"Тьма над Лиосаном" - читать интересную книгу автора (Ярбро Челси Куинн)

ГЛАВА 10

— В деревне уже поговаривают, что я помешалась и что вредные испарения пропитали меня. — Ранегунда, уже не прихрамывая, расхаживала по оружейной, пряча от собеседника взгляд. — Дуарт ходил жаловаться нашему духовнику.

— Вы должны были уничтожить зараженную рожь, — терпеливо успокаивал ее Сент-Герман. — И поступили правильно, Ранегунда. Иначе помешательство охватило бы всех.

Он говорил, не таясь, несмотря на широко открытую дверь, понимая, что лучше усугубить неприязнь обитателей крепости к чужаку, чем дать пищу иным пересудам.

— Я поверила вам, — сказала она останавливаясь. — Поверила на слово и молю Бога, чтобы вы оказались правы, ибо страшно подумать, что будет, если болезнь опять нас посетит. В чем тогда вы начнете искать ее корни? В шерсти? Или в воде? Кстати, о воде многие поговаривают. Ходит слух, что ее отравили язычники, дабы распространить помешательство среди последователей Христа. — Серые глаза ее вдруг опечаленно затуманились. — Вас просто возненавидят, случись что-нибудь.

— Возможно, — спокойно проговорил Сент-Герман. — Жизнь есть жизнь, в ней случается всякое. Но чья-то ненависть мало волнует меня. Мне много горше выслушивать ваши упреки.

Она наклонилась, смутившись, но делая вид, что поправляет растяжку — небольшое изделие из металла, рога и кожи, весьма укрепившее ее коленный сустав.

— Я понимаю, что часто бываю несправедлива. И сознаю, сколь многим обязана вам. Но иногда не могу сдержать раздражение. Честно пытаюсь, но… не могу. Эта двойственность угнетает меня, но мне почему-то никак не разделаться с нею.

— В вашей двойственности нет ничего удивительного, — с улыбкой сказал Сент-Герман, откровенно любуясь ее горделивой осанкой.

С момента их первой встречи Ранегунда очень изменилась: посвежела, обрела статность. И дело тут было не только в исчезновении хромоты.

— Поясню на примере, — продолжил он. — Вы сейчас злитесь на меня за зерно и в то же время довольны растяжкой.

— Ах, Сент-Герман! — Ранегунда прыснула как девчонка и потрясла головой, унимая себя. — Меня злит еще то, что я так открыта для вас. — Она выпрямилась и пошла к нему, уверенно опираясь на слабую ногу. Растяжка, сгибаясь, легонько позванивала, но звон этот глох под юбками и слышен был только ей. — Надеюсь, я поступила правильно, уничтожив львиную долю наших припасов. Но меня это очень тревожит, как и всех, особенно наших крестьян. Я не могу сердиться на них, ведь именно они трудятся на полях. От зари до зари — лелея каждый росток, каждый колос. Им трудно поверить в вашу легенду.

— Это не легенда, — возразил он, и глаза его помрачнели.

— Но если помешательство вновь придет к нам…

Она вскинула вверх обе руки — в знак абсолютнейшего бессилия перед подобной напастью.

— Помешательство поражает лишь тех, кто употребляет в пищу плохое зерно. Болезнь не передается по воздуху. В данном случае никаких испарений не существует.

Ранегунда остановилась перед ним, заглянула в глаза.

— А ну как это ошибка? Маргерефа Элрих тогда непременно обвинит меня в черном предательстве. Как он поверит, что я хотела спасти Лиосан?

Ответ был произнесен ровным тоном:

— Если я не прав, значит, более двух тысяч лет прожито мною впустую.

Она потянулась к нему, обхватила за плечи.

— Я верю тебе, Сент-Герман. Это рожь.

Он, не удержавшись, поцеловал ее в бровь.

Какое-то время оба молчали.

Наконец Ранегунда все же заметила:

— Но крестьяне все равно будут ворчать.

Сент-Герман, отступив на шаг, усмехнулся.

— Иные улыбки страшнее ворчания, — сказал, морщась, он.

— Что?.. — Она поняла: — Пентакоста?

— Да.

— Она опять подходила к вам?

— Да, — был ответ. — Показала ткань, из какой хочет скроить мне камзол. Подозреваю, мы с вами ее уже видели, когда заходили в швейную как-то ночью. Помните?

— Конечно, — ответила Ранегунда. — Это заговоренная ткань. И вы примете этот камзол?

— Разумеется. — Он вдруг пришел в хорошее настроение. — Это поможет мне хотя бы на время отделаться от нее. Заговоры ведь срабатывают не сразу. Увидев меня в своем камзоле, она решит, что все в порядке, и будет ждать, когда я к ней приползу.

Голос Ранегунды стал тихим и напряженным:

— А если ее волшба сломит вас? Что будет тогда?

Он понял, что шутки надо оставить, а потому очень серьезно сказал:

— Если волшбой вообще можно чего-то добиться, то лишь от обыкновенных людей, а не от тех, кто разломил печать смерти. Простой человек поддается внушению, вампир — никогда.

Она зябко поежилась.

— Именно такой я и стану? Вампиром?

— Да. После смерти. Если, конечно, спина ваша будет цела. Нам страшны лишь топор, булава и огонь — остальное не важно. — Голос его был тих и ровен, ибо ему в своей долгой жизни не раз доводилось наставлять новичков. — Если вас не сожгут или не разрубят на части, вы подниметесь из могилы и начнете жить сызнова, изнывая от жажды, утолить которую в полной мере способна лишь страсть.

— Я стараюсь вообразить себе это, но не могу, — ответила Ранегунда. — Я гляжу на мужчин, но ни к одному из них меня совершенно не тянет. — Она подалась вперед и понюхала его шею. — Вот запах, который меня возбуждает. У других его нет.

Он пригладил ей волосы.

— И не будет, пока ты не переменишься.

Она вместо ответа впилась в его губы и тут же отпрянула.

— Это неблагоразумно, — прошептал он, движением подбородка указывая на дверь. — Там много глаз.

— Слишком много, — согласилась она; щеки ее пылали, а взгляд подернулся поволокой и чуть мерцал, как разогретая сталь. — Слишком многие ждут, когда мы оступимся. Ингвальт, Дуарт, кое-кто из солдат.

— А еще брат Эрхбог, — добавил Сент-Герман. — И Пентакоста.

Ранегунда перекрестилась.

— Как тут уцелеть?

— Только утроив осмотрительность, — менторским тоном произнес Сент-Герман и улыбнулся: — Но… не отказываясь друг от друга. Я приду позже, когда все уснут.

Ранегунда кивнула.

— Когда все уснут.

— После смены ночных караулов, — уточнил он и пошел к двери.

Она остановила его, задав последний вопрос.

— Известно ли Беренгару, что Пентакоста кроит вам камзол?

Сент-Герман пожал плечами.

— Не знаю.

Она хотела сказать еще что-то, но передумала и махнула рукой, потом вернулась к столу, чтобы поразмыслить, как потолковее объяснить маргерефе Элриху, с чего ей вдруг вздумалось закопать в мусорной куче всю прошлогоднюю рожь. Дело не клеилось, все резоны казались неубедительными, но Ранегунда решила не вставать с места, пока не составит достойный отчет, и весьма удивилась, когда прозвучал обеденный гонг. Получалось, что полдня пролетело впустую.

Ошеломленная, она встала из-за стола, и тут до нее долетели два трубных призыва рожка. От ворот послышались крики, заскрежетала лебедка Ранегунда, накинув плащ, выбежала на плац. Обитатели крепости, спешившие к общему залу, поворачивали к воротам, чтобы выяснить, что привело к ним крестьян в обеденный час.

Как только створки ворот начали расходиться, в образовавшуюся щель протиснулся Орманрих, сопровождаемый Руэлем, Калифрантом и Клевиком. Он торопливо приложил руку ко лбу и произнес напряженно:

— Герефа, ты должна выслушать этих людей.

— Христос Непорочный да явит вам свою милость, — ответила Ранегунда.

Ужас, написанный на лице Орманриха, сбил ее с взятого тона.

— Ну, в чем дело? — грубо спросила она.

Лесорубы обменялись тревожными взглядами. Клевик перекрестился. Но ни один из них не решился заговорить. Лица крестьян были бледны, а Калифранта, похоже, вот-вот могло вывернуть наизнанку.

— Говорите же! — Ранегунда нахмурилась, заметив, что толпа любопытствующих растет. — С чем вы явились?

— В лесу… — наконец решился открыть рот Калифрант. — В лесу мы нашли…

Он умолк, лицо его сделалось совсем белым.

Ранегунда почувствовала, как ужас нарастает и в ней.

— Что вы нашли? Отвечайте!

Вперед выступил Клевик.

— Мы наткнулись на место, где скрывались бандиты. Но кроме них там побывал кто-то еще.

— Старые боги, — прошептал Калифрант. — Или чудовища.

— Чудовища?! — пронеслось по толпе. Многие закрестились.

— Чудовища! — истерически выкрикнула какая-то женщина.

Ранегунда поморщилась.

— Что ты имеешь в виду?

— Что-то пришло к ним, — ответил Руэль. — Все они умерли. Некоторые висели меж веток, как овцы на скотобойне. Их кишки тоже висели там… вывалившись из распоротых животов. Другие тела были словно бы… переломаны.

— Переломаны? — повторила в смятении Ранегунда.

— Как будто там побывал великан, — пробормотал Калифрант. — Какой-то злой великан… с молотом или с дубинкой.

— Великан? — Ранегунда смотрела на лесорубов, но отказывалась понимать, о чем они говорят. Слова их, словно рыбы, выскальзывали из ее головы. — Продолжайте.

— Их там четырнадцать или пятнадцать, — сказал. Руэль. — А может, и больше. Мы не искали. — Немного подумав, он перекрестился.

— Сколько? — спросила Ранегунда, не веря ушам.

— Четырнадцать или пятнадцать, — сказал Клевик. — Столько мы видели.

— Возможно, их больше, — повторил Руэль и покачал головой.

— Ободранные, как забитые овцы? — Ранегунда потерла виски. — Бандиты, вы говорите?

— Бандиты… наверняка, — откликнулся Калифрант. — Там были еще шалаши. Разоренные. В них они жили.

— Некоторые тела изрублены… на куски, — сообщил Руэль и издал звук, похожий на смех.

Крестясь, Ранегунда велела себе сосредоточиться.

— Когда вы обнаружили это?

— Утром, — сказал Калифрант. — И побежали сюда.

— Мы бежали почти всю дорогу, — добавил Клевик.

И снова слова их, как рыбы, начали ускользать от сознания Ранегунды, но она, превозмогая себя, продолжала допрос:

— Могли это сделать датчане?

Орманрих ответил за лесорубов:

— Датчане берут пленников, герефа. Они не убивают.

— До тех пор пока не завяжется схватка, — возразила она. — Тогда они убивают. Как все. И могли в отместку за сопротивление вырезать лесных бродяг.

— Бандиты часто схватываются с датчанами. Не реже, чем мы, — отозвался из толпы Фэксон. — Для тех и других это обыкновенное дело. За что же тут мстить?

— А может, они взяли пленников? — выкрикнул другой воин. — Кто знает, сколько их было там вообще!

— Не датчане. Какой-то великан, — настаивал на своем Калифрант. — Или кто-то похуже.

Ранегунда закусила губу.

— Капитан Амальрик! — позвала она.

— Я здесь, герефа! — крикнул тот сверху.

Приняв решение, она несколько успокоилась.

— Возьмите десяток конников и осмотрите то место. Проследите, чтобы… мертвые были погребены.

— Они разбойники! — вскричала одна из женщин.

— А мы присягнули Христу, — вспыхнула Ранегунда. — И не оставим мертвых без погребения. — Она перекрестилась. — Таков мой приказ.

— Я не могу… Я не могу, — забормотал вдруг Калифрант, щеки его посерели.

Ранегунда взглянула на него.

— Чего ты не можешь?

— Я не пойду туда! Нет! — выкрикнул лесоруб. — Нет! — Он попятился, шумно вздохнул и свалился без чувств.

Орманрих ткнул его носком сапога.

— Вставай, размазня, — прошипел он и вновь занес ногу.

— Оставь его! — крикнула Ранегунда и повернулась к толпе. — Кто-нибудь, разыщите Винольду, пусть поможет ему. — Она поглядела на двух других лесорубов. — Воинов нужно туда проводить. Будет лучше, если вы оба отправитесь с ними.

Руэль дважды перекрестился и сглотнул подступивший к горлу комок.

— Если герефе угодно, — сказал он и замер.

Клевик, наклонив голову, покосился на небо.

— Я тоже пойду. Хотя глядеть сызнова на такое… — Он перекрестился и, не таясь, обмахнул себя жестом, обращенным к старым богам.

— Ох, не к добру это, — вздохнул Эварт. И повторил: — Нет, не к добру.

Как по команде, в толпе после его слов поднялся ропот, она стала таять, женщины похватали детей и потащили к домам.

«Куда подевался Сент-Герман? — подумала Ранегунда, одновременно довольная тем, что его нет. — Крестьяне обижены на него, и сейчас совсем ни к чему усугублять их обиды». Она посмотрела наверх.

— Капитан Амальрик, спускайтесь сюда. Калфри, Осберн и Северик — вы тоже.

Она вдруг вспомнила, что Сент-Герман находится в кузне, куда не доносятся внешние звуки, и, испытав немалое облегчение, повелительно хлопнула в ладоши, показывая, что мешкать нельзя.

На плацу, неуклюже поддерживая живот, появилась Винольда. Она бросила взгляд на лежавшего без движения лесоруба.

— Это не помешательство, а?

— Нет, — ответила Ранегунда, сама удивляясь тому, как спокойно звучит ее голос. — Он в обмороке. Нюхательная соль приведет его в чувство. — И, помолчав, добавила: — Дай ему пива, когда очнется. И чем-нибудь покорми.

Винольда кивнула и направилась к Калифранту.

Но Калфри решительно встал у нее на пути.

— Нет, — заявил он. — Его немощь может перейти на ребенка. Пусть поднимается сам.

Винольда с невозмутимым лицом последовала за Калфри, сказав в свое оправдание лишь одно:

— Он мой муж.

Отказ Винольды помочь лесорубу окончательно рассеял толпу. Капитан Амальрик подошел к Ранегунде. В глазах его не было и тени волнения.

— Мы прихватим с собой трех мулов и четырех неоседланных лошадей, — сказал он. И пояснил после паузы: — На всякий случай.

— На какой? — спросила Ранегунда, стараясь подавить охватившую ее дрожь.

— Кто его знает, — сказал капитан. — Лес есть лес. — Он пожал плечами. — Как говорится, мало ли что.

— Хорошо, — сказала она, — забирайте мулов и отправляйтесь. И наденьте латы — так будет надежней.

— Да, — кивнул капитан Амальрик. — Мы не станем обедать. Распорядитесь, чтобы повара выдали нам сыр и хлеб. — Он кашлянул и громовым голосом объявил: — Всем, кто не едет с нами, стоять на местах и нести службу, не отступая от расписания, а на северной башне разжечь пораньше огонь. — Его выпуклые глаза вновь нашли Ранегунду: — Если у вас нет возражений, я возьму кроме назначенных вами Калфри, Осберна и Северика еще семерых свободных от караула людей.

— Шестерых, — ответила Ранегунда. — Я еду с вами. Дуарт заменит меня.

— Герефа! — Капитан Амальрик опешил. — Воин из вас неважный.

— Пусть так, — решительно заявила она. — Но, думаю, это мой долг.

— Вовсе нет, — возразил капитан. — Вот ваш брат — тот мог бы возглавить подобный отряд: он был отменным бойцом в свое время. А вы едва управляетесь с коротким мечом и совершенно не владеете алебардой. Если вы отправитесь с нами, кому-то придется постоянно вас опекать, отвлекаясь от дела. К тому же еще неизвестно, с чем мы там столкнемся. Если все сказанное тут правда, нам, скорее всего, придется схватиться совсем не с людьми.

— А с медведями, — подсказал, крестясь, Орманрих. — С волками и с кабанами.

— Вот-вот, — кивнул капитан Амальрик. — Со всей охочей до падали лесной живностью. Подумайте сами, зачем это вам? Оставьте нам эту работу.

Ранегунда задумалась, разрываясь между чувством ответственности и здравым смыслом явно державшим сторону капитана.

— Я все же должна отправиться с вами, — наконец заключила она.

— А если нас там поджидают датчане, — продолжил капитан Амальрик, решивший, отстаивая свою точку зрения, привести все резоны, — вы явитесь для них просто подарком. Они, безусловно, сделают все, чтобы вас захватить, а потом, вдосталь натешившись с вами, затребуют с нас немыслимый выкуп. Независимо от того, чем кончится дело, вы уже не останетесь тем, что вы есть.

Ранегунда внутренне содрогнулась, вспомнив глаза Мило, побывавшей в лапах датчан.

— Да, похоже, вы правы. — Она одернула рукава камзола. — Ладно. Выбирайте людей и езжайте. Помните, мы закроем ворота, если вы не вернетесь до темноты.

Капитан Амальрик перекрестился, то же сделали лесорубы.

— Если мы не вернемся до темноты, вы поймете, что для лесного сражения нужен много больший отряд, чем наш.

Он поднес руку ко лбу и пошел через плац, на ходу скликая своих подчиненных.

Орманрих следил за ним в полном оцепенении.

— Достойный солдат. Такой, каких мало, — выразил он наконец свои чувства.

— Он позаботится о твоих людях. — Ранегунда кивком указала на Руэля и Клевика и вдруг заметила, что Калифрант шевельнулся. — Эй, помогите-ка ему встать!

— Он встанет, — заверил с угрозой в голосе Орманрих. — Он сейчас вскочит у меня как ошпаренный.

Руэль склонился над Калифрантом и взял его за руку.

— Лучше вставай, — посоветовал он, когда тот приоткрыл глаза.

Калифрант дважды моргнул, соображая, что с ним такое, и резко сел.

— Меня… погонят в лес?

— Нет, за тебя поедут другие, — с суровостью в голосе произнесла Ранегунда. — Хотя непонятно, чем ты лучше их.

Калифрант покраснел и самостоятельно поднялся на ноги.

— Мне… мне очень стыдно, — пробормотал он, пряча глаза.

— В другой раз держи в узде свою трусость, — отрезала Ранегунда и уже другим тоном добавила: — А сейчас отправляйся домой. Скажи жене, пусть положит тебе на лоб мокрую тряпку.

— А также погрузи ноги в свиную кровь: она придаст тебе силы — и обвяжи красной ниткой потолочные балки, — сказал Орманрих. Когда лесоруб поплелся к воротам, он огорченно покачал головой: — От этой троицы одно беспокойство, а Калифрант самый слабый из них. С виду он здоровяк, но в нем нет сильной хребтины. Он весь трясется в конце каждого дня.

— Калифрант справляется с работой, — заступился за друга Руэль. — Мы помогаем ему, нас ведь трое.

— Да, — согласно кивнул Орманрих. — И все же не лучше ли подыскать ему работу полегче? Пристроить его, например, к рыбакам?

— Но там одни старики и калеки! — воскликнул Клевик. — А Калифрант еще молод и в целом здоров.

Орманрих взглянул на Ранегунду:

— Что мне делать, герефа? Вы видели сами, как он упал. Такое с ним нет-нет да бывает, и он так устает, что даже на праздниках сидит сиднем. А еще он жалуется на боли в спине и у него холодеют руки.

— Осматривала ли его Винольда? — спросила Ранегунда и вдруг подумала, что было бы вовсе не лишним, если бы на лесоруба взглянул Сент-Герман.

— За ним ухаживает жена, — сказал Руэль. — Он только ей доверяет.

— А спина как болела, так и болит, — возразил Орманрих. — И руки все время как две ледышки.

Это уже превысило меру терпения Ранегунды, и она властно прищелкнула языком.

— Когда завершится история с мертвецами, тогда и решим, как быть с Калифрантом. А сейчас нам не до него.

«А до кого же?» — мелькнуло в ее голове, и с языка внезапно слетело:

— Брат Эрхбог! Для достойного погребения умерших нужен священник, а я чуть было не забыла о нем!

Она отвернулась от удивленных селян и, не сказав им ни слова, побежала к часовне, надеясь, что монах не совсем утратил представление об окружающем, от зари до зари отбивая поклоны и непрестанно при этом молясь.

Ее настойчивый стук в дощатую дверь получил быстрый отклик. Брат Эрхбог возник на пороге и ворчливо спросил:

— Герефа? Зачем ты пришла?

Ранегунда кратко изложила суть дела.

Брат Эрхбог с большим достоинством перекрестился и величаво кивнул.

— Это воистину так. Нельзя допустить, чтобы старые боги или демоны вселились в тела погибших. — Он сузил глаза и с видимой неохотой прибавил: — Ты поступила правильно, обратившись ко мне.

— Я не устаю благодарить Христа Непорочного за то, что один из Его самых ревностных слуг находится среди нас, всегда готовый откликнуться на наши нужды, — сказала она, опуская глаза, ибо подобная медоточивость всегда ей претила.

— Да-да, — согласился с ее словами монах. — Христос Непорочный охраняет это селение. — Он скрылся в молельне и тут же вынырнул из нее с небольшой шкатулкой в руках и пояснением: — Для помазания мертвых. — Заскрипел внешний засов. — Где капитан Амальрик?

— Наверное, на конюшне.

— Я еду с отрядом, — сказал духовник и очень ходко засеменил к хозяйственному кварталу.

Ранегунда едва поспевала за ним, на бегу роняя торопливые фразы:

— По возможности надо бы выяснить, кем были погибшие. Маргерефе Элриху наверняка захочется это знать. Чтобы его отчет королю был наиболее полным.

Брат Эрхбог вдруг остановился и, ткнув в нее пальцем, зловещим шепотом вопросил:

— Зачем ты мне лжешь?

Отклик его настолько отличался от ожидаемого, что Ранегунда растерянно заморгала.

— В чем же я лгу? — озадаченно спросила она.

Он указал на ее ногу.

— Думаешь, я не вижу? Ты бегаешь так, будто твое колено естественным образом обрело должную крепость, но это ложь, бесстыдная, наглая ложь! У тебя там приспособление, которое смастерил инородец! Ты полагаешь, оно тебе служит, но заблуждаешься, ибо сама теперь служишь ему. Почему ты решила, что я ничего не замечу? Почему ты вообразила, что я не расслышу издаваемый им мерзкий звук? — Брат Эрхбог тяжело задышал и плюнул на мостовую. — Я еду к усопшим лишь потому, что этого требует от меня Христос Непорочный, а вовсе не по твоему повелению. Тебе вообще нельзя ко мне подходить, и, если ты утратила целомудрие, я потребую, чтобы тебя утопили. Следуя указаниям инородца, ты ставишь его впереди Христа. Я это зрю и печалюсь!

Он отвернулся от нее и продолжил свой путь, подскакивая и размахивая руками.

Ранегунда осталась одна, пребывая в полном ошеломлении. Ей хотелось одновременно и взвыть от ярости, и кинуться за монахом, бормоча оправдания, и снять поскорее с ноги обруганную растяжку, которая теперь жгла ей кожу. Она стояла в узкой полоске света между домами для семейных солдат и вновь ощущала себя потерянной и одинокой.

Вскоре отряд конников проскакал мимо равнодушных рабов, тут же принявшихся закрывать за уехавшими ворота. Брат Эрхбог был привязан к седлу крупного мула, Руэль и Клевик восседали на массивной рыжей кобыле, морда которой напоминала поварской широкий черпак.

Ранегунда смотрела им вслед, охваченная противоречивыми чувствами. С одной стороны, ей казалось обидным, что ее оставили в крепости, но взяли при этом монаха и увальней-лесорубов, с другой — она была благодарна бравому капитану за решительность, с какой тот отстранил ее от поездки и тем самым, возможно, уберег от непоправимой беды. Датчане и впрямь с особенной рьяностью охотятся за саксонками, и всем известно, что они потом с ними творят.

Герент, которого оставили командовать шестнадцатью караульными, понял, что с ней творится, и потому счел нужным сказать:

— Ты правильно поступила, герефа. Лучше тебе быть здесь — на случай атаки тех, кто напал на бандитов в лесу.

Она перекрестилась.

— Молю Господа, чтобы до этого не дошло.

Герент важно кивнул.

— Я тоже, герефа. Но мы должны быть готовы.

— Да, — ответила Ранегунда. И повторила: — Конечно, должны.

Вторая половина дня тянулась невыносимо медленно. Работы шли как в крепости, так и в деревне. Женщины выгнали на скошенный луг коз и овец, Удо с четырьмя подручными кровельщиками латал крыши изб. Лесорубов, правда до выяснения всех обстоятельств жуткой истории в лес не пустили, и они занимались ремонтом рыбацких лодок, время от времени поглядывая на запертые ворота и прислушиваясь, не раздастся ли топот копыт.

Как только птичник и псарню накрыла вечерняя тень, Сент-Герман покинул кузницу и отправился в баню. К тому времени, когда он вышел оттуда, почти все обитатели крепости взобрались на стену и прилежно разглядывали чернеющий в отдалении лес.

Возле северной башни хорошо потрудившегося кузнеца поджидали.

— Я думал, что и вы наверху, — сказал Сент-Герман.

— Я и хотела быть там, — ответила Ранегунда. — Но у людей мог возникнуть вопрос, почему их герефа, вместо того чтобы смотреть на дорогу, все время поглядывает во двор.

Он ухмыльнулся.

— Могло быть и так.

— Надо сказать, они очень напуганы. Боятся, что старые боги ополчатся на них. — Она сконфуженно улыбнулась. — Мне тоже что-то не по себе. А вы разве их не боитесь?

Он помолчал, затем покачал головой.

— Не боюсь.

— Вы у нас, значит, храбрец?

Каким бы ни был ответ, его заглушили многоголосые крики, затем пропел рог.

— Они возвращаются! — вскинулась Ранегунда.

Сент-Герман наклонил голову, вслушиваясь в бренчание лебедок, потом осторожно сказал:

— Ворота уже открывают. Вам лучше быть возле них.

Она окинула его пристальным взглядом.

— Так вы придете?

— Сразу же после полуночи, — был ответ.

Ранегунда кивнула и поспешила к воротам — мимо пекарни, мимо кухонь, мимо общего зала. Горечь, рожденная в ней поношениями монаха, уже улеглась, и она снова по-детски радовалась своей новой летящей походке, но радость эта была недолгой и сменилась волнением ожидания.

— Герент! — крикнула она снизу. — Что там видать?

— Они въезжают в деревню! — прокричал он в ответ. — Все, кажется, целы! А на одном из мулов лежит чье-то тело!

— Это кто-то из наших? — затаив дыхание, спросила она.

— Нет, — отозвался Герент. — Я посчитал их. Это кто-то чужой. — Он посмотрел вниз: — Частокол уже заперт.

— Хорошо, — сказала она с облегчением. — Значит, все обошлось.

Герент уже спускался во двор, за ним понемногу тянулись все остальные.

— Велеть поварам приготовить ужин пораньше?

— Да, — встрепенулась она. — Безусловно. И тут же вернись. — В голове ее вдруг мелькнула еще одна мысль: — Как думаешь, не приказать ли поднести каждому по лишней кружке пива?

— Да герефа, — с воодушевлением поддержал столь замечательное предложение Герент и скорым шагом ушел.

Но его место пустым не осталось: рядом с Ранегундой выросла Пентакоста.

— Я смотрела на них из своей спальни, — произнесла она, задыхаясь. — Они в самом деле везут какое-то тело?

— Кажется, да, — с отвращением ответила Ранегунда.

— Оно, наверное, выпотрошено? Лесорубы ведь говорили, что там выпотрошили чуть ли не всех? — Приоткрытые губы красавицы увлажнились.

— Говорили, — подтвердила, нахмурившись, Ранегунда в глубине души желая, чтобы невестка опять оказалась в своей спальне и больше не покидала ее. Никогда.

Вдали послышались радостные крики: отряд проезжал через деревню и сельские жители ликовали. Кто-то стал бить в барабан.

— Они привезут тело сюда? — спросила обеспокоенно Пентакоста.

— Не знаю, — ответила Ранегунда. — Смотря по тому, где жил убитый: в деревне или у нас.

— Если у нас, то кто же это? — Глаза невестки сверкали от жгучего любопытства. — Говорят, потрошение — жуткая смерть.

Ранегунде вспомнились чудовищные шрамы на животе Сент-Германа, и она согласно кивнула.

— Наверное, да.

Теперь уже явственно слышался топот копыт, потом со стен понеслись приветствия караульных, и всадники, прохваченные оранжевыми лучами заходящего солнца, показались в воротах.

Капитан Амальрик соскочил с лошади первым.

— Христос Непорочный да направляет и хранит вас, герефа, — произнес он, стягивая с себя шлем.

— Я несказанно благодарна Ему за ваше благополучное возвращение.

Ранегунда учтиво дотронулась до уздечки его скакуна и потрепала морду большой кобылы, которую он привел в поводу. Два седла на ней были пусты: лесорубы спешились на въезде в деревню.

— Аминь, — перекрестившись, сказал капитан Амальрик.

— Что вы там обнаружили?

Ранегунда глядела на всадников, устало сползающих со своих лошадей. У всех был опустошенный, измученный вид.

— Лесорубы оказались правы. Эти люди были лесными бандитами, и кто-то убил их, а потом забрал всю еду и частично одежду. — Капитан тряхнул головой и потер кулаками глаза. — Дело сделано. Мы похоронили всех, кого смогли обнаружить.

— Да, — сказал Осберн. — Они были буквально разорваны на куски… или расплющены… Я не знаю. Не разрублены топорами или мечом, а именно размозжены и разорваны. — Он тяжко вздохнул: — Бедолаги.

— Но кто же убил их? — нетерпеливо спросила Пентакоста.

— Люди, — ответил капитан Амальрик. — Как это ни странно. Брат Эрхбог сначала решил, что на бандитов накинулись демоны. Но там были следы. Много следов. И все людские.

— И чем же они убивали? — часто дыша, задала новый вопрос Пентакоста.

— Не знаю, — сказал офицер. — Возможно, камнями.

— А сколько их было? — спросила Ранегунда, ощутив пробирающий до костей холодок.

— Не счесть. Гораздо больше, чем тех, на кого они нападали.

Пентакоста уставилась на тело, свисавшее с крупа мула.

— Зачем вы его привезли? Чтобы показать, как ужасны бесчинства злодеев?

— Нет, — был ответ. — Он отсюда. — Капитан подошел к мулу и, ухватившись за прядь волос, поднял голову мертвеца. — Его трудно узнать, — сказал он, — но все-таки можно.

Ранегунда всмотрелась.

— Карагерн! — выдохнула она. — Он что — прибился к бандитам?

Капитан Амальрик уклонился от прямого ответа:

— Утром мы похороним его.

Запись в летописи монастыря Святого Креста. Сделана в день святой Моники писцом Дезидиром.