"Демон-Апостол" - читать интересную книгу автора (Сальваторе Роберт)

ГЛАВА 10 ОСТЕРЕГАЙСЯ СТАТЬ ГУМАНИСТОМ, БРАТ МОЙ

— Я наведу в городе порядок, — решительно заявил новый епископ.

Он произнес эти слова вслух, не мысленно, и все же Маркворт услышал его, хотя физическое тело отца-настоятеля находилось в сотне миль отсюда, в его личных апартаментах в Санта-Мер-Абель!

— Я уже начал действовать в этом направлении, — продолжал Де'Уннеро, справившись с растерянностью, вызванной неожиданным появлением призрака отца-настоятеля.

Маркворт кивнул, поражаясь тому, что при такой духовной связи ему теперь доступен даже язык жестов. В прошлый раз, появившись у Де'Уннеро, он должен был сказать аббату, чтобы тот взял свой камень души, без чего их духовная встреча была бы невозможна. Сегодня необходимости в этом не было; Маркворт сумел перебросить свой дух в Чейзвинд Мэнор таким образом, что мог напрямую, без камня души, разговаривать с Де'Уннеро во плоти. Это был уровень связи, которого они никогда не достигали прежде. У Маркворта возникло ощущение, будто он из своей спальни просто шагнул в комнату епископа, оказался перед ним в физическом теле!

И Де'Уннеро, похоже, тоже был потрясен.

Вглядевшись в его лицо, Маркворт заметил на нем выражение сильного, почти яростного желания. Маркало Де'Уннеро всегда был человеком страстным, в особенности когда речь заходила о возможности усиления его власти. В то же время он всегда умел держать себя в руках. Даже оказавшись в гуще сражения с гоблинами, он сохранял ясную голову и не терял самоконтроль.

— Будь осторожен, не выходи за пределы разумного, — напомнил ему Маркворт. — Король будет пристально следить за тобой, чтобы убедиться, насколько хорошо епископ справляется с обязанностями барона.

— Я проявляю особое внимание к посланцам короля, — ответил Де'Уннеро. — А королевские солдаты под предводительством капитана Килрони будут освобождены от многих неприятных обязанностей и посвятят себя исключительно моим делам. Охраны в Палмарисе и без них хватает. Я организовал розыск всех имеющихся в городе магических камней. Таким образом я рассчитываю выйти на друзей еретика.

— Смотри, как бы купцы не засыпали жалобами короля, — предостерег его Маркворт.

Однако, произнося эти слова, думал он совсем о другом. Его внимание привлекли последняя фраза епископа и то выражение, с каким она была сказана. Дураком он его, что ли, считает? У Маркворта возникло отчетливое ощущение, что, конфискуя все магические камни в городе, Де'Уннеро вовсе не рассчитывает таким образом выйти на бывших друзей Эвелина. Нет, эта фраза была произнесена лишь для того, чтобы успокоить Маркворта. И все же Де'Уннеро ее произнес, и этот факт сам по себе радовал. Наверняка он что-то знает, о чем сейчас не хочет говорить, но что может помочь настигнуть беглецов.

Епископ улыбнулся.

— Купцы будут делать то, что им велено. У них поджилки трясутся от страха передо мной. Они не осмелятся обратиться к королю.

Маркворт понимал, что Де'Уннеро играет в опасную игру. За всеми купцами, их охранниками и слугами не уследишь. Очень скоро сообщения о том, как епископ обходится с купцами, дойдут до Урсала, если уже не дошли. И все же отец-настоятель колебался, стоит ли требовать от своего ставленника прекратить эту игру. Уж очень интересные возможности тут открывались. Чем плохо, если церковь вернет себе все священные камни, объявив, что таково желание самого Бога? В этом случае вряд ли король пойдет против церкви, а уж купцы тем более.

— Но даже если купцы и сообщат королю, — продолжал Де'Уннеро, улыбаясь все шире, — у нас есть оправдание для таких действий. Королю Данубу известно об украденных камнях. Разве не его солдаты возвели изменника Джоджонаха на погребальный костер? Если мы представим пропавшие камни как угрозу ему и всему королевству… — Епископ многозначительно замолчал.

Да, мысль эта и в самом деле была очень соблазнительной для отца-настоятеля. Возможно, пришло время для церкви Абеля вернуть себе камни, все камни. Если собрать то, что находится у купцов, это с лихвой возместит украденное Эвелином. Возможно, пришло время для церкви Абеля вновь утвердить себя в качестве главенствующей силы в жизни каждого человека цивилизованного мира.

Какое наследие в этом случае оставит за спиной Далеберт Маркворт?

— В Палмарисе очень большой анклав бехренцев, — во внезапном озарении сказал он. — Сделай их жизнь невыносимой. Пусть у церкви и государства будет как можно больше общих врагов.

Де'Уннеро снова заулыбался; без сомнения, эта мысль ему понравилась.

— А что с камнями? — спросил он. — Я могу продолжать?

Теперь настала очередь Маркворта улыбаться; он понимал, что этот выскочка будет продолжать начатое независимо от того, получит разрешение или нет.

— Да, но не перегибай палку. Король Дануб будет на нашей стороне, в этом я уверен, но только в том случае, если мы не навлечем на себя гнев всего класса торговцев.

На этом Маркворт разорвал связь, и его дух понесся обратно в Санта-Мер-Абель. По правде говоря, его не очень-то волновал гнев купцов или даже самого короля. Он все больше проникался ощущением безграничности собственной власти. Война изменила соотношение сил в королевстве — в пользу церкви. Назначение Де'Уннеро епископом открывало множество крайне интересных возможностей.

Возможности… Возможности… Где предел этим возможностям?

Оказавшись снова в Санта-Мер-Абель, отец-настоятель взглянул на гематит, который сжимал в руке. Какую власть может дать этот новый способ связи! Оказаться в любом месте в любое время, не оставляя никакого следа.

Возможности… Возможности… Что мешает ему добраться таким образом до Урсала, до королевского двора, до самого короля?

Брат Фрэнсис застал отца-настоятеля в прекрасном расположении духа, и это дало ему надежду, что новости относительно Браумина и его единомышленника будут восприняты более-менее спокойно. И хотя в первый момент лицо Маркворта побагровело, он довольно быстро взял себя в руки и даже ухитрился улыбнуться кривой улыбкой.

— Значит, они, все пятеро, сбежали? — спросил отец-настоятель. Фрэнсис кивнул. — Ты уверен, что эти… что Браумин Херд и остальные заговорщики покинули Санта-Мер-Абель?

— Они ушли, отец-настоятель, — ответил Фрэнсис, смиренно опустив взгляд.

— В Санта-Мер-Абель есть где спрятаться.

— Я уверен, что они ушли, — повторил Фрэнсис.

— Они что-нибудь унесли с собой? — В голосе Маркворта заклокотал гнев. Фрэнсис пожал плечами, удивляясь этому вопросу. — Я имею в виду священные камни.

— Нет, отец-настоятель! — выпалил Фрэнсис. — Конечно нет!

— Глупости! Немедленно пошли дюжину братьев произвести проверку всех камней.

— Да, отец-настоятель.

Фрэнсис повернулся, собираясь уйти и ругая себя за то, что не предусмотрел такой реакции Маркворта. Конечно, после первой пропажи у отца-настоятеля должна была тут же возникнуть мысль, не обрушилось ли на них вновь проклятие Эвелина Десбриса.

— Куда ты? — Маркворт вперил в него пронзительный взгляд.

— Вы же сами велели послать братьев сделать опись.

— Когда мы закончим!

Фрэнсис вернулся к столу и замер перед ним, словно ожидая приговора. Маркворт тоже молчал, потирая морщинистый подбородок. Так продолжалось довольно долго, но потом лицо у него прояснилось.

— Да, отец-настоятель, я забыл вам сказать, что наш посудомойщик, Роджер Биллингсбери, тоже сбежал из аббатства, — продолжал Фрэнсис.

— А почему меня это должно волновать?

Брат Фрэнсис во все глаза уставился на него. Разве не Маркворт просил его составить список служащих аббатства? И разве не он высказывал предположение, что, возможно, среди них есть шпион? Внезапно Фрэнсис подумал, не сделал ли он глупость, упомянув о Роджере. Он-то думал, что отец-настоятель, внимательно изучив его список, пришел к тем же выводам, что и он сам; за отсутствием других потенциальных шпионов, Роджер больше всех подходил для этой роли.

— Те, кто работает по найму, по твоим же собственным словам, часто сбегают, — сказал Маркворт. — Ты еще жаловался на это, когда я просил тебя составить список.

Фрэнсис был крайне удивлен тем, что отец-настоятель как будто не улавливал связи между группой Браумина и подозрительным кухонным работником.

— Не понимаю, отец-настоятель, — сказал он. Тот насмешливо взглянул на него. — Не понимаю, почему вы так спокойно реагируете. Я думал, бегство этого юнца приведет вас в ярость.

— В ярость? С какой стати? Не понимаешь, мой юный брат? Бегство Браумина из аббатства означает конец маленького заговора Джоджонаха и одновременно подтверждение его вины.

— А может, они просто испугались? — осмелился спросить Фрэнсис и тут же отступил от стола под пристальным взглядом отца-настоятеля.

— Им нечего было бы бояться, если бы они не отступали от правил ордена, — с кривой улыбкой заявил Маркворт. — Я горжусь тем, что нагоняю на еретиков страх. Когда их схватят — а их схватят, не сомневайся, — нужно будет провести дознание, чтобы разобраться, до какой степени они погрязли в грехе.

Переминаясь с ноги на ногу, Фрэнсис с ужасом представлял себе, на какую судьбу, возможно, обрекли себя Браумин и его товарищи.

— У тебя удрученный вид, брат, — заметил Маркворт.

У Фрэнсиса возникло чувство, будто под испытующим взором отца-настоятеля из него уходит сама жизнь.

— Я просто опасаюсь… — начал он, но остановился, подыскивая нужные слова. — Брат Браумин, конечно, сбился с пути… и остальные тоже…

— Но?

— Но ведь они не всегда были такими! Их сердца отзывались на призыв Господа… по крайней мере, это можно сказать о Браумине.

— И ты веришь, что их можно вернуть на путь истинный?

Фрэнсис кивнул.

— Если проявить терпимость и великодушие. Разве не будет лучше — и с точки зрения ордена, и с точки зрения той памяти, которую вы о себе оставите, — если вам удастся вернуть в лоно церкви этих протеже Джоджонаха? Разве для нашего дела не будет полезнее, если ему послужат таланты брата Браумина? А потом, по всей вероятности, он сам станет яростным критиком Эвелина и Джоджонаха, примером того, кто сначала погряз во тьме, а потом сумел выкарабкаться к свету.

Все это было чистой воды импровизацией, просто Фрэнсис отчаянно страшился стать свидетелем еще одной казни братьев ордена. Но хотя его слова вроде бы звучали логично и убедительно, он понимал, что гонится за химерой. Если даже Маркворт скажет «да», то согласится ли Браумин Херд? Фрэнсис очень сомневался в этом. Гораздо более вероятно, что упрямый глупец так и будет стоять на своем до самого костра.

— Я только задаюсь вопросом, нельзя ли обернуть эту ситуацию в нашу пользу, — пролепетал он в заключение.

— Нет, брат Фрэнсис, тебя волнует не этот вопрос. — Отец-настоятель встал и обошел стол. — Твои речи основаны не на прагматизме, а на сострадании.

— А разве сострадание не добродетель? — еле слышно спросил Фрэнсис.

— Так-то оно так, — Маркворт обнял его руками за плечи — очень необычный жест для этого замкнутого человека, заставивший Фрэнсиса почувствовать себя еще более неловко, — но только если оно проявляется по отношению к тому, кто его заслуживает. Как насчет терпимости к гоблину? Или великодушия к поври?

— Но ведь они не люди.

Маркворт расхохотался.

— Еретики тоже не люди! — неожиданно зло произнес он, но снова быстро взял себя в руки и продолжал холодно: — На самом деле еретики хуже гоблинов и поври, потому что они, прежде обладавшие душой, отвергли этот дар Божий, тем самым оскорбив своего Создателя. Я бы сказал, поври жаль даже больше, ведь они изначально лишены этого дара. Поври и гоблины — создания тьмы, они злы по своей природе; еретик же отворачивается от Господа по собственному выбору. В этом и состоит его грех, брат мой.

— Разве мы не должны до конца бороться за душу каждого грешника?

На этот раз отец-настоятель не смеялся. На этот раз он буквально пригвоздил Фрэнсиса к месту суровым, непреклонным взглядом.

— Берегись, брат Фрэнсис! — мрачно заявил он. — Ты очень близко подошел к самому краю пропасти, в которую скатились и Джоджонах, и Эвелин. Этот глупый идеализм до добра не доведет. Примером тому может послужить судьба Браумина Херда и других заговорщиков.

— Но ведь еще святая Гвендолин говорила, что только любовь способна породить любовь.

Фрэнсис изо всех сил старался, чтобы его слова прозвучали не как возражение, а как просьба помочь разобраться в трудной проблеме.

— Святая Гвендолин была дура дурой.

Глаза у Фрэнсиса чуть не выскочили из орбит, пришлось даже прикусить нижнюю губу, чтобы не разинуть от удивления рот. Все годы обучения ему снова и снова вдалбливали в голову, что произносить бранные слова по отношению к святым — тяжкий, несмываемый грех.

— Ну, что с тобой? Ты скоро будешь магистром… может быть, — Маркворт бросил на него хитрый взгляд искоса, — и как магистр, должен научиться смотреть правде в глаза. Гвендолин была самая настоящая дура; это признают большинство моих коллег.

— Но ведь никто не возражал, когда ее канонизировали, — пролепетал Фрэнсис.

— Исключительно из прагматизма. Гвендолин была единственным кандидатом женского пола, и если бы ты повнимательнее читал историю того тревожного времени, то понимал бы, что возникла необходимость умиротворить женщин. Отсюда и взялась эта святая. Пойми меня правильно, мой юный ученик. Гвендолин обладала великодушным сердцем, она была добра по природе своей. Но наших истинных целей она никогда не понимала. — Он помолчал. — Берегись, как бы и тебе не стать гуманистом.

— Я не знаю, что означает этот термин, — признался Фрэнсис.

— Берегись, как бы у тебя не возникло искушения поставить права личности выше добра в более широком понимании этого слова. Я надеялся, что мне удалось помочь тебе избавиться от этой слабости, пока мы улаживали дела с Чиличанками. Однако, по-видимому, она укоренилась слишком глубоко. Хочу, чтобы ты понял: это последнее предупреждение. Всегда существовали те — и Эвелин с Джоджонахом тоже принадлежали к ним, — кто считает, будто церковь должна быть пастухом заблудших овец, целителем ран, духовных и физических. По их понятиям, мы должны жить как нищие и ходить со своими священными камнями в народ, помогая людям жить. Это величайший грех.

Фрэнсис удивленно склонил голову набок — ничего греховного он тут не видел.

— Глупцы! — рявкнул Маркворт. — Не дело церкви — лечить болячки мира; ее главная задача — дарить надежду на лучшую жизнь, которая ждет людей за роковой чертой. Если бы церковь превратилась в собрание нищенствующих, кого она могла бы вдохновить? Дарить надежду черни — вот в чем наша слава и наша сила. Только страх перед нами, представителями неумолимого Бога, удерживает их от того, чтобы свернуть с пути истинного. Помни об этом постоянно. Если мы распахнем двери аббатства и отдадим камни простому люду, что станется с нашей тайной, мой юный брат? А без тайны о какой надежде на будущее счастье может идти речь?

Фрэнсис изо всех сил пытался понять смысл этой удивительной речи; и некоторые доводы казались ему убедительными. Но он ничего не мог поделать с тем, что отдельные несоответствия просто бросались в глаза.

— Но ведь мы отдаем камни купцам и людям знатного происхождения, — осмелился возразить он.

— Вынужденно. Мы продаем или даже отдаем очень незначительную часть камней в обмен на богатство и власть. А как иначе мы смогли бы убедить простой люд смотреть на нас с надеждой? Церковь должна возвышаться над чернью, и временами ради этого приходится сотрудничать со светской властью и торговцами. — Маркворт усмехнулся, как показалось брату Фрэнсису, зловеще. — Однако опасаться нечего, мой юный брат, — закончил отец-настоятель, ведя Фрэнсиса к двери. — Сейчас орден Абеля поистине снискал благословение Божие. У нас появился деятель, который желает и имеет возможность поправить положение дел.

Брат Фрэнсис поклонился и вышел. Он боялся за Браумина и остальных, боялся вновь стать свидетелем ужасной расправы, но еще больше боялся того, что Браумина или, скорее всего, кого-нибудь из его товарищей послабее приволокут обратно в Санта-Мер-Абель. И тогда под пытками он признается, что это Фрэнсис вывел их из аббатства!

Как поступит в этом случае отец-настоятель? Учтет его всегдашнюю преданность и проявит терпимость или в интересах добра — в более широком понимании этого слова — будет действовать совсем по-другому?