"Человек, который испарился (= Швед, который исчез)" - читать интересную книгу автора (Вале Пер, Шевалл Май)

XX

Такси остановилось перед управлением полиции на Давидхалторг. Мартин Бек вышел из машины, поднялся по широкой каменной лестнице и оставил чемодан в застекленной дежурке в вестибюле. Он не был здесь уже несколько лет, и его снова поразила массивная и величественная строгость здания, помпезный вестибюль и широченные коридоры. На втором этаже он остановился перед дверью, на которой было написано "Комиссар", постучал и проскользнул внутрь. Кто-то сказал, что Мартин Бек обладает умением войти в комнату, закрыть за собой дверь и одновременно снаружи постучать в нее. В общем-то, в этом была доля правды.

– Мое почтение, – сказал он.

В кабинете были два человека. Один стоял, прислонившись к оконной раме, и жевал зубочистку. Он был сильный и крупный. Другой, долговязый, худощавый, с зачесанными назад волосами и живыми глазами, сидел за столом. Оба были в штатском. Мужчина за столом окинул Мартина Бека критическим хмурым взглядом и сказал:

– Пятнадцать минут назад я прочел в газете, что ты за границей и ведешь упорный бой с международной шайкой, занимающейся контрабандой наркотиков. А спустя несколько минут ты входишь собственной персоной и говоришь: "Мое почтение". Что это за манеры? Тебе от нас что-нибудь нужно?

– Помнишь небольшую поножовщину в начале января? Некоего Матссона?

– Нет. С чего бы мне его помнить?

– Я это помню, – мрачно сказал мужчина, стоящий у окна.

– Это Монссон, – сказал комиссар. – Он занимается… послушай, что, собственно, ты сейчас делаешь?

– Ничего. Я сказал, что ухожу домой.

– Вот именно, ничего не делает и говорит, что уходит домой. Так что же помнит герр коллега Монссон?

– Я уже забыл.

– И все-таки, не мог бы ты оказать нам такую услугу?

– Только в понедельник. Теперь у меня уже закончился рабочий день.

Послушай, ты что, обязательно должен так чавкать?

– Я отвыкаю от курения.

– Что ты помнишь об этой драке?

– Ничего.

– Совсем ничего?

– Нет. Этим занимался Баклунд.

– А что об этом думает он?

– Не знаю. Он старательно расследовал это дело несколько дней. Но он был само молчание.

– Значит, тебе везет, – сказал Мартину Беку мужчина за столом.

– Что ты имеешь в виду?

– Разговор с Баклундом – это сплошное удовольствие, – пробормотал Монссон.

– Вот именно. Это наш любимчик, он пользуется огромной популярностью. Он будет здесь через каких-нибудь полчаса, так что извольте стоять по стойке смирно.

– Спасибо.

– Матссон – это тот, кого вы разыскиваете?

– Да.

– И он сейчас в Мальмё?

– Думаю, что нет.

– Это вовсе не развлечение, – удрученно произнес Монссон.

– Что?

– Эти зубочистки.

– Так закури, черт возьми! Кто тебя заставляет грызть зубочистки?

– Говорят, есть какие-то зубочистки с привкусом, – сказал Монссон.

Каким доверительно знакомым казался Мартину Беку этот жаргон! Очевидно, кто-то испортил им день. Звонили жены, предупреждали, что остынет еда, и интересовались, есть ли на свете другие полицейские, кроме них.

Он предоставил им самим заниматься собственными проблемами и отправился в буфет выпить чашку чаю. Вытащил из кармана письмо Слуки и снова прочел скупые показания свидетелей. Где-то у себя за спиной он слышал следующий разговор:

– Не сердитесь, что я спрашиваю, но это действительно пончик?

– А что же еще?

– Ну, может, это какой-то ценный памятник культуры. Жаль было бы его уничтожать. Им наверняка заинтересовался бы музей пекарного дела.

– Если вам здесь не нравится, вы ведь можете пойти куда-нибудь в другое место. Верно?

– Да, я могу спуститься на два этажа и заявить на вас за продажу опасного для жизни оружия. Я прошу пончик, а вы даете мне окаменевший брак, какой человеку не предложили бы даже на государственной железной дороге, потому что локомотиву пришлось бы краснеть. Я чувствительный человек и…

– Чувствительный! Да вы ведь сами взяли его!

Мартин Бек обернулся и посмотрел на Колльберга.

– Привет, – сказал он.

– Привет.

Ни один, ни другой, казалось, не были особенно удивлены. Колльберг отодвинул от себя смертоносное кондитерское изделие и сказал:

– Когда ты приехал?

– Только что. Что ты здесь делаешь?

– Пришел поговорить с неким Баклундом.

– Я тоже.

– В общем-то я приехал сюда по другим делам, – как бы оправдываясь, сказал Колльберг.

Через десять минут, в пять часов, они вместе вышли из буфета. Баклунд оказался пожилым, он выглядел приветливо и обыкновенно. Он подал им руку и сказал:

– Вы только посмотрите! Какие выдающиеся гости! Из самого Стокгольма!

Он придвинул к ним стулья, сам тоже сел и сказал:

– Чем обязан подобной чести?

– У тебя здесь была поножовщина в начале января, – сказал Колльберг. Некий Матссон.

– Да, верно. Припоминаю. Дело закрыто, потому что прокурор решил не подавать иск.

– Что, собственно, произошло? – спросил Мартин Бек.

– Ну, что произошло, то и произошло. Момент, я схожу за протоколом.

Мужчина по фамилии Баклунд ушел и вернулся через десять минут с переплетенным протоколом, выглядевшим весьма объемисто. Он несколько секунд полистал протокол. Видно было, что протокол нравится Баклунду и что он до сих пор гордится им. Наконец он сказал:

– Лучше всего будет, если мы начнем с самого начала.

– Мы хотим получить всего лишь некоторое представление о том, как это произошло, – сказал Колльберг.

– Да, я понимаю. Шестого января текущего года в один час двадцать три минуты экипаж патрульного автомобиля, который в это время как раз проезжал но Линнегатан в Мальмё, в составе полицейского Кристианссона и полицейского Кванта получил приказ по рации отправиться по адресу Свеагатан, двадцать шесть, в Лимхамне, где один гражданин получил колотую ножевую рану. Кристианссон и Квант немедленно отправились в указанное место, куда прибыли в один час двадцать девять минут. По указанному адресу они обнаружили раненого, который сообщил, что он Альф Сикстен Матссон, журналист, проживает в Стокгольме по адресу: Флеминггатан, тридцать четыре. Матссон показал, что на него напал и ударил ножом Бенгт Эйлерт Йёнсон, журналист, проживающий в Мальмё по адресу: Свеагатан, двадцать шесть. У Матссона была рваная рана пяти сантиметров в длину на левой руке, и полицейские Кристианссон и Квант доставили его с целью оказания медицинской помощи в амбулаторию муниципальной больницы. Бенгта Эйлерта Иёнсона задержали и доставили в криминальную полицию Мальмё полицейские Элофссон и Борглюнд, которых позвали на помощь полицейские Кристианссон и Квант. Оба находились под действием алкоголя.

– Кристианссон и Квант?

Баклунд укоризненно посмотрел на Колльберга и продолжил:

– После оказания медицинской помощи в амбулатории муниципальной больницы Матссона также доставивили в криминальную полицию в Мальмё с целью получения свидетельских показаний. Матссон показал о себе, что он родился пятого августа одна тысяча девятьсот тридцать третьего года в Мёльндале и что он постоянно проживает…

– Момент, – остановил его Мартин Бек. – Нам не нужны такие подробности.

– Гм. Должен сказать, что человеку трудно составите себе ясное представление, если он не будет знать всего.

– А этот протокол дает ясное представление?

– На этот вопрос я могу ответить: и да и нет. Показания противоречат друг другу. По времени тоже не все сходится. Показания очень неуверенные. Именно поэтому прокурор решил не вносить иск.

– Кто допрашивал Матссона?

– Я. Я допрашивал его лично и очень подробно.

– Он был пьян?

Баклунд полистал протокол.

– Секундочку. Ага, нашел. Он признался, что употреблял алкоголь, но утверждал, что не имеет привычки напиваться сверх меры.

– Как он вел себя?

– Об этом у меня здесь ничего не написано. Но Кристианссон сообщил, что – секундочку, ага, вот – что он неуверенно стоял на ногах, что он говорил спокойно, но время от времени у него заплетался язык.

Мартин Бек сдался. Колльберг оказался упрямее.

– Как он выглядел?

– Об этом в протоколе ничего не написано. Но я припоминаю, что он был одет аккуратно.

– А каким образом он получил рану?

– Должен сказать, что весьма трудно составить себе ясное представление о том, как, собственно, это произошло. Показания очень противоречивы. Если не ошибаюсь – да, вот, пожалуйста – Матссон показал, что его ранили около полуночи. Йёнсон же сообщил, что это произошло после часа ночи. Было ужасно трудно объяснить подобное несоответствие.

– Но тот, другой, вообще напал на него или нет?

– Вот показания Иёнсона. Бенгт Эйлерт Иёнсон показывает, что Матссона, с которым он познакомился при выполнении служебных заданий, знает почти три года и что случайно встретил его пятого января утром. Матссон жил в гостинице "Савой" и, поскольку он был один, Йёнсон пригласил его к себе на ужин в…

– Хорошо, хорошо. А что он говорил об этом нападении?

Баклунд начинал немного раздражаться. Он перелистал несколько страниц вперед.

– Йёнсон отрицает, что намеренно напал на него; он признает, что около одного часа пятнадцати минут толкнул Матссона, в результате чего тот упал и порезал себе руку бокалом, который держал в ней.

– Но ведь он пырнул его ножом?

– Ну да, об этом в протоколе говорится чуть раньше. Сейчас я посмотрю. Ага, вот. Матссон сообщает, что незадолго до полуночи подрался с Бенгтом Йёнсоном и во время этой драки тот пырнул его ножом, который, как полагает, он до этого видел в квартире Иёнсона. Вот видите! До полуночи! В час пятнадцать! Это разница в один час и двадцать минут! Здесь также имеется заключение врача из муниципальной больницы. По его описанию, рана поверхностная, пяти сантиметров в длину, сильно кровоточила. Края раны…

Колльберг подался вперед и проницательно посмотрел на мужчину с протоколом.

– Это нас не интересует. Что ты сам об этом думаешь? Ведь что-то произошло. Почему? И как?

Баклунд уже не мог скрыть своего раздражения. Он снял очки и принялся лихорадочно протирать стекла.

– Ну-ну, – сказал он. – Что произошло, то и произошло. Все записано здесь, в протоколе. Если я не могу как следует объяснить, что имеется в протоколе, не понимаю, как смогу объяснить все это дело. Если хотите, можете сами его прочесть, все материалы в вашем распоряжении.

Он положил протокол на край стола. Мартин Бек равнодушно перелистал дело и потом посмотрел, на последних страницах этого сочинения, на фотографии, сделанные на месте происшествия. На фотографиях были кухня, гостиная и каменная лестница. Все в образцовом порядке, чистое и красивое. На лестнице было несколько маленьких пятнышек, величиной с булавочную головку. Не будь они обозначены белыми стрелками, никто бы их и не заметил. Он передал документ Колльбергу, с минуту барабанил пальцами по подлокотнику и потом спросил:

– Матссона ты допрашивал здесь?

– Да, в этом кабинете.

– Вы, наверное, долго разговаривали.

– Да, он был вынужден дать самые подробные показания.

– Какое впечатление он на тебя произвел? Я имею в виду, как человек.

Баклунд уже был настолько раздражен, что не мог сидеть спокойно. Он непрерывно перекладывал с места на место предметы на полированной столешнице и, наконец, вернул все в первоначальное, образцовое состояние.

– Какое произвел, такое и произвел, – заявил он. – Обо всем до мельчайших подробностей сообщается в протоколе. Я уже это говорил. Кроме того, драка произошла на личной почве и Матссон, в конце концов, не хотел делать заявление. Не понимаю, что вы хотите знать.

Колльберг вообще не заглянул в протокол и отодвинул его в сторону. Потом предпринял последнюю отчаянную попытку.

– Мы хотим знать твое личное мнение об Альфе Матссоне.

– У меня нет никакого личного мнения, – сказал Баклунд.

Когда они выходили, он сидел за столом и читал протокол. Взгляд у него был упрямый и решительный.

– О Боже! – воскликнул Колльберг в лифте.

У Бенгта Иёнсона был одноэтажный домик с открытой верандой и палисадником. Калитка была открыта, на дорожке сидел на корточках у детского велосипеда светловолосый загорелый мужчина. Руки у него были испачканы маслом, он пытался надеть на колесо соскочившую цепь. Рядом с ним стоял мальчуган лет пяти с гаечным ключом в руке и с интересом наблюдал за тем, что он делает.

Когда Колльберг и Мартин Бек вошли в открытую калитку, мужчина встал и вытер руки о штанины брюк. Ему было около тридцати, он был в клетчатой рубашке, грязных брюках цвета хаки и деревянных башмаках.

– Бенгт Йёнсон? – спросил Колльберг.

– Да, это я.

Он недоверчиво смотрел на них.

– Мы из стокгольмской криминальной полиции, – сказал Мартин Бек. – Мы пришли, чтобы попросить вас предоставить нам кое-какую информацию об одном вашем друге, Альфе Матссоне.

– Друге, – покачал головой блондин. – Я бы этого не сказал. Вас интересует то, что произошло здесь зимой? Я думал, что об этом уже давно забыли и сдали дело в архив.

– Да, конечно. Дело закрыто, и никто уже не будет им заниматься. Нас интересует в этой истории не ваша роль, а роль Альфа Матссона, – сказал Мартин Бек.

– Я читал в газете, что он исчез, – сказал Бенгт Йёнсон. – Что он вроде бы состоял в какой-то шайке контрабандистов и ввозил сюда наркотики. Я не знал, что он употребляет наркотики.

– Он не употреблял их. Он продавал их.

– Тьфу! – сказал Бенгт Йёнсон. – Что вы хотите сказать? Об этих наркотиках мне ничего не известно.

– Вы могли бы нам помочь, чтобы мы составили о нем более ясное представление, – сказал Мартин Бек.

– Что вы хотите знать? – спросил блондин.

– Все, что вы знаете об Альфе Матссоне, – объяснил Колльберг.

– Мне известно немного, – сказал Йёнсон. – Я не знал о нем почти ничего, хотя был знаком с ним три года. Вплоть до этой драки я видел его всего пару раз. Я тоже журналист, и мы, как правило, встречались, когда где-нибудь делали одинаковую работу.

– Вы могли бы сказать, что, собственно, произошло зимой? – спросил Мартин Бек.

– Давайте присядем, – сказал Йёнсон и пошел на веранду.

Мартин Бек с Колльбергом последовали за ним. На веранде стоял столик и четыре плетеных стула. Мартин Бек сел и предложил Йёнсону сигарету. Колльберг несколько секунд подозрительно смотрел на свой стул и потом осторожно сел. Стул под его весом тревожно заскрипел.

– Видите ли, то, что вы нам расскажите, интересует нас только как свидетельство о характере Альфа Матссона. Что же касается той драки, ни у нас, ни у полиции Мальмё нет вообще никаких оснований еще раз копаться в этом, – сказал Мартин Бек. – Как это произошло?

– Я чисто случайно столкнулся с Матссоном на улице. Он жил в Мальмё, в гостинице, и я пригласил его к нам на ужин. Нельзя сказать, чтобы я особенно любил его, но он был здесь один и предложил мне пойти с ним в ресторан, поэтому я подумал, что будет лучше, если он придет к нам. Он приехал на такси и, по-моему, был трезвый. Или почти трезвый. Потом мы ужинали, я поставил на стол и кое-что покрепче, так что мы оба достаточно выпили. После ужина мы слушали пластинки, пили шотландское писки и разговаривали. Он очень быстро опьянел и стал неприятным. У моей жены в гостях тогда была одна подруга, и Аффе ни с того ни с сего сказал ей: "Я бы переспал с тобой, конфетка!".

Бенгт Йёнсон замолчал. Мартин Бек кивнул и сказал:

– Продолжайте.

– Он действительно так сказал. Подруга моей жены смутилась, потому что не привыкла к такому обращению. А жена разозлилась и сказала Аффе, что он грубиян и мерзавец. Он обозвал мою жену шлюхой и вообще вел себя как свинья. Тут уж я пришел в ярость и сказал ему, чтобы он вел себя прилично. Ну, а женщины ушли в соседнюю комнату.

Он снова замолчал, и Колльберг спросил:

– Он всегда был таким неприятным, когда напивался?

– Не знаю. Я до этого никогда не видел его пьяным.

– А что произошло потом? – спросил Мартин Бек.

– Ну, мы сидели и пили виски. Я пил мало, и мне казалось, что я почти трезвый. Но Аффе чем дальше, тем больше пьянел. Он ерзал в кресле, икал и отрыгивал, а потом у него внезапно началась рвота. Мне удалось вытащить его в туалет, потом он немного пришел и себя и выглядел более трезвым. Когда я сказал, что нам придется убрать после него, он ответил мне: "Это что, не может сделать твоя шлюха?". Меня окончательно допекло, и я сказал ему, чтобы он немедленно убирался, что я не хочу, чтобы он оставался у меня в доме хотя бы минуту. Но он только хохотал, продолжал спокойно сидеть, как ни в чем не бывало, и икал. Я сказал, что вызову ему такси, но он заявил, что останется здесь, потому что намерен переспать с моей женой. Тут я ему врезал, но когда он поднялся, то начал говорить всякие гадости о моей жене, и тогда я врезал ему еще раз. Он перекатился через стол и разбил кое-что из посуды. Я пытался выставить его вон, но он отказывался уйти. В конце концов жена позвонила в полицию, потому что было похоже, что иначе мы от него никак не избавимся.

– У него была ранена рука, да? – сказал Колльберг. – Как это произошло?

– Я видел, что у него течет кровь, но думал, что у него там нет ничего серьезного. Кроме того, я так разъярился, что мне на все было наплевать. Он порезал себе руку бокалом, когда падал через стол. Он потом утверждал, что я шел на него с ножом, но это ложь. У меня вообще не было никакого ножа. Ну, а потом меня до утра допрашивали в полиции. Веселенькая вечеринка, доложу я вам.

– После этого вы видели Альфа Матссона? – спросил Колльберг.

– Тьфу, тут и спрашивать нечего. Последний раз я видел его утром в полиции. Он сидел в коридоре, когда вышел из кабинета того лягав… пардон, того полицейского, который меня допрашивал. И у него еще хватило наглости сказать мне: "Послушай, там у тебя дома еще осталось немного выпивки, давай потом поедем к тебе и допьем". Я не ответил ему и с тех пор, слава Богу, не видел его.

Бенгт Йёнсон встал и пошел к мальчугану, который стоял рядом с велосипедом и колотил гаечным ключом по цепи. Он сел на корточки и снова занялся цепью.

– Больше ничего об этом я вам сказать не могу. – Он посмотрел через плечо. – Именно так все и было.

Мартин Бек и Колльберг встали, он кивнул им на прощанье, когда они выходили из палисадника на улицу.

По пути в Мальмё Колльберг сказал:

– Милый человек этот наш Матссон, не так ли? Сдается мне, что человечество не понесет большой потери, если с ним действительно что-то случилось. Одного мне жаль: того, что у тебя испорчен отпуск.