в экстремальных ситуациях может быть передан роботу и использован последним в личных целях».

Вот тут уже Рычин не выдержал:

— Ты, Черный Потрох, космических детективов начитался или забыл Второй Закон? Изволь тотчас же доложить о готовности выполнять мои приказы!

«Если вы — действительно человек».

— Держите меня, мальчики, — простонал командир, впадая в изумление, граничащее с бешенством, — иначе я сейчас разнесу этого придурка из корабельного десинтора!

«Лишено смысла, — донесся из динамика невозмутимый голос. — Большой Интеграционный Мозг находится в непосредственной близости от госпитального отсека, где в данный момент отдыхают сто шестьдесят членов экспедиции. Ни человек, ни тем более робот не может осуществить подобное нападение».

— Ну, в этом-то он прав, — пробормотал Стефан.

— Хорошо, — проговорил Темир, наклоняясь к микрофону, — а если мы действительно андроиды, которым люди доверили свои личные коды в знак того, что все остальные машины, независимо от их класса и характера, должны нам подчиняться? Тем более что мы, как ты сам упомянул, в силу Первого Закона не можем нанести вред никому из твоих подопечных.

БИМ не раздумывал ни секунды:

«Андроид любой конструкции по своим мыслительным способностям на два порядка ниже, чем Большой Интеграционный Мозг. Даже если вы подключены на корабельную вычислительную машину, она все равно на порядок ниже БИМа. Так что в том и другом случае вы должны автоматически подключиться ко мне в качестве моей вспомогательной системы на все время пребывания вашего корабля на Земле Ли Камарго».

— Ни много ни мало… — хмыкнул Темир. — А если мы докажем тебе, что мы все-таки люди?

«Если вы — мыслящие существа гуманоидного типа, а тем более — люди, то для вас очевидна необходимость обследования аппаратурой моего стационара, ибо мои возможности, как я предупреждал, на порядок выше того, что вам может гарантировать медицинский киберконтролер корабля. Если вы соглашаетесь с моими доводами, я априорно признаю вас людьми, если же нет — вы или роботы, или, что гораздо хуже, люди, уже подвергшиеся психическому воздействию смерчевого пси-поля данной планеты. В последнем случае я, в силу Первого Закона, не могу допустить, чтобы мое бездействие нанесло вам вред, ибо вы потеряли представление о реальной опасности, вам угрожающей».

— Что называется — железная логика, — развел руками командир, выключая микрофон. — Объявляю экспресс-совещание без участия этого Черного Потроха. Конечно, мы можем попросту взлететь и предоставить психологам Большой Земли решать эту проблему на расстоянии, пользуясь нашими записями. Но трем богатырям это как-то невместно…

— Невместно, вестимо! — поддакнул Стефан. — Ну, а почему мы боимся выйти на поверхность? У меня-то предчувствия, а вы что имеете против?

— Лично я полагаю, что едва мы ступим на поверхность, как нас всех тут же уложат баиньки, и ни до какого смысла происходящего мы просто не успеем добраться, — предположил командир.

— Согласен, — кивнул Темир. — БИМ нас обманывает, но это в пределах Трех Законов, тем более что на планете существует реальная угроза для здоровья человека. Ведь и тебя, Михайла, Полубояринов предупреждал об этом особо.

— Да-а, — протянул Стефан, — наврать с три короба такая машина, как БИМ, запросто может, в этом я убедился еще, когда был…

— Не будем вдаваться в историю машинного вранья, — остановил его командир. — Всем нам врали, и не только машины. Сейчас важно одно: добиться от этого БИМа хотя бы частичного подчинения… Ну, пес с ним, хотя бы сотрудничества на равных. Ведь он так и не удосужился объяснить нам, почему он загнал всю свою экспедицию в форменную летаргию.

— Но он сделает это только после того, как признает нас людьми, резонно заметил Темир. — А он собирается это сделать только после того, как мы вылезем на поверхность.

— Между прочим, — подал голос Стефан, — это говорит за то, что в программе, заложенной в БИМ изначально, Первый Закон значительно утяжелен по сравнению с двумя другими. Планета ведь повышенной опасности, а по части перестраховок Большая Земля прямо-таки из штанов выпрыгивает…

— Чушь, — мотнул головой Рычин. — Бред сивого мерина в темную сентябрьскую ночь.

Все прекрасно понимали, что имеет в виду командир. Действительно, специальной Декларацией взаимоотношений между людьми и киберсистемами было строжайше запрещено заменять хотя бы одно слово в формулировке Трех Законов. Это было разумно: в любом, самом отдаленном, уголке Вселенной, отрезанном от Земли отсутствием связи, в критическом цейтноте или других пренеприятнейших обстоятельствах любой человек мог не ломать себе голову над вопросом — а не накрутили ли каких-нибудь дополнительных условий, кроме основных трех, при формулировке программы?

Ошибку искали вне этих законов — на сем экономили время.

Но на Камарге, если честно признаться, была не просто повышенная опасность, здесь было — вернее, могло быть — просто черт знает что, не укладывающееся в рамки Положения о пребывании на квази-земельных планетах.

Поэтому каждого грыз червячок сомнения.

— Да что мы будем гадать! — не выдержал Стефан. — Моего голоса БИМ еще не слышал, спрошу я его напрямую!

— О чем?

— О точности формулировок Трех Законов.

— Пошлет он тебя и формально будет прав, потому как ты для него — еще не господин, то есть не человек.

— Минутку, Михайла, ведь если он меня и обругает — я ничего не теряю… — Он снова включил микрофон. — Большой Интеграционный Мозг Земли Ли Камарго! Запрашивает корабельный вычислительный центр «Трех богатырей». По оплошности кибера низшего порядка стерта формулировка Трех Законов. Прошу продиктовать…

— Стеф!!! — рявкнул командир, но было поздно.

Через иллюминаторы бокового обзора было видно, как гигантские хвощи, обступившие космодромную площадку, разделились, словно невидимый гребень провел по чаще прямой пробор, и послушно разлеглись вправо и влево, придавленные силовым полем. И только тут космонавтам стало видно скрывавшееся за ними стройное здание объединенных служб.

Здание поистине было многофункциональным, но сейчас главным для экипажа «Трех богатырей» было то, что опоясывающий балкон и радарная площадка разом ощетинились не менее чем тремя десятками десинторных стволов, которые, не рыская и не отклоняясь, вперились точно в корпус корабля.

«Экипажу «Трех богатырей»! — загремел в динамике львиный рык БИМа. Если на борту корабля имеются люди, предписываю в течение ста восьмидесяти секунд выгрузить их на поверхность планеты. Спустя указанное время беру на себя ответственность приступить к разрушению корабельной вычислительной машины, так как в условиях чрезвычайной опасности, которые существуют на Земле Ли Камарго, присутствие сложного киберустройства, не обладающего записью Трех Законов, представляет угрозу для жизни экспедиционной группы в составе ста шестидесяти человек. Начинаю отсчет времени…»

— Стоп! — рявкнул Рычин. — На борту имеются три члена экипажа, которые не собираются покидать корабль. Поэтому ни о каком воздействии на корабельную вычислительную систему и речи быть не может. Первый Закон.

«Но я предписываю…» — снова завелся БИМ.

— Зациклился, придурок, — буркнул Рычин. — Люди находятся в состоянии анабиоза, понял? Приземление корабля вели автоматы, так как «Три богатыря» подошли к планете несколько раньше расчетного времени. Так что убери свои поганые берданки, а то я буду вынужден доложить на Большую Землю в координационный центр, что ты чуть было не произвел вооруженное нападение на корабль со спящими людьми.

Из динамика понеслись очень странные звуки, похожие на заячье всхлипывание. Десинторные стволы разом дернулись вверх и уперлись в зенит.

— Так-то лучше, — не без самодовольства изрек Рычин. — Во всяком случае заруби себе на носу, что после пробуждения экипаж корабля не намерен подчиняться твоим весьма нелогичным требованиям. А что касается формулировок Трех Законов, то они в корабельном мозгу, разумеется, впаяны намертво и никуда деться не могли, иначе автоматический расчетчик произвел бы посадку в совсем другом режиме, более подходящем для киберов. Это соображать надо. Мы просто хотели проверить, в порядке ли эта запись у тебя, голубчика.

БИМ всхлипнул в последний раз и завопил тоненьким фальцетом, символизирующим смертельную обиду:

«Закон Первый: «Робот не может своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред, или сам причинить вред человеку. Закон Второй: робот должен повиноваться…»

Дальше его уже и не слушали. Все было ясно и так. Да, ни одно слово Трех Законов не могло быть заменено или опущено, ни одно положение не могло быть прибавлено. Это так.

Но какой-то умник перестраховщик, сверх меры заботясь о безопасности людей на вздорной и зловредной Камарге, умудрился поменять местами первую и вторую части в формулировке Первого Закона!

Немудрено, что у бедного БИМа мгновенно выработался истерический синдром боязни бездействия.

Больше всего на свете он боялся проморгать какую-то беду, потому что бдительность стояла на самой вершине иерархической лестницы его забот и обязанностей.

Только бы не прохлопать, только бы не упустить, только бы успеть вмешаться!!!

Да от такого напряжения любая машина спятит.

— Ну, теперь все ясно, — сказал Стефан. — Разумеется, если уж БИМ не мог совсем убрать людей с Камарги, то он нашел наилучший вариант их безопасного пребывания здесь: сон.

— С машинной точки зрения, — добавил Темир.

«А что вы можете возразить? — донеслось из динамика. — БИМ невольно подслушал последние реплики и просто НЕ МОГ оставаться в бездействии, если закрадывалось подозрение, что предложенный им вариант не оптимален».

— Ты что, намерен теперь соваться во все наши разговоры в силу своего Первого Закона? — хмыкнул командир. — Потерпишь. Мы выскажем свое мнение, когда сочтем нужным.

«Но кто это — мы?» — голос БИМа снова сорвался на визг.

— Три поросенка! — злорадно сказал Рычин и выключил связь.

— Насколько я понимаю, объявляется производственное совещание номер два, — констатировал Темир.

Рычин устало кивнул:

— Снова ставлю тот же вопрос: считает ли экипаж возможным вернуться на Базу со всеми дополнительными сведеньями и передать решение проблемы более компетентной группе… Ах, экипаж этого не считает! Я и не сомневался. Но вот проблема: если мы «разбудим» команду «Трех богатырей», то есть самих себя, то этот припадочный, то есть, извините, Большой Интеграционный тут же потребует нас под свою опеку. Это мы уже проходили. Если же вести переговоры корабельной «считалкой», то БИМ ее просто проигнорирует в силу своей иерархической машинной амбиции. С этим мы тоже столкнулись. Что же нам остается? Кто способен вести переговоры с этим железным болваном?

— Ты сам сказал, — отозвался Темир. — Три поросенка.

— Три поросенка, в переводе на машинный — три икс. Предположим, на борту имеются разумные существа, не гуманоиды и уж никак не антропоиды. Статус их БИМу не известен. Но не исключено, что космическое правило приравнивает их к людям. Весь фокус в том, что это должно оставаться для БИМа загадкой. Пусть мается.

Стефан от восторга даже засвистел, но Рычин зыркнул на него черным глазом — свист на борту был плохой приметой: обязательно энергобак потечет.

Мысль была превосходна: подавить сопротивление БИМа неразрешимостью загадки, кем же являются его противники.

— Валяй, — кивнул Рычин Темиру. — Но только чуть почувствуешь, что почва уходит из-под ног, сразу же отключайся. Тут главное, чтобы он снова не захватил инициативу. Подави его свинством.

Темир улыбнулся, что вообще бывало с ним редко. Действительно, позиции рычинцев неизмеримо окрепли, — во-первых, оттого, что было куда отступать, а во-вторых, в силу своей зыбкости и неопределенности. Уж так бывает на других планетах!

— Привет! — сказал Темир, включая связь. — Ты, кажется, просил нас представиться? Мы — три поросенка: Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф. В списке команды и пассажиров не значимся — не пытайся запрашивать Базу. Слыхал, наверное, как некоторые экипажи таскают с собой разных птичек и кошечек? Мы на тех же правах. Примерно.

«Животные не разговаривают и тем более не мыслят», — высокомерно изрек БИМ.

— А кто тебе сказал, что мы — животные?

«Если вы люди, то в кратчайший срок я должен произвести полное обследование…»

— Уймись, а? Я тебе не могу объяснить, кто мы. И не анималы, и не кибы, и не гоминиды…

— Инкогниты, одним словом, — вставил Стефан.

— Примерно, — степенно согласился Темир, одновременно яростно пиная Стефана, чтобы больше не лез к микрофону. — Прими нас как некоторых инкогнитоидов. Разумных притом. На Большой Земле наш статус пока не определен, но априорно мы находимся под охраной всех галактических законов.

«Следовательно, в силу Первого Закона робототехники, я должен немедленно осмотреть вас на предмет выявления возможных отклонений…»

— Отклонений от чего? Ты же не знаешь нормальных параметров нашей жизнедеятельности и в силу неопытности своими действиями можешь нанести нам непоправимый вред.

Из микрофона снова донеслись несолидные заячьи стоны.

Как потом признавался Темир, ему даже стало жаль это больное киберсущество, раздираемое столь противоречивыми обязанностями по охране любого, пусть даже поросячьего, разума.

— Успокойся, приятель, — проговорил он примирительно, — ты сейчас действуешь наилучшим образом, так как создаешь нам оптимальные условия для самоконтроля.

«Благодарю вас, — пролепетал БИМ застенчивым сопрано, — вы очень любезны…»

Подумать только, а каким хамом он был всего несколько минут назад!

— А теперь, — продолжал Ниф-Ниф, сиречь Темир, еще более невинным тоном, — мы тут окончательно передохнем со скуки, если ты не покажешь нам что-нибудь такое… экстраординарное. Экипаж все спит да спит, а игры с корабельным мозгом знаешь как надоели! Как-никак он ниже нас порядка на три…

Стефан беззвучно покатился со смеху, схватившись за живот, а Рычин быстро ткнул пальцем в чернеющий экран и сложил ладошки, подсунув их под щеку — однозначный образ сна.

Темир кивнул в знак того, что он понял.

— Насколько я представляю себе, — проговорил он небрежным тоном, — ты ведь тоже не семи пядей во лбу. Вряд ли ты смог обеспечить вполне комфортные условия для всех ста шестидесяти человек экспедиции. Покажи, сделай милость, может быть, это нас развлечет! А если ты уж напорол какую-нибудь откровенную чушь, то мы так и быть поделимся с тобой своими соображениями.

«Я являюсь, — зазвучал бархатный баритон, — счетно-решающим, аналогизирующим и прогнозирующим устройством, степень информационной емкости которого…»

— Да заткнись ты со своей емкостью, — перебил его Рычин сколь можно грубее, ибо таким образом люди с БИМами никогда не разговаривали. — Мы, поросята, ведь тоже кое-что смыслим в проблемах жизнеобеспечения. И если ты сейчас скроешь от нас условия пребывания экспедиции в твоем госпитальном стационаре, то мы не сможем сделать свои замечания, а они, смею тебя заверить, могут оказаться весьма ценными. Следовательно, своим бездействием ты нанесешь людям вред.

«Тогда ой», — снова женским голосом всполошился БИМ, и экран внутренней связи послушно засветился.

Ответного жеста никто из экипажа не сделал — для БИМа все, что происходило в рубке «Трех богатырей», продолжало оставаться невидимым.

На экране же отчетливо проступила анфилада небольших помещений, в каждом из которых размещалось около полутора десятков госпитальных полусаркофагов на антигравитационных матрацах.

«Блок-питание… дренаж… кондишн… — угодливо бормотал БИМ, — ни секунды без наблюдения… сейсмоустойчивость здания… смерчесбивающая аппаратура…»

Пока придраться было не к чему. Во всяком случае, на уровне формальной логики.

И вообще ни на каком уровне придраться было нельзя — спокойные розовые лица, непринужденные позы, какие только можно принять в антигравитационном амортизаторе, — одним словом, волшебный сон, превосходный не только с машинной, но и с общечеловеческой точки зрения уже хотя бы тем, что в таком сне не стареют.

И все-таки — сон, где сто шестьдесят человек находятся во власти спятившего мозга.

— А если ты получишь приказ срочно эвакуировать весь состав экспедиции? — как бы между прочим спросил Наф-Наф, он же Рычин. — Что будешь делать — будить или грузить в спящем состоянии?

«Чей приказ?» — вопросом на вопрос ответил БИМ, обнаруживая (и не в первый раз) дурное воспитание.

— Ну, хотя бы с Большой Земли.

«Связи не имею».

Действительно, с поверхности планеты установить связь с Базой было практически невозможно. А высылать антенноноситель в ближний космос — для этого у БИМа не было оснований.

— Хорошо, а если тебе прикажет командир «Трех богатырей»?

«Только после того, как он докажет, что является человеком».

«Поросята» застонали.

— Ну, а если я тебе прикажу? — в лоб спросил Рычин.

«Не имею права подчиняться вам, пока мне не известен ваш статус».

— Но может же на Камарге произойти что-то чрезвычайное, что заставит спешно свернуть работы?

«На вверенной мне планете, именуемой Земля Ли Камарго, за истекшие семь полевых сезонов ни разу не происходило ничего такого, что не предусмотрено вложенной в меня программой, — самодовольно пробасил БИМ. До конца текущего полевого сезона осталось сто двадцать два дня. После этого работы будут свернуты, экспедиционная группа эвакуирована. Но не раньше».

Рычинцы промолчали. Оставлять людей в таких условиях на целых четыре месяца — с этим не согласились бы ни они сами, ни Большая Земля. Но и возразить этой свихнувшейся считалке они сейчас не могли, а поэтому до рези в глазах всматривались в проплывающие на экране безмятежные лица спящих экспедиционников.

— А куда ж ты собираешься засовывать экипаж с «Богатырей»? — как бы между прочим поинтересовался Стефан. — Коечек-то свободных нема?

На экране быстро промелькнули еще две комнаты, и передающий визор завис над пустым саркофагом. Для стерильности он был пока прикрыт прозрачной крышкой и стоял у самой стены, словно втиснутый сюда сверх нормы.

«Два других спальных места будут готовы в соседнем помещении через двенадцать минут», — хвастливо доложил БИМ, давая возможность увидеть, как в соседней комнатушке передвижные кибы машут клешнями и простынями.

Но на это уже никто не смотрел. Все трое затаив дыхание уставились на крошечный, светящийся колпачок, прилепившийся к стене как раз над изголовьем саркофага.

Золотисто-зеленый светлячок неторопливо пульсировал, словно под колпаком покачивался лучистый кристаллик хризопраза.

— Аварий… — чуть было не прошептал Стефан, но Рычин вовремя обернулся и зажал ему ладонью рот.

Аварийный выключатель. И как они только забыли о том, что здания, находящиеся на полном киберобеспечении, обязательно должны иметь систему отключения всех автоматических механизмов, в данном случае — самого БИМа! Для этого достаточно ударить по легкому колпачку — неважно, от чего сработает реле: то ли от проникновения туда воздуха и мгновенного окисления какой-то штучки-дрючки, то ли от прикосновения к светящемуся кристаллу… В описании станции, несомненно, это имеется, но к решению проблемы в данном случае отношения не имеет.

Ударить по колпачку, даже не ударить, легонечко хлопнуть — и проблема будет решена. Войти в помещение станции, разбудить людей, организовать экстренное перепрограммирование БИМа или уж на худой конец — полную эвакуацию… Все это решалось бы уже само собой.

Но добраться до колпачка…

— Бумеранг, — сказал командир.

— Собака, — предложил Стефан.

— А если не вслух? — предостерег Темир.

— Знаешь, заразил ты нас картинами своего сонного царства, звероподобно зевая в самый микрофон, проговорил Рычин. — Соснем мы маленько, мы ведь тоже спим, как люди. Впрочем, твои подопечные все-таки спят как-то не так… неполноценно, что ли. Вот погоди, мы отдохнем и на свежую голову что-нибудь тебе посоветуем. Так что ты включись на первый же наш вызов, сделай милость, а то потом еще свихнешься на почве самообвинений в бездействии!

Это был удар по чувствительному месту, но БИМ того стоил.

Тумблер микрофона щелкнул, и началось производственное совещание номер три.

— Отвожу свое предложение о бумеранге как неконструктивное, механическим голосом проговорил командир, страсть как не любивший признавать свои ошибки.

Давно уже было замечено, что при общении с умной, иронично настроенной машиной люди становятся человечнее, а с тупой и косной соответственно холоднее и бездушнее.

— Не заражайся от БИМа, — предостерег его Темир. — Тем более что нам предстоит решить еще несколько проблем отнюдь не на машинном уровне.

— Ну, собаку тоже придется отвести, — уныло проговорил Стефан. — За неимением оной. Но предупреждаю, что в следующий рейс втащу на корабль своего Понтия Пилата.

Все знали привязанность второго пилота к своей беспородной суке, названной мужским именем только потому, что космодромный врач определял пол животных по морде. До сих пор Стефану не разрешали брать с собой Понтия даже на Луну, но теперь обстоятельства складывались в пользу четвероногого.

— Ну ладно, — отмахнулся командир, — проблема остается, а я не ощущаю бури и натиска мозгового штурма.

— Робот! — хором произнесли все трое.

Это, конечно, была мысль, и даже не мысль, а нечто, слишком лежащее на поверхности и потому уязвимое.

— Предлагаю следующее. — Командир был сегодня как-то неестественно демократичен. — Вместо того чтобы дискутировать этот вопрос, сэкономить время и сначала послать робота, а потом посмотреть, что из этого выйдет.

Против ожидания, никто не возразил, даже дотошный до омерзения Темир. Впрочем, как он позднее признавался, он попросту вспомнил, что в «богатырском» трюме валяется робот, не годный ни на что другое, кроме передвижения по прямой.

Несчастную железяку наскоро проинструктировали и выпустили на свет божий, не без любопытства наблюдая, каким же образом БИМ будет изничтожать конкурента.

Все было предельно просто. Самоходная гусеничная болванка с шестью манипуляторами только-только двинулась по просеке, образованной развалившимися хвощами, как тут же перед ней возникло некоторое рычажное приспособление, напоминающее перекрещенные алебарды, и по контролирующему каналу рычинцы приняли лишенный обременительной вежливости запрос, какого черта постороннему роботу надо в зоне, контролируемой Большим Интеграционным Мозгом. Робот скромно заметил, что он получил приказ подготовить спальное место для своего командира, так как оный привык спать под тихую танцевальную музыку.

БИМ ответствовал, что каприз командира «Трех богатырей» зафиксирован в его памяти и будет в дальнейшем учтен, а на данном этапе потребовал от робота перейти в полное подчинение системе БИМа.

Несчастный робот перед этим получил прямо противоположный приказ: ни в коем случае этого не делать, во всяком случае до выполнения своей основной задачи — разрушения сигнального колпачка в заданном помещении шестнадцатого этажа. И ослушаться он не мог: ведь он-то знал, что приказание получено от самых настоящих людей, то есть от высшей инстанции. Поэтому он презрел все потуги БИМа подчинить его себе и решительно шагнул на трехдюймовую зеленую поросль, уже поднявшуюся на свежей просеке.

Люди, прижавшись к иллюминаторам, нетерпеливо ждали, что же произойдет дальше, — во всяком случае им было необходимо знать, с какой стороны обрушится первый удар, если они ринутся на прямой штурм.

Но вместо того, что они ожидали, земля вдруг вспучилась, из нее выметнулся рыжий пожарный шланг, который обдал зазевавшегося робота струей ядовито-лимонного сока. Вероятно, человек на том же самом месте был бы неминуемо отравлен, но робот продолжал с завидным упорством двигаться вперед. Рыжий червь — а на самом деле всего лишь корневище хвоща — хищно подобрался, сворачиваясь тугой пружиной, и вдруг со стремительностью техасского лассо пролетел метров пять и захлестнул цилиндрическое тело робота. Из-под гусениц полетели розовые мясистые клочья, робот заелозил на зеленой меже и рухнул, потеряв равновесие. С трех сторон разом возникло еще три розовых удава, придавивших злополучного страдальца с хищническими намерениями.

Но тут механические кусачки, зависшие над просекой, дернулись, рухнули вниз и с неуловимой для человеческого глаза быстротой начали превращать извивающиеся корневища в аккуратно нарезанные ломтики колбасы. Корабельный робот оказался прямо-таки погребенным под этими розовыми лоснящимися кругляшками, но тут из-за стены хвощей показался и сам хозяин механических щупалец, многоопорный дистанционный кибер — несочлененный придаток БИМа. С деловитостью паука он выгреб робота из-под румяного крошева, обмыл струёй воды, дохнул для обсушки сухими спиртовыми парами, поставил прямо перед собой и, убедившись в том, что роботу возвращен его первоначальный вид, безмятежно и деловито сжег его среднедистанционным десинтором, спрятанным в компактном паучьем брюхе.

— Родные и близкие покойного просят венков не возлагать, прокомментировал Рычин, отталкиваясь от иллюминатора. — Вариант «робот» считаю всесторонне рассмотренным. Какой следующий пункт на повестке дня?

— Лунатик! — брякнул Стефан со всем своим простодушием.

— Ну, и где я его возьму в шести зонах дальности от Большой Земли?

Стефан смущенно потер подбородок:

— Если память мне не изменяет… Кажется, в детстве я бродил по интернату в лунные ночи. Потом как-то отучили.

— В этом мало проку, — вздохнул Темир. — Беда в том, что никто и никогда не мог запрограммировать лунатика на строго определенные действия. То есть программировать спящего человека можно, и лунатизм тут ни к чему, но сделать это может только опытный гипнотизер. В команде «Богатырей» имеются гипнотизеры?

В команде «Богатырей» гипнотизеров отродясь не имелось.

— Погоди-ка, Темир-хан, а на что у нас собственный корабельный кибермед широкого спектра? Разве в число его достоинств не входит лечебный гипноз?

— Насколько я знаю, только как способ погрузить пациента в искусственный лечебный сон, как это проделал на Камарге БИМ, впрочем, аппаратура у нас однотипная. Но гипнозом пользуются редко, обычно применяется гормонально-фармакологический метод.

— А все-таки я бы спросил, — уперся Стефан, видно было, что ему никак не хочется упустить шанс сыграть первую скрипку, — как говорится, за спрос денег не берут…

— Но тратят на него время, что намного дороже, — раздраженно бросил Темир. — Впрочем, Михайла, если и ты настаиваешь… Но только не вслух.

— Все вы перестраховщики почище БИМа, — буркнул Стефан, включая дисплей кибернетического медицинского комплекса.

Одним пальцем отстукал вопрос: может ли кибермед путем предварительного внушения заставить спящего человека произвести какое-либо действие.

Он еще не перестал стучать по клавишам, как на оливковом экране появилось четкое «НЕТ».

— Рассмотрим побочный вариант, — потянулся к клавиатуре командир корабля.

Все молча наблюдали. Рычина интересовало, может ли пациент, находящийся в гипностабилизаторе, иначе — саркофаге, по какой-либо причине, исключая гипноз, проснуться и успеть произвести простейшее действие, занимающее не более трех секунд, скажем, взять лежащий рядом предмет. Командир тоже заделался перестраховщиком и явно боялся точно определить условия задачи.

Впрочем, ко всему он был еще чертовски суеверен и попросту опасался «сглаза». Хотя в истории космофлота еще не наблюдалось ситуации, в которой кибермед мог бы кого-нибудь сглазить.

В глубине своей цыганской души и Михайла знал, что это невозможно: сглазить можно только черным глазом, а у кибермеда был инфракрасный.

Ответ был так же категоричен: «НЕТ».

— А почему? — не унимался дотошный Стеф.

Кибермед пояснил, что наблюдение ведется не визуальное, а прослеживается кривая различных ритмов энцефалограммы головного мозга. («Надо думать — не спинного», — буркнул Рычин.) Так что пациенту попросту не дадут проснуться — изменения ритмов выдадут его раньше, чем он выйдет из состояния сна. Кибермед вкатит в него новую порцию снотворного, вот и все.

Все уныло молчали, глядя на искрящийся экран. Для очистки совести командир протянул руку и уже от полной безнадежности отстучал вопрос: а есть ли вообще теоретическая возможность заставить спящего человека проделать ту или иную работу?

И на экране оливковом выпрыгнуло лаконичное: «Т Е О Р Е Т И Ч Е С К И — Д А».

Все как-то и не обрадовались.

— Фу, — сказал Темир, — черная магия какая-нибудь. Иначе я бы знал.

И запросил разъяснения.

На экране появилось: «ОПЫТЫ МИШЕЛЯ ЖУВЕ».

На Темира с двух сторон посмотрели с такой укоризной, словно он забыл код выхода в подпространство.

— Ну, я же не ходячая энциклопедия, — взмолился Темир и затребовал дополнительные подробности.

Дисплей ожил, торопливо побежали строчки и цифры, и выходило из всего написанного следующее: есть в мозгу такой участочек, называется «варолиев мост». Когда человеку что-нибудь снится, например, что он вяжет на спицах носок (забава, крайне распространенная среди космолетчиков, особенно если учесть, что они преимущественно пользуются при этом пухом неземных животных), то на энцефалограмме будет точно такой же узор, как и на записи мозговых ритмов бодрствующего человека, предающегося тому же рукоделию. Но ведь во сне руки спящего не двигаются! Выходит, где-то есть тормоз, препятствующий возникновению движений.

Мишель Жуве еще в конце двадцатого века нашел этот участочек головного мозга — нижняя оконечность «варолиева моста». И если осторожненько рассечь нервные связи этого участка, то наяву ничего в поведении человека не изменится, а вот во сне он начнет проделывать все то, что…

— Ура! — завопил Стефан. — Дайте мне только увидеть себя во сне хулиганом, громящим уличные фонари, и я в три секунды прихлопну вам аварийный колпачок!

— Да, — скривился Темир, — твои скрытые задатки нам хорошо известны, но мы уперлись в то, что задать определенный сон можно только при помощи гипноза. Круг замкнулся. И я не вижу выхода, командир.

Но у командира уже появилась какая-то идея — вид у него был самоуглубленный и блаженный, как бывало в случаях, когда его осеняла гениальная идея.

— Ты чего, Михайла? — забеспокоился Стефан.

— Ми-ну-точ-ку… спокойно, други мои, спокойно! Во мне проснулась наследственная память моих дремучих предков. Ночевка у костров, с их ночным благоуханьем, тихой свежестью долины…

— Э-э, Михайла, это же из Лонгфелло! — запротестовал Темир. — Уж не хочешь ли ты сказать, что одна из твоих бабушек была шалунья?

— Виноват. Просто не туда занесло. А, вот: тиха украинская ночь, прозрачно небо… и что еще? Кто подскажет?

— Звезды блещут.

— Отнюдь! КОМАРИКИ КУСАЮТ, други мои!!! А все остальное — детали эксперимента. Темка, нашего Гиппократа — к бою! Закодируй ему задание: чикнуть по моему «варолиеву мосту»!

— В принципе даже не обязательно чикать, достаточно воздействовать пучком не слишком жесткого излучения. Но почему — по твоему?

— Потому что я тут начальник, моя и воля.

— Ты командир, потому и сиди. Твое дело — командовать, а в вопросах медицины я разбираюсь больше твоего. — Темир редко нарушал субординацию, но уж если нарушал, то не сдавался.

Но и Стефан не унимался:

— Раз ты врач, так не лезь в подопытные кролики, а осуществляй медицинский контроль. К тому же, кто из нас лунатик?

Исключая последний аргумент, Стефан был прав, и спорить не стали. И так накричались. Теперь надо было проверить, а пойдет ли на удочку сам БИМ.

— Эй ты, перестраховочный ящик, — воззвал в микрофон Михаила. Наф-Наф с тобой говорит. Ты что это там прохлаждаешься, дурака валяешь? Думаешь, тебя тут смонтировали вагонетки с рудой считать?

Стеф не утерпел — вытянул шею, с идиотским выражением распустил губы и ладонями оттопырил уши, наглядно демонстрируя, какое сейчас выражение должно было бы быть у БИМа на морде, если бы у него вообще таковая существовала.

— Ты только посмотри, как у тебя люди спят, бездельник! — продолжал Рычин, вкладывая в голос все презрение сапиенса к механической считалке.

«Все психологические параметры…» — загремел было БИМ.

— Да хрюкал я на твои параметры! — с максимально свинской грубостью оборвал его Наф-Наф. — Ты загнал в сонное состояние сто шестьдесят человек, а знаешь ли ты, что это такое — человеческий сон? И какой он бывает?

«А ты?» — достаточно резонно отпарировал БИМ.

— А это уж мое поросячье дело. Не знал бы — не говорил. И должен тебе заметить, что кроме человеческого разума в нас вложена и способность видеть человеческие сны. Тебе, консервной банке, и вообразить такое невозможно… А ты лишил этого счастья целых сто шестьдесят человек! Да слышал ли ты такие слова: волшебные сны, радужные сны, сны детские, сказочные, упоительные… А теперь погляди на эти тупые рожи! Жуть! Ничего жуткого в действительности не наблюдалось, но рычинцы знали, что теперь сотни невидимых следящих объективов обшаривают холодным взглядом спящие в саркофагах тела, отыскивая в них хоть какие-нибудь признаки неблагополучия.

И Рычин прекрасно знал, что таких признаков нет. Но он должен был внушить БИМу, что если бы не его бездействие, люди спали бы много лучше.

— Ты гляди, гляди! — продолжал он. — И где ты наблюдал счастье, упоение? Да через сто двадцать дней они проснутся совершенно опустошенные, измотанные монотонностью своего состояния, и немедленно впадут в депрессию, проклиная тебя и твою БЕЗДЕЯТЕЛЬНОСТЬ!

«Но технические параметры анабиозной установки…»

— «Параметры, параметры»… Да перестань ты носиться с этим словом, как дурак с писаной торбой! Ты мог весь этот экспедиционный корпус сделать безгранично счастливыми спящими людьми, а превратил их в бесчувственных квази-мертвецов, потому что сидел сложа манипуляторы, БЕЗДЕЙСТВОВАЛ…

«Но что, что, что я мог сделать?!»

Рычинцы переглянулись — БИМ был готов.

— Подарить им свист бури, после которой тепло и уют во сто крат слаще и безопаснее; напоить их запахом черемухи и трепещущей на берегу уклейки, чтобы вернуть им босоногое детство; дохнуть на них глауберовой пылью солончаков, чтобы воскресить у них гордость после изнурительного перехода через покорившуюся пустыню… Да мало ли ты мог! Мог, да не почесался. У тебя что, нет вспомогательной фонотеки? В крайнем случае, возьми бытовой пылесос — получишь завывание бури. У тебя нет баллончиков с кухонными приправами, которые воссоздают половину ароматов Аравии? Ты не способен пострекотать сверчком, поквакать лягушкой? Где твоя фантазия, лежачая ты колода? Ведь ты же не вспомогательный кибер, черт возьми, или… или в тебе имеется какой-то производственный дефект, и ты бездействуешь в силу технических недоделок?

Это было уж слишком. Никто еще так откровенно не обзывал БИМа недоумком. Он взвыл, как землесосный снаряд:

«Ты, квази-сапиенс, именующий себя Наф-Нафом, смотри и учись, на что способны мыслящие системы высшего ранга!..»

— Э-э, сеньор хвастун, — оборвал его Рычин, — у нас, поросят, в таких случаях говорят: не хвались, идучи на рать… ну, да это к слову. Просто хочу тебя предупредить, что если ты в порыве самодовольства собираешься мне продемонстрировать, скажем, извержение на Земле Кантемира, с человечьим пеньем трубчатых кристаллов, с оглушительной вонью цветов лаброурры, распускающихся прямо в столбе вулканического пепла, то твои действия будут равны БЕЗДЕЙСТВИЮ, так как на Кантемире никто из тутошних экспедиционников не был, лаброурры не нюхал и ассоциации при сем будут у них нулевыми.

«Вас понял!» — фальцетом (признак виноватости) пискнул БИМ.

— Ничего ты не понял, дубина стоеросовая, и не перебивай. Высшие разумные существа в таковых случаях составляют график. Вот и ты ознакомься с личными делами всех ста шестидесяти экспедиционников, узнай, где они провели детство, где — студенческую практику, медовый месяц и так далее. Составь графики предпочтения, наложи фильтры ограничений по противопоказаниям. Усередни. Вычисли погрешности… А пока, чтобы не терять времени, я сам подскажу тебе, какие ситуации будут приятны подавляющему большинству спящих. Итак, первое: повышенная влажность, легкий бриз, запах водорослей и под сурдинку — «Песня варяжского гостя».

«Будет сделано!» — Весь форс слетел с БИМа в мгновенье ока.

— А я с моими поросятами на минуточку отключусь, кажется, просыпается кто-то из хозяев…

Он щелкнул тумблером и всей ладонью утер лицо — тяжело все-таки с кретинами.

— Как там у нас с кибермедом? — спросил он хриплым шепотом.

— Тоже готов, — кратко доложил Темир. — Произведено обследование затылочной части Степкиного котелка, достаточно нескольких секунд, чтобы скальпель-излучатель произвел нужную операцию. На общем состоянии Стефа это не отразится, я проверил четырежды.

Командир оглянулся: в кресле кибермеда уже сидел Левандовский, почти целиком скрытый щупальцами манипуляторов со всякой медицинской аппаратурой. Рычин зажмурился — даже простой шприц всегда приводил его в дрожь.

— Не тяни, командир, — сказал Стефан.

Рычин еще раз прокрутил варианты — нет, другого подходящего не было. А тянуть он не любил.

— Ехать так ехать, — кивнул он Темиру. — Давай.

Что-то неведомое было сделано со Степкиным мозгом мгновенно, безболезненно и совершенно незаметно для всех троих.

— Первый лунатик космофлота к выполнению задания готов, — проговорил Стефан, подымаясь из кресла и выпутываясь из неспешных манипуляторов.

Рычин оглядел его искоса:

— Да, лихость у тебя не обкорнали. Но ничего, в предстоящей операции она тебе не понадобится. Итак, задание: выйти из корабля и предоставить свое бренное тело для всестороннего обследования в чертогах БИМа. Там тебя усыпят, естественно. Об остальном уж мы позаботимся. Двигай.

И Стефан двинулся. Командир ошибся только в одном: БИМ не стал ничего делать «там». Он чувствовал себя подстегнутым бесчисленными упреками Рычина в бездействии, и не успела нога Левандовского коснуться биоактивной почвы Земли Ли Камарго, а беспечный голос, демонстрируя полное неведенье происходящего, бодро произнес: «С добрым утром, товарищи…» — как откуда-то из-под корабельных стабилизаторов к нему метнулись серебряные осьминожки, сзади под коленки ему поддала тоже непонятно откуда взявшаяся платформочка на антигравах; Стефан взмахнув руками, опрокинулся на нее, и прильнувшие к иллюминаторам Кузюмов и Рычин увидели, как глаза Стефана закрылись и лицо приняло младенческое выражение.

— Чистая работа, — констатировал Рычин даже с невольным уважением. А мы-то считали наши скафандры неуязвимыми…

Платформа уплывала по направлению к владениям БИМа, и бесконтактные осьминоги, подняв многоствольные десинторы, эскортировали ее.

— Вернемся к нашему Морфею, — сказал Рычин и включил микрофон. — Эй, ваше сновиденчество, каково почивается на морском берегу? Впрочем, сам вижу. Как говорится, вот это уже другой коленкор. Рад, что первый из моих хозяев уже отправился вкушать блаженство истинно райского сна. Но пора менять пластинку. Где это космический герой Стефан Левандовский провел столь быстро промелькнувшие дни детства? А, зона смешанных лесов. Полоса Нечерноземья. Темная ночка, комарики кусают, царь с царицей по садику гуляют…

«Что такое — царь?» — осмелился вопросить вконец затравленный БИМ.

— Суперпрограммист, недоумок ты компьютерный! — со своей свинской грубостью оборвал его Рычин. — Ты лучше позаботься о том, чтобы быстренько изготовить шелест листьев. Нет в фонотеке? Кинь на пол ворох бумаги… Теперь ногой… Естественно, не своей — где ж у тебя! Кибера кликни. Записывай, записывай…

Он незаметно отключил микрофон и шепнул Темиру: «Скафандры, живо!» Он еще прыгал на одной ноге, стараясь другой попасть в синтериклоновую штанину, а на большом экране уже появилось изображение Стефана, которого заботливые осьминожки укладывали в последний пустующий саркофаг под сигнальной лампочкой.

— Михайла, — так же шепотом, хотя передающая аппаратура и была отключена, забеспокоился Темир, — мне кажется, он в глубоком анабиозе. И никаких там «варолиевых мостов»…

— Одевайся, там видно будет. — Рычин вздернул герметическую молнию, она вжикнула и защемила кожу под подбородком — командир архаически выругался.

Киберы на экране расступились — Стефан лежал, вытянувшись по стойке «смирно». Неужели не удалось? Но в этот момент он вдруг потянулся, и на лице его появилось что-то вроде гримасы неудовольствия. Рычин надел шлем, перчатки и только тогда включил микрофон.

— С пополнением, ваше залежалое высочество! Впрочем, шучу. Пока справляешься. А как с заданием насчет темной ночки? Отставить «Варяжского гостя», давай Шуберта; соляные пары тоже по боку, подпусти ночных ароматов… да не в буквальном смысле, олух! Теперь — шелест… Ага, по лицу видно, что клиент почти доволен. Гм… Чего-то не хватает. Блаженство не полное. Что бездействуешь, дубина? Ищи!

Он обернулся к Темиру и подмигнул — несчастный БИМ изводился на полном форсаже, но, естественно, ничего придумать не мог.

Но готов он был на все.

— Стоп! — крикнул Рычин. — Нашел. Требуется нежнейший серебристый звон. Эфемерное зуденье. Эй, кто-нибудь, тонкую серебряную полосочку живо!

Как по волшебству, на экране возникло членистое щупальце с листочком фольги.

— Вон там, на стене, — колпачок сигнальной лампы. Он определенно вибрирует. Подсоедини-ка к нему эту фольгу, чтобы касание было минимальным…

«Касаться аварийного колпачка разрешено только…»

— Заткнись, балда! Никто — я имею в виду киберов — и не собирается ее касаться. Фольга — дело другое: она не может обеспечить эффект отключения… Ага, появился звук. Тихо, тихо… Какой тембр! Какая мелодичность! БИМ, ты гений! А полнота иллюзии…

Нестерпимый комариный звон наполнял уже всю рубку «Трех богатырей». Так неужели же Степка не воспринимал его там, под самой лампочкой?

Левандовский задвигал лопатками. Почесался, и на его сонном лице появилось недоумение. В какой-то момент Рычину даже показалось, что под кудлатой шевелюрой Степкины уши оттопырились и начали пошевеливаться, нашаривая источник звука. И в тот же миг, неожиданно даже для тех, кто представлял себе все последующее, широкая ладонь взлетела вверх и абсолютно безошибочно грохнула прямо по зудящему колпачку.

Экран погас, все системы, подключенные к БИМу, обесточились.

— Темка, на выход! — гаркнул Рычин, буквально вышибая люк шлюзовой камеры.

Они скатились по шторм-трапу и со всех ног помчались по просеке. Нужно было добраться до пульта управления отключенного БИМа раньше, чем это сделают проснувшиеся экспедиционники. Ведь достаточно было им, не разобравшись, снять блокировку — и БИМ заработал бы в прежнем суперперестраховочном режиме, возвращая все на круги своя.

Легкий на ногу Темир опередил командира на несколько метров, когда они, перепрыгивая через щупальца застывших осьминожек, буквально подлетели к зданию. Типовая громада и пультовая в самом центре — четвертый этаж цокольного блока. Темир уже заскочил в полуоткрытую дверь, когда Рычин, словно почувствовав что-то неладное, поднял голову.

Наверху кто-то двигался.

Рычин резко затормозил, так что его сапоги вспахали две борозды, потом попятился и задрал голову, отыскивая то место, где он уловил какое-то мелькание.

Этим местом была опоясывающая баллюстрада двенадцатого этажа. Загроможденная всяческими приборами и весьма однообразным, но действенным оружием, она имела несколько выступов, от которых вниз шли какие-то аварийные лесенки, упиравшиеся в крошечные балкончики.

Какая-то белая фигура снова мелькнула справа, но за аппаратурой ничего было не разобрать. Во всяком случае, Рычин точно знал, что такой белизной мог обладать только кибер, предназначенный для арктоидных или сверхжарких планет. К тому же абсолютно все роботы вместе с БИМом в данный момент пребывали в полной прострации.

Личный андроид кого-нибудь из экспедиционников? Во-первых, на планетах повышенной опасности это категорически запрещалось, а во-вторых, БИМ не преминул бы и его заполучить в полное и безраздельное свое подчинение.

Человек?

Исключено. Пробуждение должно было наступить минут через семь-восемь, и не такой уж это стремительный процесс. К тому же, любой нормальный экспедиционник в подобной ситуации не полез бы на балкон дышать свежим воздухом, а нашел бы себе проблему поактуальнее.

Между тем белая фигура вышла из-за локатора, сделала несколько механических шагов вдоль баллюстрады и, резко согнувшись, очутилась на перилах аварийной лесенки, ведущей двумя этажами ниже. Фигура взмахнула руками, как будто оттолкнулась от невидимой преграды, и заскользила по узким перильцам. Рычин даже зажмурился, так нелепо было это средство передвижения на двадцатиметровой высоте. Ничего себе шалости!

Но ничего страшного не произошло, и Рычин только отметил, что белое покрытие затрепетало на ветру точно так же, как обыкновенная нижняя рубашка.

Робот в исподнем?

Рычин сорвался с места и побежал вправо, где нависал над пустотой крошечный балкончик. Белая фигура наклонилась через перила и сделала странные движения руками, словно полоскала их в воде. Лицо было наклонено вниз, и Рычин уже больше не мог обманывать себя, мысленно твердя, что этого не может быть, потому что быть этого не может.

На балкончике резвился Стефан. Он набирал из пустоты полные горсти несуществующей воды, плескал их себе в лицо, счастливо смеялся, снова свешивался… Единственная надежда была на толстые ветви исполинского хвоща, выросшего почти вплотную к зданию. На уровне каждого этажа от трубчатого ствола отходил веер этих не то веток, не то листьев, толстых, темно-зеленых, гладких. Одна такая ветвь, толщиной в приличное бревно, протискивалась сквозь перила балкончика и, вероятно, упиралась в стену здания. Рычин молился всем своим цыганским богам, чтобы эта зеленая дубина в случае чего удержала полоумного Степку.

Но вышло наоборот. Дубина-таки попалась под ноги Стефану, он вскочил на нее, потом естественным и непринужденным движением перепрыгнул на перила. Вся скованность разом исчезла, Степка двигался пластично, с несвойственной ему грацией. Словно уличный средневековый жонглер, готовый выступать где придется, он дважды повернулся на носках — Рычин отчетливо увидел желтые босые пятки, промелькнувшие над узенькими перильцами, а затем он зажмурился во второй раз, потому что Стефан небрежно шагнул на зеленую ветвь, гладкую, как корабельная рея.

Туда — за балкон.

Рычин ждал даже не треска ломающейся древесины — почему-то ему чудилось, что ветка должна хрупнуть, как лист сочного алоэ. Но сверху ничего не доносилось. Он приоткрыл один глаз: Стефан легким танцующим шагом продвигался вперед, к стволу, балансируя руками, которые извивались, как щупальца медузы, исполняющей партию умирающего лебедя.

Командир открыл другой глаз и с надеждой скосил его на окна — сквозь узкие готические прорези затеплился слабый аварийный свет. Значит, Темка уже в пультовой, аварийку врубил, сейчас копается во святая святых фундаментальной программе. Сколько ему еще потребуется? Ведь как бы он ни сформулировал сейчас Первый Закон, этой формулировки будет достаточно, чтобы все окрестные роботы собрались к подножию хвоща и хотя бы растянули предохранительную сетку. Только бы Темка копался там поменьше и не мудрил. Только бы…

Стефан ткнулся лбом в ствол и замер. Проснулся? Угадать было невозможно. А если сейчас крикнуть? Там, где ветви отходят от ствола, они достигают ширины не меньше полуметра, и просветов между ними практически нет. Если даже Стеф со страху рухнет, то он очутится на плотно сдвинутых основаниях ветвей. Ну, предположим и тут не повезет — он как-то проскользнет вниз; там двумя метрами ниже расходится веером следующий ярус веток; ну, ладно, и тут свалится — так на каждом таком ярусе падение будет снова с нуля, это не так страшно, как падать с окончания ветви!

Рычин уже набрал в легкие воздуха, чтобы гаркнуть что-нибудь подходящее по ситуации, и тут же прикусил язык, как ему показалось — с хрустом: Стефан скользнул вдоль ствола, оттолкнулся от него и пошел по какой-то ветке, которая уходила от дерева в головокружительную пустоту, где поблизости не было уже ни балконов, ни других хвощей. Он шел неторопливо, но каждый такой шаг мог стать уже необратимым. Что же там Темка, неужели не сумел…

Темир вылетел на балкон четвертого этажа, как взъяренный тур, и сразу же увидел командира — неподвижного, с задранной головой.

Зрелище, естественно, было не из успокаивающих.

— Михайла, какого… — заорал он и осекся.

В головокружительной вышине безмятежно покачивался Стефан, пружиня на конце ветки, как на доске трамплина. Руки его были закинуты за голову, лицо поднято вверх, словно подставлено несуществующему солнцу. Вот он качнулся еще раз, потом сильнее, еще сильнее — и, резко оттолкнувшись, взмыл в воздух.

Рычин и Кузюмов недаром были десантниками — ни один из них не вскрикнул. И это спасло Левандовскому жизнь.

Словно опираясь на эту густую, звенящую тишину, тело Стефана зависло ласточкой, потом как-то неестественно медленно пошло вниз, и даже не вниз, а по наклонной, словно скользило по невидимой ледяной горе. Так пингвины любят кататься на брюхе. Скольжение это убыстрялось, но горка становилась вроде бы все более и более пологой, вот где-то на середине высоты Стефан прошел невидимый трамплин — и, описав плавную дугу, он спокойно ушел в высоту, как маленький белый планер, нащупавший струю восходящего воздушного потока.

И снова Темир с командиром, на счастье Левандовского, не издали ни звука. Теперь он парил где-то на высоте десятого этажа, чуть прогнувшись и раскинув руки, как это делают пловцы, отдыхающие на спине. Потом сгруппировался, ухнул вниз сразу метров на пятнадцать, проделав при этом несколько переворотов вперед, задержался как раз напротив Темира и плавными кругами пошел на снижение. Он летел без каких бы то ни было усилий, изредка подгребая кистями рук или меленько семеня босыми ступнями, но делал это явно для полноты ощущения. Последний круг он прошел уже совсем медленно, не выше, чем сантиметрах в шестидесяти над землей, потом вдруг как-то ловко кувырнулся и закатился прямо под новорожденный торчок хвоща, определенно намереваясь доспать свое, свернувшись уютным калачиком.

Рычин рванулся к нему, сгреб в охапку и потащил к двери — надо сказать вовремя, потому что почва под деревцем уже взламывалась, обнажая хищные розоватые корешки. Рычин проволок обвисшее на его руках тело через двойной порог, ухнув, бросил его на пружинящий пластик и всем корпусом навалился на дверь — а то еще заползет следом какая-нибудь нечисть.

Дверь звонко чмокнула, и словно в ответ на этот звук ярко вспыхнули люминаторы.

Что-то деловито загудело, трепетно взвыли какие-то компрессоры здание ожило. Темир, сделавший свое дело, с грохотом катился вниз по винтовой аварийной лесенке.

— Жив? — крикнул он.

Рычин только пожал плечами:

— И даже счастлив. Ты, Темка, не подходи к нему сзади, а то вдруг ему снится, что он — необъезженный мустанг?

— Понятно, — сказал Темир. — Так ты считаешь, что минуту назад он видел себя во сне реактивным лайнером?

— Почему — лайнером? Может быть, воробьем, а может, бумажным самолетиком… Вряд ли Степке могло присниться, что он — горный орел. А вообще пора его будить, зябко тут без одеяла. Э-э, птичка божия, просыпайся, ждут заботы и труды!

— М-м-м… — замотал головой Стефан, — да отстаньте, ребята, чать не на работе…

— Вставай, вставай, первый лунатик космофлота! — тормошил его командир. — Кстати, ты кем себя во сне видел, часом, не шестикрылым серафимом?

— Вот так весь рейс… — бормотал Стеф, поджимая под себя голые ноги и пытаясь прикрыть их рубашкой; ну ни минутки поспать спокойно… друзья-ироды… ну что привязались, каким таким серафимом? Обыкновенным летающим человеком, как и полагается в счастливом сне, — что, сами таким не бывали?

— И вся тут проблема естественной левитации… — потрясенно констатировал командир «Трех богатырей».

— …Тут же вся проблема левитации решается автоматически! буйствовал Рычин.

Полубояринов только хмыкнул и еще глубже ушел в свое кресло.

— Девять десятых своего рабочего времени я вынужден выслушивать подобную бредятину… Уж лучше бы ты зубы заговаривал, Михайла, а то ведь медицина до сих пор бессильна!

— Григорий Матвеевич, да если все десантники овладеют естественной левитацией, то…

— Во сне, что ли? — оборвал его Полубояринов. — Михайла, это неконструктивно.

— Во сне — это только начало, через сон мы подберемся к самому механизму эффекта левитации. Когда Стефан полетел…

— А ты, между прочим, был как раз под ним. Благодарил бы все космические и земные силы, что ему не приснилось, будто он — птеродактиль! Бр-р-р… А если бы он возомнил себя солнечным протуберанцем? Такого ты не допускаешь?

— Я о таком еще в жизни не слыхал, — устало возразил Рычин. — А вот летают поголовно все, включая врожденных кретинов. Значит, эффект левитации для человека естествен, раз память о нем заложена в нашем мозгу генетически. И на дальних планетах…

— Ну, пока ты на Большой Земле. — Полубояринов хлопнул ладонью по столу, давая понять, что время беседы исчерпано. — Как вы там втроем не могли справиться с зациклившимся БИМом — это ты мне в письменном виде, пожалуйста. И со всеми подробностями. Между прочим, советую тебе соглашаться на включение в свой экипаж космобиолога, дабы образовать квартет. А то быть вам на веки вечные «тремя поросятами», и так уже весь космоцентр помирает со смеху…

Как и все очень смуглые люди, Рычин не покраснел — он почернел и был готов вылететь в коридор. Но Полубояринов продолжал:

— А что касается твоей левитации, то честное слово, Михайла, не до жиру, быть бы живу. Что там дальние планеты — на собственном Марсе порвал штаны — и крышка тебе. Проблему индивидуального автоанабиоза медики до сих пор решить не могут. С порванными штанами до госпитального отсека не добежишь, надо как-то научиться мгновенно самоконсервироваться до прихода помощи… У тебя все?

У Рычина было все. Конечно, порвать штаны, сиречь скафандр высокой защиты — это надо было ухитриться, тем не менее проблема существовала, и соваться к медикам со своими идеями было бесполезно — консерваторы похуже Полубояринова. А этого никакие доводы не пробрали. Правда, в коридоре сидел Степка — в качестве вещественного доказательства, но точка была уже поставлена. Даром тащил его сюда, лучше бы дал поспать человеку — за последние сорок восемь часов экипажу «Трех богатырей» не удалось прикорнуть и на пятнадцать минут, так измотали карантинные службы, принимавшие спасенную экспедицию со всем оборудованием.

Но Рычин хотел использовать каждый, пусть мизерный, шанс, и поэтому он безжалостно притащил Стефана сюда, усадил в коридоре на узенький подоконник и велел: «Думай, как нам убедить деда. Я попробую лобовую атаку, а ты думай. Думай!!!»

Сейчас, глядя на мрачного Полубояринова, Рычин сознавал, что и Степка не поможет. Полубояринов прочитал его мысли:

— Я сказал: если у тебя все, ступай пиши отчет… Наф-Наф.

Рычин пулей вылетел за дверь. Хоть бы Стефан его не видел…

Стефан не видел — он спал. Спал сидя, опершись на руку квадратным подбородком. Согнутая спина его была напряжена, словно на него свалилось непосильное бремя. Поза спящего показалась командиру до чертиков знакомой…

Сзади скрипнула дверь, Полубояринов охнул и замер на пороге.

Потому что Стефан не просто спал.

Он даже не храпел, как всегда.

И вообще он не дышал.

Охваченный мгновенным ужасом, Рычин вскинул руку и толкнул Стефана в плечо. Тот покачнулся и, не меняя позы, обрушился на пол. Раздался грохот, словно рухнула каменная глыба. Наверное, именно этот грохот и разбудил Левандовского — он открыл глаза, попытался разогнуться, преодолевая оцепенение, и лишь увидев Полубояринова, мгновенно обрел прежнюю форму и гибким движением поднялся с пола.

— Простите, Григорий Матвеич, — проговорил он глухим, словно из каменного колодца, голосом, — я все думал, думал… Сам не заметил, как заснул. И во сне еще думал…

И только тогда Рычин понял, почему поза Левандовского показалась ему знакомой. Бедный Степка! Он думал так мучительно и напряженно, что приснился сам себе великим Мыслителем, изваянным Роденом. А дальше включился уже известный механизм.

Полубояринов мгновенно оценил обстановку и тяжко вздохнул:

— Молодые люди, — проговорил он обреченно, делая шаг назад и тем самым приглашая их к себе в кабинет. — Продолжим наш разговор…