Глава 14. Отрицательного мнения не надо

В первый и, может быть, в последний раз имел старый Максимилиан такого благодарного, чуткого слушателя! Куплеты продолжались:

Видишь – и папашку твоего вставил! Ну, а в конце у меня идет самое главное. Самое такое, от чего хотелось выть:

Так и было на самом деле. В понедельник тобой еще и не пахло, между прочим, а он уже высказался... Оттого, наверно, что глаза у меня слезятся. Так, без причины...слезятся, и все. Ладно! Ты скажи, как стишки-то?

– Честно?

– Да уж, попрошу без этих ваших лисьих штучек. Со всей откровенностью! Только вот что: отрицательное мнение меня не интересует, учти! Не надо его мне. Ну на кой черт? И там, понимаешь, жизнь собачья, а ты еще последнюю радость отнимешь...

– И не думаю отнимать! Но если я скажу, что здорово, – вы подумаете: подлизывается...

– Нет, на похвалу я не обижусь, отчего же... Хотя вообще-то правда твоя: чепуха получается. Держать пленника за горло, чтоб он сказал искреннее, откровенное положительное мнение о твоих стихах! Тем более – на такую острую для него тему... Нет, нам бы с тобой иначе потолковать... в свободной обстановочке...

– Мне прийти в другой раз? Я могу.

– Только попробуй!

Тут он резко обернулся на чей-то писк и увидел целую цыплячью депутацию во главе с Туттой Карлсон.

– А вам что тут надо? Послушать? Так я вам спою, не жалко... только погодя. Или это проверка – как я гостя вашего принимаю? Как положено! Вот он, мошенник... а вот он, ошейник! Так что справляюсь пока...

– Он не мошенник, дядя Максимилиан!

– Отпустите его!

– Мошенник – другой... Тот сейчас прийти может...

– Вас папа и мама зовут! Вам сейчас караулить нас надо!

– А Людвига отпустите! Пожалуйста! Он не мошенник!

– Он честный... Глядите, я его не боюсь!

Вот такой нестройный писклявый хор атакует смятенного сторожа! И, разумеется, Тутта наседает активнее всех и в словах ее – особая, подкупающая убедительность...

– Сам разберусь! Ишь ты... позавчера только из яйца, а учит ученого... Оставьте нас, я сказал! Сейчас приду!

Вновь оставшись с пленником наедине, Максимилиан почесал в затылке:

– Лучше бы ты все-таки был обыкновенным рыжим мошенником! Непоэтическим. Сдал бы я тебя Хозяину – и заработал бы его милость, и спал бы спокойно безо всяких там угрызений... Но ежели ты такой особенный... – вздыхая и сокрушаясь, он расстегнул замочек на ошейнике. – Вытряхивайся! Стой! Вот тебе косточка – взамен той курятины, что ты пронес мимо рта... Бери, бери – она мозговая, кажется... И жми по этой тропинке... через огороды...

– Я помню: мимо того дурака в шляпе, да? Который звенит, а сделать ничего не может! Спасибо вам, дорогой Максимилиан! За все спасибо! Вот сейчас я честно скажу: по-моему, у вас талант! И вообще вас правильно уважают! Не зря!

Людвиг долго пятился спиной, чтобы продолжать видеть этого добряка, которого так боялся прежде. Косточка, подаренная им, была и в самом деле чертовски аппетитной1

Людвиг махал ему, а Максимилиан – нет; он убрал за спину кожаные свои лапы и ворчал:

– «Не зря уважают»... «Талант».. Вот уволит меня – буду утешаться этим...

Напоследок крикнул:

– Забудь дорогу в курятник, слышишь!

И добавил потише, сипло:

– Или тебе придется еще не так меня зауважать... Кумир цыплячий...